PovТимиэль
В очередной раз прячусь от Мирона, виляя по коридорам пирамиды. Знаю, он идёт где-то рядом, и чем он ближе, тем сильнее ноет метка. Это и подстёгивает бежать быстрее. И бегу так, пока не сталкиваюсь с Диорой. Я и не заметил, когда успел добежать до её покоев, совмещённых с небольшой рабочей комнатой.
— Разве мы не договорились встретиться после обеда?
— Лучше сейчас. Прошу! — цепляюсь за неё, словно она и правда может спасти меня.
— Это будет последний раз. — Уже пятый раз это слышу, и снова она помогает мне.
— Да, конечно.
Успеваю зайти в её рабочую комнату как раз в тот момент, когда Мирон выходит из-за угла коридора. Слышу его шаги, что быстро преодолевают расстояние до нас. Хоть и стою к нему спиной, всё равно чувствую его прожигающий взгляд. Особенно в районе метки. Диора тоже замечает приближающегося Мирона.
— Господину Тимиэлю стало хуже, и он попросил осмотреть его раньше времени. Вы ведь не против? — тут же оправдывает меня Диора, смотря прямо в глаза монстра.
— Насколько? — строго спрашивает Мирон, продолжая смотреть в мою спину.
— Это и предстоит узнать. — И сделав короткий поклон, она проводит меня дальше в комнату. — С вашего позволения.
Закрыв дверь чуть ли не перед носом Мирона, Диора идёт ко мне. Она недовольна, но мне ничего не высказывает, только прожигает взглядом. Лишь когда усаживает меня в мягкое кресло, она собирается с мыслями перед тем, как включить режим строгой маменьки.
— Что на этот раз?
— У меня скоро течка, — отвечаю после секундной паузы, не зная, как спросить у неё про снадобья, перебивающие течку. Но я не знаю, как это называется тут, в Атлантиде.
— И что в этом такого? — спрашивает Диора так, как будто в этом нет ничего такого. Возможно, в течке и не было бы ничего такого, если бы не одна проблема. Мирон.
— Не понимаете? Я не хочу быть с ним! Не хочу рожать таких же, как… — Кое как сдерживаюсь, чтобы не заорать. Мирон не должен знать о том, что я могу говорить. Вообще никто не должен знать, что я разговариваю с кем-то, кроме Диоры. Всем остальным это ни к чему. — Можете дать мне то, что её перекроет?
— Лишь единожды. Если будешь каждый раз пить подавители, то Мирон что-нибудь заподозрит. Возможно, не в первый год, но точно догадается. Не думаю, что тебе захочется повторения той ночи.
Её угроза действует, но я не знаю, что мне делать: ни сейчас, ни потом. Я не знаю, куда бежать от него. Я не знаю, как реагировать на то, что он прижимает меня к себе каждую ночь. Мне надоело отсыпаться в саду, надоело прятаться каждый день, надоело есть то, что не привык. Не считая суши. Они мне понравились. Особенно с тем, что они зовут морковью и маринованным редисом. Но я спокойно бы прожил без этого. Как и без удобств в плане гигиены.
— Я и обычной не хочу.
— Тогда подготовься к этому как можно скорее, — весь её совет.
— Почему я вообще должен это делать? — Я правда не понимаю, почему я должен уступать. Не я начал весь этот цирк.
— Потому что ты его омега, первый, и пока единственный, младший супруг, — спокойно говорит Диора. — И народ ждёт зачатия в первый год вашей супружеской жизни.
— Мне плевать на их мнение и ожидания.
— Тебе не стоит игнорировать их желания.
— Они мне чужие.
Я, как и она, стою на своём. И Диора тяжко вздыхает. Пока она ищет что-то, то о чём-то задумывается. Брови нахмурены, а правая нога так и стучит по полу, хотя остальное тело не двигается. И вот, она разворачивается ко мне, держа непонятный бутыль с полупрозрачной жидкостью.
— Давай договоримся так. Я выдам тебе имена убийц вашего отца и братьев, а после того, как детский плод начнёт хорошо развиваться — расскажу, что ты можешь сделать с ними по законам Атлантиды. Как тебе такой расклад?
— Что?
— Хочешь ведь отомстить за свою семью. И нет, я не спрашиваю об этом. Мы оба прекрасно знаем об этом.
Каждое движение Диоры — лёгкий взмах. А ведь на вид бутыль выглядит достаточно тяжёлым. Стакан такой же прозрачный, словно стеклянный. Смотрю, как медленно он наполняется, размышляя над словами Диоры.
— Разве это был не он? — Мне казалось, что это сделал лишь Мирон. Не знаю почему, но в смерти своих родных я виню, как главного зачинщика и убийцу, только одного Мирона.
— Их трое, — она спокойно констатирует факт, протягивая стакан с настойкой. — Вот, выпей. Но больше не дам. Можешь сам выбрать, как провести свои течки: прячась от Мирона, после терпеть его гнев или сразу сдаться Мирону на милость, рассчитывая на его благосклонность.
— Правда расскажете? — А я уже думаю не о том, что Мирон может снова изнасиловать, а о том, что могу отомстить.
— Как только проявится положительный результат.
— И Мирона смогу наказать?
— Хоть и не в той мере, в какой тебе хочется.
— Но ему будет больно?
— Достаточно, чтобы понять твои чувства.
После этих слов я серьёзно задумываюсь о том, чтобы и правда залететь от Мирона, чтобы наказать его. А дети… После подумаю, что с ними делать. Может, и рожу, может, избавлюсь. Или и вовсе рожу альфу, чтобы тот убил Мирона, когда повзрослеет. Вариантов множество, нужно лишь всё обдумать и принять решение.
— Я подумаю…
— А сейчас мне надо и правда осмотреть тебя. Ты уже знаешь, куда укладываться.
Молча укладываюсь на уже привычную койку, прекрасно зная, что за осмотр меня ждёт.
