Аманс моих мыслей

В Аду всегда пахнет пеплом. Он повсюду. Хлопьями витает в воздухе, оседает на плечах, толстым слоем покрывает выжженную землю. Зрелище становится ещё более захватывающим, когда наступает семнадцатый день века — палачи сжигают свежих грешников. Тогда все, что остаётся Аду — крики и пепел. И хохот. Мой хохот. Я заливисто смеюсь над пытками, ломающими мои кости, царапающими мои внутренности, я смеюсь, чтобы избавиться от боли. Но сегодня семнадцатый день очередного века и мне, чёрт возьми, не до смеха. Боли стало слишком много. Расхаживая по пепельной пустыне в одиночестве и дожидаясь назначенной мне аудиенции, я снова и снова прокручиваю в голове события битвы в Атланте. Чувство вины меня не терзает, нет сожалений, но что-то гнетет... недосказанность? «Зачем тебе это? Потому что она — твой аманс?» — тонкий голосок Вики, прозвучавший в моей голове, подтверждает догадку. Усмехаюсь себе под нос, поддевая носком туфли чью-то челюсть и отбрасывая её к внушительной горке пепла. Идиотизм. Что я мог ей сказать? Что я не уверен в том, что она — мой аманс? Что какая-то часть меня... вздыхаю, собираюсь с мыслями... что весь я соткан из недоверия и допускаю мысль даже о том, что отец может быть причастен к нашей связи? Я должен мыслить и действовать стратегически. Всё взвешивать и всё обдумывать, вот только какого-то черта единственное, о чем я могу думать — огромные голубые глаза, полные разочарования, бешеный грохот сердца в груди, губы, скользящие по моим губам... быть может, Вики Уокер уже не раз доказала свою верность, может, моё предположение об отце крайне дико и невозможно, а возможно, этот бездумный самообман — всё, что мне остаётся кроме принятия чего-то поистине разрушающего. Ведь, в конце концов, я более, чем уверен, что правда о нашей связи выбьет у обоих из нас почву из-под ног... в каком бы то ни было смысле. И всё же я не могу не размышлять об этом. Снова и снова, без конца одно и то же — почему я чувствую её? Это не любовь, нет, я знаю, как любят ангелы, демоны, люди, в конце концов. Любовь достаётся свободным. Любовь надо заслужить. Любви надо быть достойным. Быть может, Вики могла бы быть достойна моей любви, но загвоздка была в том, что я не был достоин даже одной лишь мысли о любви — любви кем-то и любви к кому-то. Для дьявола это противоестественно, это неправильно, как любовь ангела к человеку, к низшему существу, и низшим в данной параллели являлся я. Я не мог полюбить её, а она не могла полюбить меня. Тогда что это? Дар? Проклятие? Или пророчество?.. Очередное пророчество. Мыслей в какой-то момент становится слишком много — они утомляют. После битвы все мои кости словно превратились в желе, крылья, вернее, их жалкие остатки, одеревенели, и даже горячая вода не сразу смогла смыть с них запекшуюся кровь. Будет ложью моё замечание о том, что это состояние мне не нравится. Оно отрезвляет, вносит ясность в рассудок и позволяет сосредоточиться на насущном, а не на второстепенном. Я думаю о том, как унять эту боль, и мысли приводят меня к чему-то более масштабному, к чему-то зловещему, сладостно томительному и долгожданному... к возвращению собственных сил с процентами. С компенсацией. И каково же было моё удивление, когда отец вызвал меня на «серьёзный разговор» сегодня. Признаться, поначалу я был несколько заинтригован, малость зол и небрежен в своих выражениях (особенно, когда пригрозил ему скормить его же покалеченную мошонку)... однако выбора у меня не оставалось. Сатана отобрал мою неуязвимость, а ждать, когда она восстановится все равно что пытаться убедить Отличницу в том, что я являюсь одним из величайших зол в Мироздании — долго, нудно и бесполезно. — Рад, что ты откликнулся на мою просьбу встретиться, сын. Я не оборачиваюсь, когда слышу за спиной его голос. Вздергиваю подбородок, смотрю на ногти и в театральном изумлении вскидываю брови, когда мой отче сдается и обходит мою фигуру, чтобы встать напротив. — О, а вот и наш воскресный папа! — прыскаю я. — Папуля, можно сегодня я весь день буду играть в приставку, а ты на заднем дворе готовить хот-доги? Ну, пожалуйста! Ах, погоди, у нас же нет заднего двора! Пока Сатана борется с собственным раздражением, закатывая глаза, я пробегаю по его стану беглым взглядом, изо всех сил стараясь держать свинцовые веки открытыми. Меня не волнует, спрятана ли за его спиной секира или держит ли он руки в готовности дать команду какому-нибудь припрятанному