Ничего святого

      Идиот. Идиот, который никак не вырастет из детского возраста, когда все твои проблемы за тебя решали взрослые. Словно маленький капризный ребёнок. «То не хочу, это не буду!» Вот, кто такой, этот Чуя Накахара. Может, поэтому он такой мелкий? Не хочет расти? Не хочет брать на себя ответственность за свои же провалы? Или Озаки подобрала его в настолько малых летах да приучила к роскошной жизни богатенького мальчика, когда и делать ничего не надо? Палец о палец можно не ударять? Всё сделают другие.       Множество подобных мыслей так и крутилось в голове, когда Осаму выскочил из нового накахаровского жилища со скоростью стрелы и диким желанием если не начистить тому морду, хоть последний опыт и показал некоторые пробелы в подготовке и образовании господина инквизитора в борьбе с малефиками, то хотя бы что-нибудь сломать или разрушить. Его терпение тоже не беспредельно, особенно с наступлением этих славных деньков: с момента его восстановления в роли тайного прислужника Огая Мори, да ещё и когда его не только добрая часть населения тихо ненавидит, но и собственные сослуживцы откровенно не доверяют. Последнее хоть и не доставляло особого дискомфорта, всё же любимцем коллег он никогда и не слыл, но, в общем и целом, добавляло лишний груз проблем на плечи.       И даже несмотря на столь безрадостное положение, он всё же пришёл к Чуе. Пришёл, чтобы совместно придумать и обсудить план действий, однако, как итог, зря потратил время и деньги на конспирацию. Особенно незапланированные траты, пожалуй, волновали более всего: всё-таки букетик был роскошен и влетел в копеечку. Похоже, опять придётся клянчить взаймы у Куникиды.       «Чёрта с два он займёт после тех сцен в кабинете обера!» — тут же промелькнуло в разболевшейся враз голове. Захотелось зарыться пятернёй в волосы, но он сдержал этот порыв, двигаясь дальше по тёмным переходам между улочками.       Ярость от прошедшего разговора постепенно сходила на нет, но ноги всё равно продолжали нести его с бешеной скоростью в сторону отделения. Адреналин в крови разыгрался, не иначе. По-хорошему, голову надо было бы держать в трезвости, а также не забывать о том, что приставленный к нему наблюдатель всё ещё может рыскать где-то поблизости. И на его месте Осаму выбрал бы именно людные места, где, несмотря на наступившее уже ночное время, всё ещё сновали некоторые горожане либо разгуливали уже принявшие на душу слушатели местного университета, и с редкими кучками которых можно было бы слиться.       Конечно, его доблестный хвост также мог бы догадаться, да и догадался, наверное, что его объект наблюдения, наоборот, изберёт своими путями переулки и подворотни, где хоть и опасно, но от глаз скрыться куда проще. Но уж в этом случае был велик шанс разминуться — слишком много подобных неблагополучных мест насчитывала эта часть города — складские постройки главного рынка, местами заброшенные и никем не охраняемые, казались порой запутанней среднего по размерам и сложности лабиринта. Однако, при любом выбранном пути, чтобы добраться до отделения, расположенного на площади в центре, из этих мест выбраться в более людные рано или поздно придётся.       По чести говоря, после посещения Накахары, смысла скрываться уже почти не имело. Осаму в самом деле мог пройти прямиком от его дома и сходу выйти на одну из центральных улиц, совсем никого не боясь и не стесняясь, однако решил подстраховаться: всё же, если он вылезет на свет божий с одной конкретной улицы, это уже даст наводку агенту о месте его пребывания всё это время. Нет, всё же ему стоит как можно дольше держаться подальше от людных местечек. И думается здесь как-то проще.       А вот подумать предстояло о многом. Очередной капризный отказ Чуи сотрудничать мог повлечь за собой массу осложнений. Как, например, недовольство его бывшего опекуна, который ещё в день своего отъезда из поместья Озаки не просто так, ради красного словца, обозначил сроки, в которые они оба должны будут представить отчёты о проделанной работе. Уже в тот момент время, отведённое Мори, показалось Осаму чертовски незначительным — месяц. Убрать из этого месяца две недели его пребывания якобы «на проверках», а после ещё почти уже неделю исследований обстановки у дома Рембо и бумаг по делу, и в итоге оставалось всего ничего. А тут ещё и Чуя, что как осёл продолжает упираться.       