PovМирон
— Результат как и в прошлый раз: Тимиэль не носит ребёнка от вас после той ночи, даже человеческого. А вот разрывы до сих пор дают знать о себе, — спокойно сообщает Диора, пока Тимиэль жмётся за её спиной. Но это не так сильно огорчает, как новость о так и не заживших повреждениях. Из-за этого течка может прийти намного позже, и точную дату никто не рискнёт озвучить. Даже всезнающая Диора. — Советую пока воздержаться от сексуального контакта.
— Ничего не поделать, — стараюсь говорить как можно спокойнее, притягивая Тимиэля к себе за руку. — Я потерплю до зимы.
Обняв смирившегося младшего супруга, пробую поцеловать Тимиэля в макушку. Знаю, что омега терпит, но всё равно продолжаю прикасаться к нему. Уверенный в том, что истинному нужно просто привыкнуть и принять реальность, я терпеливо жду. Наши жизни уже связаны, осталось лишь дождаться немножечко тепла.
Не отпуская, поднимаю Тимиэля на руки, ведь его хромота ещё не прошла, и в этом есть моя вина. Точнее, это полностью из-за меня. Именно поэтому и несу в нашу спальню, чтобы меньше тревожить его раны. Хочу попросить у него прощения, хотя бы за удушье, но никак не могу подобрать нужных слов. Вместо них преподношу новые украшения, разные наряды, чтобы он мог хоть каждый день носить что-то новое, не повторяясь в чём-либо. Но Тимиэль как нарядится во что-то одно, так и ходит, не переодеваясь. Украшения и вовсе игнорируются, пока Диора не попросит нарядиться по какому-либо поводу.
Всю дорогу до спальни прижимаю мальчишку к себе, а он и не сопротивляется. Впервые. Даже интересно становится: это Диора ему что-то нашептала или его смирение перешло на новый уровень? Или он расслабился из-за того, что я не трогаю его как омегу. Тоже возможно, как вариант.
Аккуратно укладываю его на постель, нависая сверху. Рискую поцеловать его и удивляюсь тому, что Тимиэль совсем не двигается. Только голову отворачивает да глаза зажмуривает. Пробую поцеловать его в лоб и щёки и, вновь не встретив сопротивления, смелею. Сам развожу его губы, сам провожу языком по его губам, но не захожу дальше стиснутых зубов. Не замечаю, когда успел схватить его лицо и шею, когда успел сжать пальцы. Не душу, уже хорошо.
— Сегодня хорошая погода. Можем пройтись вместе по саду чуть позже, пока всё не завалило снегом.
Но омега всё ещё держит молчание и отрешённое лицо. Сжав края рукавов, смотрит куда угодно, но не на меня. Но не сопротивляется. Просто лежит. И я укладываюсь рядом. Просто прижимаю его к себе. Укладываю на собственную грудь, словно омега своего новорождённого ребёнка. Хвосты не дают омеге сползти вниз, как и мои руки.
— Ты так ничего и не надел из повседневных украшений? Тебе не нравятся мотивы Атлантиды?
Пробую сплести наши пальцы, и Тимиэль, немного испугавшись, всё же сплетает в ответ. Всё же занятия с Леонием не проходят даром. Теперь омежка знает хоть какие-то рамки приличия по отношению ко мне, к старшему супругу. Правда, и у молчания есть своя трактовка. Молчанием омега показывает не только покорность, но и недовольство.
— Прошу, поговори со мной.
И я правда хочу простой беседы с ним. Спустить могу и в гаремных омег, а вот от Тимиэля я хочу простого общения. Хотя бы начать с этого. А к другому можем дойти потихоньку. Вместе. Пока я вдыхаю с его волос наш смешанный запах, пока в его животе теплится наш ребёнок. Впрочем… Это глупо… Как он там окажется, если я накачиваю спермой не его, а кого-то ещё? Никак.
— Можешь накричать. Или побить. Я ничего не сделаю в ответ. Только поговори со мной.
Отвернувшись к панорамному окну, Тимиэль лишь тяжко вздыхает. А я продолжаю невинные, почти родительские ласки.
PovТимиэль
— На Лиле ведь нет такого снега? — спрашивает одна из служанок, приставленная ко мне Диорой.
Девушка налысо побрита, из одежды не только кусок ткани, как у многих слуг, но и также имеется нижнее бельё в виде чёрных приталенных трусов и грудной повязки. И с ней приятно общаться, в отличие от всех остальных. Единственное, что меня напрягает в ней, так это отсутствие имени. Либо просто я не привык к безымянным людям. На Лиле у каждого было имя, даже у выкидышей и рано умерших детей.
— В это время там грязь и слякоть, а снег достаточно редкое явление, — отвечаю ей, думая, что же из украшений будет к месту. Я совсем не привык к такому огромному выбору.
— Думаю, что гранатовый набор будет вам к лицу и уместным к серебристому наряду, — предлагает девушка, тут же склоняя голову. — Простите.
— За что? Ты мне помогла. Я должен сказать спасибо. — Выбираю тот набор, о котором она говорила, но из него беру только толстый браслет с мелкими камнями и тоненькую золотую цепочку.
Не скажу, что идеально, но зато больше не нужно думать о том, что мне подобрать к белому платью с серебряным отливом, подпоясанному золотым широким поясом в несколько раз. Из-за нависшей свободными слоями ткани за пределами туго завязанного пояса моя талия кажется тоньше, а грудь и бёдра — больше.
— Вы слишком добры ко мне.
Хочу снова прочитать ей лекцию о том, что моё отношение к ней — это нормально, но Мирон заходит в спальню. На его теле видна кровь, а по его довольному взгляду могу сказать со стопроцентной уверенностью — охота удалась. Осталось узнать на торжестве, что за дичь умертвили к праздничному столу.
