***
Как же жаль, что мирным дням приходит конец. Не скажу, что мы не ожидали нападения со стороны Атлантов и альфы поселения готовились к битве с такими же людьми, как мы сами. А стоило готовиться к битве с нелюдями. Каждый бежит в лес: кто-то наугад, не помня ни себя, ни кого-то ещё от страха перед неизвестными; кто-то пытается собрать в кучу свою семью, стараются держаться вместе; а кто-то я, который вынужден бежать один, без отца и старшего супруга, и у которого вся эта кровавая картина вызывает рвоту. Знаю, что у меня нет времени на всё это, но всё же прячусь в кустах. К тому моменту, как я заканчиваю, лильцев уже ведут обратно. Я даже пикнуть не успеваю, как вижу и лица соседей, и детишек рыбаков, которые успели стать мне племянниками. Стыдно, но остаюсь в кустах. Я должен выжить, иначе наш с Дроком малыш может попасть под удар. Только и могу, что свернуться на земле посильнее, да молиться всем Богам, прося у них милостыню для нас и наших альф. — Лори. — Неожиданно слышу своё имя почти у самого уха. Думая, что это кто-то из наших, поднимаю голову, но вместо человеческого лица кого-либо из лильцев, встречаю нечеловеческие горящие жёлтые глаза в темноте. Поздно подмечаю и чешую, и когтистую лапу, что уже схватила за плечи и вытаскивает из-под кустов. — ОТПУСТИ! ОТПУСТИ МЕНЯ! — Кричу, что есть силы. На мои крики и удары, чужеземец говорит что-то непонятное, а после и вовсе обнимает, удерживая мои собственные руки у груди. Только ноги и остаются в свободном полёте. Пинаюсь, пробую укусить, но всё бесполезно, меня тоже возвращают на поляну. И первое, что я вижу, это горящую огнём пирамиду из людей и головы лильских альф на некогда праздничных столах. Среди них ищу и головы своего отца с супругом, искренне желая не найти их. Когда же взгляд цепляется сначала за голову первого, а после и за второго, моё сердце словно перестаёт биться. Я и сам замер на какой-то момент, не веря в происходящее. — Нет… Не слушаю, что говорят окружающие меня люди и нелюди, только тянусь к головам своих родных, благо они лежат рядом друг с другом. Чем ближе к ним, тем яснее вижу отсутствие глаз и воткнутые цветы. Не выдерживаю и начинаю реветь в голос, пока чужеземец продолжает держать в своих руках, никуда не отпуская. Когда уже начинаю думать, что хуже уже просто быть не может, происходит самое ужасное. Крики Тимиэля разносятся по всей округе, как и плач его матери. Мне плохо видно из-за спины Мирона, но это не мешает мне понять происходящее. Это позор для любого омеги Лиля… Закончилось всё лишь под утро. Меня так же не отпускают, и не дают забрать головы родных. Их всех просто собрали в один мешок и унесли незадолго до рассвета. Нас же, кого не убили, просто отпускают по домам, как будто и не было всего этого ночного кошмара. Не знаю, откуда он знает дорогу, но чужеземец уносит по направлению моего дома, но понимаю это лишь после того, как вижу родной забор. Лишь ступив на мою землю, атлант отпускает меня на ноги, но свои руки далеко не убирает. Мягко удерживая мои ладони, он тянет к дому. К моему дому, в котором мне больше некого ждать. Не знаю, что на меня находит. У самого входа к двери спотыкаюсь об деревянную палку. Ноги не держат, но и не падаю, просто сажусь на корточки, вырвав свои руки из чужой хватки. Не думаю, просто беру палку и стукаю ею чешуйчатые ноги атланта. Естественно, он шипит и ойкает, чуть отпрыгивает от меня, но я не останавливаюсь, встав на ноги, наношу удар за ударом, куда придётся. В какой-то момент мне становится всё равно и на то, с какой силой наношу удары, и на слёзы, которые полились лишь сейчас. Осознание ещё не пришло, просто не хочу это принимать. Устав, падаю на колени рядом с лежащим атлантом. Удары наношу уже не такие сильные, ведь всё тело словно