***
— Всем разойтись по своим комнатам! — рявкнул Куникида в ответ на множество удивлённых и заинтересованных взглядов жителей общежития, выглянувших из своих жилищ на топот и шум в коридоре второго этажа. — Святая Инквизиция! Открывайте! — грозным тоном добавил он, сопроводив слова тройным стуком в хлипкую дверцу. В былые времена подобная фраза вызывала ужас у любого, к кому в дверь среди дня или ночи раздавался такой вот тройной стук. И даже сейчас, после реорганизации Святой Инквизиции и создания Ордена, в человеческих умах до сих пор пребывал этот страх. Голоса по ту сторону в момент стихли, и только еле слышное шуршание раздавалось в замке двери напротив ещё какую-то долгую минуту, после чего плохо смазанная дверца со скрипом приоткрылась. Из-за неё, в одних штанах, показался тощий студент, совсем молодой, лет, может быть, шестнадцати. — Да, господа инквизиторы? — бледные дрожащие губы кое-как проблеяли эти слова. — Доппо Куникида, инквизитор первого ранга, — представился наставник, оставляя Знак болтаться поверх рабочей куртки и, отодвигая в сторону покрывшегося испариной студентика, прошёл внутрь комнаты вместе со своими сопровождающими. Дабы исключить возможный побег и сопротивление, прежде чем нагрянуть в университетское общежитие, господа инквизиторы собрали всех трёх действующих следователей и взяли двух стражей Ордена в придачу. И сейчас, взглядом провожая вереницу, заходящую в маленькую комнатушку на троих жильцов, Осаму замыкал шествие. Жаль, ведь так хотелось увидеть лицо коротышки из первых рядов, когда в его рыжую голову придёт осознание ситуации, в которую он так вляпался. Впрочем, быть последним, завершающим элементом всей картины тоже было неплохо. — Чуя Накахара, — остановился посреди комнаты Доппо со своим самым важным видом, на который был способен, — Святая Инквизиция прибыла арестовать вас по подозрению в убийстве доктора Артюра Рембо. — Что? — подскочил развалившейся до сего момента на кровати Накахара. — По какому праву?! — По праву данному нам Церковью и Господом, — спокойно ответил Доппо, махнув рукой громилам по сторонам от себя. В момент, когда стражи Ордена начали приближаться к рыжему студенту, двое его соседей буквально приросли к стенам их комнатушки, пока Чуя бегло оглядывал всех присутствующих. — Ты! — заметил он Осаму. — Твоих рук дело?! — для завершения образа оскорблённой невинности тому не хватало ткнуть в инквизитора пальцем. В ответ Дазай только сложил руки на груди и тихонько хмыкнул, ожидая продолжения представления, но Доппо, как всегда всё испортил: — Господин Накахара, попрошу не сопротивляться аресту. В противном случае будут применены меры, и вас всё равно схватят, — проговорил он, указательным пальцем поправляя очки. — Кроме того, сопротивление только усугубит ваше положение. — Хмпф! — хмыкнул Чуя, очевидно готовый высказать следователям всё, что он о них думает, но, сумев взять себя в руки в последний момент, он деловито ответил, чуть скалясь: — Хорошо, я пройду с вами. Но только ради того, чтобы посмотреть, как ты, Дазай, — всё же ткнул пальцем в его сторону, — будешь извиняться за ложное обвинение после. — Инквизиторы не просят прощения, — самодовольно ответил Осаму, разводя руками. — Лучше молись за свою душу. Сожжение на костре, должно быть, неприятно. А ещё… — Дазай! — остановил назревающую перепалку Доппо, после поворачиваясь обратно к студенту. — Чуя Накахара, повернитесь спиной, чтобы мы могли закрепить на вас кандалы. — Ещё посмотрим, — злобно прошептал напоследок Чуя, прежде чем его заковали и выпроводили из общежития.***
