ДРУЗЬЯ МОРЯ. Часть первая. ЭАРНИЛ

В конце лета, когда жара начала отступать, Эарнил отправился в Ламедон, клятвенно пообещав Гвиндору, что на обратном пути заедет к другу в Пиннат-Гэллин. Он простился с Минардилом и Гвиндором, взял коня в королевских конюшнях, купил матери подарок и отправился домой. Ехал он неспеша, так как еще быстро уставал, но благодаря хорошему коню через десять дней благополучно добрался до Матушкиного дома. Крошечная усадьба была расположена немного в стороне от мощеной дороги, как раз между двух селений. Там всегда было тихо и спокойно. Новая служанка, увидев его, бросилась к хозяйке сказать, что приехал какой-то молодой знатный господин. Женщина поспешила на улицу. Она очень обрадовалась, увидев Эарнила — да еще и прилично одетым, верхом на великолепной лошади. Правда, когда юноша вошел в дом, от глаз Альмариан не укрылось, что он очень худ и бледен. — Неужели ты так до конца и не оправился? — встревоженно спросила она, обнимая сына. — Нет, просто я немного приболел по дороге, — нехотя солгал Эарнил. — Почему ты не написал, что приедешь? — Отпуск дали внезапно, — ответил он. Счастливая Матушка усадила его за стол. После ужина Эарнил раскрыл дорожный мешок и вытащил довольно большой сверток. Женщина развернула его. Там оказалось два хороших платья. Синее из тонкой дорогой шерсти для холодов и серое шелковое — для лета. — К сожалению, я не знаю Ваших мерок, Матушка, — сказал юноша, — но мне кажется, они должны быть впору. — Да, — согласилась женщина, — а если что, я немного перешью их. Но, мне кажется, этого не потребуется. Альмариан ушла к себе и примерила платья, после чего начала настойчиво расспрашивать о событиях в Столице. Эарнилу, половину лета проведшему вдали от Минас-Тирит, пришлось непросто. После пережитого он уже плохо помнил, что насочинял ей в письмах, которые отсылал Голасгил. И вскоре почувствовал, что запутался. Матушка насторожилась, но, к счастью, списала это на усталость сына после дороги и отправила его спать. Когда юноша проснулся утром, то первым делом подумал, что хорошо было бы перечитать эти дурацкие письма, чтобы больше не ошибаться. Он встал и спустился вниз. Матушка куда-то отлучилась, и Эарнил, уверенный, что она хранит все его послания, прошел к ней в комнату. Вскоре он отыскал их в ящике старого комода и бросился перечитывать. Вдруг дверь в комнату открылась. На пороге стояла Альмариан. — Что ты здесь делаешь? — строго спросила она. — Почему читаешь мои письма?! — женщина побледнела. — Но это же я их написал... — попробовал возразить Эарнил. — Все равно! Альмариан стремительно подошла к нему и забрала их. — Выйди! Эарнил подчинился. За завтраком Матушка молчала. «Я пойду прогуляюсь?» — спросил юноша после трапезы. «Иди», — сухо ответила мать. Он вышел в маленький сад, спустился к небольшой речушке и пошел вдоль нее, вспоминая, как бродил там в детстве. Когда ему было лет восемь, Матушка подарила ему небольшой, но искусно вырезанный кораблик, и мальчик часами пускал его вниз по ручью, воображая себя капитаном нуменорского корабля. К обеду он вернулся; Альмариан, казалось, смягчилась. По крайней мере, она снова начала свои бесконечные расспросы. Узнав об отставке Кемендура и назначении Минардила, она поразилась, что сын не написал ей об этом. «Разве?» — спросил несчастный Эарнил. Матушка очень внимательного на него посмотрела. «Наверное, я хотел рассказать Вам все сам…» После обеда он решил прилечь и поднялся к себе. Комната казалась совсем маленькой, хотя