тяжелеет, ещё и живот тянет вниз, как будто там не ребёнок, а мешок камней. Уже всё равно, что будет со мной. Убьют так убьют. Всё равно один не выживу, да и хозяйство не потяну. Тем более с ребёнком на руках. Готовый к расправе и морально, и физически, жду, когда чужеземец причинит мне боль. Но её нет. Все тёмные пятна на теле атланта исчезают, пока он садится на собственные ноги. Обхватив моё лицо, атлант заставляет смотреть на него, не отводя глаза. Убедившись, что я не опущу голову, он убирает левую руку, чтобы уложить на свою грудь. — Галактион Оллексий Трейкони. — Вроде, понятные слова, а вроде и нет. Я не понимаю, что он хочет донести до меня, и не желаю понимать. Так и не дождавшись наказания за то, что я его бил, встаю на ватные ноги и иду домой. Атлант идёт следом за мной, словно кутёнок: у него один хвост, и он ходит из стороны в сторону, и в мой дом не торопится зайти, словно ждёт разрешения. Не оборачиваясь на него, закрываю дверь за собой. На всякий случай подпираю дверь деревянным стулом. Какая-никакая, но защита. Палку тоже далеко не убираю, буду защищаться ровно столько, сколько меня хватит.***
Так как я не пускаю его в дом, атлант разложил свою палатку прямо под окнами моей спальни. Чтобы не видеть его, закрываю окна плотной тканью, зацепив края за неровности деревянных стен. Первое время боялся, что он выбьет их и просто зайдёт внутрь, но нет. Он вообще не заходит в дом, продолжает ждать. А я и не собираюсь приглашать. Впрочем, от него всё же есть польза: он помогает со скотом. Коровы его, конечно, ещё шугаются, но уже подпускают к себе, не убегают. Только петухи остались верными мне, клюют его при каждом удобном случае. За это я кладу им больше зерна, как в награду. — Помощь! — Впрочем, в том, что ни он толком не говорит на моём языке, ни я на его вообще, в общении присутствуют трудности. — Пошёл прочь! — Гоню в который раз, надеясь, что в этот раз он послушается. — Помощь! — Но он снова за своё. — Молоко! — И снова просит молока, которое потом не будет пить. Тяжко выдохнув, думаю, чем бы его отвлечь, чтобы отстал. Жаль, подумать не успеваю. Атлант резко падает лицом прямо в траву. Жду секунду, вторую, а он всё никак не встаёт, зато скукоживается. — Х-хэй, ты чего? — На мой вопрос никто не отвечает. — Чтоб тебя! А если меня атланты в чём обвинят, а? Подойдя к нему, убеждаюсь в том, что он живой, но вот его кожа… Она странно побелела в некоторых местах, немного вздувшись. Такого точно ещё не видел, я не знаю, что нужно делать, и что вообще делать – не представляю. У меня один вариант – пойти к Элеонору и спросить совета у него. Всё-таки, его чужак ночует в его доме, может уже и видел нечто подобное. — Кровать. — Тихо шепчет чужак. — Смотри у меня! Только один раз пущу. На больше не надейся. Не успеваю закинуть чужака на своё плечо, как он сам обвивается вокруг меня, словно змея. Удушающе душно, но плестись до дома можно. Медленно, но верно, мы достигаем с ним сначала входную дверь, а после и заходим внутрь. Не хочу отводить его в свою спальню, но здесь больше нет комнат, где можно кого-то запереть. Та, что принадлежала отцу, давно не закрывается из-за сломанного замка. — Давай, отпускай. — Говорю сразу же, стоит переступить порог спальни. Только никто не спешит отпустить меня, наоборот, чужак крепче сжимает руками, так ещё и хвостами обвивать начинает. — Тебе нужно прилечь. — Лори… Лори… — Помимо моего имени, чужак говорит что-то ещё, непонятное на своём языке. — Я ни слова не понимаю! Пробую ударить, куда попадётся, и в какой-то момент стукаю так, что чужак расслабляется. Пользуюсь моментом. Закрыв дверь в спальню, тут же убегаю, только пятки сверкают. Ноги сами несут к дому Элеонора, пока в голове бьётся одна единственная мысль "он может хоть что-то об этом знать". А ведь сегодня ещё скотину резать для раздачи сородичам… Как же это всё не вовремя.***