Всю дорогу до здания Ордена подозреваемый шёл в угрюмом молчании, изредка стреляя взглядом голубых глаз в сторону Осаму, чем невероятно забавлял его. Ещё не стемнело, и потому улицы полнились людьми, выбегающими из домов посмотреть на эту процессию. Даже если Чуя вдруг окажется невиновен, в чём лично господин инквизитор очень сомневается, жить в этом городе спокойно он больше не сможет. А если всё же удастся доказать его вину, причастность к использованию магии и сообществу малефиков в целом, что уж говорить о мужеложстве, — его смерть в огне весьма позабавит честной народ и принесёт городу мир и покой на некоторое время. Когда их маленький отряд уже прошёл внутрь отделения Ордена, злоба Чуи видимо поугасла, и теперь он с интересом и некой долей отрешённости рассматривал внутренние убранства, будто всё это было лишь маленькой неприятностью в его жизни, которая вскоре пройдёт. Но, даже если так, Дазай из вредности сделает его пребывание в стенах камеры максимально непереносимым. — Располагайся, — певуче изрёк Осаму, когда Чую ввели в холодное нутро его камеры, расположенной в подвальных помещениях, и, освободив тому руки, за ногу приковали к цепи, вмонтированной в старую крепкую стену. — Ты уж извини, удобств маловато, да и сырость… — дополнил он, ногой подталкивая тому ведёрко для справления нужд. В ответ на издевательские фразы, инквизитор получал лишь молчание и полное игнорирование. Такой формат общения его мало устраивал. Он бы больше поверил в реальность происходящего, если бы пленник сыпал колкими фразами в ответ или кричал проклятия. Но сейчас, по-видимому, ещё полностью не осознав своего положения, студент только молчал, время от времени наигранно закатывая глаза. — Чуя, сейчас, быть может, и весна, но твоё тело очень скоро промёрзнет до костей от этой сырости. Будет лучше, если ты заговоришь как можно быстрее, — придавая голосу как можно больше сочувствия, продолжил господин инквизитор. — Что-то я не наблюдаю секретаря в углу, который должен записывать весь наш разговор, — нежданно тихо проговорил студент, осматривая пустую комнатушку, в которой, помимо подвесных кандалов различного назначения, было только два старых, разваливающихся от старости и сырости столика по углам, да небольшая жаровня у одной из стен. — О-о-о, интересовался процессом, значит? — ухмыльнулся Осаму, возвращаясь к двери, где его ожидали стражники. — Знаешь что? Посиди-ка здесь до утра, подумай о своих перспективах, а там и начнём наше общение. И не пытайся сбежать, — дополнил он. — Не волнуйся, инквизитор, не стану, — ухмыльнулся в ответ студент, устраиваясь поудобнее. — Мне ещё надо заставить тебя принести свои извинения. — Ах, чуть не забыл, — вдруг вернулся Дазай, отцепляя от пояса флягу и бросив её в руки пленника, — если захочешь пить, это последнее, что тебе, быть может, доведётся выпить. — Какая щедрость, — процедил тот удаляющемуся за двери инквизитору. — На посту не спать, обо всех происшествиях немедленно докладывать по одному, мне или Куникиде. Сегодня мы оба здесь всю ночь, — отдал приказ стражникам Осаму, закрывая металлическую решётку на ключ. — Есть, господин инквизитор! — одновременно отдали честь стражники, вставая по обе стороны от двери.***
— Ты думаешь, он будет пить? — мрачно вопросил Куникида, как только Дазай закрыл за собой дверь. — Будет, куда денется? — весело ответил Осаму, заваливаясь на небольшой диванчик, самолично доставленный в совещательную комнату из собственного кабинета, в коем кроме хлама, пожалуй, ничего больше и не было. — Я ясно дал ему понять, что это может быть последняя вода в его жизни. Правда, он, вроде как, уверен в обратном. — А вы уже практиковали подобное? — из ниоткуда подал голос Танидзаки. — Ну, в смысле, разбавлять освящённую воду вашей кровью, господин Дазай… Дазай с усилием приподнял голову, отрываясь от удобного, хорошо обитого подлокотника дивана и всмотрелся в дальний угол, где на одном из диванчиков расположился рыжий сослуживец. Должно быть, сказывалась практика малефика-иллюзиониста — скрываться везде, выбирая такие вот неприметные углы. Следователь даже не сразу его заметил. — Да, в прошлом моём деле это весьма помогало временно обезвреживать малефиков культа, — потягиваясь, зевнул инквизитор, добавляя: — Правда, они все как один жаловались на отвратительный вкус. — Странно для святого, да? — поспешил вставить колкость Доппо, у которого по сей день в голове не укладывалась «святость» его столь вредного и наглого сослуживца. — Я не святой, Куникида, — в который раз, с безнадёгой в голосе ответил Дазай. — Совет считает иначе. — Совет ошибается, — просто ответил инквизитор, отворачиваясь лицом к спинке дивана, тем самым давая понять, что обсуждать эту тему не намерен. И прежде, чем нарваться на очередную проповедь о правоте верхушки Церкви, он дополнил: — Я намерен выспаться, завтра трудный день. Ты же дашь мне вести допрос, а, Куникида? — Валяй.***
