***
С Диорой обсуждаем, что мне делать дальше. В Атлантиде все истинные пары подвергаются брачному союзу, без исключения. И мы, успевшие стать парой по лильским традициям, теперь просто обязаны связать друг друга брачными клятвами, как того требуют законы Атлантиды. И отказаться не получится, ведь наши метки на видном месте. Особенно моя. — Мы можем умолчать, — неожиданно предлагает Диора. — О чём? — О том, что у него будет не только титул, но и власть. Пусть думает, что в его обязанности входит лишь вынашивать наследников и быть прекрасной куклой в ваших руках. Он не знает нашего языка, не знает наших законов. Для него всё у нас в новинку. Так пусть и дальше остаётся дикарёнком. — А если вдруг узнает? — Отредактирую специально под него наш свод законов. Займусь этим сразу же, как вернёмся. И в случае, если вдруг запросит, то просто дайте ему подмену. Ему же будет лучше жить в неведении. Восхищаюсь и страшусь этой женщиной. Уверен, она могла бы с лёгкостью забрать трон Атлантиды, будь на то её воля. Впрочем, возможно, она уже это сделала, когда помогла мне убить отца. Правда, в этом случае власть её косвенная. — Тогда так и поступим, — соглашаюсь с ней, ведь сам не придумаю ничего лучше этого. — И приставлю к нему охрану, чтобы никто другой не проболтался. — Так и поступим, — соглашается она и встаёт с мягкого кресла. Но я не даю ей уйти так быстро. Обнимаю, стараясь легонечко сжать в своих руках. — Диора, чтобы я без тебя делал? — Сгнил бы в яме, как того и хотел Эдер. И она права. Я должен был сгнить в яме примерно полтора года назад. Отцу не понравилось, что я снова ослушался его, и он решил всё же избавиться от меня, а наследником провозгласить одного из бастардов. Не успел. Диора подлила яд и ему, и чёртову бастарду, а меня вытащила, откачала. За это время бастард скончался, а отец уже лежал в кровати на последнем издыхании. Убить его было проще, чем убить новорождённого. И сравниваю я так, потому что мои сводные братья и сёстры были различных возрастов, и одного успел родить Эл, гаремный омега, незадолго до моей кары над всеми ними. До сих пор та часть моей жизни словно пеленой покрыта. — Верно. Спасибо, что остаёшься со мной. На это Диора лишь обняла в ответ, как она это умеет. В отличие от объятий Ханди, я не чувствую в этом действии ни капли родительского тепла. Она боится, ведь я сильнее. Но она всё равно рядом, всё равно по-своему любит.***
Оставшийся путь ни разу не навещаю мальчишку, потому что впервые не знаю, как себя вести и что делать рядом с омегой. Только за час до прибытия захожу к нему. Тимиэль успел умыться и теперь вытирается полотенцем. С волос стекают капли воды, падая на нежную обнажённую кожу. Наготу тела скрывает лишь полотенце, удерживаемое в крохотных руках. Кровь тут же ударяет в мою голову, но, к счастью, усмиряю пыл. Подмять омегу под себя смогу и после, когда ночью останемся одни. Нельзя, чтобы сейчас народ увидел измученного соитием омегу. Подумают ещё, что привёз не супруга, а мальчика для утех, коих в гареме предостаточно. — Пришёл подобрать тебе наряд. Сегодня народ празднует победу нашего плавания и нашу свадьбу. Как только сойдём с корабля, времени на отдых и переодевания не будет. Мы пройдём в большой праздничный зал, ты будешь сидеть со мной. И будь добр кушать всё, что положу в тарелку. — Не знаю, говорила ли ему об этом Диора, поэтому вкратце ознакомляю с сегодняшним расписанием дня. Укладываю на кровать два костюма красных оттенков, оставив на руках третий. Вырвав полотенце из его рук, приставляю к омеге наряд. Красный шёлк переливается от движений, а золотая нашивка добавляет знатного шарма. Наряд закрытый, оставляет напоказ лишь кисти рук и стопы ног. Подобие халата-кимоно закрывает всё тело омеги от посторонних глаз. — Думаю, тебе можно надеть наряд и поменьше. Грех прятать столь привлекательное тело в слоях ткани. Второй наряд куда более открытый, прозрачный, закрывает лишь малую часть бёдер и живот до рёбер. Это и костюмом назвать сложно. Чёрные трусы с высокой талией и прозрачный халат без рукавов красного цвета. Омега косо смотрит на третий наряд. — Нет, в этом ты встретишь меня в течку. Думаю, этот наряд подойдёт лучше для сегодняшнего мероприятия. Третий наряд представляет из себя что-то смешанное между традиционным костюмом атлантов и простым нарядом лильцев. Я специально запросил такой наряд, и не зря, сердце омеги защемило. Чёрная водолазка с широкими рукавами и чуть удлинённым низом напоминает чем-то короткое платье, покрыта плотной красной накидкой без рукавов с золотыми краями и большим рубином чуть ниже ключиц, который пришили вместо пуговицы. Края водолазки также обшиты золотой нитью. Ноги украшают белые шорты с золотой вышивкой в виде волн, наподобие тех, что выдавил на его кулоне. — Не думаю, что ты быстро привыкнешь к одежде моего народа, поэтому начнём с этого. К тому же, он подходит как нельзя кстати. — Наблюдая, как Тимиэль трогает ткань, решаю, что не могу упустить момент. — Не против, если наряжу тебя? — Как вам угодно… — Получив вялое согласие, принимаюсь за омегу. В