ДРУЗЬЯ МОРЯ. Часть первая. ЭАРНИЛ

Через несколько дней армия вышла из Минас-Тирит и повернула на юг. Спустя неделю воины миновали Пеларгир, где пересекли Андуин, и двинулись через Южный Итилиен к переправе через Порос в Харондор. Эарнил помнил, что изначально Харондор не принадлежал Южному Королевству и стал гондорским владением только во время правления короля Хиармендакила и уже через несколько столетий был утрачен. Сейчас этот край частично был вновь присоединен к королевству Элессара, и шла война за то, чтобы установить границу с Умбаром и Харадскими Царствами по реке Харнен. После плодородных полей Лоссарнаха, приморских садов предместий Пеларгира и тенистых рощ Итилиена блеклые степи и полупустыни Харондора угнетали Эарнила. День шел за днем, неделя сменила неделю, а пейзаж оставался одинаково унылым. И каждый новый день в точности повторял предыдущий. Юноше порой начинало казаться, что эта серая дорога никогда не кончится, и он так и будет идти по ней всю оставшуюся жизнь. «Впрочем, — размышлял он, — возможно, жить мне, действительно, осталось всего несколько дней, и последнее, что я увижу в своей жизни, будут эти безрадостные степи». «Зачем нам эти земли? — думал он, устало шагая по пыльному Южному Тракту. — Гондорцев осталось не так уж много, Южное Королевство явно не страдает недостатком плодородных и благодатных земель. Для чего мы идем туда?..» Неунывающий Гвиндор держался несколько бодрее. Армия преодолевала не более двадцати миль за день. Наконец, спустя много дней, уже покоренные Гондором земли кончились, и вдали показались очертания крепости. Войско разбило лагерь, и главнокомандующий армией Маблунг позвал капитанов на военный совет, а после его окончания они собрали своих подчиненных. Из слов капитана Эдельмира Гвиндор и Эарнил узнали, что гондорскому войску предстояло взять харадскую крепость Дарбаш, до которой оставалось несколько часов перехода. Эта крепость была последним оплотом харадцев в Харондоре, и ее взятие позволило бы установить границу по реке Харнен, по крайней мере, в районе Южного Тракта. «Когда гондорские войска займут весь Харондор и граница пройдет по Харнену, это откроет Гондору возможность подчинить себе Умбар и навсегда покончить с южной угрозой», — бодро закончил свою речь капитан, дабы подчеркнуть важность стоявшей перед его воинами задачи. После дня отдыха армии предстояло осадить и, по возможности, как можно скорее взять крепость. Построена она была гондорцами во времена морских королей, и теперь потомкам ее строителей предстояло штурмовать произведение военного искусства их предков. «Хорошо, что крепость не нуменорская, — заметил Эарнил Гвиндору, когда они покинули капитана. — Взять нуменорскую крепость с их прочнейшими стенами было бы чрезвычайно трудно». «Меня больше волнует, — ответил Гвиндор, — что, пока мы тащились по этой плешивой степи, только ленивый в харадских землях не узнал о нашем приближении, и как бы они не устроили нам какой-нибудь скверный сюрприз. Наши капитаны слишком уверовали в непобедимость Гондора. Да, в само Королевство никто не посмеет сунуться, а здесь нас может подстерегать любая неожиданность». Эарнил невесело кивнул. Утром следующего дня армия двинулась дальше, и уже через несколько часов на недосягаемом для вражеских стрел расстоянии был разбит лагерь. Остаток дня прошел в приготовлениях к осаде. Воины чистили оружие, проверяли ремни на щитах и шлемах, осматривали кольчуги, после чего отдыхали и набирались сил для завтрашнего наступления. Прошла ночь, и утром небольшой отряд всадников во главе с Маблунгом отправился к воротам крепости. С высоких башен по обеим сторонам ворот за ними молча наблюдали харадские