— Господин Дазай! Вставайте! — аккуратно толкал в бок некто, похожий на Танидзаки. — Уже утро, пора вести допрос! — А-а? — протянул Осаму, переворачиваясь на другой бок, прикрывая слипающиеся глаза тыльной стороной ладони от яркого утреннего солнца. — Танидзаки? — Господин Куникида говорил, что так будет… — пробормотал в ответ Джуничиро, продолжая расталкивать никак не приходящего в себя Дазая. — У вас утренний допрос подозреваемого, вставайте же! — Точно! — вдруг подскочил следователь, вспоминая окончание вчерашнего дня и вновь наполняясь энтузиазмом в предвкушении близящегося допроса мелкого рыжего студента. — Дай мне пару минут, Танидзаки. Умывшись и на скорую руку причесав свою шевелюру, инквизитор второго ранга в сопровождении младшего сослуживца направился в подвальные помещения, по пути прихватывая с собой лекаря-женщину, Ёсано. — Я рад, что именно вы будете нашим экзекутором, госпожа Ёсано, — довольно заверял Дазай, наблюдая, как эта хрупкая женщина выкатывает в коридор небольшую тележку, доверху забитую всяческими инструментами, половину которых, даже с его интересным прошлым, Осаму видел впервые. — Это так возбуждает, когда прекрасная молодая леди со сталью в руке стоит за спиной, готовая в любую секунду причинить тебе невыносимые страдания. — Интересные у тебя фантазии, Дазай, — ухмыльнулась в ответ Акико, громыхая тележкой по каменной кладке. — Хочешь испытать часть этих приспособлений на себе? — подмигнула она. — От вашей руки, что угодно, — мечтательно ответил он, краем глаза наблюдая, как подобные разговоры вводят в ступор его сослуживца, бредущего чуть поодаль, в стороне. — Не забудь свои слова, когда дойдёт до дела, — хихикнула она в узкую ладошку, затянутую в чёрную перчатку из тонкой кожи. Какой же всё-таки контраст создавали те двое инквизиторов, помимо Осаму, что обитались в местном отделении. Куникида — старший, при одном только улавливании лёгкого флирта или намёка, мог моментально взорваться, обличая всех и каждого в отсутствии целомудрия. В то же время Танидзаки — младший, в тех же условиях, попросту тушевался и по-детски краснел. Пожалуй, даже сам флирт с представительницами прекрасного пола был не столько целью сам по себе, сколько средством для достижения таких занимательных эффектов. За этой бессмысленной, но очень увлекательной беседой, все трое дошли до тюремных камер и, завидев впереди несущих пост стражников, Осаму ускорил свой шаг. — Добрейшего утра, господа, — взмахнул он рукой в приветственном жесте, пока оба парня напротив пытались выдержать на лице выражение полной серьёзности, что выходило у них из рук вон плохо ввиду тяжёлой ночной службы в столь жутком месте. — Как прошла ночка? Наша рыжая красавица ничего не учудила? — Всё тихо, господин инквизитор, — подал голос один из них, до того усмехнувшись замечанию следователя. — Без происшествий. — Да? Даже скучно, — прибавил тону печальности Дазай. — Что ж, спасибо за службу. Можете идти отдыхать, мы тут сами справимся. И пришлите парней на смену. — Есть, господин инквизитор, — только и ответили они, прежде чем спешно сорваться с мест и отправиться в тёплые кровати. Пошерудив ключом во встроенном замке решётки, Осаму, наконец, услышал характерный щелчок и, со скрежетом выдернув ключ, отворил скрипящую дверцу, проходя дальше. Из глубины тёмной промёрзшей камеры на него с ненавистью сверкали две голубые льдинки. Работай на него проклятья, он бы точно поскользнулся на ровном месте и свернул себе шею. А ведь было бы неплохо… — Как спалось? — невинно вопросил он сидящего в углу человека, обнимающего в холоде собственные коленки. — Сырость и запах собственных испражнений навели тебя на мысль о конструктивном разговоре? — Пошёл к чёрту, — ответил ему чуть охрипший голос. — Только после того, как отправлю к нему тебя, — усмехнулся следователь, брезгливо двигая ведёрко в сторону выхода. — Госпожа Ёсано, не могли бы вы убрать… это? Пока Ёсано занималась маленькой уборкой, Танидзаки вкатил внутрь тележку с инструментами и начал располагать письменные принадлежности