наших случайных прикосновениях нет ничего, кроме обжигающего холода. Омега ёжится и дрожит под моими руками, не отвечая теплом взамен. И я не понимаю, от близости со мной или чего-то ещё. Закончив с одеждой, не выдерживаю и прижимаю омегу к себе. Запах парня всё так же смешан с моим, и это льстит мне до утробного мурлыканья в горле и груди. Он мой! Полностью мой! И запах этот тоже мой! Я могу вдыхать его даже после стольких дней после нашего соития. И это ещё одно доказательство нашей истинности. Эта мысль удивляет меня. Неужели мне и правда достаточно просто вдыхать наш общий запах? Опускаю голову, чтобы посмотреть на него, и посмотреть есть на что. Тимиэль опешил из-за моего неожиданного мурлыканья, что больше похоже на рычание, и теперь, почувствовав движение с моей стороны, пытается вырваться из кольца моих рук. А ведь мы так мурлычем лишь тогда, когда довольны. — Теперь ты знаешь не только о хвостах, но и про это. Радуйся, ты один из тех, кто знает об этом и до сих пор не умер. — Нехотя отрываю его от себя, но лишь чтобы было удобнее пройтись рукой по щеке омеги. — Ты прекрасен, мой Вентус (любимый с латыни). Уверен, Тимиэль не знает значения этого слова, но всё равно произношу его. Весть о том, что я везу с собой не только рабов и еду для пира, но и первого младшего супруга, давно дошла до Атлантиды, ещё до моего окончательного решения. Поэтому нас уже встречают. Рыбаки отплыли от пролива, очищая путь для больших кораблей. И именно с них начинаются выкрики. — Поприветствуем младшего супруга Мирона Ламбра Атлантика, третьего повелителя Атланты. Да здравствует Тимиэль Ариад Атлантик! — Да здравствует Тимиэль Ариад Атлантик! Для меня они все привычны, а вот для Тимиэля — нет. Атланты, все высокие, кроме некоторых омег и бет, как на подбор греческие статуи, всё громче и громче выкрикивают приветствия в сторону омеги, и Тимиэль всё чётче слышит выкрики, как только подплываем к краям островов круга Ора (край с латыни). Все альфы подтянутые, без лишней складки. Только омеги не стесняются своих лишних пары килограммов. Но это ничем не портит их вид, наоборот, многим идёт. Особенно соблазнительно смотрятся их бёдра. У Тимиэля таких нет. Не спорю, у него мягкие ягодицы, но в остальном он весь плоский. На данной полосе островов живёт слой победнее, в основном воины и простаки, атланты без особых талантов. Даже не знаю, какой контраст будет для мальчишки, когда мы будем проплывать мимо Медиуса, и уж тем более когда остановимся в Мете. С самого детства плаваю тут, но впервые путь к центральному острову Мета кажется таким длинным. Все сооружения, сделанные из белого камня, как мне кажется, утомляют глаза Тимиэля, привыкшего к зелёным пейзажам. И даже атланты со второго островного кольца не удивляют его. Даже не так. Тимиэлю не интересно рассматривать их. А вот попытки вырвать свою руку из моего захвата — не прекращаются. Мой наряд похож на наряд омеги, не считая коротких рукавов просторной красной рубахи, чёрного плаща, белых штанов, вместо шорт, и сапог на небольшом каблуке. Тимиэлю я выдал балетки. Ветер развевает его низкий хвост и небольшой вылезший спереди локон. В таком виде лучше видны его седые волосы, более не отливающие серебром на солнце. Это именно старческая седина, какая есть у той же Диоры. Но сколько лет ей, и сколько лет Тимиэлю. — В центре куда живописнее. — Пытаюсь отвлечь его от выдёргивания руки и вспоминаю о том, что мы с ним ещё не обсуждали наши метки. — Кстати, ты, наверное, не заметил. Смотри. Поднимаю широкий рукав левой руки, показывая полосы, как будто хвастаюсь ими. По его глазам могу смело судить о том, что Тимиэль сначала не понял, что же это я показываю, а потом в его глазах заплескалось осознание. Тоненькая рука, которую больше не удерживаю, неосознанно дёргается в сторону загривка. Почувствовав незажившую неровность, он распознаёт метку. В глазах тут же набираются капли слёз, пока серый цвет снова темнеет. — Наши узоры похожи на наши острова Атлантиды, согласись, — нечаянно вырывается. Отчаяние, не сходящее с лица Тимиэля, уже не удивляет, но беспокоит. Ветер усиливается, и чтобы мой супруг не замёрз, прикрываю его своим плащом. Всё-таки он в шортах, да и в целом одежда достаточно лёгкая. Только вот мой жест доброй воли не оценён. Увернувшись из-под моей руки, он, пошатываясь и хромая, уходит к Диоре, что стоит не так далеко от нас. — Молодой господин, вам плохо? — На публике, как и в случае со мной, она обязана придерживаться рамок приличия, позволяя себе лёгкую вольность наедине. — Голова кружится и тошнит. У вас есть что-нибудь из готовых настоек? — А вот почему Тимиэль обращается к ней в уважительной манере — я не понимаю. Да и ему бы присесть или облокотиться, а не гулять по палубе. — Думаю, это не поможет. — Почему? — Тут и я навостряю уши, желая узнать почему же. Что это за болезнь такая, от которой сама Диора не может вылечить? — Мне ещё нужно будет вас хорошенько обследовать, но не сегодня. Ваш старший супруг не отпустит от себя, ибо господин сдерживается достаточно долго. На моей памяти — впервые. Вы