Павел.
Какие-то сумасшедшие сутки. Бесконечные телефонные звонки, неиссякаемая тревога за Соню, неоднозначные диалоги с врачом… Я понимаю прекрасно, что иду на большой риск, но не могу поступить как-то иначе. Сейчас я переживаю такую ситуацию, когда выбора действительно нет. Пусть даже и есть он [выбор] формально. Честно говоря, голова просто кругом идёт из-за всего этого. Но стоит мне мельком взглянуть на спящего Светлячка, как снова и снова наступает осознание того, что кроме меня Ей помочь некому. И на этом фоне, всё кажется таким незначительным и мелочным. Стоит лишь задуматься, проанализировать ситуацию в целом, и, так или иначе, вывод будет один – ничего в нашей жизни случайно не происходит. Мне страшно даже подумать о том, что сейчас было бы с Соней, не встреть я Её, несколько дней назад, в этом курортном городе. Вообще, делая мысленную отсылку назад, я понимаю, что и меня самого тут, в Сочи, быть, в принципе, не должно. Вся канитель со строительством очередного филиала отеля, с моим временным проживанием здесь, закрутилась непрогнозируемо и очень стремительно. И словно всё было уже тогда предрешено… Я не знаю, так или это на самом деле, но точно знаю одно – этот шанс дан нам с Софией совсем не случайно. Не просто так мы с Нею встретились. И речь сейчас вовсе не о жизненно необходимой Её отцу операции, которая стоит больших денег, и которую оплачиваю (уже оплатил) я. Тут истинный смысл в другом. Я не видел Её четыре года, я ничего не знал о Ней, при этом как бы стараясь от самого себя убежать. А теперь, когда мы при столь неординарных и далеко не радужных обстоятельствах встретились, понимаю, что люблю Её гораздо сильнее и крепче, нежели тогда, в прошлом. Соня разбита морально – два острых приступа, равно, нервных срыва. Очевидно без лишних слов, что крайние несколько месяцев, Она только и делала, что занималась лечением и здоровьем отца. О себе совершенно не думала. А теперь всё наложилось одно на другое – и Ян Вячеславович, грубо говоря, слёг; и Светлячок все свои силы истратила. Она опустошена просто донельзя. Давление низкое, страшная дрожь, температура сорок один и восемь. Врачи вынужденно прибегли к помощи сильных транквилизаторов, тем самым ещё больше обессилив Соню, но иного выхода просто нет. Так Она хотя бы спит относительно крепко и продолжительно, позволяя своему организму накапливать силы. Ещё и Джекович этот, чтобы его! До визита к Соне этого темнокожего типа, всё было в относительной норме. Впрочем, я сам, конечно, хорош – оставил Её одну, прекрасно помня предостережение доктора. Но что теперь говорить о прошлом?.. Вышло, как вышло. Сейчас у меня иные заботы. И они [заботы], бесспорно, в тысячу раз важнее всяких там негров. Я не использовал никаких литературных средств художественной выразительности, говоря, что всё получилось одно к одному. Как только томительные минуты (или часы?) ожидания у отделения реанимации, куда врачи на некоторое время помещали, «на всякий пожарный» Соню, остались позади, и мне чётко сказали, что угрозы для жизни Светлячка нет, выяснилось, что израильская клиника готова прооперировать Яна Вячеславовича. Узнав эту новость, я минут на сорок абстрагировался от всего, и решал чисто организационные моменты, а также главный, финансовый вопрос. Я ни секунды не думал насчёт последнего – разве можно человеческую жизнь измерять в деньгах?! Как-то, с точки зрения здравоохранения, в России, всё очень сложно. Да и не только в России, бесспорно. К счастью, нужную сумму я без труда мог выделить, временно отодвинув закупку новой мебели для своих двух отелей. Бизнес хоть и занимает важное место в моей жизни, но далеко это место не первое. Особенно теперь, когда судьба вновь нас свела со Светлячком. Тут, конечно, врачу-кардиологу следует большое спасибо сказать. Он меня по этой «сделке» курировал, здорово всё подсказал мне, потому и всё так оперативно у нас получилось. Сам бы я, бесспорно, справился, но