за столиком в дальнем углу камеры, а сам Дазай зажёг настенные факелы, что даже не захотели сразу браться огнём. — Танидзаки, помоги мне, — позвал Осаму, подходя ближе к наблюдающему за приготовлениями студенту и, подобрав флягу, потряс ей. — О, ты даже выпил немного? — Вкус у твоей водицы странноват, — злобно ответил пленник, — что ты туда подмешал? — А вот это — секрет, — весело подмигнул инквизитор. — А с другой стороны, какая тебе разница? Я же говорил, это может быть последней твоей водой, если не заговоришь. В ответ Чуя лишь промолчал, отводя взгляд и стараясь не смотреть на следователей, разъединяющих его замёрзшие в окоченении руки и цепляя за сведённые вместе запястья к свисающим с потолка кандалам в центре камеры. Сейчас Накахару Дазай решил не подвешивать, оставляя тому возможность твёрдо стоять на мёрзлом, местами земляном полу. — Приятно пахнешь, — заметил Дазай, прильнув к продрогшему телу ближе в процессе. — Что это? Волнение? Или страх? — Предвкушение твоих унизительных извинений, когда поймёшь, что я невиновен, — выплюнул пленник, пытаясь встать ближе к спасительному огню на стенах, попеременно гремя цепями. — Ты так невнимателен, Чуя, — снисходительным тоном вымолвил Осаму, — но я повторю: даже если вдруг, каким-то чудом господним, ты окажешься не при делах ни в одном обвинении, что тебе вменяют, извинений всё равно не получишь. Максимум, что ты можешь ожидать от своего положения — лечение госпожи Ёсано. Тебе понравится, — с хитрой улыбкой докончил он, отстраняясь от пленника. — Я тоже тебе повторю, Дазай: мы ещё посмотрим. Не успел Осаму выдать уже застывшую на языке колкость, как решётчатая дверь позади протяжно скрипнула, а вслед за этим раздался стук каблучков, резко приближающихся со спины: — Не стоит угрожать инквизитору, парень, — деловым тоном проговорила Акико, встревая в разговор. — Госпожа Ёсано, попрошу вас занять своё место, — чуть поклонился Дазай, рукой указывая на пленника. Акико же, хмыкнув в ответ и прошествовав к своей тележке, выудила из кучи железяк средних размеров нож, по виду словно для разделки мяса, после чего прошла за спину рыжему студенту, где уже за угловым столиком расположился Джуничиро, готовый протоколировать допрос. — Что? Женщина-экзекутор? Ты смеёшься? — скептически посмотрел на следователя Чуя, до того с опаской проследив за действиями девушки. — О-о-о, это не просто женщина-экзекутор, — воодушевился Осаму. — Эта женщина знает о твоём теле столько, сколько ты никогда бы не узнал на своём факультете и даже в процессе препарирования Рембо. Вообще-то, кое в чём Накахара был прав. Обычно женщины в Ордене вообще не работали. А на допросы в роли экзекутора брали какого-нибудь бездушного и безмолвного громилу, беспрекословно выполняющего все поручения господина инквизитора. Экзекутор, как и секретарь, коим сейчас выступал Танидзаки, обычно располагались за спиной обвиняемого, тихо выполняя свою работу так, чтобы у пленника складывалось впечатление разговора с инквизитором один на один. Такой подход позволял обратить весь гнев страдальца только на одного человека — стоящего перед ним. Либо же у пленников, в ходе долгого общения с господином инквизитором, появлялась совесть, и они признавались в преступлениях сами, как бы изливая душу одному единственному человеку, что столь долгое время сопровождал его в испытываемых мучениях. Но, поскольку ресурсы этого отделения Ордена были столь ограничены, а госпожа Ёсано в подробностях знала всё о строении человеческого тела, не испытывая при этом никакого отвращения к своей деятельности, было принято решение привлекать её к процедурам допросов. В случае с Танидзаки, примерно та же проблема — Ордену недоставало образованных секретарей. — Я не трогал доктора, — отчеканил Чуя, продолжая жаться к огню на стенах. — Подожди-подожди, давай с самого начала, — остановил Дазай, придвигая старенький стул спинкой вперед и, расставив ноги по обе стороны от сидушки, уселся, облокотившись на спинку, аккурат напротив пленника в паре метров подальше. — Времени у нас много, верно? — подмигнул он. Посмотрев на изготовившегося к протоколированию Танидзаки с пером в руке, Осаму начал допрос: — Назови своё