***
Тёмные стены отделения Ордена встретили Дазая мрачным и холодным молчанием. Запах сырости, незримой плотной массой стоящий в воздухе, кое-как разбавлялся пламенем горящих на стенах факелов. Но и этого жалкого света не хватало, чтобы создавать хотя бы толику уюта в рабочих буднях служащих Святой Инквизиции. Бывшая тюрьма своей атмосферой вселяла ужас в любого, бывающего здесь, но для бредущего по коридору инквизитора эти стены казались родными. Где-то в туннелях вовсю завывал ветер. Он так и манил бежавших заключённых на свободу, но все они, как один, в конце концов, терялись в этих лабиринтах. Их, долгое время спустя, находили по запаху гниющей плоти, забившихся в тёмные углы, поедаемых мерзкими грызунами. Рядом обычно валялись тушки тех животных, которым повезло меньше. Бедняги, окончательно заблудившись, были вынуждены питаться насекомыми и крысами, что нынешние обитатели тюрьмы не могли вывести и по сей день. Но и этого надолго не хватало. Без воды организм любого существа медленно умирал, иссушая тело хозяина вместе с паразитами, селившимися под кожей и в органах. Должно быть, в те тёмные дни здесь царил совсем иной дух. Такой сладкий, оседающий в носу, где-то на уровне переносицы, запах смерти. Осаму, гулко шагая по коридорам, вдруг вспомнил, как впервые ощутил этот запах. Уже будучи подростком, подобранным с улицы талантливым столичным врачом, он часто гулял вокруг его особняка. В те времена Дазай думал, что для доктора он что-то вроде уличной собачонки, подобранной не то, что по доброте душевной, но скорее ради интереса. Осаму не был против, ведь рано лишившись родителей, ему грозила жизнь бродяжки до самого его бесславного конца, если бы он только не попытался спереть у доктора кошелёк. И вот однажды, в очередной раз бесцельно слоняясь по саду, он почувствовал тот самый запах. Он никак не мог дать ему описание. Это было что-то еле уловимое, разносимое лёгким ветром вблизи парочки кустов неизвестного Осаму растения. Тогда он даже думал, что именно растение вполне может так специфически пахнуть. Тем более, если это растение на территории дома того доктора. Проходя мимо этого места всё чаще, он однажды не выдержал и привёл хозяина сада к тем самым кустам с целью выяснить, что это так приятно пахнет. — Это кошка, Дазай, — мягко улыбнулся мужчина, выбравшись из тех самых кустов в своём некогда белом, до сего момента, халате, — мёртвая кошка. Видимо, пришла сюда умирать. Так пахнут мертвецы. Я прикажу слугам убрать. В тот миг Осаму ощутил отвращение к самому себе. Как он мог не понять? Не узнать этого запаха, когда два года провёл в трущобах, где люди, кошки, собаки умирали сплошь и рядом? Как этот запах вообще мог ему понравиться? Когда шок отступил, а мысль о собственной ненормальности стала привычной, Осаму, прогуливаясь по городу вместе с доктором, вновь ощутил тот самый аромат, тянущийся из переулка. Подростковое любопытство взяло верх, и он, отстав от врача, прошёл во тьму меж близко расположенных домов. В этот раз взору предстал труп собаки. Иссохшая туша с провалами вместо глаз, торчащий наружу грязный, почти растворившийся в земле язык, оголённые местами белые рёбра из-под сгнившей шкуры, кружащие и копошащиеся в нутре мухи — всё это вызывало отвращение и вместе с тем любопытство. И запах стоял такой силы, что приятно кружилась голова. Он действительно нравился Осаму. Он стоял и смотрел, втягивая носом воздух до тех пор, пока сзади его не накрыла высокая тень. — Тебе жалко её, Осаму? — Нет, — ответил тогда подросток, — просто запах… — Нравится тебе? — молвил голос из-за спины. Он не знал, что ответить. Если он признается, его могут выгнать обратно в трущобы, ведь кому нужен такой дефективный подросток? Или, может, накажут? Осаму терпеть не мог боль, и потому промолчал, уводимый от трупа мягкой рукой доктора, держащей его за плечо. С того случая, как