Павел.
Прекрасно помню первый год после нашего с Соней разрыва. После того, как мы друг другу сказали те роковые слова «всё в прошлом», что с моей стороны было неоспоримой ложью. Мне хотелось тогда Её уколоть как-то. Хотелось сделать Ей больно, но при этом я понимал, что люблю Её как прежде, если ещё не сильнее. Никогда не смогу себе простить этого. Простить того, что я за свою любовь не боролся. Так вот, возвращаясь к первоначальной мысли, следует уточнить, что поначалу в моей душе преобладала всё же обида. Вспоминая Соню, я каждый раз переживал заново наш с Ней тот диалог, в ЗАГСе, и видел перед глазами ту же картинку, что Она от меня убегает… Это было убийственно. Всё, как в тумане. Тот отрезок жизни можно с лёгкостью описать одним словом – пропасть. Но как-то мне удалось с той пропасти выползти. На второй год, после всего пережитого, углубляясь в воспоминания, я стал уже больше анализировать, нежели переживать убийственные эмоции снова и снова. Помню, даже пару каких-то популярных книг прочёл по психологии, в надежде разобраться в наших с Соней былых отношениях. Не разобрался. При этом я понимал умом, что это всё не имеет уже никакого смысла. Что каждый раз, мысленно, возвращаясь в тот роковой день, я лишь истязаю себя, опять задеваю оголённые струны сердца… Пытался и забываться, и «клин вышибать клином» пробовал. Всё безуспешно. Такая любовь, что связала меня с белокурой голубоглазой красавицей, бывает лишь только раз. И где-то на третьем году, после нашего болезненного, во всех смыслах, расставания с Соней, я осознал это твёрдо и чётко. И стал понимать, что больше уже не хочу ничего. Мне бы только увидеть Её и…всё. О большем я даже не мыслил. А судьба, подарила мне большее. Пусть и спустя долгих четыре года… - Спи моя хорошая, спи, – проговариваю снова и снова, тихим шёпотом, эти незамысловатые несколько слов, параллельно ласково поглаживая по голове и спине Соню. … Как и прогнозировал вчера невролог, Она открыла глаза ранним утром. Всю ночь спала крепко – видимо сказалось действие транквилизатора. Лишь только сильный жар и неутолимая дрожь, были очевидны. Я просидел с Нею рядом всю ночь. При этом не чувствовал в себе ни капли усталости, и напрочь позабыл о некогда волнующих мою душу повседневных рабочих делах. Позабыл о том, что у меня целая сеть отелей, и по факту, я несу за холдинг ответственность. Позабыл о том, что дома, в моей съёмной квартире, должно быть, находится Ксения с больной ногой. Впрочем, за ней [Ксенией] явно есть, кому позаботиться и кому присмотреть. А всё остальное, на фоне того осознания, что жизнь вновь столкнула меня с Софией и что Ей, как никогда, требуется сейчас моя поддержка и помощь, меркло автоматически. Мне было (и есть) за Неё страшно. Честно говоря, никогда не задумывался над тем, что человек может быть сломлен настолько. В прямом смысле этого слова, находиться на грани… Проснувшись, Соня выглядела донельзя растерянной. Было видно, что Ей сложно разговаривать – приступ, и вообще всё случившееся в целом, беда, пришедшая в Её дом, отняли у Светлячка все силы. Это я уже позже вспомнил, что во времена нашей непродолжительной совместной жизни, называл Её Светлячком… А Она ни капли не изменилась. Разве что глаза, по понятным причинам, сникшие, грустные. Взгляд испуганный, обречённый. Если до этого я ещё сомневался в правильности предложенной мне врачами небольшой хитрости, то увидев Соню такой – опустошённой и обессиленной, иными словами пережившей только-только нервный срыв, понял, что иначе просто нельзя. Если Ей сказать, что Её отцу стало хуже – это рискует добить Светлячка. Потому, я просто сказал Ей, что с Яном Вячеславовичем всё относительно хорошо, что врачи оказали ему должную помощь. А сам, только и делаю, что проверяю каждые пять минут свою электронную