То ли гордость взыграла напополам с желанием сделать всё самому, то ли обида на Мори, что с его же подачи помощь привалила с той стороны, откуда и не ждали — определить однозначно не выходило. И если причина первая, то Осаму не раз уже давал понять этому рыжему коротышке, что тот не обладает достаточным багажом сообразительности и совершенно не оригинален в своих методах работы, чтобы в одиночку исполнить её чётко. Может, стоило быть помягче? Но как можно быть мягким со взрослым человеком? Как с ребёнком? Глупости. Ну а ежели причина в самом Дазае, личном враге Накахары номер один, судя по нелестному поведению последнего, то подобный исход видится ещё более глупым. Да, он допрашивал его, подвергал пыткам, пускай и самым лёгким из его набора, но ведь и сам немало огрёб немногим позже. Счёт, казалось бы, равный. Ну, почти, пока Чуя ничего не помнит о том самом, последнем дне. Воспоминания же самого устроителя тогдашнего бесчинства над полуживым пленным, ранее такие сладкие, но вводившие в ступор и смешанные чувства по поводу своей нормальности и адекватности, сейчас всплывали в памяти как нечто, само собой разумеющееся. Ни раскаяния тебе, ни мук совести он не испытывал, отчего в голову лезли всякие бредовые ассоциации, вроде тех, что он вовсе не надругался над Накахарой, а, как было много раз до этого, переспал с какой-нибудь девчушкой по обоюдному согласию. Только декорации были поинтересней.       За этими мыслями Осаму и сам почти не заметил, как завернул в очередной, выбранный им по наитию проулок меж двух немалых в своих размерах каменных строений складов. До площади было ещё далековато, но это место уже разительно отличалось более благоприятным видом. Отсутствие мусора и ровно сложенные у стен ящики, бочки и прочая крупногабаритная, но не нужная никому утварь, которую даже не потрудились сберечь от воров и затащить внутрь, выдавали во владельце этих помещений опрятность и аккуратность опытного дельца. Да и находиться здесь уже было всяко приятнее и спокойнее. В особенности последнее играло немаловажную роль, когда теперь, при посещении подобных тёмных мест, сразу же припоминалось его позорное поражение Чуе более трёх недель назад. Если бы не всеразличной тяжести хлам, оставленный там неведомо кем, Дазай уж точно сумел бы выйти победителем в той стычке! Вот эта мысль, в отличие от постепенно стирающихся из памяти моментах с Накахарой и в нём самом, никак не хотела притупляться даже спустя время.       Однако столь благоприятная на первый взгляд тропинка, не захламлённая и освещаемая мерным светом полной луны, оказалась обманчива в своей излишней тишине. Стоило Осаму ступить несколько шагов по прямой, кроша под ногами разбросанный невпопад мелкий гравий, как из-за угла одного из добротных каменных строений вывалились двое, в противовес ему, совершенно бесшумно. Этих парней ещё можно было бы принять за пьянчуг или нищих, если бы не бледный, но достаточно яркий свет зависшей ровно над головами луны. Освещения было достаточно, чтобы разглядеть и мягкую, но ровную походку, и головные, если так можно выразиться, уборы: лица были обмотаны тряпьём так, что на них можно было разобрать лишь небольшие прорези для глаз. Всё прочее, и волосы, и черты лица были скрыты разномастными повязками, как будто ребята нацепили первое, что попалось под руку.       — Неужели господин инквизитор собственной персоной? — приглушённо, но весело разнеслось со стороны того, который стоял ближе, и ростом, и комплекцией больше походя на девушку.       Этого ещё не хватало. После прозвучавшей с толикой издёвки фразы, Осаму ощутил нечто вроде дежавю, как принято нынче выражаться в высоких кругах — чувство, что история повторяется. Вот тебе и подворотня, и безлюдье, и цепляющиеся к нему проходимцы. В прошлый раз, стоило уточнить, прицепился к нему Чуя. Да так прицепился, что до сих пор от него отделаться не получалось.       Припомнив об особенной нелюбви горожан к своей персоне в последние месяцы, Осаму привычно, но неспешно, чтобы не спровоцировать, ухватился за рукоять ножа, покоящегося под правой рукой. Отмеченная им ранее ровная походка незнакомцев совершенно исключала встречу с простыми пьянчугами, которые в своей стезе неизменно приставали к каждому встречному на пути, а повязки на лице уже наводили на нерадостные мысли. Простое ворьё, что вышло на охоту? В таком случае его, инквизитора, трогать не стали бы — чревато последствиями. Но вот словесных перепалок никто не отменял. Однако…       Оставалось понадеяться на эту теорию и, так и продолжив показательно сжимать пальцы на рукояти кинжала, уверенно и не дёргаясь почём зря, пройти мимо.       Он сделал ещё пару шагов вперёд, уже много медленнее, напряжённее, всем своим видом давая понять, что ввязываться в драку не намерен, но, случись вдруг попытка поползновения в его сторону, непременно ответит.       Ребята, правда, вопреки всем ожиданиям и чаяниям, не расступились, как это обычно бывало с простыми людьми, с которых вовремя сбивали спесь, а, наоборот, перегородили путь, вынудив замереть на месте.       — Что же вы, господин инквизитор, игнорируете? — в расслабленной, совершенно меланхоличной позе, распрямившись и вздохнув полной грудью, с тем же весельем пробасил уже второй, на вид казавшийся выше и крепче: — Хорошая погодка. А вы тут в одиночестве гуляете…       — А вы, я посмотрю, романтический вечер решили устроить? Вдвоём и под луной? — в том же тоне, с тихим хмыком и полуулыбкой протянул Дазай, отплачивая наглецам их же монетой.       