ведь понимаете, к чему я клоню? — Омеге ясно дают понять, что он мог понести от меня, хоть это и маловероятно, ведь в ту ночь у него не было течки, а у меня — гона. А вот про то, что не отпущу от себя — она права. Буду дышать нашим запахом и после, как полагается, мы уйдём с ним в одну спальню, в мою. — Скоро прибудем в Мету. Мы должны стоять рядом, иначе народ неправильно поймёт. Пошли. Используя эту отговорку, увожу к форштевню, носу корабля, чтобы нас было видно всем, кто вышел поприветствовать своего господина и его младшего супруга. Поддерживая за талию, тайком подглядываю за бледнеющим младшим супругом. Мне льстит мысль о том, что Тимиэль мог понести от меня в первую же ночь, но где-то на закоулках понимаю — это невозможно из-за ритуала крови. Но я ловлю себя на мысли, что совсем не против, наоборот, только за. Центр достаточно обширен на первый взгляд. Белый камень практически повсюду, заменяя собой естественную природу. На руке омеги выходят красные следы от моих пальцев, которые Тимиэль потирает и жмурится от каждого прикосновения, поэтому на этот раз аккуратно беру ладонь своего младшего супруга. Омега шугается, но не отнимает руки, а когда я всё же приобнимаю за плечо и вновь укрываю своим плащом, не вырывается, осознавая свою беспомощность передо мной. Мой дом, если его можно так назвать, построен из блоков, которые составляют пирамиду, над верхушкой которой парят два камня в виде изогнутых капель, голубого и красного цвета, перемещаясь по кругу, словно рыбы. Сейчас омега может заметить, что атланты носят похожие камни, что и у него сейчас висит на шее. Лишь сейчас он начинает рассматривать атлантов, подмечая данную особенность. Его свободная рука тянется к голубому камню, и он сжимает его в своей руке. Ловлю его косой взгляд, что выискивает алый камень на мне. Он задерживает дыхание, но так и не находит того же, что и у остальных альф, а заметив, как я наблюдаю за ним, тут же опускает взгляд. — Ищешь мой? — Ничего не ответив, Тимиэль отворачивается, смотря на мою руку, лежащую на плече. — Он имеется, но в другом месте. Скоро сам увидишь. Тронный зал огромен по сравнению с тем, что привык видеть Тимиэль. Несмотря на блоки и то, что окна во всю стену на всех четырёх сторонах, в центре комнаты находится камень, озаряя белым светом всё вокруг. Диваны атлантов, обшитые тканью и набитые периной, всегда по-особому мягкие после жёсткой мебели каюты. Вся остальная мебель выполнена из того же белого камня, что сливается с полом и потолком. Мех чёрных львов-гигантов уже которое столетие пользуется популярностью среди атлантов, а потому его используют не только как часть одежды или аксессуар, но и в интерьере, прямо как в тронном зале. Мой камень находится во лбу, который подчёркивает корона. Слуги поспешно надевают её на своего господина, стоит мне с Тимиэлем ступить к центру зала. Яркие белые камни висят в воздухе острыми концами наверх, ничем не скреплённые между собой, а в самом центре, в коже, покоится рубин. Тимиэлю же подносят диадему из таких же белых, но круглых, камней, что светятся, словно маленькие звёзды. Не даю слугам надеть на него диадему, а делаю это сам под завистливые взгляды омег, которые мечтают заменить собою Тимиэля, особенно гаремные омеги. Сев на колено, целую руки своего первого младшего супруга. Данное действие — высший знак уважения старшего супруга к младшему, только Тимиэль об этом не знает и потому от такой близости готов упасть в обморок. Но у меня на него другие планы. Подхватив на свои руки, поднимаю его на единственный возвышенный участок зала. Тимиэль, конечно, и сам может подняться по ступенькам на подиум и взобраться на высокую софу-трон, украшенный красным бархатом и чёрным мехом. Но хочу сделать это сам. К тому же, так я могу лишний раз дотронуться до него. Да и пользуясь тем, что сегодня для нас подготовили одну широкую софу, притягиваю к себе почти супруга. Осталось совсем немного. Жрец сам подходит к нам во всей своей красе. Правда, спрятанной. Чёрная одежда скрывает всё тело. В детстве я даже как-то сравнил его с ходячей простынёй, нежели чем с атлантом. И даже интересно, с кем или чем сравнивает его Тимиэль, смотря почти пустыми глазами на незнакомца. Свою часть выполняю быстро: и головой киваю, и даю слова согласия. И потом вспоминаю, что Тимиэль не знает языка моего народа. Поворачиваю голову на него и понимаю, что он смотрит словно в пустоту, а не на всех вокруг. Ему даже неинтересно то, что происходит вокруг. — Просто кивни головой, когда произнесут твоё имя. Хоть я его и попросил, но Тимиэль ничего не делает, когда приходит его черёд. — Тимиэль? — и безымянный жрец тоже переспрашивает, явно неуютно себя чувствуя. Тимиэль кивает лишь после того, как я дотрагиваюсь до его плеча. Согласие дано, но атланты уже успели замолчать. Все наблюдают за нами, и особенно за Тимиэлем. Он один из немногих, кто молчит в такой момент, и такой жест можно понять лишь в одном смысле. Жрец спешит всё закончить и спешно удаляется. А слуги не знают, нужно ли подносить к нам стол. Повисшая тишина давит на меня, и