ни пытался он вновь нарваться на столь желанный аромат, ничего не выходило. И тогда-то в его больной голове поселилась безумная, но не в меру любопытная мысль: если так пахнет гниющая плоть пса и кошки, как будет пахнуть сам Осаму? Бурая кровь тонкими ручейками стекала с бледной кожи, когда Осаму рисковал давить на расступающуюся под лезвием кожу сильнее. Он резал руки снова и снова, оставляя короткие и длинные полосы от запястий до плеч, но никогда не добивался нужного результата. Он переключался на ноги, нанося скальпелем доктора порез за порезом, но раны на его теле отказывались гноиться. Лишь только неприятное ощущение жжения в процессе и металлический запах крови, витающий в его комнате. И совершенно ничего похожего на нужный результат. Тогда ему приходилось воровать бинты из хозяйского кабинета, и Осаму мастерски прятал всё под одеждой, мешком болтающейся на его исхудавшем теле. — Зачем ты это делаешь? — однажды раскрыл себя доктор, признавая, что заметил маленькие увлечения своего подопечного. — Хочу ощутить тот запах, — в безысходности признался Дазай, смотря в пол перед собой. — Хочу умереть, — буркнул он позже. — Зачем умирать самому, когда можно умертвить кого-то другого? — внезапно для подростка произнёс доктор, когда его удивлённое выражение лица перетекло в кровожадную ухмылку. С тех пор Осаму дозволялось присутствовать на операциях ассистентом, а дальше, по мере взросления подопечного, доктор вовлекал его во всё более опасные события. Только вот пристрастия подростка резать своё тело никуда не делись, с годами перерастая во всё более изощрённые попытки самоубийства.***
— Эй, Дазай! — окликнул знакомый голос. — Куда собрался? — Куникида, столь вовремя вышедший из совещательного кабинета, вырвал напарника из воспоминаний. Вернувшись в реальность, Осаму обнаружил себя прошедшим дальше по коридору мимо двери, к которой он направлялся всё это время. Доппо же, поджав губы, уперев руки в боки и притопывая ногой в начищенном сапоге, ожидал, пока напарник очнётся и зайдет, наконец, в кабинет. Развернувшись на низких каблуках на сто восемьдесят градусов, инквизитор направился к старшему, одновременно натягивая на лицо дежурную улыбочку и в приветствии вскидывая правую руку: — Давно не виделись, Куникида! — шутливо помахал он рукой, вновь убирая её в карман куртки. — Какие тут у вас дела? В ответ Доппо с шумом втянув весь воздух в округе, разразился громом среди ясного неба: — Какие дела, говоришь?! Ты! Где тебя носило столько времени?! Опять незапланированный суицид? — пихая Осаму в спину, проталкивал его внутрь совещательного кабинета напарник. — Мы уже начали прикидывать, где искать твой хладный труп! — Зачем вам мой труп? — с наигранным подозрением покосился Дазай сначала на Куникиду, а после на сидящего за отчётами рыжего следователя, виновато поглядывающего на старших сослуживцев. — Затем, что Танидзаки сказал, что у тебя первый подозреваемый нарисовался, и ты взял и ушёл за ним! В одиночку! — ворчал на повышенных тонах инквизитор первого ранга. — И сколько часов, по-твоему, прошло с твоего исчезновения?! В ответ Осаму лишь возвёл взгляд к высокому потолку, поросшему многолетней паутиной, будто бы подсчитывая про себя в уме. — Не отвечай! — рявкнул Доппо, как завидел очередной «театр одного актёра». — Тебя не было двенадцать часов! Что можно было делать всё это время? — Писать отчёты? — Да? И где они? — чуть успокоившись, но совсем не доверяя напарнику, взглянул старший исподлобья. — Я и не говорил, что писал их, — развёл руками Осаму, моментально спохватившись и забежав за один из столов в попытке уйти от разъярённого начальства. — Стой! У меня есть много всего интересного! — вытянув руку вперёд, вскрикнул молодой инквизитор. — Я тебя точно убью когда-нибудь, и всё равно, что за убийство инквизитора меня приговорят к казни, — рычал сквозь зубы