имя, возраст, общественное и семейное положение, — и лишь тихий скрежет пера по пергаменту в углу был ему ответом. — Ну же, Чуя, уж в этом-то вопросе нет никакого подвоха. — Да подавись, — выплюнул он и продолжил: — Чуя Накахара. Двадцать два года. Студент. Не женат. — Ну вот, не так страшно, да? — похвалил инквизитор. — Ты знаешь, за что ты здесь, Чуя Накахара? — За то, чего я не совершал, — в том же тоне отвечал студент. — Неверный ответ. Ты знаешь, какие обвинения тебе вменяются? — задал уточняющий вопрос Осаму. — Нет, — твёрдо ответил Чуя. — Разве? Одно из них тебе назвали при аресте, — возвёл глаза к потолку инквизитор, будто бы припоминая, постукивая указательным пальцем себя по щеке. — Ладно, повторю. Тебе вменяют убийство доктора медицины Артюра Рембо, использование малефиции, мужеложство. — Что сказал?! — рванулся вперёд пленник на последнем слове, громыхая кандалами. — Ух, как натурально сыграно. Но ты не подумай дурного, мне всё равно на ваши игрища с Рембо. Я лишь хочу раскрыть дело, — серьёзно пояснил Осаму. — Дальше. Кто твои родители? Другие члены семьи? — Ты ведь знаешь, — процедил пленник, всё ещё задыхаясь от нахлынувшей ярости. — Не усложняй, просто ответь. — Тц. Нет у меня родителей, и я их никогда не знал. Меня взяли в семью Озаки на правах старшего племянника главы семейства. Сейчас главой является Коё Озаки — моя тётушка, — с виду спокойно, но с напряжением в голосе выговорил Накахара, продолжая взглядом сверлить господина инквизитора напротив. — О, торговая компания Озаки? — поднял голову с рук Дазай. — Так ты у нас богатенький мальчик, да? — Побогаче тебя буду, — вздёрнув вверх подбородок, процедил студент. — И почему наследник торговой компании решил изучать медицину в местном университете? — вновь опустив голову на сложенные перед собой руки, продолжил Дазай. — Какое это отношение имеет к делу? — грякнул цепями Чуя, в очередной раз стараясь приблизиться к огню, изо всех сил сдерживая стучащие друг о друга зубы, что выходило у него из рук вон плохо. — Самое что ни на есть. Всё-таки погиб доктор медицины, с которым вас так часто видели вместе, — будничным тоном ответил Осаму, добавляя: — Давай, не тяни время, я не собираюсь торчать в этой яме до ночи. Отвечай на вопросы быстро, кратко и по делу, пока я не попросил госпожу Ёсано урезонить тебя. — Пхах! Неужели вашему инквизиторскому величеству здесь не по себе? По мне так — производишь впечатление бинтованной тощей крысы, рождённой в таком месте, — внезапно для всех выпалил Чуя с обезумевшим на миг взглядом, продолжая звонко громыхать цепями. — Хо-о, — протянул инквизитор с угрожающим весельем в голосе, поднимаясь со стула. — Это, конечно, не то, чего я ожидал, но тоже кое-что. Он прошествовал прямиком к пленнику и, болезненно ухватив того за узкий подбородок, с прищуром посмотрел в глаза: — Ты пойми, Чуя, никому не доставляет особого удовольствия лицезреть твои жалкие потуги, сидя здесь с тобой. И поверь, чем быстрее мы закончим, тем меньше неприятных для тебя моментов всем нам придётся пережить. Госпожа Ёсано, — добавил он, переводя взгляд на глаза женщины, аметистовыми кристаллами сияющими за спиной рыжего студента, — кажется, наш маленький пленник весь замёрз и дрожит. Почему бы нам не помочь ему поскорее привыкнуть? Этих слов было достаточно для того, чтобы женщина за спиной Накахары улыбнулась и, схватив того за полы куртки с красной рубахой, при помощи ножа начала взрезать ткань. Громкий треск отражался от стен камеры, заставляя всех присутствующих морщиться, а Чую яростно вырываться из цепких женских рук. Осаму не удивился бы, если в процессе госпожа экзекутор «случайно» резанула студента ножом. Ну и поделом. Закончив процедуру истязания верхней одежды пленника, Акико с силой рванула обвисшую ткань вниз так, что её ошмётки, местами всё ещё скреплённые нитями, попросту полопались на худом, но поджаром теле сами собой. Силой этой женщины можно было восхищаться бесконечно. Зашипев от неприятной боли, Чуя только загремел цепями, весь сжимаясь от новой волны холода, а после, судорожно вздохнув, тихо выплюнул: — Тварь. — Так лучше, — довольно заметил Осаму, усаживаясь в прежнюю позу на