почту, в ожидании ответа из заграничных клиник, куда вчера, не без помощи врачей, был сделан запрос на срочную кардиологическую операцию, что жизненно необходима отцу Софии. - Показатели чуть лучше, но, тем не менее, состояние квалифицируется, как тяжёлое, – невесомо кивнув, медсестра сделала определённые пометки на пожелтевших листах амбулаторной карты, предварительно измерив Соне давление. – Для Неё сейчас сон – лучшее лекарство. Организму важно и нужно накопить сил. Невесомо кивнув, я ласково взял в свою руку женственную ладошку любимой. Иначе, я Её уже не могу называть. Да и не хочу… Глупо бежать от самого себя, тем более в столь непростых обстоятельствах. Я нужен Соне, а Она нужна мне. Всё будет хорошо – нужно верить. В очередной раз, дав мне не прошеный совет – хоть чуть-чуть отдохнуть самому, медсестра покинула палату Сони до вечера. Возможно, отчасти она и права, но пока я не чувствую особой усталости, и не вижу смысла заставлять себя насильно дремать. Тем более, когда есть ряд нерешённых вопросов. «Спи, родная. Я рядом. Я только на пять минут отлучусь – и сразу к тебе», – нежно поцеловав Соню в щёчку, я с трудом, но всё же сумел мысленно убедить себя в необходимости этой разлуки. При этом понимая прекрасно, что вышеупомянутые слова, что я произнёс тихим шёпотом, нужны были, скорее мне, нежели спящему Светлячку. До отделения кардиологии, где в реанимации находится Ян Вячеславович, я быстрым стремительным шагом, спустился по лестничной клетке, решив не тратить время на ожидание лифта. У меня есть телефон лечащего врача мужчины, а у «Айболита», в свою очередь, имеется мой номер (на всякий «пожарный»), но, тем не менее, при всей сложившейся ситуации, лучше вести диалог с глазу на глаз. Мне важно знать все нюансы, дабы хоть что-то относительно спланировать и морально подготавливать себя, к возможным вариациям развития дальнейших событий. В целом, ничего нового доктор мне не сказал. Разве что слегка успокоил, уточнив, что, скорее всего, сегодня до конца дня придут ответы заграничных клиник (по моей инициативе мы сделали запросы в несколько мест), ибо разницу во времени важно брать во внимание. Признаться, этот факт я действительно не учёл, хотя в бизнесе неоднократно сталкивался с подобными нюансами. К счастью, пока в этом томительном ожидании критического ничего не было – Яна Вячеславовича врачи ввели в полноценную медикаментозную кому, поддерживая полностью его жизнеобеспечение. То есть, сейчас организм отца Сони целенаправленно «отключен», чтобы, если всё дай ты бог, сложится хорошо, включится в борьбу за жизнь, уже, непосредственно, при операции (во время или после неё, честно говоря, не уточнял). Так что, пока всё в относительной норме. Достав из кармана рубашки смартфон, который, к слову, полночи заряжался на посту у дежурной медсестры, я обнаружил уже ставшие для меня привычными несколько пропущенных вызовов. Пришлось немного абстрагироваться от актуальных дум, и отправить пару-тройку смс сообщений, иначе, смею предположить, что спустя несколько часов, я был бы объявлен в розыск своими собственными подчинёнными. Да и тётя бы забила тревогу. А так, я вроде бы как отметился сам, твёрдо решив никому не рассказывать, что приключилось в моей судьбе днём вчерашним. Просто отправил несколько дежурных, но понятных при этом фраз, выбранным контактам из телефонной книги. … Меня не было в палате Светлячка всего-навсего семь минут. Но по злой иронии, именно этого временного отрезка хватило для того, чтобы Соня открыла глаза и…по злому року, именно в эти минуты, к Ней в палату заглянул нежданный и нежеланный посетитель, непонятно каким образом, узнавший о том, что случилось. Как результат – рецидив. Нервная система любимой расшатана, в прямом смысле этого слова, донельзя.Плохое ждать себя не заставляет (с).