В ответ тот, что был помельче, рассмеялся, вдогонку бросая:       — И не боитесь? Нас же двое, — вполне очевидно парировал тот, поведя рукой в сторону товарища, намекая, что шутить с ними не стоит.       — Кто такие и чего надо? — оставив вопрос без ответа, потребовал уже грубее Осаму в надежде прекратить словесный обмен любезностями и перейти уже к сути дела. Разговоры с такими вести можно долго, но рано или поздно и они окончатся. Так к чему затягивать?       Вряд ли, конечно, ребята с закрытыми лицами стали бы отвечать ему на первый вопрос, но фраза вырвалась мимолётом, как давно привычная, вошедшая в его лексикон ещё, кажется, во времена служения Мори, в те дни, когда он и Ода занимались вербовкой малефиков. Правда, обычно этими самыми малефиками таковые вопросы и задавались.       Заблаговременно прикинув в уме ответы, Осаму из всех вычленил самую очевидную догадку, где эти двое могли оказаться засланцами Озаки, но версия эта мигом отмелась. Накахаровская тётка при всей нелюбви к старому-новому подопечному Огая Мори, не стала бы в очередной раз испытывать его терпение, повторно натравливая своих головорезов на его же подопечного, что, вроде как, должен сыграть немалую роль в их общем деле.       — Дело у нас к вам есть, господин инквизитор, — как и ожидалось, свою личину раскрывать никто не собирался. Но сама фраза открыла ответ на ещё один незаданный вопрос: как они на него вышли в этих потёмках? По всей видимости, всё же сумели проследить, пока он полностью погрузился в метания по поводу туполобости его нового напарника.       — Это какое же?       — Да вот, товарища вы нашего обидели, — как бы между прочим продолжил незнакомец, в довершение разведя руками в стороны и то ли ненароком, а может, специально продемонстрировав закреплённый на боку внушительных размеров кинжал, по рукояти которого можно было судить, что вещица-то недешёвая, не на рынке купленная.       И опять, первой мыслью о непонятном обиженном товарище, пришло воспоминание о заключенном под стражу Накахаре. Но даже если это предположение могло оказаться верным, уж с товарищами самого Чуи проблемы, вроде бы как, до поры до времени разрешились. Тогда эти двое кем ему могли приходиться? Друзьями-студентами? Вряд ли. У тех ни денег на кинжалы, ни духу напасть на инквизитора не хватило бы. А значит, и Чуя здесь мог быть не причём.       — О ком именно речь? — и почему из таких вот встречных всё приходится вытягивать насилу?       — А вам всех и не упомнить, да? — с большей серьёзностью и неожиданной злобой произнёс парень и тут же ринулся вперёд.       Осаму даже сообразить не сумел, как у него реакции хватило успеть вытащить свой кинжал и сходу подставить его перед лицом, тем самым отразив внезапную атаку. Как-то слишком уж быстро действовал нападавший, настолько, что тело само среагировало на этот выпад. В эту же секунду, прежде чем поспешно отскочить от противника, он краем глаза сумел зацепиться за широкую, довольную улыбку напротив, что обнажилась в момент, когда кусочек намотанной на лицо ткани приподнялся, гонимый созданным от выпада порывам ветра.       — Хорошо отразили, господин инквизитор, — нараспев похвалил нападавший, так и застыв в той позе, в которой завершил атаку, пока его друг за спиной медленно и с характерным скрежетом неторопливо извлёк свой, такой же кинжал и двинулся навстречу.       — Я так понимаю, разговорам конец? — сухо бросил Осаму, не сводя с противников взгляда и спешным, но уверенным движением выудив и второй кинжал из ножен, тот самый, который решил прибавить к своему обыкновенному повседневному арсеналу после того, как продул Чуе. На этот раз, правда, противников было уже двое, а тренировки свои, с того позорного момента своей жизни, он так и не возобновил. Сможет ли он вообще сдерживать обоих? И как долго?       — Отчего же? Можно говорить и в бою! — с той же весельцой воскликнул «улыбчивый» парень и вновь скакнул вперёд.       Второй удар был точно таким же, как и первый — остриём прямо в лицо. Отразить такое сложно, но и в этот раз он успел отбить кинжал нападавшего в сторону, второй рукой тут же попытавшись догнать того в ответку по лицу. Но этот мелкий хилый гад обладал недюжинной прытью, и сделал пару шагов назад так быстро, что даже Осаму, с его немалым ростом, не успел дотянуться хоть до какой-нибудь части тела.       