— Так и знал, что серебряная ткань тебе к лицу. — Ничего не отвечаю на комплимент в мой адрес, и Мирон просто проходит в купальню, которую он зовёт «ванной».
— Ты свободна, — говорю, как только улавливаю звуки льющейся воды.
— Рада служить, — произносит девушка, всё ещё находясь в поклоне. С опущенной головой она и уходит.
Всё, что мне остаётся, так это дождаться Мирона и позволить сопроводить себя к праздничному столу. Всё, на что я надеюсь, так это на отсутствие приготовленных людей на подносах.
Зима в Атланте сильно отличается от зимы на Лиле. Снег морозными хлопьями ложится на белый камень, делая пейзаж мягче, тогда как на деревьях он выглядит как сладкая вата, ещё одна традиционная сладость Атлантиды. Оставляя после себя не только кровавый след, но и несколько волосинок, бегу к саду. Руками хватаю зимнюю накидку, но она всё равно спадает с моих плеч, оставаясь где-то позади. Порванный наряд более ничем не скрыт, а с ним и синяки с кровоподтёками, расположенные по всему телу.
Это не первый раз, когда я разозлил его. Но впервые с лета до такой степени. А ведь я просто хотел ответить на комплимент полукровки, одного из придворных альф, совсем забыв про присутствие Мирона рядом со мной. Я даже не обратил внимание на внешность мертвеца, только и углядел его узко приталенный пиджак желтоватого цвета. Полуслог — и голова незнакомца отлетела куда-то в сторону, окропляя всё вокруг в непонятной крови: то ли голубого, то ли красного цвета. Не успел отскочить со стула в сторону, и вот теперь эта самая кровь замерзает, сковывая мои движения. Но я всё равно бегу, хоть ноги и знатно замёрзли. Пальцы уже не чувствую, а пятки горят. Но всё равно не останавливаюсь.
Впрочем, болит и голова. Выдранные волосы до сих пор выпадают, а насильно отрезанные остались где-то там, позади. Да и один из ударов был хорошо поставлен, на левом виске только-только засохла кровь. Стоит мне упасть в сугроб, тут же намокаю вместе со всей оставшейся одеждой. Поднимаясь, зачем-то оборачиваюсь назад. И не зря, ведь насильника уже никто не сдерживает, он несётся прямо ко мне. Кроме него замечаю и остатки от украшений, по бусинкам оставляющие след ко мне, такой же алый, как моя кровь. Спина снова ноет от прилипшей к ранам разорванной ткани, и я готов согнуться в три погибели.
— И куда ты рванул в такой мороз, дурень? — отчётливо слышу голос изверга, хотя он ещё далеко.
В сад вбегаю, хромая, надеясь найти укромное место среди сугробов. И я даже знаю одно такое. Ветки кустов укроют меня. Да и я могу засыпаться снегом. Может, помру наконец. Такая смерть, конечно, так себе, но тоже пойдёт.
К огромному сожалению, Мирон всё же догоняет меня. А ведь долгожданные кусты были так близко. Но хвосты обкручиваются вокруг, останавливая на месте. Мгновение — и они уже утягивают обратно.
— Стоять!
Красный хвост сильнее обвивает поперёк талии, поднимая над снегом. Другие хвосты выстраивают что-то вроде кокона, укладывая меня в горизонтальном положении. Недолго сопротивляюсь, укладываюсь лицом вниз, ведь лечь на спину будет безумно больно. На морозе не так сильно чувствовалась боль, но не теперь, когда хвосты согревают моё окоченевшее тело. Сейчас я чувствую каждую кровавую полосу, оставленную тем или иным хвостом монстра.
— Снова вы за своё! — словно сквозь некую пелену слышится голос Диоры. — Своего супруга не жалеете, так ещё и подданных губите!
— Он говорил с ним! — голос Мирона звучит ближе, чем голос женщины. — А мне и слова с того дня не сказал! Он мог бы уже привыкнуть к своему положению. И ко мне! Для альфы моего возраста ненормально воздерживаться так долго. — А последнее он говорит так, как будто не ходит к гаремным омегам, пока я сплю. Эгоист.
— Вы убили дорогих ему людей, изнасиловали, избиваете, убиваете при нём же других. Неудивительно, что он просит отдельную от вас комнату.
— Направь свою энергию в нужное русло.
Диора не стала спорить напрямую, ворча весь путь до комнаты. Ей всё равно, лишь бы побыстрее осмотреть мои раны. Впрочем, сейчас, пойманный в ловушку, тоже хочу оказаться на койке женщины, чтобы та уже избавила меня от боли.
Путь до спальни долог для меня. Мне кажется, что проходит целая вечность. Даже возмущённо мычу, когда тёплые хвосты опускают на холодную постель. И в одеяло никто не даёт укутаться. Ещё и раздевают. Руки маленькие, а потому недолго сопротивляюсь. Только вот тело не прекращает дрожать, а зубы — стучать.
— Тимиэль и так был не особо разговорчив, а теперь и вовсе может замкнуться в себе. Разве вы хотели супруга-затворника? А его волосы? Что это за безобразие? Изуродовали мальчика. Спасибо хоть лицо не тронули!
— Не ворчи и скажи, что я могу сделать.
— Вы сделали всё, что могли.
Голоса этих двоих смутно звучат рядом. Я не вслушиваюсь. Даже не замечаю, когда Леоний заходит в комнату, неся в руках ёмкость с кипятком и полотенцами. Зачем — не совсем понятно. И зачем ими обтирать мои стопы — не знаю. Вода тут же начинает обжигать кожу ног. Комнату постепенно наполняет запах трав, от которого Мирон воротит нос, и он выбегает из спальни.
PovМирон
— Что ты сказала?
Меня не было каких-то два часа, а мой младший супруг успел за это время не только нормально прийти в себя, но и отказаться от супружеского камня, что всё это время висел на его шее. Ещё и заперся в своих новых покоях. Обеспокоенная Диора стоит передо мной, держа в руках брачный амулет младшего супруга.