воины. Запела труба, и генерал Маблунг предложил защитникам крепости сдаться. Ответом были несколько выпущенных стрел, которые, однако не достигли цели. Отряд развернулся, командующий взмахнул рукой, и немедленно прозвучал сигнал к началу штурма. Сейчас же пешие воины авангарда, часть которых, прикрытая щитами товарищей, несла мощный таран, быстрым шагом проследовали к воротам, и гондорцы предприняли первую попытку взять крепость. Ворота оказались достаточно крепкими и не поддавались, а харадцы, не жалея стрел, осыпали ими штурмующих. Появились первые раненые и убитые. — Можно было бы попробовать застать их ночью врасплох, а не являться средь бела дня, словно на праздник, — сердился вечером Гвиндор. — Ты же сам говорил, что все в ближнем Хараде знают, что мы тащимся к ним в гости. Внезапность уже не могла стать нашей союзницей, — напомнил ему Эарнил. — Надо было строить осадную башню, а не тратить время! — горячился его друг. — Если мы здесь останемся надолго, то нам, наверняка, нанесут удар с тыла, и будет, как с армией Мордора на Пеленноре. — Деревьев нет, и строить не из чего, — удивительно спокойно ответил Эарнил. — Что они тогда думали?! — воскликнул Гвиндор. — Что харадцы настолько испугаются нашего вида, что будут немедленно просить о пощаде? Эарнил задумался. — Надеюсь, у Маблунга есть какой-то разумный план, — сказал он. — Мне очень хочется в это верить, но, думаю, ты прав: нам не дадут спокойно взять крепость измором. Гвиндор не ошибся. Под утро появились смертельно уставшие разведчики и донесли, что с юга приближается значительное войско из Умбара. Маблунг принял решение отправить ему навстречу большой отряд, чтобы задержать врага и выиграть время для основных сил. Его выбор пал на капитана Эдельмира и его людей. Отряду предстояло быстро преодолеть немалое расстояние, встретить приближающегося врага и дать ему бой. К полудню отряд Эдельмира уже был на месте и преградил путь приближающимся умбарцам. Увидев большое, хорошо вооруженное войско, Эарнил подумал, что сегодняшний бой, скорее всего, станет последним в его жизни — да и день тоже. Он поднял глаза и посмотрел на небо. Солнце выглянуло из-за облаков. У него защемило сердце. Но он сам по своей воле пришел сюда, отказавшись от размеренной, хотя и ненавистной службы в Цитадели. Враг неумолимо приближался, прозвучал сигнал к атаке. Эарнил выхватил меч и бросился вперед. Все мысли оставили его. Теперь весь его разум, воля и силы были нацелены на одно: сразить как можно больше воинов противника и не быть убитым самому. Он снес голову первому воину, отбросил следующего, ранил третьего. Гондорец рядом с ним споткнулся и упал, но Эарнил не успел помочь ему. От его меча пал еще один умбарец, потом еще один. Казалось, время остановилось… Вдруг Эарнил увидел, что Гвиндор с трудом сражается сразу против трех воинов, а практически все его люди убиты. Юноша бросился на помощь. В отчаянии он схватил меч одного из павших и запустил в рослого южанина, теснившего его товарища. Меч врезался умбарцу в лицо, Эарнил сам не ожидал от себя такой меткости, и тот, заревев от ярости и боли, пошатнулся и рухнул на колени. Точным ударом меча подоспевший юноша покончил с ним. Гвиндор расправился с остальными. Вдруг что-то обожгло Эарнилу плечо, и рука с мечом повисла. «Ранили!» — понял он. «Эарнил, уходи! — заорал Гвиндор, глядя на окровавленного друга. — Немедленно уходи!» Тот из последних сил отбил щитом в слабеющей руке выпад очередного противника и стал отходить. Когда он оказался позади сражающихся, к нему подоспел незнакомый ему воин. Эарнилу подняли кольчужный рукав, и он застонал от боли. Воин наспех наложил ему повязку и указал на повозку, где