Ещё пару шагов вперёд, пару обменов ударами, и Дазай готов был восхвалять себя за идею со вторым кинжалом, поскольку хиляк, наверное, лишь благодаря своей резвости, только и успевал, что отражать удары двух его рук одной своей, вторую благоразумно убрав за спину. Но радость от этой маленькой победы быстро сменилась испугом, когда мелкий, отступив ещё чуть-чуть назад, юркнул вниз, и тут же из-за его спины вылетел второй парень, с громким рыком ударяя по горизонтали, справа налево, целясь в область шеи. Тело Осаму вновь, каким-то неведомым для него чудом, среагировало само, и он без задней мысли успел отклониться, прогнувшись в спине, но сразу же чуть не был сбит с ног ощутимым порывом ветра, вызванным давлением от мощного удара.       Первый целил в лицо, второй — в шею, — удары, при попадании которых смерть на месте обеспечена. А ребятки-то не шутят. Да и дерутся умело, не как дворовые бойцы или местные воришки. Стили боя разные, но они определённо присутствуют. А ещё одинаковые кинжалы внушительных размеров. Это уже не просто наёмники со стороны. Это кто-то посерьёзней.       Второй, более крупный парень, казался медленнее, и мимолётом вызвал лишь облегчение, поскольку, пока тот возвращался в боевую стойку, Осаму, выпрямив спину, успел отойти на целый шаг, прежде чем тот повторил свой тяжёлый удар, проведя клинком теперь уже наискось снизу вверх, вновь создав порыв ветра своим взмахом. Подобное даже парировать не стоит — понял Осаму — и кинжалы вышибет, и тебя самого снесёт к чёртовой матери. А вот если попадёт… Если попадёт, то влёгкую голову с плеч срубит. Да и вообще, по-хорошему, бежать надо. Куда-нибудь в оживлённое место.       Ему стоило бы начать отступать прямо сейчас, пока эти двое не окружили, но первый тут же засёк этот манёвр и, резво поднырнув под руку своего дружка, появился в поле зрения внезапно, делая очередной выпад в грудь, справа и снизу вверх. Манёвр оказался таким быстрым, что в этот раз никакая реакция тела Осаму спасти не успела, и в момент удара, единственное, что он ощутил, и что полностью захватило его мысли, это как остриё вражеского кинжала с лёгкостью и треском вспарывает ткань рубахи и бинтов под ней, проникает в кожу вместе со жгучей болью и, пересчитывая рёбра, царапает кости.       Он, кое-как претерпевая вспышки боли, отошёл ещё назад и вбок, по инерции, когда ноги, казалось, не слушались, а страх на время захватил сознание. Упершись спиной в прохладную стену, слабо соображая, что должен бы следить за врагом, перевёл взгляд вниз и влево, на место удара, где уже вовсю растекалось уродливое алое пятно, а капли крови, срываясь с оборванных краёв рубахи, падали вниз, скатывались по штанине и вновь срывались на землю, мешаясь с дорожной пылью. По наитию, всё ещё удерживая кинжал левой рукой, сам не зная зачем, прикоснулся к месту пореза, заново ощущая не то отрезвляющую, не то туманящую разум жгучую боль и чувствуя, как сквозь пальцы сочится собственная тёплая кровь, пачкающая рукоять зажатого в них кинжала, заставляя ту неудобно скользить в ладони.       — Выдохлись, господин инквизитор? — с издевательской участливостью испросил хиляк, что ростом был примерно где-то с Чую, и на язык оказался таким же острым. Но эта нелепая ассоциация отчего-то, наоборот, привела его в сознание и к мысли, что если он от этих парней не отделается, то прямо тут и ляжет. С одной стороны, и рад бы этот мир покинуть, но вот с другой, давать повода для издевательств над ним всё тем же Накахарой отчаянно не хотелось.       Отняв руку от раны, он опустил её вниз и постарался ещё крепче сжать рукоятку, что из-за крови совсем уж неважно сидела в руке. Рана жгла и немела, а голова немного кружилась, не то ли от начавшейся потери крови, не то ли от так и не сошедшего на нет испуга. И в целом ворох мыслей в голове как-то загустел, словно их хозяин с головой угодил в болото, и думалось в разы сложнее, но держаться как-то надо было. Если не победить, то хотя бы шанс сбежать у него ещё оставался.       Дабы привести себя в чувства, Осаму резко зажмурил глаза и успел открыть их за мгновение до того, как кинжал в руке большого парня, прочертив очередную горизонтальную дугу, с лязгом прошёлся по каменной кладке за спиной в паре сантиметров над его головой. Как тот умудрился промахнуться — дошло спустя ещё мгновение, когда не пойми откуда взявшийся адреналин мигом возвратил его в реальность, заставив самому, подобно прыткому нападавшему, извернуться под рукой бугая, уходя из-под атаки и тут же, с разворота нанеся удар тому по спине сразу двумя руками. Лезвия просвистели снизу вверх, но вместо разрезаемой плоти Осаму ощутил под под ними твёрдую поверхность и следом неминуемую боль в запястьях, вдогонку сопровождающуюся дрожью и соответствующим скрежетом металла о металл. Этот крепкий гад двигался так медленно потому, что нацепил под свои шмотки какую-то броню. А ведь победа казалась так близка.       — Дазай! — раздалось откуда-то сбоку голосом Чуи, и он удивлённо перевёл в сторону взгляд в момент, когда двое его оппонентов сделали то же самое.       