я просто целую Тимиэля, закрепляя наши клятвы и согласие. Он не отвечает, лишь упирается руками после секундной заминки. Углубить поцелуй не успеваю, ведь Тимиэль кусает за только-только проникший в его рот язык. У нас, атлантов, он очень мягкий и чувствительный, а потому и начинает тут же кровоточить. Но я терплю, и в ответ кусаю его за верхнюю губу, так же до крови, практически жую, рыча. И Тимиэль первый прерывает, замерев на месте. Из зажмуренных глаз снова льются слёзы. Тоже прекращаю его кусать, и мальчишка тут же отворачивается. Гости снова удивлены и не спешат поднять бокалы с вином. Рукой делаю жест, чтобы принесли нам стол, и слуги приносят его, стараясь не поднимать своих голов. Только один из слуг, помладше, несёт в своих руках салфетки. Мой язык быстро заживает, крови почти нет, а вот губа Тимиэля продолжает кровоточит. Беру всю стопку и сразу же начинаю утирать кровь с его подбородка. Но мальчишка не даёт закончить, сам забирает пару салфеток и прижимает к губе. Диора не стоит в стороне и, получив моё согласие, подбегает к Тимиэлю. Косой взгляд опекунши не вызывает во мне ни капли стыда. — Останови его кровь. Ему ещё пировать сегодня. PovТимиэль С небольшим непониманием и растерянностью смотрю на всех, кто пришёл на пиршество. Их разговоры не понимаю, поэтому решаю отмалчиваться. Да и этот народ стал противным для меня ещё на Лиле, хотя навредил мне и лильцам лишь их господин и сотня воинов. А прокушенная губа и вовсе отбивает аппетит. Если снаружи уже всё покрылось коркой, то внутри до сих пор кровоточит. А Мирон не скупится на еду, накладывая все изыски кухни его народа. Но я лишь пробую, более не беря ни единого кусочка. Хотя блюдо, в котором белое нечто с рыбной начинкой и чем-то незнакомым, завёрнутое в водоросль, мне пришлось по вкусу. И всё же я стараюсь много не есть. Помимо боли в губе, желудок крутит, как будто там ураган в самом разгаре, а вся съеденная еда вот-вот попросится наружу. Ещё и затылок неприятно подмерзает. Жаль, что Мирон по-своему растолковывает моё состояние. Подозвав слугу, он что-то говорит ему, и спустя минуту нам приносят огромную чёрную меховую шкуру, смутно знакомую. Человек с ошейником, из одежды на котором один кусок ткани, обмотанный вокруг него, спешит отдать её Мирону, склонив голову и сев на одно колено. Мирон же, выхватив предложенное, накрывает ею мои подрагивающие плечи. Стараясь не смотреть на насильника, смотрю в зал, и зря. Атланты словно с завистью смотрят на меня, пока некоторые омеги начинают теребить своих альф. — Никто ещё не переплюнул меня. Радуйся, мой Вентус, у тебя целая шкура льва-гиганта, а не какой-то кусочек меха. — На это я даже взгляда не поднимаю, жалея невинного зверя. Одно дело, когда это делается ради выживания, но его убили ради красоты. — Мой Вентус, что не так? Ты и кусочка не съел. Он преувеличивает, я съел пару кусочков. Да и даже если бы хорошо ел, то всё равно не осилю десяток тарелок с различной едой. Особенно те, что наполнены по самые края. — Я не голоден, — говорю, как и советовала Диора, не смотря на него. Тяжело, но и правда проще. После моих слов Мирон недолго сидит тихо и снова подзывает слуг. В руках одного из них тяжёлый кувшин. Насильник показывает на мой пустой кубок, в котором до этого была вода, и парень тут же наполняет его пузырчатой жидкостью тёмного цвета. Недоверчиво смотрю на незнакомое пойло, не понимая, откуда идут пузыри. — Это газировка. Тебе налили безалкогольную, — тут же поясняет Мирон, а я всё равно не понимаю значения этих слов. — Я… я не… — Ни разу не встречал подобное, — заканчивает за меня насильник. — Знаю. Газировка — это сладкая вода с газами. Безалкогольную даём детям и беременным омегам. Всё равно не понимаю, что это такое, несмотря на пояснения. А вот второй намёк за день на возможную беременность… Меня пугает сама мысль о том, что мог понести, а потому гоню подобные мысли прочь. — У меня не было течки… Это невозможно… — И Мирону тоже не стоит об этом думать. — Перестраховаться не помешает. Не спорю с ним. Если в этой жиже будет яд, то даже буду рад отравиться. Протягиваю дрожащую руку к кубку, но Мирон выхватывает и сам подносит к моим губам. Противно, но думаю о том, что там яд, и делаю первые глотки. Во рту тут же всё взрывается, и я даже пугаюсь. Но эта жидкость — вкусная. PovМирон Почти весь вечер не спускаю глаз со своего омеги, тщетно пытаясь накормить, на что омеги Атлантиды возмущаются и опускаются до сплетен, называя моего первого младшего супруга, своего господина, неказистым, невоспитанным дикарём, который не проявляет должного уважения к своему старшему супругу. Если знатные омеги высказываются тихо и между собой, то гаремные омеги, которым я разрешил присутствовать за отдельным столом, дабы показать отличие Тимиэля от них, совершенно не стесняются в своих высказываниях. По крайней мере, один из них. Молодой парень, ровесник Тимиэля, всё пиршество бросает злобные взгляды и под конец уже не сдерживается. — Будь на его месте я, то ел бы с рук своего повелителя, не стесняясь никого из гостей. А этому всё на