Water and wind

      В день, когда полная луна будет отражаться на черных водах, ты придешь немногим позже, чем всегда. Ты заметишь его не сразу — и в глазах его будет что-то звериное и хаотичное. Он не узнает тебя, и ты не сможешь подойти к нему ближе.       Ты не поймешь, что случилось… пока не заметишь кровь.       Алые полосы на белой коже в ночном свете кажутся черными. В серебристых глазах не осталось, кажется, и доли разума, лишь ужас и пустота затопили расширенные радужки, и стоит тебе сделать шаг, как он, почувствовав движение, подобно зверьку бросается прочь, оставляя на темной воде едва различимые разводы. И все же ты просто не можешь уйти, не правда ли?..       Ты не дозовешься до него сейчас, и ты чувствуешь это. Ты даже не знаешь, кто навредил ему, но видишь, что больше, чем человека, русал боится возвращаться на глубину, совсем не пытаясь спрятаться под водой. И потому ты просто садишься на ветвь склонившегося дерева, касаясь ногами холодной глади и вновь обращая глаза к полной луне.       Тебе никогда не пели колыбельных, но ты так часто ловил их, словно мелкий воришка, скитаясь по деревням и городам, напевая их в одиночестве, что знаешь десятки наизусть.       Ты никогда не знал материнской любви, но ты научился нести собственную через мелодии и фразы, переплетая их друг с другом и ветром, скользящем и берегущем тебя, словно послушный пес.       Все, что было у вас — время и песни, и потому ты лишь просишь о шансе, когда первые звуки слетают с губ в ночную тишину, долетая до слуха израненного «монстра», который неощутимо стал дорогим и близким за этот неполный месяц.       И ты знаешь, что он поймет тебя.       Абсолютно неважно, сколько песен тебе придется вспомнить этой ночью. Абсолютно неважно, сколько чувств и воздуха ты оставишь в этих мелодиях.       Потому что когда бледная фигура русала окажется рядом, а в серебристых глазах ты увидишь просьбу о помощи, все это обретет смысл.       — Позволь мне помочь… — Шепнешь ты на языке людей, протягивая открытую ладонь в его сторону и с едва различимой болью рассматривая следы от порезов и чьих-то когтей, что покрывают руки и плечи русала. Он впервые так близко, и пусть в глазах его так же слабы тени разумности, страх из них вытесняется слабым, робким доверием — и ты благодарен за это. Вы похожи даже больше, чем ты думал, ведь и ты, и он — просто молодые юноши, которые не должны были стать тем, кем стали.       Но когда холодные влажные пальцы касаются твоих обветренных рук, ты забываешь об этих мыслях, смотря только на них. И серебристые глаза смотрят в ответ с надеждой.       Стеклянные стены разлетаются на куски, разрезая ладони своими осколками, однако ты больше не боишься того, к чему это может привести. Ведь эти раны говорят куда больше, чем кажется, и сила твоей ненависти к тому, кто их оставил, говорит за тебя.       Но сейчас ты желаешь не мести…       Твои прикосновения всегда были особенными, и каждое твое касание к его ранам практически невесомо — словно легкий ветерок пробегает по коже и порезу, но после… после не остается ни следа. Ты ведь тоже совсем не так прост, как кажешься на первый взгляд, и сейчас в твоих зеленых глазах горит изумрудный свет, а в воздухе слабо пахнет цветами и травами от струящейся по чужой коже магии. Ты замолкаешь и концентрируешься на лечении, не замечая, как завороженно следит за путем твоих ладоней русал, и как в глубине серебристых глаз проступает осмысленность, наполняя их благодарностью.       Когда ты с тихим вздохом отстранишься, чувствуя зарождающуюся в глубине боль, он не станет убегать. И тихое «спасибо» на змеином отзовется в груди теплыми искрами, позволяя улыбнуться несмотря ни на что.       — С возвращением, — улыбаешься ты. И он опускает глаза, ощущая вину, когда замечает болезненный вид на твоем лице — ведь способность спасти другого всегда дорого стоит для тебя самого. Но ты не желаешь никого винить, и потому неосознанно наклоняешься ближе к воде, осторожно касаясь длинных белых волос и привлекая его внимание. Шелковистые мягкие пряди соскальзывают с пальцев на оголенные плечи, но русал не убегает, даже подбираясь чуть ближе и позволяя тебе больше, чем когда-либо он позволял людям.       И все же…        — Кто навредил тебе? — Ты спрашиваешь тихо и спокойно, но он все равно замирает, словно ты уличил его в чем-то преступном. По бледному лицу растекаются мрачные тени, а в серебристых глазах появляется горькое отчаяние.       «Прости» — вновь срывается с раздвоенного языка, и он отталкивается прочь от ветви, больше не смея поднять на тебя взгляда и исчезая в глубинах вод.       Провожая его глазами, ты можешь лишь печально улыбаться, заглушая разрастающуюся боль.       Ведь ты оказался здесь не случайно, и есть вещи, которым не суждено измениться.