На мгновение его посетили странные чувства, что-то между полным и окончательным отчаянием, когда надежде места нет, и в то же время облегчением. И сложно было сказать точно, то ли этот сумбур в голове и душе возник из-за нехватки крови, то ли отношения у них с Чуей сейчас такие, невнятные, когда неясно, друг перед тобой или враг.       Тот на всех парах нёсся к их полю боя, когда рядом с ухом просвистел клинок. Мелкий прыткий парень, как и его дружок до того, опять не попал в цель. Но на этот раз не адреналин и реакция сыграли свою роль, а попросту ноги в какой-то момент подкосились, роняя тело обухом вниз. Лишь в последние доли секунды Осаму сумел удержать себя на ногах в полуприседе, тут же ощутив, как от возникшего в теле напряжения, боль от раны обострилась, а глаза начали слезиться, мешая смотреть.       Когда он взглянул наверх, застывший перед ним мелкий парень уже занёс клинок, готовый вот-вот нанести последний удар, и сию же секунду получил по этой руке прилетевшим на бешеной скорости камушком. И как он только успел засечь момент удара, сам не понял, потому что в следующее мгновение хиляк тут же взвыл и свободной рукой ухватился за травмированное место, согнувшись чуть ли не пополам. Кинжал его и вовсе отлетел куда-то в сторону.       — Держи себя в руках, Чуя! — из последних сил и совсем неоднозначно воскликнул Дазай, разом разгадав тот же трюк, которым однажды вырубили его самого. Оставалось надеяться, что явившийся на помощь рыжий разберёт этот намёк, означающий ни в коем случае не демонстрировать свою силу.       Кое-как приняв вертикальное положение, успел вдарить ошарашенному противнику рукоятью по челюсти, и даже попал, но вновь ощутил внезапное головокружение, падая на колени, и тепло крови, которая после столь резкого движения с его стороны, полила с двойным усилием. Враг же упал наземь и откатился к союзнику, бегло осматривая повреждённую боевую руку и подбирая рядом валяющийся кинжал уже другой рукой.       — Какого чёрта это было? — сквозь зубы прошипел тот самый, разговорчивый, улыбчивый, а теперь временно однорукий парняга, задавая сей вопрос то ли своему напарнику, то ли и вовсе, в пустоту.       — Ты живой? — пока враги копошились в сторонке, к нему подобрался Чуя, да ещё с таким видом, будто Дазай тут помирать собрался. — Твою мать… — добавил он, пристально рассматривая, как сквозь в очередной раз зажатую рукой рану сочится кровь.       — Ты что… тут забыл? — насилу выдавливая из себя слова, постарался подняться с колен Осаму, будучи тут же заботливо подхвачен под локоть Накахарой.       — Шёл за тобой. Думал, нагоню, и услышал тут возню, — с напряжением в голосе ответил тот, переводя взгляд то на рану, то на парней в стороне, которые так же спешили принять боевые стойки, но, заняв пока что оборонительную позицию, выжидали.       — Надо же, сколько людей по мою душу… Что? Мои слова возымели действие на твой скудный умишко?       — Завали, пока я тебя не добил, — прошипел Чуя, но быстро успокоился. — Кто эти парни?       — Понятия не имею. Как ты понял, куда я пойду?       Видимо, бой, что показался Дазаю целой вечностью, на самом-то деле длился всего ничего, раз Накахара, выдвинувшийся, возможно, в скором времени после его ухода из дома, успел не только нагнать, но, может, и вовсе следовал за ним на расстоянии. Сложно было определить наверняка, потому, за неимением других догадок, пришлось попросту спросить.       — Ты сам сказал, что на тебе хвост. Вот и решил, что попрёшь окольными путями. А отсюда до Ордена только через склады.       — Хах, — слабо усмехнулся Осаму. — Да тебе в следователи дорога.       — Обойдусь, — отчеканил тот и тут же извлёк собственный кинжал, предупреждая: — Готовься.       Он только и успел оторвать взгляд от собственной раны, когда сквозь помутнённое сознание увидел, как силуэты его врагов зашевелились, стремительно приближаясь. В следующий миг, Чуя, пронёсшись стрелой мимо, ринулся в схватку с тем мелким парнем. По росту противника, что ли, выбрал? Что ж, они нашли друг друга. На Осаму же нёсся второй, противник не менее серьёзный, чьи атаки отбивать было не то что бесполезно, но, учитывая его нынешнее состояние, ещё и травмоопасно. Уворачиваться же было куда более благоразумным решением. Но вот, сколько он так протянет?       Его оппонент двигался всё ещё достаточно небыстро, чтобы даже такому раненному, как Дазай, удавалось то и дело отскакивать в сторону, попросту кружа вокруг не особо поворотливого, но мощного бойца. Однако всякий раз, когда он приземлялся на ту или иную ногу, вспышка боли волной разносилась по телу от самой раны до головы, вызывая головокружение всё более и более сильное. Благодаря возвращению Чуи, всякий адреналин схлынул напрочь, замедляя его движения, а броня нападавшего, скрытая под одеждой и расположившаяся ещё непонятно где, исключала возможность внезапного нападения.       