— Он одичал, Мирон. Даже нас выгнал из комнаты.
— И как это понимать?
— Как хотите, но пока не остынете, к мальчику не подходите.
Выхватив из рук голубой камень, сразу же направляюсь в покои своего супруга. Но, выбив дверь в комнату, замираю, забыв все слова, которые хотел высказать непокорному омеге буквально секунду назад.
Комната успела пропахнуть яблоками и свежим снегом. Тимиэль сидит у разбитого окна, держа небольшой и благо единственный осколок в опасной близости от вен. Ножки сломанного стула покоятся рядом. Сквозь свисающую ткань вижу перебинтованную спину. Хоть повязка и свежая, но на ней уже проступают крохотные кровавые пятна ровно по линиям ран. Тимиэль медленно поворачивает голову на меня, пока я рассматриваю его. И лишь сейчас я понимаю смысл слов Диоры. Мальчонка и правда стал настоящим дикарёнком. Серые глаза бегают, хоть и смотрят в одну точку. До этого он был расслаблен, но увидев меня, Тимиэль весь напрягается, а осколок приближается к коже.
— Осколки опасны. Можешь пораниться. — Честно, стараюсь говорить как можно мягче, понемногу подходя ближе к супругу.
— По-твоему, лучше острые хвосты? — А вот Тимиэль отвечает язвительно, хоть тело и дрожит от страха. Но в тоже время я улавливаю и отрешённость. Последний раз я слышал подобное из уст детей войны, что потеряли своих родных и уже смирились с этим.
— Лучше милый супруг в постели.
— Ты не того взял, если хотел этого. — Тимиэль прячет руки за собой, и теперь я не вижу, в каком состоянии осколок: всё ещё в его руке или уже вонзился под кожу.
И я ничего не делаю, пока не улавливаю в воздухе яркий запах крови Тимиэля и спелых яблок, как если бы у омеги началась течка. Из-за незнания, от осколка это или так кровоточат раны на его спине, решаю подойти поближе уже не так медленно, ведь если он всё же порезал вены, то нужно будет отправиться к Диоре как можно скорее.
— Ты знаешь, насколько я ревнив.
— Я не просил этого… Не просил… — шепчет Тимиэль, сгибаясь пополам.
Подойдя ближе, замечаю, что пол и свободные штаны омеги слегка намокли. И жидкость идёт явно из ануса, разнося по комнате яблочный аромат. Невольно расцветая в улыбке, предчувствуя долгожданную ночь, тихо дохожу до супруга, пока он не видит.
— Тише. Это всё стресс. И течка.
Достигнув его, присаживаюсь рядом. Нас разделяют какие-то сантиметры, но я боюсь прикоснуться к столь хрупкому телу. Тимиэль же, услышав мой голос так близко, дёргается в сторону, а чистый, не испачканный кровью осколок, подставляет к шее, чуть надавив на собственную кожу. Омега медленно встаёт с насиженного места, чтобы подойти спиной к разбитому окну.
— Раз я так "дорог", то выйди из моих покоев. — Не могу исполнить его просьбу, а потому и не отступаю.
— Простудишься с таким окном.
— Мне всё равно.
Не стоит ему так относиться к себе. Как минимум, не при мне. Выломав руки хвостами, заставляю супруга выронить осколок. Притянув к себе не сопротивляющееся тело, спешу осмотреть на наличие новых ран, присев перед ним на колени. Но ледяные руки Тимиэля не окрашены кровью. Только замазанные старые ранки. Новых не вижу.
— Только твои.
— Что? — Не понимаю смысла его слов. Он хотел сказать о ранах или о своей принадлежности?
— Раны и побои. На мне только твои. — К счастью или к сожалению, он говорит о старых ранах.
На кончиках пальцев остаётся холод, несмотря на то, что я согреваю Тимиэля. Мой омега всё равно мёрзнет. Взяв тонкие и бледные кисти рук Тимиэля, прижимаюсь к ним лбом, а после целую, не пропуская ни миллиметра кожи. Запах яблок уже забился в мой нос, но я всё равно хочу вдыхать его снова и снова.
— Вентус, что же ты со мною делаешь? Я совсем из-за тебя голову теряю.
Омега молча вытягивает свои руки из моих, отходя на пару шагов в сторону. Он знает, что я не просто так ласкаюсь с покорностью, ожидая, когда смогу снова вцепиться в столь желанное тело.
— Я не хочу тебя. Я хочу Юнгина. — Омеги в период течки самые честные существа, особенно их тела. И это бесит больше всего. Тимиэль должен желать меня, а не мертвеца!
— Юнгина больше нет!
Хочу быть с ним мягче, но сейчас это выше моих сил. По-собственнически хватаю своего супруга, чтобы отнести в нашу спальню. Тимиэль не сопротивляется, только шипит от боли в спине. Благодаря его покорности без лишней волокиты запираю дверь и все окна, на всякий случай.
Немного вдохнув свежего воздуха, перевожу дух. Нескольких дыхательных упражнений, и я снова спокоен, в отличие от Тимиэля. Уже более спокойно, без агрессии, усаживаю его на постель, а сам сажусь на колени перед ним. Пробую действовать, как обычно с омегами в течку: распутав Тимиэля из бархатной ткани персикового цвета, оставив омегу в одних лишь штанах из лёгкой ткани, прикасаюсь к его шее поцелуями, понемногу опускаясь к соскам. Но Тимиэль лишь пускает слезу, закусывая собственный кулак. Так не пойдёт.