стул, — продолжим? Ты не ответил на вопрос: почему, будучи наследником серьёзной торговой компании, ты занялся медициной? Ты же понимаешь, что если не ответишь, я буду вынужден просить нашего прелестного экзекутора содрать с тебя ещё и штаны. — Просто так, ради интереса, — тихо проговорил задрожавший пуще прежнего студент. — От скуки. Ясно тебе?! — добавил он уже резче. — Пусть так, — нехотя махнул рукой Осаму, будто происходящее его волновало мало. — Теперь, пока я не забыл, вопрос, который ты будешь слышать чаще всего: не хочешь ли ты добровольно, прямо и без утайки сознаться в сотворённых тобой бесчинствах, дабы облегчить свою участь и получить прощение Господа? — проговорил дежурный вопрос Дазай, который все три года обучения в столичной академии Ордена вдалбливали профессора. — Мне не в чем сознаваться, — распрямившись, ответил Чуя, стараясь дышать размеренно и расслабленно в попытках унять дрожь. — Уверен? Ты подумай получше: если сейчас, пока здесь, помимо тебя, находятся ещё три человека, а на стене горит два факела, в камере всё ещё достаточно холодно... То, что будет, когда мы уйдём? Тебе придётся провести здесь ещё одну ночь, без верхней одежды и, быть может, в том же «шатком» положении, в каком ты сейчас находишься. Сейчас ты уверен, что просто стоять с поднятыми руками — достаточно легко, но вскоре ты устанешь, тебе захочется опустить их, прилечь, может быть. Ты можешь даже попытаться заснуть стоя на этом холоде, но как только тебя сморит в сон, ты перестанешь контролировать тело и начнешь повисать. Боль, что в этот момент отзовётся в твоих запястьях, тут же разбудит тебя. И так раз за разом, пока не придут добрые следователи и не продолжат допрос. — Пф. Какой же ты болтливый, — сплюнул на пол Накахара. — Мне не в чем сознаваться, — настойчивее повторил он. — Хорошо. Я тебя понял. У тебя есть друзья, приятели? — продолжил скучную часть допроса инквизитор. — Только соседи по комнате. — Что? Совсем никого? С кем же ты напиваешься в баре? — поднял брови Осаму, по синему взгляду напротив читая ответное удивление. — Я ведь тоже был студентом… — пояснил он. — Пьём всем факультетом, но выделить я никого не могу. — А я-то думал, у меня проблемы с коммуникацией... — скорчил гримасу инквизитор, машинально хватая себя за подбородок и в ответ слыша лишь хмыканье Чуи. — А враги у тебя есть? Те, кто мог бы желать тебе зла? — Да, есть один, — оскалился Накахара, дополняя: — сидит передо мной. — А помимо этого негодяя? — пропустил мимо ушей Осаму, впрочем, для себя отмечая, что великим инквизитором ему не стать: ведь лучшими в своём деле были те, кто без единого применения силы, одними словами могли расположить к себе арестанта и при том разговорить его, заставить признаться и покаяться в грехах. Но с Чуей уже было иначе. Как бы ни пытался Осаму быть мягче и дружелюбней, Накахара всё воспринимал в штыки. Дело, конечно, может быть в их первой встрече, когда господин инквизитор вёл себя слишком самоуверенно… — Нет, помимо этого козла, — последнее Чуя выделил особенно, — никого такого не знаю. О них ведь и не узнаешь, пока в спину не ударят, верно? — Верно, — согласился «козёл». — Что связывало тебя и доктора медицины Артюра Рембо? — Он давал дополнительные занятия за плату. — Ты ведь понимаешь, что мы не можем более этого проверить? — задал больше риторический вопрос инквизитор. — К тому же, у нас имеются другие сведения касательно тебя и Рембо. Так что? — Это какие ещё сведения? — нахмурился Чуя и, чуть помедлив, сам для себя пояснил: — Ааа, это ты про мужеложство? Не знаю, кто наплёл тебе этот бред, но я всю жизнь был по бабам. — Этого я тоже не могу проверить, — развёл руками Осаму. — Разве что пригласить из столицы эксперта с навыками «видящего», — и, заметив, как Чуя напрягся то ли холода, то ли ещё от чего, продолжил: — но, боюсь, это будет слишком накладно. Так что пока будем обходиться своими силами. Что делал ты на пороге дома Рембо в день, когда мы встретились впервые? — Боже, — возвёл глаза к потолку Чуя, — я же говорил — шёл отдать книгу. — Это я помню, — подтвердил Дазай. — Но вот что вызывает вопросы: твои добрые соседи рассказали мне, что прибыл от тётки ты днём, как