тарелку кладут, а он нос воротит. Могу сказать, что это моя вина, ведь именно я убил его дитя от моего отца, а после возводил чуть выше над другими гаремными омегами. Мне это было нужно, чтобы утихомирить других альф. Именно Эл указал на тех, кого можно отдать на растерзание воинам, чтобы задобрить последних. Он всё равно что главный там, в своём мини-мирке. Но у всего есть границы. — Эл, тебя могут услышать, — дёргает омега поумнее Эла. — Разве я сказал что-то не так? Господин выбрал себе не того в пару. Все это осознают, но боятся и слово против сказать! Кто-то должен открыть нашему господину глаза! — Если первый его выкрик можно было списать на эмоции, то теперь уже не могу так оправдать. Среди гостей вновь повисает молчание. Все обращают внимание на нас, своих господ, ожидая наших ответных действий. Я молча смиряю Эла взглядом и так же молча переворачиваю Тимиэля ко всем спиной. Свой рукав я просто закатываю до плеча, а после так же просто поднимаю волосы Тимиэля, оттянув ворот чёрной водолазки. Наши метки теперь у всех на виду, особенно у тех, кто сидит ближе к нам. Больше ни у кого нет вопросов по поводу правильности моего выбора. Все гости вздыхают с облегчением, и только один Эл шепчет слова проклятия в сторону судьбы и истинности. Но во всём этом есть и плюс. Теперь у меня есть повод удержать Тимиэля на своих коленях, стараясь приобнять и самому накормить. И у меня бы это получилось, если бы он не сопротивлялся и не отворачивался от меня, пряча слёзы в широких рукавах. Только роллами и сумел накормить, велев приготовить ещё немного. Ближе к ночи в зал вносят приготовленных людей, лильцев, если быть точнее. Думаю, это и становится большим удивлением для Тимиэля. Я так точно не предупредил его об этом и не думаю, что Диора тоже. — Это… Это ведь люди? — Его голос дрожит, но всё ещё мелодичен. — Это лильцы, — честно отвечаю я. Младший супруг наконец-то проявляет нежность ко мне, как кажется на первый взгляд. Он падает на мою руку, опустив голову вниз. Мертвецки-белое лицо пугает даже меня, многое повидавшего. Подрагивающие ресницы закрывают серые глаза, пока всё остальное крохотное тельце содрогается лёгкой судорогой. — Вентус? — Первым делом проверяю его пульс на шее. Под моим пальцем слишком быстро бьётся кровь. Диора долго не ждёт, тоже проверяет давление и рассматривает зрачок глаза. Прощупав виски, она что-то отсчитывает, а после поднимает глаза на меня. — Давление подскочило. Потеря сознания. Говорила же ему поесть и перестать морить себя голодом! А тут ещё и люди… — начинает она отчитывать мальчишку, но после взгляд её падает на стол. — Это ещё что? — Никого не стесняясь, она отпивает глоток. И лицо её краснеет от гнева. Вижу, что она хочет многое сказать, но общество гостей сдерживает поток её мыслей. — Газировка? Её нельзя на голодный желудок! — Он поел немного роллов, так что не надо наговаривать. Вечер окончательно ушёл коту под хвост. Теперь все знают, что мой молодой супруг морит себя голодом и выказывает неуважение к старшему супругу своим молчанием и холодностью. Но, как мне кажется, никто не удивлён, ведь если бы они пережили то, что переживает Тимиэль, поступили бы точно так же, но в итоге всё равно бы простили своего истинного, смирясь с судьбой, а потому сейчас для них поведение омеги — непростительный проступок, как и для меня. Таковы наши нравы. Альфа всегда прав, пока не находится альфа посильнее. Не позволяю слугам отнести Тимиэля в мои покои. Сам поднимаю его на руки и иду к двери. Мне не нужно даже спускаться с пьедестала, а за дверью скрывается небольшой коридор с тремя лифтами. Только на одном можно доехать до самого верха, так что сразу вхожу в него, пропуская Диору. Слуги остаются за дверьми. — С ним всё будет хорошо? — спрашиваю сразу же, как лифт трогается. — Настойка, ваша кровь, хороший сон и ласка, вот и всё лечение молодого господина на сегодняшнюю ночь. — Наверное, надо было вывести его из зала, пока наши людей бы кушали. — Я так понимаю, мне выбросить ваши порции? — Было бы прекрасно. Люблю, когда меня понимают без слов. Вот бы Тимиэль этому научился… Мы с Диорой быстро заканчиваем со всем, и она оставляет нас наедине. Сон Тимиэля неспокоен, и я снова не знаю, что нужно делать. Поэтому просто ложусь рядом и обнимаю крохотное тело. Мальчишка снова плачет и во сне просит что-то прекратить, молит остановиться. И мне кажется, что я даже знаю, какую именно ночь он видит сейчас под закрытыми веками. Во сне, наугад, он ищет, куда бы уткнуться, и я даю ему свою руку. Он снова крепко впивается зубами, как маленький зверёк. Редкие капли крови попадают в его рот, их он тут же проглатывает. Сейчас я уже не так уж и против, если у Тимиэля отрастёт небольшой хвостик, а на щёчках появится мягкая чешуя. PovТимиэль Кошмар тяжело уходит прочь. Чувствую чьи-то крепкие объятья, но понимаю, что это не Юн. Это не те руки, к которым я привык. Открыв глаза на небольшие щёлочки, вижу ненавистного супруга, что прижимает меня к себе. Не сразу узнаю его, ведь он полностью покрыт чешуёй. Но вот руки — человеческие, и одна из