в детстве он не замечал этого. Эарнил оглядел ее. Ничего не изменилось: у окна стояла кровать, рядом — комод для одежды, в углу — умывальник. В небольшом шкафу у противоположной стены были сложены его книжные сокровища и сундучок с игрушками. Он подошел к сундучку, сел на корточки и открыл его. Игрушек у него было не так много, и он берег их. Матушка покупала их в Калембеле, а некоторые мастерила сама. Ветряная мельница, домик, в котором открывались окошки и дверцы, «нуменорский» корабль, несколько оловянных рыцарей и потрясающий золотисто-рыжий дракон, которого Альмариан сшила из разноцветных лоскутов... Он вытащил дракона и посадил его на подоконник. Единственное, что не удалось Матушке, — это сделать ящеру свирепую морду. Дракон смотрел на него одновременно нахально и по-своему дружелюбно. В комнате под крышей было душно, и юноша почувствовал, что вспотел. Он умылся, разделся, лег в постель и задремал. «Ты не заболел?» — спустя несколько часов услышал он встревоженный голос Альмариан. Она села на край постели и потрогала ему лоб. Он улыбнулся и сел. «Что это?..» — внезапно ахнула женщина. «Проклятое клеймо!» — догадался он. Матушка взяла его за плечо и в ужасе смотрела на «печать». «Что это, Эарнил?! Это же клеймо преступника!» — допытывалась она. Юноше было хуже, чем в шатре Фингона. Он молча смотрел на нее и не знал, что сказать. Лицо его было настолько несчастным и потерянным, что мать умолкла и обняла его. «Рассказывай, что ты устроил… — обреченно сказала она. — Нет такого поступка, который я не могла бы простить тебе». — Простите, Матушка, — прошептал он опуская голову, — я снова был в Харондоре… Увидев ее изумленный взгляд, он продолжил. — Мне не хотелось, чтобы Вы переживали. Я написал заранее несколько писем и попросил отправлять их Вам. Альмариан нервно вздохнула. — Дальше, — сказала она. — Я должен был отправиться к умбарцам и изобразить перебежчика, чтобы отвлечь их. И чтобы они поверили мне, по приказу генерала Фингона меня заклеймили. — Но если ты не совершил преступления, он не имел права отдавать подобный приказ! Как тебе теперь жить с этим?! — произнесла потрясенная женщина. — Если бы не клеймо, то умбарцы наверняка пытали бы меня… Потом мне удалось сбежать от них, а Гвиндор нашел меня и отвез к своим. Закончив рассказ, он лег и закрыл глаза. От услышанного Альмариан била дрожь. Эарнил снова был на волосок от гибели! Его могли пытать и замучить… Его заклеймили, словно каторжника… Она опять судорожно вздохнула, но взяла себя в руки. — Ты спустишься поужинать или принести ужин сюда? — спросила она погладив его по руке. — Спущусь. После трапезы она зажгла лампу и внимательно осмотрела клеймо. «Никакие снадобья не помогут. Тебе его смазывали, чтобы скорее ушла боль. Единственное, что можно попытаться сделать — это вырезать его или выжечь, чтобы остался просто ожог. Но и то, и другое очень болезненно и опасно». Юноша выслушал ее и кивнул. Когда он ушел спать, Альмариан отправилась с ним и сидела рядом, пока он не заснул. Спустившись к себе, она расплакалась: «Неужели больше некого было послать к умбарцам, кроме двадцатилетнего мальчишки? Почему эту боль и унижение должен был вынести ее деликатный и ранимый сын. Как он должен с этим жить? Ведь всякий, кто увидит эту “печать”, будет считать его преступником...» Потом ее мысли обратились к Фарамиру: «Зачем он отослал его? Зачем надломил? Ведь это его сын... Мальчик унаследовал его облик, характер…» Обида и боль захлестнули несчастную