раз в день обнаружения тела, и что они рассказали тебе об убийстве. Впрочем, в тот день весь город на ушах стоял… Ну так, зачем ты шёл отдавать книгу мертвецу? И ответом ему было напряжённое молчание. Вот оно, именно то, чего так ждал инквизитор: отсутствие ответа и даже какой-либо колкости. — Почему ты молчишь, Чуя? В твоих интересах придумать ответ поскорее, пока я не надумал себе лишнего, — снисходительно усмехнулся Дазай, ликуя в душе. — Ах да, чтобы не получить очередную глупую фразочку, дам подсказку: тебя видели у дома Рембо ещё за день до нашей встречи. Что ты забыл так далеко от университета в северных жилых кварталах? Опять книгу пытался вернуть, да завидев стражу, прошёл мимо? — Я гулял, нельзя? — не очень уверенным голосом выдавил всё-таки какой-то бред пленник. — Бред, — озвучил свои мысли, как и мысли Чуи, Осаму. — Что ты хотел найти в доме Рембо, когда пытался войти? И опять, плотно сжатые губы и злобный взгляд, пытающийся проделать дыру в господине инквизиторе. — Госпожа Ёсано, лёгкую меру, пожалуйста, — решил сдвинуть дело с мёртвой точки Осаму, ладонью указывая Акико на вздрогнувшего пленника. Женщина в ответ лишь прошла к своему металлическому столику на колёсах и извлекла оттуда маленькую жестяную коробочку, внутри которой, как помнил Осаму, находились иглы разной длины и толщины, а некоторые были с зазубринами. Показательно доставая из коробочки тонкую гладкую иглу, Акико, продемонстрировав её господину инквизитору и получив в ответ утвердительный кивок, прошествовала к висящему в цепях Чуе. — Ничего! Просто хотел оставить книгу, пока её не хватились, — выдал что-то более убедительное студент, на что госпожа экзекутор молча остановилась и вопросительно уставилась на инквизитора. — Продолжайте, госпожа Ёсано, — дал ответ Осаму на её немой вопрос. — Эй, я же сказал! — задёргался в цепях Чуя, пытаясь отстраниться от коварно ухмыляющейся женщины. Осаму лишь с некой долей наслаждения наблюдал, как эта сильная, чего с виду не скажешь, леди одной рукой удерживала вырывающегося Накахару за запястье. Оттопырив его мизинец, что он зажимал в кулак, она, нашарив ложбинку между пальцем и ногтевой пластиной, резко вогнала туда иглу. В этот момент лицо Накахары побледнело, а тело передёрнуло, но он не издал и звука, лишь резко втянув носом воздух в лёгкие. Только капля крови выступила на месте стыка иглы с аккуратно подпиленным ногтем. — Не так уж и больно, да, Чуя? Не так, как ты ожидал, — поднялся со стула Осаму, подходя ближе к хмурящемуся от неприятных ощущений пленнику. — Должно быть, твой палец сейчас как огнём объят, а ещё пульсирует как сумасшедший. А это жжение от засевшей там иглы? Сейчас Осаму смотрел прямо в голубые глаза Накахары, наслаждаясь каждой возникающей там искоркой, каждым проклятием, зарождающимся в его рыжей голове. — Но стоит только вытащить — и боль сразу утихнет, оставляя лёгкое покалывание, которое пройдёт за пару дней, и ты об этом даже не вспомнишь, — продолжил он. — Ты знаешь, что я этого не сделаю, — накинул маску серьёзности господин инквизитор. — И, должно быть, сейчас ты подумал, что раз так, то к этому можно привыкнуть. Но, если я сделаю вот что, — Дазай коснулся ушка торчащей иглы, и Чуя сразу же дёрнулся, отстраняясь и шипя как кот, — то боль возвращается и усиливается, пока вновь не утихает. Я могу долго так делать, Чуя. Может, ответишь на мой вопрос правдой? — Да правду я тебе говорю, идиот! — взбрыкнул Чуя, ногой попытавшись достать вовремя отскочившего инквизитора. — Вытащи это дерьмо из моего пальца! — Госпожа Ёсано, ещё одну, пожалуйста, для симметрии, — елейным голосом пропел Дазай, отходя подальше и взглядом окидывая картину целиком. — Только медленно, — поспешил он добавить прежде, чем Акико приступила к экзекуции. А картина была неплоха. Шипящий, пытающийся отстраниться подальше, полураздетый студент, чья кожа, должно быть, белоснежная на солнце, сейчас отливала красным заревом от полыхающих на стенах огнях. Лишь небольшие розовые соски на бесспорно красивом мускулистом теле были видны с места господина инквизитора. Но, Осаму готов был поспорить — если приблизится ближе, то заметит россыпь веснушек на острых плечах. Он