них искусана в кровь. Укусы слишком глубоки для человеческих зубов, и я отчего-то думаю, что он уже успел найти, с кем провести прошлую ночь, если не все следующие. Не расстраиваюсь, для меня так даже лучше. Пробую отвернуться и вылезти из-под руки, но сталкиваюсь с нечеловеческими изумрудными глазами. — Доброе утро, Вентус. Как себя чувствуешь? — Мирон весь светится, а я готов отвесить ему как минимум пощёчину. Молча отворачиваюсь, продолжая попытки выползти из-под придавившей к чужой груди руки. Но Мирон прижимает ещё крепче к себе, не давая и шанса на побег, пальцы больно сжимают мою кожу. Пробую отцепить от себя руку навязанного супруга, но ни на миллиметр не сдвигаю, лишь смешу атланта. — Вижу, что тебе лучше. Что хочешь на завтрак? — Я не голоден… Снова пользуюсь советом Диоры, но на этот раз прикрываю глаза. Длинные пальцы ведут по щеке, а после путаются в волосах. Мне неприятны его прикосновения, поэтому снова делаю попытку вырваться из пут, пинаясь. — Так не пойдёт. — Уж не знаю, куда я там ему попал, но Мирон разозлился. Усадив меня на подушку, прижимает за шею к спинке кровати. Не знаю, зачем конкретно: с целью усмирить или убить, пугая полностью обнажённого меня. Сам альфа тоже обнажён. Хочу узнать, где вся одежда, но рука на шее не даёт и слова вымолвить. — Ты, хочешь того или нет, мой первый младший супруг на законных основаниях. Ты понесёшь наших детей и не один раз. Ты будешь питаться столько раз в день, сколько я велю, и ровно столько, сколько наложу в тарелки. Ты будешь жить по законам и традициям моего народа. Сегодня же прикажу Леонию заняться твоим обучением. И ты уже сегодня встретишь меня, как полагается младшему супругу. Из последних сил сдерживаю слёзы, борясь с желанием расплакаться перед насильником. Выслушиваю его, жмуря глаза. Но зря. Перед глазами приготовленные лильцы, словно дичь какая-то. Во многих головах я даже узнал маминых подруг и их детей. — Посмотри на меня, — звучит тихий приказ. Но я не открываю глаза, лишь пробую привстать с подушки да отцепить чужую руку. За это он и сжимает пальцы крепче, лишая меня кислорода. — Посмотри. На. Меня! Не сразу, но открываю глаза, только вот на него так и не смотрю. Смотрю куда угодно, но не на насильника. И рука потихоньку разжимается. Невольно делаю рваные глотки воздуха, наполняя ими свои лёгкие. И я уже было подумал, что всё, ему этого достаточно, но нет. Приподняв лицо, больно сжимая челюсть, он насильно заставляет смотреть на него. И Мирон смотрит так, как будто ждёт от меня иного поведения. Только вот я так не могу. — Я не прошу любить меня. Простого уважения будет более чем достаточно. — Чувствую себя словно на торгах. Только вот продают мою задницу. — Не за что тебя уважать. — Думаю, что за такую дерзость меня точно убьют, а потому и жду столь желанное забвение. Притянув к себе, он целует меня в лоб. Губы мягко прикасаются к коже, пока рука крепко сжимает челюсть. Моё тело тут же холодеет от этого жеста со стороны насильника. Не понимаю, чего он хочет этим добиться. Совсем не понимаю. Набравшиеся капли слёз падают, оставляя мокрые дорожки на щеках. Длинные пальцы тут же утирают влагу, мягко обхватывая моё лицо. Нежность со стороны альфы непривычна и пугает сильнее, чем жестокость. — …ненавижу… — Не вижу ни одной причины, чтобы повестись на хоть одну его уловку. — Люблю тебя, — признание звучит словно гром среди ясного неба, ещё и не к месту. Что же это за вид издевательства такой? Мирон принимается слизывать новые слёзы, не обращая внимания на мои кулаки и отталкивания, все мои попытки тщетны. Человеческое тело не идёт ни в какое сравнение с телом атланта, что почти вполовину выше и в несколько раз сильнее. Кисти моих рук легко помещаются в руке атланта и тут же укладываются на широкую грудь. Мирон сам ведёт мои руки к правой груди, и я тут же чувствую чужое быстрое сердцебиение. — Моё сердце бьётся так сильно только с тобой и только для тебя. Запомни это, мой Вентус. Не понимаю, к чему такое признание. Мне оно не нужно. И не думаю, что оно нужно ему. Или он думает, что я перестану негодовать, услышав подобное в свой адрес? Да никогда! — Если бы это действительно было так, то… Я бы сейчас был со своим любимым, носил первенца от него… — Последние слова были не лишними для меня, но видимо, лишними для Мирона. Его пальцы снова на моей шее, сжимают своей хваткой, благо, что не душат. — Только от меня. Ни от кого больше, — шепчет мне прямо в лицо, сильнее сдавив шею. И пока я задыхаюсь, он нюхает меня. Не знаю, что он хочет унюхать, но я царапаюсь и пинаюсь. Воздуха крайне мало, я уже и сам не понимаю, что хриплю, выдавливая остатки. Перед глазами почти темнеет, когда руки разжимают мою шею. От свежего кислорода аж голова кружится, пока я откашливаю пустоту из лёгких. На постель не падаю лишь благодаря лапам насильника, что прижимают мои плечи к спинке кровати. — Ты должен привыкнуть ко мне. И уважать. — Не за что уважать таких убийц и насильников, как ты! — Не знаю, откуда во мне столько храбрости. Наверное, всё же жду, когда он меня придушит, хоть и понимаю, снова