Порешив, что кинжалы ему в этой схватке не помогут, он, собравшись с силами, отскочил от бугая подальше и, развернувшись, крикнул:       — Чуя! Лови! — и тут же метнул один из клинков в его сторону с мыслью, что уж он-то найдёт ему лучшее применение.       То ли реакция у Накахары похлеще, чем у его низкорослого оппонента, то ли он вновь воспользовался своей силой, но поймал клинок просто мастерски, тут же принявшись наседать на противника с удвоенной силой, так, что тому, подобно самому Осаму, оставалось только отступать.       Пока Чуя теснил своего оппонента, Дазай мог лишь прыгать и бегать, выматывая своего и дожидаясь, когда, быть может, его новоприбывший союзник, расправившись с одним, примется и за этого. Но вот силы покидали его ещё стремительней, а вот парень напротив, наоборот, кажется и вовсе не запыхался. Ещё через пару отскоков, Осаму, ощутив, как в очередной раз подогнулась нога, понял, что эти танцы для него вот-вот закончатся. И оказался прав, потому что в следующий прыжок попросту не нашёл в себе сил удержаться на ногах, а новая вспышка боли и вовсе добила, попросту бросая его на колени и вынуждая против воли зажмуриться. И его враг, вот-вот, должен был нанести решающий удар.       Но вместо обыкновенно желанной, а в этот миг совсем не желанной смерти, он не ощутил ничего, лишь услышал оглушающий грохот где-то в стороне и, смаргивая вновь выступившие слёзы, постарался открыть глаза, с удивлением наблюдая, как в деревянных обломках каких-то ящиков у одной из стен, копошится, будто запутавшись, тот самый крепкий парень.       Дабы разобрать, что это вдруг такое случилось, Осаму метнул взгляд к Накахаре и, для верности моргнув ещё дважды, поразился, когда тот, объятый алым сиянием, возведя руку вверх, применял свою малефицию на собственном оппоненте, который в данный момент застыл в воздухе, водя руками и ногами в стороны, как несмышлёный младенец. Мановение руки, и этот тоже отправился в полёт вслед ко второму, поднимая новую волну грохота и пыли, и даже, кажется, прокричав что-то малоразборчивое, но совершенно точно нелестное.       Чуя же дышал тяжело, словно только что сбросил с себя груз весом в тонну, и красный ореол вокруг его силуэта тут же развеялся, а сам он вот-вот, казалось, подобно самому Дазаю, грохнется прямо тут. Но, в последний момент, несмотря на подкосившиеся ноги, сумел устоять.       — Давно такого не делал… — с трудом, задыхаясь, вымолвил он с измученной полуулыбкой, наблюдая за парнями, что, шевелясь, словно подыхающие жуки, чертыхаясь и матерясь, пытались встать на ноги.       — Идиот, — выдавил из себя Осаму, глядя на эту картину. — Я же говорил тебе… в руках себя держать.       — Да ты бы сдох! — уже злее добавил тот, вроде как приходя в норму. И только сейчас дошла запоздалая мысль, что Чуя, похоже, только что его спас. — Поднимайся. Сейчас выясним, кто это…       Сказав это, он медленно побрёл к тем двум парням, которые, выбравшись наконец из-под обломков, принялись медленно пятиться назад вдоль той же стены.       — Погоди, — постаравшись добавить в голос твёрдости и приказного тона, произнёс Дазай, всё же бросив последние усилия на подъём тела с колен. — Стой! — прикрикнул он, когда Чуя, вновь обуявшись сиянием, возводил руку кверху, по-видимому, решив продолжить экзекуцию собственными методами.       Тела парней засветились тем же красноватым светом, и в этот миг, совершив немыслимый для своего тела рывок, Осаму бросился к Накахаре, поспешно хватая того за оголённое запястье. Переулок осветила голубая вспышка, и те двое впереди, как только освободились из-под неведомой малефической силы, ринулись наутёк.       — Я сказал тебе остановиться! — прикрикнул он прямо в ухо, скрытое растрепавшимися от драки рыжими прядями.       Тот резко обернулся и вполне ожидаемо взъелся в ответ:       — Ты совсем идиот? Мы могли их допросить! Узнать, кто это!       Стойко дождавшись, когда нападавшие скроются за ближайшим углом, Осаму, наконец, отпустил руку, тут же хватаясь за рану и обессиленно оседая наземь.       — Эй! — продолжил свои возмущения Чуя, но голос его в этот миг звучал уже больше взволнованно, нежели раздражённо.       — У меня появилась идея… Насчёт книги, — выдал он своё объяснение, с положения сидя медленно заваливаясь набок.       — Какая ещё к чёрту идея? Эй, не отрубайся! Дазай! — прикрикнул тот, от души ударяя по щеке так, что мотнувшаяся в сторону голова быстро привела разум в кое-какие, но чувства. — Тебе надо к лекарю…       — Можно я просто полежу тут… и умру? — постарался выдавить улыбку Осаму, понимая притом, как некстати с его стороны такое веселье.       — Что ты несёшь?       — Ты же хотел моей смерти. Удачный момент, Чуя… — насилу усмехнулся он, чувствуя, как всё сильнее немеют конечности.       — Да чёрта с два я теперь дам тебе сдохнуть! Ты слушаешь меня? Эй!       — В Ордене есть лекарь. Но тебе нельзя туда, а сам я не дойду, — рассуждающе отозвался он, в самом деле будучи не прочь помереть прямо здесь, но неожиданно для себя отмечая, что смотреть на паникующего Накахару довольно забавно. И отчего-то вдруг вспомнил: — Ты же тоже на медицинском учишься. Сделай что-нибудь, Чуя…       — Что я тебе сделаю, придурок? — прикрикнул он в очередном зарождающемся приступе паники, но быстро взял себя в руки. — Погоди… Ты идти сможешь? До меня тут недалеко. Я такую каланчу сам не дотащу!       Вернуться к Чуе в надежде, что тот его всё-таки подлатает? Слабо верится, но Ода ведь мог… Не раз спасал его после таких вот стычек. Этот нависший над ним малефик, конечно, такого доверия не внушал никоим образом, но всё же…       Осаму со свистом втянул в себя воздух и, поднапрягшись, как в последний раз, постарался подняться, тут же поддерживаемый своим новым напарником.       — Стоишь? Погоди, я подберу оружие, — в этот миг он ненадолго отпрянул, и тело, потеряв опору, само пошатнулось в сторону, но он всё же сумел удержаться, сквозь вновь накатывающую на глаза и в сознание пелену наблюдая, как Накахара, используя свою силу, разом поднял валяющиеся неподалёку вражеский и дазаевские кинжалы в воздух и неспешно притянул к себе.       Его клинки он заботливо рассовал по ножнам на поясе их хозяина, оставшийся же, словно заправский бандит, заткнул себе за ремень, следом принявшись вновь служить точкой опоры для раненного товарища.       — Вперёд, — скомандовал он тихо, и оба, в унисон, шагнули по направлению к его дому.

***

      Как добрались до заветной спасительной двери, так никому и не попавшись на глаза, для Осаму осталось загадкой: весь путь он проделал в бредовом, полубессознательном состоянии, время от времени возвращаемый в реальность нелестными возгласами Чуи по поводу его длинного роста, немалого веса и что вообще, лучше бы он бросил его там, где нашёл. Сейчас, будучи опрокинут на накахаровскую кровать, понимал, что дорогу к этому дому с момента окончания битвы и вовсе вспоминает мелкими урывками, словно в те моменты, когда, перебрав накануне, просыпаешься в своей постели, но никак не можешь вспомнить, как вообще добрался до жилища и где растерял все свои вещи. Ощущения, в целом, были весьма схожи с состоянием дикого перепоя: тошнота, сильное головокружение, когда в положении лёжа глаза никак не могут остановиться на одной какой-нибудь точке или предмете в пространстве и то и дело скашиваются в сторону, а ещё непременное желание сдохнуть.       — Так, — услышал он решительный, но с явственными паникующими нотками голос Чуи, и тут же перевёл взгляд с дощатого потолка вниз, где его новый напарник, хмуря рыжие брови, прикидывал, как лучше подступиться к ране. — Как бы мне… Эй, Дазай! — услышал он ещё спустя мгновение и в ту же секунду понял, что взгляд опять поплыл куда-то вверх, а он и не заметил.       — Зашей… — просипел он слегка севшим голосом, припомнив, как часто его штопал Ода, да и лично Мори не раз принимал в этом участие, когда его непутёвый подопечный с завидным упорством умудрялся нарываться на неприятности, или, чего греха таить, пытался покончить с собой.       — Зашить? — вот тут уже Чуя обомлел, впадая в некий ступор.       — Обеззаразь и зашей, — повторил Дазай уже твёрже. — У тебя есть алкоголь?       — Зачем? — не понял он сразу и, так и удерживая подрагивающие руки над раной, перевёл на него остекленевший взгляд.       — Не тупи. Обеззаразишь. Нитка с иголкой в этом доме найдётся? — терпеливо пояснил Осаму, сам поражаясь собственной говорливости в своём-то состоянии.       Чуя же, как будто только и ждал этих слов, тут же сорвался с места и выскочил из комнаты прочь, скорее всего, больше обрадовавшись дарованной ему отсрочке на поиски необходимых материалов заместо пустого гипнотизирования ранения, чем действительно собравшись с духом и смирившись с нежданной участью врачевателя. Спустя полминуты откуда-то из глубины дома послышался грохот, мат и копошение. Нитки ищет, не иначе, потому как с алкоголем-то он уж точно управится куда быстрее.       Сколько прошло времени, прежде чем тот вернулся, Осаму не знал, потому что, получив хоть немного покоя, снова, кажется, провалился в полудрёму, но после был аккуратно растолкан Накахарой.       — Так, — повторил он твёрже недавно произнесённое, в очевидной надежде, что это волшебное слово неведомым образом поможет ему собраться и сосредоточиться, и вновь занёс руки над раной. — Сейчас, — добавил он следом и потянулся куда-то вниз. Куда — было неясно, угол обзора и часть кровати с белыми простынями полностью перекрывали обзор. Но уже в следующую секунду Чуя всё теми же трясущимися руками выудил один из дазаевских кинжалов. И только теперь Осаму сообразил, что его новый напарник неведомо когда успел стащить с него пояс с оружием.       