стоял и смотрел. Живое тепло, столь беззащитно трепещущееся в цепях всего в паре метров перед ним. Так и подмывает подойти, схватить за горло и заглянуть в злобные голубые глаза, пока они ещё полны жизни и уверенности в своём будущем. Сколько раз за всю жизнь у него возникало такое желание? Сколько же? Он никогда не считал. Просто забывал все те лица и взгляды, как только они угасали. И Чую Накахару он забудет сразу же, как только изрешетит это прекрасное, пока ещё не тронутое шрамами тело, под музыку, сотворённую его мольбами и криками, столь тешащими извращённое эго господина инквизитора. Все выходцы из-под рук Осаму делились на два типа: первые — женщины в его постели — уходили от следователя уставшими, выбившимися из сил, но счастливыми и смущённо улыбающимися; вторыми были те несчастные, которым не повезло попасться в цепи — все они заканчивали одинаково: уродливые, изувеченные тела, сплошь покрытые кровоточащими и заживо гниющими ранами, до отказа набитыми личинками насекомых. Но сейчас только начало. Предстоит долгий увлекательный путь, потому Осаму предпочёл просто наслаждаться зрелищем. — Тебе нравится, да, тварь? — громким рыком воскликнул студент, вырывая задумавшегося инквизитора из воспоминаний. Очнувшись от созерцания прекрасного и вмиг согнав невольно нашедшую ухмылку, Осаму, осознав, что студент наблюдал за ним всё это время, продолжил: — Ох, не стоит. Можешь даже не пытаться заговаривать мне зубы, не выйдет. Лучше отвечай на вопрос: что нужно было тебе в доме жертвы? — Я. Хотел. Вернуть. Книгу, — сквозь зубы проговорил пленник, настаивая на своём. Глядя в эти «честные» глаза, Осаму призадумался: сначала Чуя утверждал, что просто гулял, теперь утверждает то, что сказал при первой встрече — хотел вернуть книгу. Оба ответа были чушью. И вот, что более всего не любил господин инквизитор на новой работе — возможность оказаться неправым. Он мог бы запытать его до смерти и добиться своего, в конце концов. Да только вот было одно «но»: не хотелось бы портить Накахару слишком сильно на основании только одного анонимного доноса. И вообще, для ареста человека требовались три таких доноса или один свидетель, готовый подтвердить свои слова в Высоком суде. Но у господина инквизитора не было такой возможности. Оставалось обходиться малыми мерами. До поры до времени. — Тц, — наступил на гордость Осаму, — хорошо. Пока, пусть будет так, — но, заметив удивлённые, даже шокированные взгляды двоих коллег, он продолжил: — Однако тебе стоит хорошенько подумать этой ночью. Госпожа Ёсано, прежде чем мы закончим, избавьте нашего пленника от лишней одежды. Ни минуты не колеблясь, женщина, изящно наклонившись, ухватила злобно нахмурившегося и до скрипа сжавшего зубы Накахару за штанину, от самого края взрезая ту снизу вверх и, должно быть, царапая кожу холодной сталью. Дазай бы понял, если Акико делала это нарочно. Такая кровожадность, столь несвойственная женскому полу, была ей присуща, и потому Осаму чувствовал некую родственность с её душой. Спустя минуту неприятного треска ткани, Ёсано сумела освободить его и от ботинок, и от нижнего белья. — Неплохой вид. По тебе не скажешь, что замёрз, — с усмешкой подмигнул инквизитор. — Заткнись, урод бинтованный, — выдавил тот, ничуть не стесняясь своей наготы, а даже наоборот, гордо распрямившись. — О, непременно, — попытался завершить Дазай своим самым честным голосом, — как только ты сознаешься в грехах своих. — Нет на мне грехов, — просто ответил тот, начиная дрожать с большей силой. — Госпожа Ёсано, избавьте его от игл и предоставьте ночной горшок. Уж не знаю, как он будет с ним управляться одними ногами… Впрочем, к мерзким запахам нам всем не привыкать, — приободрился Осаму под конец. — И, последнее, что будет записано в сегодняшнем протоколе, — глянул он на внимающего в углу Танидзаки, — Чуя, ты проведёшь здесь ещё одну ночь. В таком виде, на холоде и без сна, без еды и без воды. Я очень рассчитываю на то, что к завтрашнему допросу здравый смысл посетит твою голову, и ты захочешь избавить себя от дальнейших неприятных моментов, — сделал паузу Дазай, после поочерёдно взглянув на своих коллег, — Танидзаки, госпожа Ёсано, мы закончили.