женщину. Казалось, она забыла о том, что Принц не мог допустить и мысли о том, что Эарнил может быть его внебрачным ребенком. Эарнил, признавшись во всем Матушке, напротив, ощутил смесь успокоения и облегчения. Она не рассердилась на него за глупую уловку с письмами, узнала о клейме, про которое он так боялся рассказать ей. Правда, вместе с умиротворением пришла слабость, и он заснул и проспал до утра. Почти все оставшиеся дни он проводил в саду, читая в тени или рассказывая Альмариан подробности своих приключений. Она помнила Гвиндора как очень славного юношу еще со времени своего посещения Минас-Тирит, но теперь прониклась к нему особенным чувством благодарности. Поэтому, когда через две недели сын упомянул о своем обещании приехать к другу после того, как побудет дома, она с готовностью согласилась отпустить его. Сборы заняли немного времени, и утром следующего дня мать и сын вместе вышли из дома. Альмариан проводила его до поворота в Калембэл. Отдохнувший конь, которого он вел под уздцы, был уже оседлан, и спустя полчаса наступила минута расставания. Мать обняла и благословила его, взяв клятвенное обещание, что без ее позволения он не будет ходить на войну и вообще рисковать собой. Эарнилу не хотелось уезжать, но он был очень признателен другу и не мог нарушить обещание. «О, приехал!» — радостно привествовал его Гвиндор, когда Эарнилу, наконец, удалось отыскать его жилище. Друг не обманул. Его дом стоял на холме прямо над морем, и оно расстилалось перед ним, насколько хватало глаз. «Пойдешь купаться?» — «Конечно», — улыбнулся Эарнил. Через полчаса они спустились по тропинке на чудесный песчаный пляж, и юноша бросился в море. Гвиндор последовал за ним. Они отплыли от берега; море было удивительно теплым и спокойным. Лежа на спине, Эарнил смотрел на облака, светившиеся золотисто-розовым закатным светом. Вдруг он почувствовал, как кто-то резко схватил его и потащил под воду. Он вырвался и всплыл, отфыркиваясь... Из-под воды показалась довольная физиономия Гвиндора. «Испугался?» — сияя, спросил он. «Вот уж нет, — рассмеялся юноша. — После Харондора я уже мало чего боюсь…» — Быстро добрался? — спросил Гвиндор, когда они вышли на берег. — Мы как раз ждали тебя со дня на день. — Нормально. — Матушка здорова? — Да. — Сильно расстроилась? Или ты не рассказывал?.. — Она увидела клеймо, и мне пришлось все рассказать. Но я рад… Мне стало намного легче. — Не сердилась? — На Фингона. Солнце было уже совсем низко, когда друзья начали подниматься к дому. На пороге их ждала Фириэль. — Матушка боялась, что вы опоздаете на ужин, — сказала девушка брату и улыбнулась Эарнилу. Ниэнор и Фириэль зажгли лампы, и все сели ужинать. Фириэль сидела рядом с Эарнилом и похвасталась юноше, что большую часть ужина приготовила сама. Ужин был довольно простым, но очень вкусным, и он искренне похвалил ее стряпню. Фириэль расцвела. — Наш отец всегда говорил, что женщина должна быть хорошей хозяйкой, — негромко сказала девушка. — Наверное, он прав, — ответил Эарнил. — Ты надолго к нам? — продолжила она спустя какое-то время. — Не знаю. — Сейчас лучшая пора в наших краях, море еще очень теплое, а жары уже нет, — сказала она. — Последнее лето было особенно жарким. — Согласен, — ответил Эарнил, вспоминая пекло Харондора. — Фириэль, не мешай нашему гостю есть своими разговорами, — строго сказала Ниэнор. — Что Вы, госпожа Ниэнор, что может быть лучше приятной беседы за трапезой, — вступился за девушку Эарнил. Когда ужин кончился, Ниэнор, Фириэль и их