уже было несколько раненых. Стиснув зубы, юноша добрел до нее и сел, опираясь на здоровую руку. Наконец, когда места в ней больше не осталось, повозка тронулась. Казалось, прошла вечность, прежде чем они оказались в гондорском лагере. Его переложили на носилки и оставили на земле возле шатров лекарей. Вокруг лежали искалеченные люди. Он услышал стоны и с трудом повернул голову. У молодого воина, лежавшего рядом с ним, было страшно обезображено лицо. «Пить!» — хрипел несчастный. Кто-то из дежуривших воинов поднес флягу к его окровавленному рту, но тот не смог сделать ни глотка. Вскоре его унесли. Эарнилу становилось хуже. Наконец, за ним тоже пришли, и он оказался на попечении лекарей. С юноши сняли шлем, плащ, кольчугу... — Хадор, засунь ему дощечку в рот, а то все губы изгрызет, — приказал лекарь помощнику. — Кольчуга — дрянь, крошится... — Рубаха вся в крови — прилипла, мастер Имразор. — Отмачивай, но не долго, времени нет. Наконец они раздели Эарнила и добрались до раны. — Плохо, в ране — обломки, будем чистить, — сказал Лекарь. — Кровотечение усилилось, мастер Имразор. — А как иначе, промывай спиртом. Рану словно обожгло огнем. Эарнил дернулся и едва не раскусил дощечку от боли. — Не смей дрыгаться, — строго приказал Лекарь. — Мастер, Имразор, надо перевязывать, он и так много крови потерял! — сказал Хадор, глядя на кровоточащую рану. — Если мы ее как следует не прочистим, то он умрет не от потери крови, а от заражения. Лекарь посмотрел на посеревшее, застывшее от боли лицо юноши. «Совсем еще мальчишка, лет восемнадцать-двадцать, не больше… — подумал Имразор. — Неужели умрет…» — Похоже, он впал в забытье, мастер Имразор, — произнес Хадор, наклоняясь над Эарнилом. — Хорошо... не люблю по живому, — ответил Лекарь. Несколько дней Эарнил был без памяти. Когда сознание начало возвращаться к нему, он увидел над головой бледно-голубое небо. Повозки с ранеными не спеша ползли на север, и путешествие назад было мучительным. Останавливались лишь утром, днем и вечером. Приходили лекари, меняли повязки, давали пить, а тем, кто был в состоянии, — есть. Эарнилу было плохо. Он потерял много крови и очень ослаб. Также немалые страдания ему приносила рана. — Худо? — хмуро спрашивал его Имразор. — Да, — отвечал Эарнил. — Ты потерял много крови, и оттого у тебя слабость. — Очень болит… — А что ты хотел, чтобы через день рана зажила? Так не бывает. Надо терпеть. Эарнил послушно замолкал. «Наверное, так и должно быть...» Лежа в трясущейся повозке, юноша думал о том, как еще недавно он был здоров и полон сил — и что с ним сталось теперь?.. Он даже не в состоянии сам выпить воды, сам справить нужду. Наконец болезненная слабость брала свое, и он вновь проваливался в беспамятство. «Мастер Имразор, по-моему, ему стало хуже», — услышал он сквозь полузабытье голос Хадора. Помощник лекаря встревоженно потрогал ему лоб: «Лихорадит...» Лекарь подошел к повозке, откинул покрывало и плащ, которыми был укрыт раненый, снял бинты и принялся изучать рану. — Тьфу ты, покраснело как. — Будем вскрывать? — спросил Хадор. — Отдадим его целителям в Пеларгире: в наших условиях мы сделали все, что могли. К тому же, мы не можем из-за одного человека задерживать караван с ранеными, — ответил лекарь. — Доедет? — расстроенно спросил Хадор. — Не доедет — значит, такова его судьба и Воля Высших Сил,— пробурчал в ответ Имразор. «Значит, я все же умираю, — мелькнуло у Эарнила, прежде чем он снова потерял сознание. — Жаль бедную Матушку…» В конце каждого месяца Альмариан обычно отправлялась в Калембэл, чтобы забрать очередное письмо от Эарнила. Этой осенью ей было особенно грустно. Она знала, что юноше, только в конце весны поступившему