С пола пересаживаюсь на постель, а самого Тимиэля усаживаю на свои ноги. Ноги Тимиэля же развожу в разные стороны. Благодаря этой позе омега может прочувствовать мой стояк, который уже начинает болеть от желания обладать им. А если он опустит голову, то сможет ещё и увидеть. Но вместо радости и предвкушения в его глазах один лишь страх и слёзы. Рот же, вместо мольб поскорее войти в него и по-животному выебать, просит остановиться и шепчет что-то о том, что не войдёт, снова порву.
— Ты боишься боли? — Наверное, странный вопрос, учитывая недавнее происшествие, но всё равно спрашиваю.
— Нетнетнет! Не надо! — практически шепчет Тимиэль, упираясь руками в мои плечи. Он хочет уйти, но разведённые ноги не дают подняться. Я не даю ему точки опоры для ног, удерживаю его колени своими хвостами, пока правой рукой удерживаю за ягодицу.
— Тише. Я не причиню боли. Всё будет не так, как в нашу первую брачную ночь. — Пробую его успокоить, покрывая побледневшее лицо поцелуями.
— НЕТ!
Не могу уложить Тимиэля на спину из-за ран, но и удерживая его вот так, пока он вырывается и брыкается, невольно задеваю бинты. Потому решаю уложить его на живот, думая, что так будет лучше. Но это лишь усугубляет ситуацию. Уверен, перед глазами Тимиэля картины нашей первой ночи. Вспоминая всю ту боль, которую он ощутил, вновь принимается вырываться, из-за чего я снова задеваю его бинты.
— …хватит… прекрати…
— Люблю тебя. Сильнее всех на свете.
Покрывая плечи и шею поцелуями, делаю попытки показать свою любовь и тем самым успокоить его. Но не получается. Тимиэль лишь сильнее пугается и своими движениями сильнее тревожит раны на спине.
Первый палец входит, хоть и с трудом. Естественная смазка позволяет не только войти, но и скользить. Быстро нахожу простату и матку. Не теряя их, массирую пальцем эти точки, пока другой рукой стимулирую омегу спереди. Его аккуратненький член отзывается с тяжёлой охотой, но течка в итоге берёт своё. Простые движения, простая природа наших тел, и Тимиэль кончает первым. Немного, но всё же уже что-то.
Второй и третий палец идут с боем, и только на четвёртом Тимиэль замирает. Руками он хватается в подушки, сжимая их до побеления костяшек. Стенки кишки судорожно сжимаются, выталкивая чужеродные для тела пальцы. Да и сам Тимиэль пробует уползти, и я даю ему это сделать, но стоит ему доползти до спинки кровати, вновь развожу его ноги в разные стороны, почти в шпагат. И наконец-то из Тимиэля вырывается первый стон, правда, ещё непонятный: от боли или удовольствия.
Когда же я более-менее растянул его, решаю, что пора. Первые короткие толчки трудны из-за зажатости омеги. Из-за нетерпения всё же рву, совсем немного. Это заставляет меня остановиться, как только ввожу на всю длину. И чтобы он не двигался, причиняя самому себе лишнюю боль, придавливаю своим телом. А чтобы не сорваться мне самому, хватаюсь за короткие волосы, вдыхая запах яблок. Спереди волосы не выдраны, так что могу притянуть их к себе, но этого всё равно мало, так что опускаю голову к метке на загривке омеги. От неё уже идёт наш смешанный запах, от которого моя голова идёт кругом.
Когда же Тимиэль более-менее успокаивается, возобновляю толчки, чувствуя все его внутренние шрамы, оставленные мною в нашу первую ночь, и маленькую свежую ранку. Даже представить боюсь, какую боль ощущал тогда мой истинный. Но всё равно продолжаю двигаться безумно медленным темпом, давая Тимиэлю привыкнуть. А он кричит от каждого толчка. Уверен, как минимум на верхних этажах пирамиды всем слышны и крики, и стоны Тимиэля. Но никто не вмешивается. Всем дорога своя голова.
Надолго меня не хватает, достаточно быстро кончаю в Тимиэля. Член тут же застревает узлом в всё ещё узких стенках крохотной матки. Решаю пробить наверняка, чтобы Тимиэль точно забеременел, вырывая из него очередные крики.
В отличие от кричащего, тяжело дышащего и кряхтящего что-то непонятное Тимиэля, я ещё полон сил. Но больше не двигаюсь, понимая, что могу лишить Тимиэля матки, если сейчас начну двигаться внутри него хоть немного.
***
Омега после той ночи снова замолчал, изредка разговаривая с Диорой, и то — его хватает на пару коротких фраз. Украшений тоже больше не носит, если я сам не украшаю его. Правда, всё, что преподношу ему я, он прячет в дальний угол гардеробной комнаты либо в ящик, стоит мне уйти за порог нашей спальни. Также он прерывает любой контакт со мной, до смерти боясь. Меня же это злит. Я не готов мириться с тем, что мой супруг стал затворником, но терпеливо жду, когда же он обрадует меня долгожданной новостью.
Но на деле всё куда плачевнее. Некогда прекрасный юноша напоминает тень от себя прошлого. Особенно когда он сидит в саду, прячась от яркого зимнего солнца за деревьями. Смотря в открытое окно, инстинктивно чувствую, за каким именно деревом спрятался мой милый супруг. Потому и нахожу его сразу же, стоит только погоде испортиться.
Иногда, во мне просыпается жуткое желание понаблюдать за Тимиэлем, пока тот спит, как сейчас, держа книгу на груди скреплёнными пальцами. Зима в Атлантиде проходит быстро, а сад, благодаря тёплому куполу, которым накрывают в первый же день после исчисления нового года, быстро расцветает. Потому уже в это время можно спокойно лежать на пледе и наслаждаться пением птиц, а то и устраивать игры на свежей траве.
И вот, переместившись из здания пирамиды прямиком вниз, мягко приземляюсь благодаря хвостам. Идти пешком — слишком медленно, потому те же хвосты и помогают преодолеть длинное расстояние за считанные секунды. Лишь будучи поближе к своему супругу, перехожу на шаг, чтобы ненароком не разбудить его.