Доппо, медленно, подобно оползню или цунами надвигаясь на подчинённого. — Ну? У тебя есть пять минут. — Я же не просто так пошёл за тем студентом, — начал Осаму, усаживаясь за письменный стол, за которым только что прятался, и выуживая нечто из карманов куртки. — Смотрите, вы оба. Знакомо? На тёмную поверхность стола Осаму положил белый неисписанный лист, взятый с общей стопки на стоящей рядом тумбе, а сверху протянул длинный рыжий волос. Оба следователя, старший и младший, относительно Дазая, склонили головы и внимательно рассматривали нехитрую инсталляцию. — Волос, что нашла госпожа Ёсано? — первый предположил рыжий следователь. — Верно, — ответил Осаму, укладывая на лист ещё один волос, по виду не отличающийся. — А так? — Снял его с того студента? — догадался Куникида, поправив очки и продолжая всматриваться, выискивая отличия. — Почти, — неопределенно отметил инквизитор. — А вот так? — он выложил на стол ещё один, а потом второй, третий и четвёртый волосы. Всего пять, не считая самого первого. Спустя почти минуту глубокого анализа волосяных нитей на листе, читавшегося во взглядах склонившихся следователей, Доппо решил подать голос, смотря на напарника взглядом, не верящим собственным догадкам: — Дазай, ты что, выдрал у парня волосы? — Не мог же я у него попросить? — небрежно изрёк инквизитор, дополняя: — Не волнуйся, Куникида, я сделал всё чисто! Он ничего не понял! Правда, в порыве чуть не зарезал меня… — И это ты называешь чисто?! — снова раздражилось грозное начальство. — Ах, забыл сказать главное, — перебил его Осаму, тыкая пальцем в лист, — второй и третий волосы я обнаружил в постели и шкафу Рембо. Сходство на лицо, да? Пока оба товарища напротив играли в молчанку, во все глаза рассматривая и обдумывая сложившуюся картину, Дазай, довольный результатом и собой, откинулся на спинку стула, мерно покачиваясь. И всё же, возраст то был или усталость от целого дня работы на ногах и не менее спокойной ночи, он прикрыл глаза, уже проваливаясь в лёгкую дремоту, как в сознание прорезался молодой, неуверенный голос: — Сходство есть, верно, но только по этому критерию нельзя обвинять человека, — отозвался Джуничиро, до того не сказавший ни слова, молча слушая выводы старших. — Да и то, как вы с ним говорили, господин Дазай — тоже не доказательство, хотя и отвечал он странно. Я уже рассказал подробности господину Куникиде, — поспешно добавил он последнее. — Растёшь, Танидзаки! — искренне похвалил младшего следователь, возвращая на лицо маску беззаботной бодрости. — Нельзя арестовывать человека, пусть и такого вредного, за парочку странных совпадений и путаных ответов. Потому-то, пока наш студентик слушал лекции, я узнал у коменданта университетской общаги номер его комнаты и имена соседей. — Ты говорил с ними? — Ах, не перебивай, Куникида, — необычно вежливо для себя ответил Осаму, продолжая: — Да, говорил. Точнее, задал один единственный вопрос: как давно Накахара вернулся от тётки, и знал ли он о смерти Рембо? — Тут два вопроса, господин Дазай, — улыбнулся безнадёжной улыбкой Джуничиро. — И что дальше? — встрял Доппо. Две пары глаз сейчас в напряжении следили за Дазаем, ожидая его вердикта. Такое внимание очень даже льстило, придавая бренности бытия инквизитора хоть какой-то приятный смысл и напрочь прогоняя навалившуюся усталость. Создать атмосферу, напряжение, тайну, поиграть словами и мимикой, довести собеседника до края, а после, глупо рассмеявшись, перевести всё в шутку. Таких вот вариаций и сценариев поведения у господина инквизитора было множество: для одних он был палачом, для других шутом. Именно этого контраста временами так не хватало в его жизни, что он ходил топиться в реке, резал себя и даже пробовал яды. И всякий раз его вытаскивали с того света на этот. Но в моменты расследований он вновь чувствовал крохотное желание жить и что-то делать. — От тётки он и