на службу в Гвардию Цитадели, отпуск пока не положен, и их разлука продлится еще год. Идя по дороге в столицу Ламедона, она вспоминала его осенние визиты из Эмин-Арнен. Каким радостным он был тогда, и каким благополучным ей виделось его будущее рядом с добрым властителем Итилиена. Вспоминала она и его последний приезд в прошлом октябре. Забрав письмо в Замке, она опустилась на скамью неподалеку и нетерпеливо принялась читать. Узнав, что Эарнил отправился с действующей армией далеко на юг в надежде подняться по службе, Альмариан заплакала. «О Небеса! Зачем он пошел в этот Харондор», — мучилась несчастная женщина, бредя по дороге к дому. Там она вновь несколько раз прочла послание сына. «Стать настоящим воином… мужчиной», — качала головой мать, с болью сознавая, что в этом есть и ее вина. Ведь это она пожелала сделать из него воина, сама хотела, чтобы он вырос достойным своего отца, сама вдохновляла его на этот опасный путь. Теперь же от мысли, что Эарнил может не вернуться и обрести свой последний приют в далеких южных степях, у нее что-то больно рвалось внутри. Наконец, после нескольких дней, Альмариан поняла, что больше не выдержит неизвестности и отправилась в Минас-Тирит. Она никогда не умела ездить верхом, а денег нанять повозку у нее не было. Где пешком, а где подъезжая благодаря любезности попутчиков, женщина добралась до Линхира, там села на корабль, шедший в Пеларгир, а затем на судно, которое направлялось в Столичную гавань. Через много дней пути она вновь увидела величественные очертания Белого Города, покинутого ею более двадцати лет назад. Женщина сошла на берег в Харлондской гавани и пешком отправилась в Минас-Тирит. За прошедшие годы Город заметно изменился. Стал более многолюдным и шумным и, что понравилось Альмариан, более зеленым. Появилось больше деревьев, там и здесь были разбиты цветники. Она остановилась в растерянности. Друзей в Минас-Тирит у нее не осталось, жилья тоже. Где располагалась квартирка Эарнила, она точно не знала. Немного подумав, женщина нашла постоялый двор в Первом Ярусе и поселилась там в маленькой комнатке. Каждый день она выходила к воротам, с нетерпением ожидая известий и, наконец, в Город прибыл вестник и сообщил о взятии крепости Дарбаш и разгроме армии Умбара, которая пыталась помочь осажденным. Город с ликованием встретил это известие. Теперь оставалось ждать победителей, и с каждым днем это ожидание становилось для матери все более невыносимым. Она двадцать лет служила целительницей во Врачебных Домах Минас-Тирит и знала, какой дорогой ценой обходятся эти победы. Знала, что подобная радость всегда оборачивается мучительной болью утраты для тех, чьи родные больше никогда не вернутся. И когда Матушка услышала, что Армия приближается к Столице, она с надеждой и тревогой устремилась к главным воротам. Для конца осени стоял на редкость солнечный, но ветреный день. Ей живо вспомнилось, как много раз, еще девочкой, ждала она возвращения своего отца, одного из капитанов Минас-Тирит. И как в один из таких же ярких осенних дней его привезли на носилках израненного… Именно для того, чтобы научиться ухаживать за искалеченным отцом, она пошла ученицей во Врачебные Дома… Через несколько лет страданий отец умер. Потом вспомнилось, как несколько лет спустя она, молодая жена, ждала своего мужа, капитана Кириона, которому всего лишь через день после свадьбы, пришлось отправиться в неожиданный и отчаянный поход в Осгилиат. Как молила она Валар о милосердии и верила, что он останется жив… Тогда вместо Армии Минас-Тирит вернулась лишь горстка воинов. Как она обрадовалась, узнав, что уцелели сыновья лорда Дэнетора, и как надеялась увидеть среди выживших своего