Беспокойно посапывая, Тимиэль лежит на боку, придерживая пока ещё плоский живот и свод законов Атлантиды. Накидка служит подушкой, потому он сейчас в одной лишь удлинённой рубахе с разрезами по бокам и в широких штанах. Всё в голубовато-зелёных тонах, ведь выбирал именно я. Не знаю почему, но мне кажется, что такие цвета Тимиэлю к лицу, так что в его гардеробе полно вещей с похожей цветовой гаммой. Привычку ходить босиком и зимой тоже никто так и не смог перебить, да и я сам прекратил попытки, ведь моему супругу так больше нравится. Наоборот, я задумался над тем, как бы исправить то, что зимой уличная кладка не греет наши ступни, и уже издал указ о том, чтобы мастера продумали данный вопрос.
Устроившись напротив его лица, не смею его тронуть. Сейчас никто не смеет побеспокоить сон Тимиэля, и я, его старший супруг, в том числе. Но, заметив непонятную дрожь омежьего тела, стараюсь как можно аккуратнее накрыть своей лёгкой меховой накидкой чёрного льва-гиганта. Я не понимаю, почему Тимиэль не носит свою, ведь она удобнее и куда практичнее всех остальных, да и после нашей свадьбы в Атлантиде пошита и укорочена под его размеры, а из остатков сделана удлинённая безрукавка.
Дрожь не прекратилась, наоборот, омега начинает дрожать сильнее. Единственное отличие лишь в том, что он начинает умолять во сне кого-то что-то прекратить. Стоны боли, которые я уже слышал во время течки, немного удивляют. Я, конечно, знаю, что ненавистен своему истинному, но вот то, что являюсь ему в кошмарах — сюрприз.
— Вентус, как же сильно ты меня ненавидишь?
И я продолжаю наблюдать, гадая, что же ему такого сделать, чтобы истинный хоть на чуточку стал счастливее рядом со мной.
PovТимиэль
Спустя две недели после моей течки, что забрала у меня все силы, Мирону удаётся напугать меня своим резким появлением и обрадовать одновременно, буквально на мгновение. И то только из-за его последующих слов.
— Мне необходимо отправиться в плаванье месяца на два-три. Люди Лиля бунтуют, и порядок без меня никто не наведёт.
Замерев со сводом законов Атлантиды в руках, впервые сам поднимаю голову на своего старшего супруга. Мирон предстаёт передо мной во весь рост, обойдя кресло, в котором я сижу, ожидая реакции на свои слова. Я бы упал, если бы не сидел в мягком кресле, что стоит в большой библиотеке. Сегодня ливень не прекращается весь день, и поэтому я вынужден сидеть в четырёх стенах. И уж точно не ожидал, что он меня впервые за всё время общения действительно порадует. Тем более пока я вчитываюсь в переведённый Диорой лично для меня свод законов Атлантиды. Она дала лишь эту книгу, сказав, что лучший способ мести я найду именно там.
Но радость моя недолгая. Я помню, как он решил проблему в ту ночь, и даже больше: эти ужасные картины до сих пор преследуют меня во снах. Радость сменяется ледяным ужасом. Выронив книгу из рук, сползаю с кресла на пол, попутно роняя мягкие подушки. Выставляю руки вперёд, склоняя голову вниз, до самого пола. Так младший супруг должен просить то, на что альфа может не согласиться. Унизительно, но я ничего, кроме этого, не могу поделать. Не знаю, этого ли ожидает от меня Мирон, но я надеюсь на то, что он хотя бы прислушается.
— Прошу… Не убивай их…
Не знаю, почему Мирон молчит и ничего не делает. Но я не поднимаю головы. Только пальцы дрожат. Супруг всё же подходит ко мне, он сам поднимает меня, удерживая за плечи. Не могу ничего сказать по его взгляду, ведь там и радость, и смятение. Не понимаю я такой его реакции. А он тем временем присаживается на колени и притягивает меня ближе. Не понимаю, зачем он обнимает меня, крепко прижав к себе. Его руки тоже дрожат, и я снова не понимаю из-за чего. Неужели его реакция имеет такие последствия только лишь из-за моего унизительного поклона?
— Не молчи рядом со мной, говори со мной, и я их не трону. Проводи со мной ночи, и я никого не убью. Роди нам хороших деток, и я помилую каждого, на кого укажешь.
Снова ничего не понимаю. Ему действительно нужно только это? И ничего больше? Впрочем, под ночами он наверняка имел в виду и секс. Кто же его знает? И мои страхи тут же оправдываются. Мирон, пользуясь моим замешательством, поднимает меня за подбородок и начинает целовать. Не отвечаю, но и не отворачиваюсь. Просто закрываю глаза и терплю холодные мурашки, пока он переходит к шее.
— Люблю тебя…
Признание Мирона звучит как приговор. Ожидая лишь боль от захватчика, пытаюсь сжиматься всем телом, скрепив кулаки у своей груди. Но её нет. Захватчик одаривает нежными и невинными поцелуями мои плечи, оголив их от домашнего тёплого халата тёмно-красного цвета. Это совершенно отличается от того, что он творил со мною до этого.
— Мой Тимиэль… Мой…
Коробит от собственного имени, что звучит из уст захватчика. Увернувшись от очередного поцелуя в губы, всё же начинаю отползать к креслу. Подобные ласки пугают сильнее, чем жестокость. Мирон смог остановиться, удерживая меня на месте за почти снятый халат, и прекратить отступление — моя ошибка. Повалив меня на пол, альфа устраивается между моих ног, а я, испугавшись, снова начинаю упираться и брыкаться. Страх сексуального насилия никуда не исчез. Первая брачная ночь и дни течки, которые мы провели вместе, навсегда останутся болезненным шрамом. Не знаю, понимает ли это Мирон, а для меня это простая истина, что навсегда останется со мной, как мне кажется.