правда вернулся только вчерашним днём, — подпёр рукой лицо Осаму, неприлично разваливаясь на столе перед самыми волосками, чуть шевелящимися от его дыхания. — А дальше интересней: добрые соседи сразу же поведали нашему студенту о бесславной кончине доктора медицины. Ах, бедный Чуя, как грустно, — тяжко вздохнул инквизитор, — теперь-то после моих расспросов, соседи по общаге будут косо на него смотреть… — Я понял! — резко выпрямился рыжий, чем переполошил сосредоточившегося Куникиду. Того аж передёрнуло. — Именно, Танидзаки, — вскинул вверх указательный палец Осаму. — Чуя знал о смерти Рембо уже вчера, но сегодня утром пришёл к нему в дом возвращать книгу. И ведь правда книгу же взял, поганец мелкий, — усмехнулся инквизитор, собирая волосы со стола и рассовывая обратно по карманам. — Дальше я не поленился отыскать всех магистратских стражников, дежуривших у дома жертвы. И двое из пятерых с охотой описали мне низкого рыжего парня, прогуливающегося мимо дома с книгой в руках. — В какое время? — начал улавливать ход мысли Доппо. Осаму только хмыкнул, позволив взять себе небольшую паузу, чтобы размяться, не слезая со стула, а заодно ещё больше подогреть нарастающий интерес сослуживцев. Потянувшись и пару раз рывками разведя руки, он принялся показательно загибать пальцы: — Так вот, — начал он. — Самый первый дежурный был у дома с момента обнаружения тела и до середины дня, и ничего странного не заметил. Второй простоял у дома до ночи: тогда Чую заметили впервые, уже поздним вечером шедшего мимо, и, чуть позже, возвращающегося той же дорогой. Третьего, что простоял ночь и до сегодняшнего утра, мы с Танидзаки отпустили на время обыска. Четвёртый, пришедший на смену после обыска, сообщил, что видел похожего человека уже под конец своего дежурства — ближе к пяти вечера. Пятый, что до сих пор на посту, ничего странного не заметил, — закончил Дазай, вновь откидываясь на стуле, закидывая руки за голову. — Итак, — сверкнул очками Доппо, хватая себя за подбородок, принимаясь вслух размышлять, — господин Накахара, прибыв вчера в город и узнав о смерти доктора, поздним вечером решил пройтись мимо. В следующий раз он решил зайти в дом, так как стражи на посту не было. И тут его встретили вы. Он знал о смерти Рембо, но сообщил вам, что пришёл вернуть книгу… — Верно, Куникида! — встрял Осаму, решив самостоятельно продолжить объяснять суть расследования: — И даже после, когда я повторно сообщил ему о смерти Артюра, парень этим же вечером вновь прогуливался взад-вперёд мимо его дома. Вопрос, что зреет сам собой: что Накахара Чуя делал так далеко от университета и общежития, на самой окраине, где только бедняцкие домишки? — Может, у него там девушка живёт? — влез в обсуждение Танидзаки с вполне неплохой мыслью. — Может, и так, а может, и нет, — продолжал внутренний мозговой штурм Доппо, на лицо в такие моменты оставаясь полностью бесстрастным. Фальшиво бесстрастным, как уже давно заметил Дазай. Однако озвучивать свои колкие результаты наблюдений не спешил, хотя очень хотелось. — В любом случае, это всё донельзя подозрительно. Вы так не думаете? — вопросил Осаму, отбросив посторонние мысли, и, получив в ответ встревоженные взгляды, продолжил: — Прямых свидетелей убийства нет. Чистых доказательств причастности Накахары — тоже. Остаётся лишь действовать согласно предписаниям. — Ты что, всерьёз предлагаешь допрашивать каждого слушателя и профессора университета? — не возмутился, но и не обрадовался Куникида. — Ты представляешь, сколько времени и сил это займёт? — А кто сказал, что мы и впрямь начнём заниматься этой ерундой? — хитро ухмыльнулся Осаму, складывая руки в замок. — К чему вы клоните, господин Дазай? — Предлагаю вот что: пустим слух! Пусть это будет что-то вроде «следователи Святой Инквизиции собираются устроить массовый допрос слушателей и профессоров университета, а также обыск