служанка Нунэт стали убирать со стола, а юноши вышли во двор. Ночь была теплая, но не жаркая. Они сели на крыльцо и некоторое время молчали. Посеребрив темное море, неспеша вышла луна. — Как у вас хорошо... — вздохнул Эарнил. — Конечно. А ты еще ехать не хотел, — улыбнулся друг. — Отдыхай. Недели через две поедем в Минас-Тирит. Ты же у нас теперь младший капитан. — Правда?! — послышалось восклицание у них за спиной. Фириэль, управившись с делами, вышла на крыльцо и села рядом с друзьями. — Разве делают младшими капитанами так рано? — изумилась она, глядя на Эарнила. — Матушка говорила, что Гвиндор очень рано стал начальником караула — в двадцать три года… Тебе же только в ноябре исполнится двадцать один?! — Мы были на войне, — ответил Эарнил. — Боюсь, что без этого мы бы до сорока лет были рядовыми. — Ну, при Минардиле может быть и нет, — возразил друг. — Гвиндор рассказал мне, что тебе в одиночку удалось потопить умбарский корабль, чтобы он не донес о гондорском наступлении, — сказала девушка. — И что ты чуть не погиб. — Я бы погиб, если бы твой брат не разыскал меня на берегу. Фириэль повернулась к Гвиндору и радостно улыбнулась. Он обнял сестру и поцеловал в макушку. Вскоре из дома вышла Ниэнор и, к большому огорчению Фириэль, велела ей идти спать. «Ладно, — сказал Гвиндор, — давай и мы пойдем. Ты устал с дороги». Эарнил пришел в маленькую, но очень уютную комнату, и лег. Некоторое время он лежал без сна, вспоминая свой последний поход в Харондор. Окошко было приоткрыто, и оттуда явственно ощущалось дыхание моря. Наконец свежий воздух и усталость взяли свое, и он крепко заснул. Утром Эарнил встал. Комната была угловой, и из обоих окон открывался изумительный вид на море. После завтрака Фириэль, смущаясь, спросила Эарнила, что приготовить на обед. — Что вам с матушкой удобно, — ответил юноша. — Я не привередлив. — Но что-то же ты любишь? — не отставала девушка. — Пирог с яблоками, — улыбнулся Эарнил. — У моей матери он очень вкусный. Друзья вновь отправились к морю. Они искупались и пошли вдоль берега. — Расскажи о своем отце, — попросил Эарнил. Гвиндор вздохнул. — Что рассказывать? Для меня он был и остается самым лучшим человеком, которого я когда-либо знал… Он был строг, но очень добр. Отважен, но очень скромен. Как он любил матушку… И нас с Фириэль. С ним всегда было интересно, — Гвиндор грустно улыбнулся. — Он знал множество историй, придумывал для нас с сестренкой такие игры… — Гвиндор посмотрел куда-то вдаль. — Ты, наверное, похож на него? — спросил Эарнил. — Что ты! — ответил друг. — Мне до него далеко… — он помолчал. — Когда ему было двадцать два года, он пошел вместе лордом Хирлуином, тогдашним властителем Пиннат-Гэллин, сражаться за Минас-Тирит. Был тяжело ранен, но выжил. Он не любил рассказывать о той войне и не считал себя героем. Вернувшись в Пиннат-Гэллин, он встретил мою мать, полюбил ее и со временем женился. Через год после свадьбы родился я. А еще через семь — Фириэль. Однажды вечером, почти десять лет назад, отцу внезапно стало худо. Он никогда не жаловался. Ни на здоровье, ни на что-либо еще. Я побежал за лекарем, а когда вернулся, его уже не было… Он даже не благословил меня перед смертью, — голос Гвиндора дрогнул, и на глазах выступили слезы. — Прости, — сказал Эарнил, — я не хотел причинить тебе боль. — Не вспоминать его было бы предательством, даже если это и тяжело, — ответил Гвиндор, — и я рад, что ты заговорил о нем. Друзья надолго замолчали. Каждый думал о своем. (C) 2020 murzwin