— Мой Вентус… Как мне показать свои чувства к тебе? Что мне сделать? — шёпотом рычит Мирон прямо в моё лицо.
— Прекратите… Прошу, прекратите унижать и мучить меня и мой народ… — Не знаю, насколько мои слова эффективны, но я должен попытаться.
— Разве я чем-то унизил тебя или лильцев? — Мирон не стал спрашивать про «мучать», ведь знает ответ на эту часть вопроса. А вот почему он спрашивает про унижения — загадка даже для меня.
— Ты правда не понимаешь?
— Нет. Мне нужно, чтобы ты сказал об этом прямо.
На секунду я даже забываю, что он в опасной близости ко мне. Смех сам собой выходит, удивляя не только меня, но и Мирона. От стыда закрываю лицо руками, незаметно утирая капли слёз, собравшиеся в уголках глаз. О Боги, с кем же связана моя жизнь? Почему с таким извергом, которому нужно объяснять простые истины?
Мирон сам убирает мои руки от лица, фиксируя их над моей головой. Лёгкие прикосновения вызывают тошноту, но я легко подавляю её позывы. Он не торопит меня с ответом, но всё ещё ждёт его. Думаю, я всё же знаю, что ему ответить, но я не уверен в том, что он адекватно отреагирует на мои слова.
— То, что для альфы Атлантиды — гордость и почёт, то для альфы Лиля позор и грех. То, что было в нашу первую брачную ночь — изнасилование и несмываемый позор для меня, как для омеги острова Лиля, и всего острова, как безмолвных свидетелей. В этом причина их бунта. Для тебя же… Ты уже говорил, что значила для тебя победа в Лиле… Нравы наших родных земель слишком разные.
Трудно сказать, понял ли меня Мирон, но я хотя бы попытался сказать ему о том, что моё молчание вызвано не в гордости и обиде, а в смерти моих близких, в причинённой им боли и страхе.
— Я стараюсь следовать всему, что написано в книгах, чему обучает Леоний и Диора. Я стараюсь быть хорошим младшим супругом… — Ложь. Я просто хочу быть от него как можно дальше и подольше. — Но с каждым днём ты пугаешь меня сильнее и сильнее… И мой народ… Полностью зависимый от одного твоего слова… Я не могу так… Не могу…
Хочу закрыть лицо ладонями, ведь не выдерживаю и всё же начинаю реветь, почти в голос, но больше от страха перед возможной интимной связью с ним, нежели чем из-за своего народа. Прикусив губу, чтобы голос случайно не вырвался, мирюсь с унизительной позой, в которой всё ещё нахожусь. А Мирон снова прижимает к себе, обнимая слишком грубо. Наверное, из-за различий в размерах и силе я слишком остро ощущаю, как он усаживается, поднимая и меня за собой. Только его подбородок мягко укладывается на моё плечо, вскоре сменяемое на губы. Он снова целует. Но хоть мои руки свободны, только теперь я не знаю, куда их деть.
— Я и не думал в таком ключе. Не думал, что унижаю тебя, ведь по традициям Атлантиды я возвышаю тебя над всеми остальными омегами, даровав тебе титул первого младшего супруга. Даже если я снова свяжу себя с омегой, они всё равно будут подконтрольны тебе. Одно твоё слово, и эти омеги пойдут в петлю или в гаремное крыло. У них же такой власти над тобой нет и не будет.
Подхватив ещё и под ягодицы, Мирон поднимает меня над полом. Спину он, по всей видимости, специально обходит, хватаясь за всё остальное тело. Хвосты также ему помогают. От их вида темнеет в глазах.
— Мне это не нужно… Я не просил об этом… — Не знаю, сколько ещё должен повторять ему это из раза в раз, но только слова уже ничего не изменят, не вернут всех умерших или хоть кого-то из них.
Теперь, будучи в вертикальном положении, опускаю свои кулаки вниз. Стараясь не отталкивать грудь своего супруга, просто удерживаю их на уровне своего лица. Сейчас явно ощущается разница в росте. Мышцы, закаленные в битвах с юных лет, пугают и совершенно не создают ощущения безопасности.
— Всё хорошо. Больше я не обижу тебя. Клянусь.
— Ты слишком ревнив, чтобы сдержать данную клятву… И праздник первого снегопада тому подтверждение…
— Не сдержался. И корю себя за это.
— Только за это? — Уверен, Мирон знает, какого именно я жду ответа, но он проводит руками по моим коротким волосам, невесомо целует в лоб.
— Мне следовало быть нежнее с тобой в нашу первую ночь. Я поспешил, и теперь жизнь со мной для тебя хуже ночного кошмара. Мне жаль.
— И всё? — Мой голос дрожит, но я стараюсь сохранять холодное спокойствие.
Аккуратно взяв мои тонкие пальцы в свои руки, альфа притягивает их к своим губам, чтобы так же невесомо покрыть лёгкими поцелуями. Я тут же содрогаюсь, почти вырвавшись из пут, но Мирон, удержав, продолжает нехитрые действия под моё тяжёлое дыхание.
— Твоя семья… Не думаю, что смогу полностью заменить их, но искренне надеюсь, что наши дети будут любимы тобою, а не ненавистны тебе.
— На этом всё? — Без понятия, сколько ещё я могу так играть на острие иглы, но всё же выпытываю. Мне нужно это услышать. Не знаю зачем, но я нуждаюсь в этом.
Смотря прямо в глаза, ожидаю ответа от него. Ожидаю услышать хоть каплю сожаления. И причин для этого много, не только смерть моих близких, моих членов семьи.
— Я не жалею о том, что отвоевал тебя в честной битве. — Но Мирон ни о чём таком и не думает.