комнат общежития на предмет запрещенных церковью вещей». — Думаешь, найдутся добровольные свидетели? — слёту понял ход мыслей Дазая начальник. Меж бровей его залегла морщинка, выдавая в том большие сомнения насчёт справедливости и законности таких приёмов. Как Доппо дослужился до инквизитора первого ранга с такой честной и предательской мимикой — оставалось загадкой, которую большой любитель головоломок Осаму разгадать так и не смог. — Точно поможет, — подтвердил он, ещё раз прокрутив в голове план. — Может, профессоров и ректора мы не особо напугаем… А вот среди студентов паника начнётся, и ещё какая! Готов поспорить, у каждого в комнате, при желании, можно найти нечто компрометирующее, — и, помедлив, он добавил: — Дабы сохранить свои тайны, отвести подозрения, вызвать лояльность Святой Инквизиции, среди слушателей найдутся те, кто что-то видел, что-то слышал, и всё в таком духе. И я убеждён, что большая часть информации окажется правдой — паника заставляет людей отключать мозги и тупо искать спасения. — Ты прав, — признал Доппо, тяжко выдохнув и безвольно опустив руки вдоль тела, всем видом признавая, что эта идея взбалмошного напарника нравится ему куда больше стандартного опроса всех и вся. — Но это надо согласовать с обер-инквизитором Фукудзавой. — Ты сумеешь подобрать нужные слова, Куникида, — заверил Дазай, тем самым скидывая с себя всякую ответственность за переговоры. — Думаю, быстрее всего будет задействовать твоих агентов. И Кенджи, конечно. Честное детское личико ни у кого не вызовет подозрений. — Хорошо, как только отчитаюсь господину Фукудзаве, я и Танидзаки свяжемся с агентами, — заворачивая в сторону выхода, сказал Доппо, напоследок обернувшись: — Надеюсь, ты окажешься прав. Спасибо, что отчёт писать не пришлось, — подумал Дазай, когда Куникида настолько ушёл в раздумья по поводу грамотной стратегии распространения слуха, что вышел за дверь, не попрощавшись. И всё же, Осаму немного сочувствовал напарнику, ведь работать с агентами, пожалуй, даже сложнее, чем раскручивать заговоры в одиночку. Агенты — так называли людей, невольно, за плату или за идею работающих на Орден. Агенты являлись самыми обычными горожанами, от детей до стариков, от церковных служителей до местных воров. Работа их заключалась в сборе, иногда распространении информации. Именно с помощью этих лиц Ордену в каждом городе и соседних селениях удавалось держать простой люд под контролем. Собрать сплетни? Навязать толпе мнение? Распространить слух? — всё это делали агенты Ордена. Эти люди жили обычной с виду жизнью, лишь по просьбе инквизитора сливаясь с толпой, ненавязчиво вкладывая в простые человеческие умы какую-то мысль или идею. Маленькие, незаметные, но такие незаменимые шестерёнки в системе под громким названием «Святая Инквизиция». Никакая светская власть не могла похвастаться такой сетью осведомителей. Были в работе с агентами и свои сложности — элементы, не поддающиеся контролю и более менее чёткому прогнозированию — сами люди. Самыми ненадёжными из них были те, кто работает на Орден поневоле: это те, кому не повезло на чём-то попасться, и, чтобы добиться результата, приходилось работать с ними методами шантажа. Другая категория — за плату. Вознаграждение за труды во все времена служило сильным мотиватором к работе. Правда, и здесь были свои сложности — качество работы не всегда соответствовало плате: привыкая к хорошему, люди зачастую расслабляются и прекращают трудиться так же усердно, как то было раньше. И третий, самый редкий тип агентов — работающие за идею, такие, как Доппо, например. Этим людям не нужны были деньги и прочие ценности, кроме собственных идеалов и принципов. И только эти люди всегда и до последнего выполняли порученное как должно, с максимальной отдачей. Итак, запуская в городскую среду проговоренный ранее слух, следователям оставалось только ждать.