в скалах легиону — нет, эта встреча совершенно не похожа на ловушку, а он в редкие мгновения совершенно не похож на идиота. И все же я пытаюсь уловить в его взгляде что-то, что укажет мне на истинную причину сего балагана. Отец прокашливается, отвечая: — В тебе есть силы шутить? Похвально. — Возможно, я бы даже гнусно рассмеялся, но это слегка проблематично без нескольких рёбер, знаешь ли, — фыркаю я, глядя в багрово-пепельную даль. — И, прошу тебя, давай обойдёмся без прелюдий. У нас обоих наверняка мало времени. Мне нужно продолжать свое бренное существование, оргии и пьянки, а тебе бежать к Лилит — её кулак наверняка соскучился по твоим яйцам. Выгнув бровь и чуть опустив подбородок, он смотрит на меня исподлобья. Не то, чтобы странно стоять перед ним сейчас, после всего, что произошло... в конце концов, мы просто адские твари, и все наше существование основано на взаимном поочерёдном уничтожении... просто это слегка раздражает. Всё внутри меня кипит, как в котле Гериона с раскаленной смолой. Ненависть... вот оно — чувство, достойное всех од в Мироздании. Оно определённо и однозначно, оно не подвергается опровержению, и сила его способна горы свернуть! Я преклоняюсь перед ненавистью. Она делает меня мной. — То, что случилось на Земле — всего лишь мера воспитания, дорогой сын, — будто очнувшись от каких-то своих размышлений, констатирует дьявол и подходит ближе ко мне. Он поглаживает щетину, произнося следующие слова: — И все это произошло исключительно по твоей вине. Твоя импульсивность однажды тебя погубит, я уже говорил об этом? Все твои планы против меня обращаются в пепел, когда ты позволяешь ярости затмить рассудок... но так и должно быть. Таким я тебя создал. Ярость. Она голосом отца проникает в меня и пульсирует в висках громогласным эхом. Я не должен поддаваться этому змею. — Ближе. К сути, — процеживаю сквозь зубы. Он останавливается в футе от меня и, сощурившись, усмехается. Все мои кости горят, но я упорно не подаю виду. Всё замечательно. Просто замечательно. — Ты ждёшь, когда я верну твою неуязвимость, верно? — Продолжай. — Ты помнишь, чему я учил тебя в детстве? Всегда проси что-то взамен. На этот раз просить буду я. — Ты будешь просить? — откуда-то из горла вырывается смешок, и я складываю руки на груди, качая головой. — Любопытно. Позволь поинтересоваться... — Позволю. Ты же в курсе, что близится «Бордовый Маскарад»? Где-то на задворках памяти я нахожу нужное воспоминание о самом бесполезном событии во Вселенной. Сдержанно киваю. — Я подумываю пригласить на бал Викторию, — произносит дьявол, и я чувствую, как последние остатки сил стремительно меня покидают. Вонзив в отца изумленный взгляд, я едва успеваю вымолвить хоть слово, когда он со смешком меня прерывает: — Причины тебе знать необязательно, хотя ты о них, безусловно, догадываешься. И пока твоя челюсть окончательно не отвисла, я перейду к сути дела... сделки, если тебе привычнее. Итак, я возвращаю тебе твои силы, все до единой, а ты взамен не суешься на Маскарад и не портишь любимому старику праздник. Весьма справедливо, тебе так не кажется? Сын мой, ты ведь прекрасно понимаешь, что твою даму сердца никто не тронет, я же не идиот — подрывать свой авторитет на глазах у сотен глаз, да и убийство или хотя бы похищение студентки... в общем, я мог бы закрыть тебя в клетке, натравить на тебя адских гончих, Лилит, в конце концов, но я ведь понимаю, что ты все равно выберешься и на эмоциях устроишь шоу. Дипломатия — вот, чему я учил тебя с ранних лет. Так ты согласен? Советую дать положительный ответ, мальчик мой... выглядишь неважно. Сбитый с толку и отвлеченный на боль в крыльях, я не сразу понимаю, о чем он, черт возьми, говорит. С трудом, но все же собираю в пазл все его слова, а после свожу брови к переносице. Пригласить отличницу на бал? Не похоже, чтобы Сатана лукавил, как бы иронично это ни звучало. Взамен он вернёт мою неуязвимость, и мне не придётся долгое время зализывать раны... один вечер, всего один вечер, она же справится, но даже если не справится, я не особо растроюсь — одной занозой в заднице меньше. Так почему нет? Предложение весьма сносное, даже от самого врага. Нужно всего лишь бросить Уокер под пули и спастись самому. Ничего страшного не случится. Ничего не случится. Я подлетаю к отцу стремительно, рывком хватая его за грудки, чтобы прямо в эту самодовольную морду выплюнуть: — Не забудь указать в приглашении для неё моё имя, мудак.