буду царапать и пинать. Хвосты атланта появляются слишком резко, грозясь растерзать всё, до чего успеют коснуться. Словно путы, они обматывают мои конечности, разводя согнутые ноги в разные стороны, а руки поднимают наверх. Только лапы всё так же держат за шею, пока сам насильник спускается с поцелуями вниз, задерживается на сосках. Одна рука всё же опускается ниже. Ведя дорожку из едва заметных прикосновений, он опускается до моего члена. Чужая рука мягко сжимает и мнёт, но я никак не отвечаю. Но начинаю сопротивляться, понимая, чем всё может закончится. — Я могу показать за что. Ты сразу же забудешь нашу первую ночь и будешь просить ещё, мой Вентус. — Теперь я отчётливо понимаю, что не вытерплю такого отношения к себе. Я не хочу такого. Я не хочу чувствовать свою метку каждый раз, когда он недоволен мною. — Смерть… не прощу… — Специально вывожу его из себя, чтобы придушил. Я чётко решаю для самого себя, что теперь не буду сопротивляться, позволю придушить. А после пусть делает с моим мёртвым телом всё, что хочет. — Твой рот может делать вещи куда приятнее. Несмотря на мою надежду, вторая рука лишь запрокидывает мою голову, больно дёрнув за волосы на затылке. Один из хвостов проникает в раскрытый от неожиданной боли рот, погружаясь вглубь. Задыхаюсь, тело бьётся в конвульсиях, насколько это возможно в моей ситуации, но я терплю, лишь хватаюсь за его хвосты. Кислород не проникает, даже если дышу носом, а рвотный позыв застревает где-то внутри, ведь толщина хвоста не позволяет ничему выйти наружу. Мне даже кажется, что я задыхаюсь ещё и от этого. Потемнение в глазах приходит быстро и единственное, чем я недоволен, так это прикосновениям насильника. Не хочу, чтобы это было последним, что я почувствую перед смертью. Но всё равно не сопротивляюсь. Темнота всё ближе, и скоро всё закончится. Под такими мыслями даже успеваю расслабиться, полностью погрузившись в темноту. В ней спокойно и мягко. Тут только я один. Нет никаких неприятных прикосновений, нет боли, нет насилия. Я словно мирно лежу в море, покоясь на волнах, что несут меня прочь, подальше от всех проблем. — Вентус? — тревожит мой слух знакомый голос. В теле ощущаю, будто что-то вырывают из моего горла, а на грудь начинают ритмично надавливать. Губы тут же обжигает чьё-то дыхание, а лёгкие наполняются кислородом. Свет резко проникает в мои глаза, а за ним и лицо Мирона. Я уже лежу на постели, среди разбросанных подушек. Второй раз тяжелее отхожу от удушья. Хрипло кашляю, хватаясь за свою грудь и шею. Тело вновь бьётся в коротких конвульсиях, пока спина то раскрывается, то сгибается. А Мирон… Он испуганно смотрит на меня… Ему… жаль меня? Не верю! — Хватит… Пожалуйста… Просто убей уже… — Не выдерживаю, сам прошу о смерти. Не хочу жить с ним так и дальше… Но Мирон не выполняет мою просьбу. Прижимает к себе несопротивляющегося меня, попутно поглаживая по голове. И я на разрыв начинаю рыдать, крича на всю белую комнату. Кулаками больше не бью, не царапаю. Сейчас я чувствую себя маленьким перепуганным ребёнком на руках большого взрослого. От своих слёз или из-за удушья начинаю снова кашлять, глотая собственные слюни. — Всё хорошо. Дыши глубже. Сегодня не трону как омегу. Я ведь обещал, помнишь? Я терпеливо дождусь твоей течки. А сейчас… Сейчас ты можешь лишь привыкнуть ко мне. Ничего не отвечаю, продолжаю плакать в хватке того, кого ненавижу больше всего на свете, терпя объятья и попытки успокоить. PovМирон Тимиэль так и не смог привыкнуть к своему новому положению подле меня. Хоть и сделал его первым младшим правителем, но на него смотрят как на ночного мальчика, хотя у нас не было секса, кроме той единственной ночи. Конечно же, я не железный, и ухожу спускать нервы к гаремным омежкам. Эл всегда рад мне, а потому и терпит больше всех, ведь я не жалею. И чтобы на Тимиэля никто не накинулся днём, постоянно нахожусь рядом с мальчишкой, не давая ему и минуты покоя, хотя могу спокойно поручить его охрану страже. Вот и сейчас. Тимиэль вышел к саду буквально не так давно, но не успевает он зайти внутрь, как чувствует мой взгляд на себе. Он находится в шаговой доступности от пирамиды, так что быстро догоняю своего супруга. Прихрамывая, Тимиэль всё же заходит внутрь сада, прячась за массивными деревьями. В сад Тимиэль уходит не просто так. Цветочный запах его успокаивает, особенно от цветов яблонь и сиринги, привезённых с Лиля. Так он забывается от всех навалившихся трудностей. Первый осенний месяц оказался жарким, потому Тимиэль и ходит в одной лишь короткой белой тунике, без рукавов, с разрезами от завышенного чёрного пояса, что затянулся чуть ниже груди, и в чёрных коротких шортах. Одежда непривычна для чужеземца, но омега вынужден носить её. Единственное, от чего он ещё не отказался, так это от ходьбы босиком. Но у нас так ходит почти каждый, пока погода позволяет, так что проблем не вижу. — Вентус, — пробую позвать его, но мой голос напрягает Тимиэля, и омега спешит спрятаться среди кустов. Он надеется, что цветочный аромат спрячет его, а объёмная листва, которая не спешит опасть, скроет