вопрос в другом – сколько бы это заняло времени. А так буквально час-полтора, и всё уже было обговорено с израильской клиникой. Я со спокойной душой вернулся в палату к Соне. Довольно-таки скоро, Она стала беспокойно ворочаться, а затем и проснулась на небольшой временной промежуток. Сердце сжимается самопроизвольно, стоит лишь мельком взглянуть на Неё. Бледная, испуганная, к тому же, как выяснилось, после второго приступа, у Сони дар речи пропал. Признаться, поняв, что это случилось, я нешуточно запаниковал. Но после общения с психотерапевтом, и изучения нескольких актуальных статей в сети, стало понятно, что такое часто встречается. Ни какой особенной терапии врачи назначать в этом отношении не стали. Просто посоветовали мне набраться терпения и быть максимально чутким и внимательным к Соне. О последнем, бесспорно, меня можно было и не просить – это сейчас само собой разумеющееся. Её комфорт для меня важнее всего. Потому, мне непросто далось решение, взять в завтрашний полёт в Израиль, Соню с собой. Именно об этом я и упоминал, в своих рассуждениях, выше. Я понимаю врачей, понимаю прекрасно их твёрдую позицию. Два острых приступа, потеря дара речи, высокая температура, назначенные для лечения транквилизаторы. Всё это подразумевает неоспоримое нахождение Светлячка в стенах стационара, хотя б ближайшие несколько дней. Но как быть, если у Её отца завтра наиважнейшая операция?! Скрыть этот факт от любящей дочери, или насильно Её никуда не пускать? Собственно, силу тут применять так и так не придётся – Соня слишком слаба и Ей сейчас, без посторонней помощи, даже присесть сложно. Другой вопрос, что делать мне, если Соня останется здесь, а Её отца нужно обязательно кому-то сопровождать в Израиль? Разорваться?! Конечно, лечащий врач Сони меня уверял в том, что без присмотра Она не останется, что всё будет хорошо, но стоит только вдуматься в эти слова – как всё может быть хорошо у человека, который знает, что отец серьёзно болен, и он [человек] не может быть рядом с ним? Более того, я представляю, как Она испугается, если откроет глаза, а меня рядом не будет. Ведь Светлячок значительно успокоилась, стоило мне крепко-крепко Её обнять. Эти объятья, быть может, в тысячу раз эффективнее лекарств действуют. Я по себе знаю, как важна простая поддержка и просто доброе слово… Потому, беря всё это во внимание, я сделал для себя вывод – мы летим завтра в Израиль все вместе. Я буду сопровождать и Соню, и Её папу. Они не чужие мне. Они – моя семья. Был среди этой бесконечной череды телефонных звонков и ещё один, менее значимый для меня, но необходимый. Это я понимаю сейчас, что хорошо, что всё так сложилось. А пару часов назад, готов был разбить мобильный от ярости… Ксюша. Пыталась устроить мне сцену. Будто бы мы с ней женаты, или по меньшей мере, помолвлены. Прекрасно помня, чем обернулось моё относительно недавнее внеплановое возвращение домой, я не собирался молчать и высказал Ксении всё, что я думаю. Попросил освободить квартиру, сказал, чтобы она уже наконец-то определилась со своим рабочим местом, и больше не выносила мозг ни мне, ни себе. В трубке воцарилось молчание – видимо, Завгородняя к такому повороту событий точно не была подготовлена. Но ничего – ей даже полезно. А всё произошедшее, надеюсь, станет для Ксюши уроком. А то, считай, три года уже метается. И это только рядом со мной. К слову, я только сейчас начинаю осознавать, что оставляю свою отельную сеть без присмотра на неопределённое время… Надеюсь, ничего критичного не случится. Ну а если и случится, то на фоне того, что нам всем предстоит пережить завтра, рабочие ЧП не будут иметь никакой ценности. … Соня спит относительно крепко, а я неустанно зацеловываю Её тонкие пальчики рук. Нежно-нежно глажу по голове и зоне предплечий своего Светлячка, понимая умом, что мне следует подремать хотя бы недолго. Завтра предстоит сложный и решающий, по сути, день. Всё будет хорошо…Нужно верить.