мужа. Но увы, ее молитвы оказались напрасны: он не вернулся. В тот чудесный июньский день она поняла, что стала вдовой. Кирион, всего лишь день пробывший ее супругом, погиб при обрушении осгилиатского моста — так ей рассказали позднее… Послышались звуки труб. Ворота широко распахнулись, и Победители, горделиво шагая, стали входить в Город. Вот генерал Маблунг, вот капитаны — они верхом. Где же Эарнил? Нет, она бы не пропустила его… Он такой высокий. Неужели не заметила?... Надежда сменялась отчаянием, а отчаяние — надеждой. Отряд следовал за отрядом. Нет… Его не было. Альмариан стояла и смотрела вслед вошедшим. В конце концов, взяв себя в руки, женщина пошла в Школу Гвардейцев и спросила капитана Ородрета, которого знала из писем сына. Ей пришлось подождать. Старый воин с большим сочувствием выслушал Альмариан и проводил ее к дому, где жил Эарнил. «Если он не объявится до ночи, дайте мне знать», — сказал он ей на прощание. Мать села на скамью неподалеку от входа в дом и стала терпеливо ждать. Солнце начало клониться к закату и скрылось за стеной одного из верхних ярусов. Наступили сумерки. Чем темнее становилось на улице, тем тяжелее становилось несчастной женщине. Она вздрагивала от каждого звука, бросалась навстречу всякому заглянувшему в этот тихий уголок Города человеку. Наконец совсем стемнело, фонарщики зажгли масляные лампы на улицах. Отзвонили вечерние колокола. «Все. Он не вернулся… И не вернется». Альмариан встала и нетвердой походкой пошла прочь. Внутри была леденящая пустота. «Это она погубила его… Зачем ей теперь жить...» Убитая горем женщина остановилась. Может быть, она сумеет найти человека, видевшего его перед смертью, который сможет ей хоть что-нибудь рассказать… Альмариан вспомнила о Гвиндоре. Надо его найти. Словно тень, едва различая от слез дорогу, она вновь пришла к Школе Гвардейцев и спросила Капитана. Ородрет вышел и сразу все понял. — У него есть друг, Гвиндор… Эарнил писал мне о нем… он тоже был там, — наконец произнесла женщина. Ородрет молча предложил ей руку, и они отправились наверх к Цитадели. — Мы обязательно найдем и расспросим его, — сказал Ородрет, дойдя до ворот. — Здесь направо. — Я знаю, — тихо ответила Матушка. — Мои детство и юность прошли в Минас-Тирит, я — вдова капитана Кириона, сына Эрейниона, если Вы помните такого… Ородрет с уважением посмотрел на нее. — Я расспросил о Вашем сыне, он был в отряде капитана Эдельмира. Но, возможно, Вы правы, и его друг расскажет нам больше. Они подошли к казармам Цитадели. Ородрет велел позвать Гвиндора. Через несколько минут симпатичный приветливый юноша вышел к ним навстречу. Узнав, кто перед ним, он тепло обнял Альмариан. «Он жив. Серьезно ранен, но жив», — сказал он. Женщина почувствовала, как земля уходит у нее из под ног. «Ты уверен?!» — спросила она сквозь слезы. «Его оставили с тяжелоранеными во Врачебных Домах Пеларгира», — ответил Гвиндор. «Когда мы покинули Пеларгир, его жизнь не вызывала опасений, хотя, он был еще очень слаб». «Я поеду в Пеларгир!» — воскликнула Матушка. «Не стоит, — вмешался Ородрет. — Как только он более-менее поправится, его отправят сюда на корабле, так что вы можете разминуться. Мне кажется, что Вам лучше дожидаться его здесь». Ородрет и Альмариан сердечно попрощались с Гвиндором. «Проводить Вас к капитану Эдельмиру?» — предложил ее спутник. «Нет, благодарю. Я знаю достаточно и не хочу беспокоить его после долгого пути». Ородрет проводил Матушку до ее пристанища в постоялом дворе и откланялся. «Если у меня будут известия о Вашем сыне, я немедленно сообщу Вам, госпожа»,— сказал он и, поклонившись, ушел. Альмариан поднялась к себе и без сил упала на постель. (C) 2019 murzwin