от ненавистных глаз. Но я всё равно чую его. Стараясь не шуметь, Тимиэль неумело прячется в зелени и к моему приходу даже задерживает дыхание и прикрывает рот ладонью, чтобы ненароком не выдать себя. Желая всё же понаблюдать за своим любимым, делаю вид, что не заметил и прохожу дальше. Сам же за поворотом маскируюсь под внешнюю среду. Омега не сможет меня увидеть, зато я вдоволь понаблюдаю за ним, узнаю его повадки, что нравится, а что нет. Ожидаемо, Тимиэль, более не слыша моих шагов, решает выйти из своего укрытия. Омега чуть смелеет, но сохраняет самообладание. Стараясь как можно тише шагать по тропинкам, Тимиэль выходит к деревянной беседке, рядом с которой умиротворённо журчит ручей, вливаясь в небольшое озеро. Уверен, омега и не думал, что тут, в каменной белой Атлантиде, может быть подобный уголок природы. А ведь таких мест тут много. Взять хотя бы острова Медиуса. Столько километров отдано под естественную природу, что можно спокойно уместить три Лиля, и ещё место останется. Сев на край небольшого мостика, омега опускает ноги в прохладную воду. Озеро настолько чистое, что Тимиэль может спокойно увидеть не только свои пальчики, но и камешки, которые находятся на немыслимой глубине, а также цветных рыбок, которые живут тут размеренной жизнью. Ветер удачно дует от Тимиэля в мою сторону, и я подхожу чуть ближе. Присев не так далеко от него, вдыхаю яблочный запах, думая о том, что пора бы обновить. Только вот течка всё никак не приходит. Если бы не моё обещание, то уже сейчас бы схватил его за волосы, растрепал одежду да впился в небольшой ротик поцелуем. Но я обещал. И должен сдержать своё слово. Пока я усаживался, озёрная рябь успела намочить и коленки омеги, задевая белую атласную ткань. Чуть дрогнув, Тимиэль ёжится, но не вытаскивает ноги из воды. Наоборот, ему захотелось окунуться с головой, чтобы хоть немного остудиться. Но помня, что его личный надзиратель где-то рядом, он не делает этого. Лишь умывает лицо, брызнув на себя немного воды ладошками. Залюбовавшись изогнутой спиной, не замечаю, как Тимиэль медленно поворачивает голову назад. Он вглядывается, ища того, кто может нарушить его покой. И находит. Мимо нас проходит Диора, ища кого-то, но, увидев мою тень, она проходит дальше, желая Тимиэлю хорошего дня. Спокойно поворачиваю голову обратно к Тимиэлю и встречаюсь с его испуганным взглядом. Диора оказалась не единственной, кто увидел мою тень. Мне следовало сесть в тень от деревьев, чтобы остаться незаметным для всех. Но, сев рядом, с потрохами выдаю себя. Зацепившись взглядом за тень, которой не должно быть на освещённой солнцем небольшой полянке, он вытаскивает ноги из воды, приготовившись бежать. Скованный страхом, Тимиэль не может всё нормально обдумать, да и путь отступления перекрыт мной. Понимаю, что прятаться дальше — бесполезно, а потому решаю снова стать видимым. Страх Тимиэля увеличивается прямо пропорционально исчезновению маскировки. На мне одна лишь облегающая майка с короткими лосинами, да красная юбка с белой внутренней вставкой. Не такой уж и голый, чтобы смутить его или напугать. Ещё и в человеческом обличии. Но он пугается. — Только не пугайся. Я просто… хотел побыть рядом… — Сам не понимаю, почему подбираю именно эти слова. Просто хочу вдыхать наш запах. Эгоистично? Возможно. Резко встав, Тимиэль хочет улизнуть мимо меня, совершенно забыв про ловкие хвосты. Не хочу напугать его, когда выпускаю три хвоста, но именно это и делаю. Сделанные два шага вперёд перечёркнуты тремя назад. — Знаешь, мы можем пообедать тут. Нам нужно лишь отдать приказ слугам, и они всё принесут сюда. Беседка для этого подойдёт как ничто лучше. — Делаю, как советовала Диора. Пытаюсь настроить контакт. Но Тимиэль, наконец поняв, что путь отступления у него один, ринулся в воду. К его сожалению, он не успел. Аккуратно обхватываю тонкую талию, перенося подальше от воды. Вырываясь, омега хочет упасть куда угодно, но только не ко мне прямо в руки. Подхватив младшего супруга, легко удерживаю его. Он как ребёнок, а не взрослый, так что мне не составляет труда держать его, унося к беседке. — Вентус, что не так? Не хочешь обедать тут? — Но Тимиэль ничего не отвечает. Обмякнув в хвостах, он замирает. Но только я всё равно отлично всё понимаю. Усаживаю своего молодого супруга на скамью, что стоит в беседке, а сам сажусь перед ним на колени. Голову же роняю на его колени, отмечая, что в районе его бёдер ещё остался наш смешанный запах. Его и вдыхаю, пока Тимиэль дрожит всем телом, стараясь уйти от моих рук, которые я запустил под чёрную ткань его шортиков. Член всё такой же мягкий, а анус — сухой, хотя спустя столько времени должно было набраться желания. У всех омег набирается желания, когда у них долго нет секса. А тут… Я в замешательстве. — Ты привыкнешь. Обязательно ко мне привыкнешь, — шепчу, вытаскивая пальцы из его шорт, перемещая их на его бедро и талию. И мы продолжаем вот так сидеть под тихий плач моего младшего супруга. Я даже не против того, что он упирается руками в мою голову, пытаясь оттолкнуть. Всё равно, пока я вдыхаю этот запах.