Тот занёс лезвие над раной и, на мгновение прикрыв глаза, шумно выдохнул, следом аккуратно хватаясь за пропитавшийся насквозь кровью обрывок ткани, приподнимая. Кровь местами подсохла, и бывшая некогда белая рубашка прилипла к краям раны, отчего, когда её принялись отлеплять, Осаму невольно зашипел, зажмурившись.       — Потерпи, — тихо попросил Чуя в ответ на вырвавшееся сквозь шипение матное слово, и крепко зажав в кулаке кусок ткани, принялся с треском надрезать. — Твою мать, — послышалось спустя недолгие манипуляции. — Сильно же тебя задели.       Кое-как освободив участок от обрывков рубахи, он принялся за бинты. И эта процедура показалась раненному Дазаю куда дольше и мучительней, что не мудрено — бинты стали его второй кожей вполне буквально.       — Ты бы воды подогрел, гений, — не удержался от высказывания Осаму, как завидел Чую, безрезультатно пытающегося оттереть липкие руки обо всё те же простыни. — Ну, хоть холодной набери, я подожду, — добавил он в ответ на изничтожающий, раздражённый взгляд начинающего хирурга, что неотрывно следил за ним всё то время, пока, вняв совету, топал на выход из комнаты.       Когда процесс очистки рук и зачистки участка кожи был завершён, Накахара, с сомнением, болью в глазах и скепсисе на лице, придирчиво осмотрел будущее поле работы и, потратив ещё добрые полминуты на раздумья, нехотя и нерешительно потянулся к заблаговременно откупоренной бутылке вина. Увидев, судя по всему, выражение лица самого больного, тут же еле слышно пробормотал себе под нос:       — У меня другого нет.       И тогда Дазай уже всерьёз задумался о молитве высшим силам, чего, несмотря на своё прозвание «святого», отродясь не совершал. Помнится, пока ассистировал Огаю на его операциях, запомнил фразу, что вино — худшее средство для полевого лечения ранений, зато годится для принятия внутрь в качестве помощи при восстановлении уровня крови в организме.       — Ты готов? — настороженно спросил Чуя и, не дожидаясь ответа, весьма подло и от души ливанул жидкость на рану.       Осаму взвыл в голос, жмурясь от жгучей, просто адовой боли и отчаянно мечтая высказать этому идиоту всё, что он думает о нём и о его методах лечения, но к собственному сожалению сжимал зубы так сильно, что разомкнуть их казалось попросту чем-то невозможным. И лишь где-то в самом уголке сознания билась крошечная мысль о возможном получении ожога в довершение.       — Эй-эй-эй! — послышалось обеспокоенно сквозь звон в ушах. — Не подыхай! Мы ещё не закончили!       Ещё целую минуту после этой фразы Дазай потратил на то, чтобы мысленно постараться унять нестерпимую боль и вместе с тем успокоить дыхание и оглушающе колотящееся сердце, что пульсом отдавалось в висках. Насилу втянув носом воздух, он таки сумел приоткрыть глаза и, со всей злобой, сквозь зубы процедил:       — Ненормальный. Надо было тебя… в подвале добить…       — Сначала выживи, — не менее напряжённо парировал тот, но напряжение это, судя по всему, было не от обиды или негодования, а от представления дальнейшей работы.       Не обращая внимания на несильные чертыханья всё ещё пытающегося унять боль и не известись прямо тут, на кровати, больного, Чуя принялся возиться с ниткой и иглой, и вскоре, выдав короткое «Заткнись и не дёргайся», сосредоточенно поднёс очередное орудие пыток к одному из краёв раны. И замер.       — Не нервничай так. Я не помру, — произнёс Осаму спустя время, когда ему уже поднадоело смотреть на застопорившегося в очередной раз недолекаря.       — Ты что, бессмертный? — с полным бессилием в голосе отозвался тот сразу же.       — Я иногда всерьёз задумываюсь над этим вопросом… — неопределённо произнёс он, и вскоре уверенно добавил: — Приступай.       Последующая процедура показалась ему куда болезненней, чем все действия студента медицинского факультета до сего момента. Он нервно вскрикивал, крепко сжимал зубы, жмурил глаза и совершенно беззастенчиво стонал, но ради собственной безопасности всеми силами старался не дёргаться и оставаться лежать смирно, время от времени поглядывая на Чую, чей печальный вид откровенно наводил на схожесть с побитым, провинившимся щенком, которого притом всё ещё продолжают наругивать.       — Выдыхай, — скомандовал тот спустя время и последовал своему же совету, шумно и со смаком вздохнув.       Осаму с трудом, ломая собственные глаза, покосился в сторону наверняка первого накахаровского творения на медицинском поприще и, не увидев там ничего особо хорошего, откинулся обратно на подушку, из последних сил выдавливая:       — Вина мне подогрей.       — Это ещё к чему?       — Кровь восстановить, неуч… — ответил он, да так и продолжил пялиться в потолок, прислушиваясь, как Чуя, прихватив использованную ранее не по назначению бутылку, побрёл из комнаты вон.       Вина он, правда, так и не дождался, потому что, быть может, минуту спустя, вернувшееся головокружение окончательно утащило его в пучины беспокойного сна.