Молча выставив руки вперёд, предпринимаю попытку отодвинуться, но меня снова удерживают на месте. Я уже и забыл, что это я был тем, кто просил о милости. Сейчас я и вовсе не хочу видеть ненавистного супруга. Да и не привык я к тому, что Мирон так долго прикасается ко мне, так долго держит в своих руках.
— Тимиэль…
— Мне нужно изучить третью и четвёртую главы до прихода Леония. Время поджимает. — Вру. Я уже изучил эти главы свода законов Атлантиды. Просто нужен весомый повод для разлуки.
И в то же время говорю ему правду. Леоний даёт мне задания примерно на неделю, а после вечером проверяет, и, если я с чем-то не справился, отправляет к Диоре с пометками, на что стоит обратить внимание. Сегодняшний день не должен стать исключением.
— Сегодня он подождёт. Побудь со мной до утра. А после, когда я отплыву, сможешь продолжить обучение. — Мирон не был бы Мироном, если бы не продумал всё на несколько шагов вперёд. И отказать не могу, ведь сейчас нахожусь в отнюдь не завидном положении.
Вновь прижав к себе, альфа крепко обнимает, пока во мне зарождается страх, который я могу прочувствовать каждой клеточкой своего существа. Понятия не имею, на что Мирон надеется, поступая так, как он поступает.
***
Перед отплытием мы проводим всё своё время вместе. Мирон сам признался сегодня утром, что хотел бы, чтобы я привык к ласкам с его стороны, хотел показать, что не только я нахожусь в его власти, но и он сам принадлежит мне, хотел показать, что брак равный, хоть и навязан с его стороны. Дорогие ткани различных оттенков и структур вновь заполнили весь шкаф. Драгоценности вытащены из дальнего угла и уложены рядом с новыми на полках рядом с кроватью. С последними трудился сам Мирон, я прекрасно знаю об этом и именно поэтому позже вновь спрячу их куда подальше в огромной гардеробной комнате. И мне всё равно на то, что супруг специально проснулся пораньше, чтобы сотворить что-нибудь новое.
Венок из белых камелий так и остаётся на моей голове. Мирон старался, когда плёл его за час до отплытия, и был безумно счастлив, видя его на мне. Венок мне и правда нравится, но стоит Мирону отпустить комплимент, как начинаю бояться снять его при старшем супруге. Лишь поправляю, чтобы венок не слетел с головы.
То же и с нарядом, в котором вышел провожать супруга. Короткая туника белого цвета с разрезами спереди и по бокам плавно развевается на ветру, пока на плечах натирают серебряные застёжки. Короткие чёрные шорты облегают бёдра, подчёркивая их проявляющуюся округлость. Только шкура льва-гиганта скрывает тело своего носителя, когда ветер колышет всё на своём пути. Не хочу, чтобы хоть кто-то видел мою спину. Так и мне проще думать о том, что там нет ни одной заживающей раны.
— Отправь ястреба, когда будешь уверен в своём положении.
Мирон же нарядился в классическую походную одежду, ведь они планируют плыть на всех парах, чтобы сократить время плавания. Рубаха и штаны пошиты из одной тёмно-бежевой ткани, кроме такой же накидки из шкуры чёрного льва-гиганта. Вот и весь наряд. Он прост, в отличие от его просьбы.
— Я не умею писать письма.
— Даже одной строчки будет достаточно. Или слова. Просто напиши, в положении ты или нет.
Ничего не отвечаю, терпя поцелуй в губы. Понимаю, что Мирон хочет чуть больше, чем просто прикоснуться к губам. Протолкнув язык, альфа радуется тому, что его младший супруг не сопротивляется. Но упорно продолжаю игнорировать, позволяя захватчику хозяйничать в своём рту. Свита и слуги не смеют прервать своих господ, но все радуются покорности младшего повелителя. Все были взволнованы после праздника первого снегопада. Потому сейчас многие вздохнули с облегчением, даже не скрывая этого.
— Надеюсь, я вернусь до того, как ты разродишься.
— Ты обещал их помиловать. — Мирон напоминает о своём, а я о своём.
— Помню. Ведь это твоя первая просьба. Только… — Не понимаю, зачем он склоняется к моему уху, но не отхожу в сторону. — В следующий раз, когда будешь о чём-то просить, то просто озвучь своё желание. Ты не обязан кланяться мне, ведь я — твой старший супруг, а не рабовладелец.
Краснею от его слов. Так что же это значит? Диора дала мне старый свод законов или неправильно что-то перевела? Или я что-то пропустил? Что не так? Где я ошибся? В какой главе об этом написано?
За такими мыслями я и не замечаю, что Мирон снова обнимает меня, всё так же не трогая спину. Не обнимаю его в ответ, лишь сжимаю кулаки опущенными руками. Несмотря на это, Мирон с неохотой отрывается от меня. Попрощавшись, он прыгает на корабль с помощью своих хвостов. Поднявшийся от этого ветер сбивает меня с ног, но подоспевшая Диора помогает устоять. Корабль стремительно уходит под воду, и я наблюдаю, как нечеловеческое тело Мирона уходит вместе с ним. Почему-то радуюсь возможностью его скорой кончины, но что-то подсказывает, что эта гнида и там выживет, не утонет и не задохнётся.
Венок всё же слетает с головы, улетая далеко на ветру. Я не ловлю его, не бегу за ним. Даже не знаю, собирается ли его кто-то ловить. Просто направляюсь обратно, начиная жалеть о том, что и я сам не плыву на Лиль. Я бы с удовольствием встретился с матерью и сестрой, хоть и до сих пор стыдно за то, что они видели ту ночь.
— Вы в порядке? — беспокоится Диора, поддерживая меня под руку.
— Просто тошнит и голова кружится. Наверное, перенервничал. Или удар в висок снова даёт знать о себе.
Игнорирую удивлённый взгляд Диоры, да и она тоже быстро берёт себя в руки, провожая меня в пирамиду.