Третий день нахожусь под цепкой хваткой чужака. Я бы с радостью ушёл от него, да только хватка чужака не отпускает, пока в голове эхом продолжают звучать слова другого чужака. "Сидишь сегодня с ним, если не хочешь, чтобы он прибил твоего выблядка сразу же, как он родится". Эта линька, она… Она похожа на гон человеческих альф, только без скидывания старой кожи. У людей это просто взрыв гормонов, животный секс и однозначная беременность для омеги. Для атлантов же это всё проходит немного сложнее. Сначала отходит старая кожа, которую чужак по итогу съедает. От новой же кожи не сразу пахнет феромонами. Она гладкая, и как будто из пор и чешуи выходит небольшое количество не то пота, не то ещё какой липкой жижи. И лишь после, стоит этому веществу выйти по всему телу, раздаётся полноценный аромат феромонов. И это можно сравнить с чем-то резким и неожиданным. Как гром, что прозвучал без молнии. Именно сейчас чужак и находится на этой стадии. Всё так же, не отпустив меня, так ещё и испачкав в этой жиже, он источает феромон. Достаточно крупного размера член давно трётся об мои ягодицы, чудом не проникая внутрь. Мне только и остаётся, что надеется на его благоразумие да чистый разум, какой только возможен в сложившейся ситуации. — Хватит… Остановись! — Уже со счёту сбился, в который раз молю его об этом, но чужак продолжает наваливаться на меня, издавая нашими телами хлюпающие звуки. Но самое страшное даже не это, а то, что я начинаю возбуждаться. Боюсь, что в какой-то момент сам лягу под него, когда заскулю от собственной течки. Боюсь, что начну получать удовольствие от его ласк и прикосновений. Даже сейчас, когда его хвосты случайно проходятся по моим соскам, я чуть ли не реву от возрастающего желания во мне. Чрево, хоть и занято ребёнком, но просит альфу, требует член. Стону от очередного толчка и ласк груди. Больше не прошу остановиться. Всё тело трясёт, словно я вот-вот кончу. Но не кончаю, ведь никто не трогает ни мой член, ни растягивает анус. Руки сами тянутся к члену, но чужак перехватывает их. Перевернув меня к себе лицом, он укладывает мои руки на свои плечи. Сначала не понимаю, почему он резко перевернул меня, но стоит его члену начать толкаться, как приходит осознание. Только вот я уже опьянён его феромонами и никуда не уворачиваюсь. Даже воспоминания о том, что было с Тимиэлем – не останавливают. Смотрю в помутнённые жёлтые глаза, утопая в них. Они похожи на солнце, что отражается на водяной глади. Пока смотрю на него, альфа успевает проникнуть в меня ровно на головку. Вскрикиваю от боли, что отрезвляет. Пробую встать с него, но ноги удерживаются хвостами. — Я немного. Не всё. Немного. — Чужак толкается, не просовывая больше, чем головку члена. Но и этого достаточно, чтобы причинить мне боль. — Прекрати! — Чужак в который раз игнорирует меня. И я решаю начать действовать иначе. — Д-давай по-другому? — По-другому? Как? — Хвала Богам, он наконец-то услышал меня. — Я п-покажу. Только отпусти. На удивление, меня впервые слушаются. Альфа отпускает, но руки удерживает. Я уже делал минет своему мёртвому супругу, так что быстро приступаю к делу, раз иначе чужак не желает успокаиваться. Проведя языком от основания к головке, тут же заглатываю большую часть нечеловеческого члена. Благо он хоть не настолько больше человеческого, каков был у захватчика Мирона. По сравнению с тем, этот аккуратнее и тоньше. И я просто безумно рад этому, ведь будь он хоть на чуток ещё шире, то точно бы не осилил. Пока чужак не задаёт темп, сам насаживаюсь, проглатывая насколько могу. Чужемца надолго не хватает. Горячая сперма неожиданно выстреливается прямо в моё горло. Если бы не мой мёртвый старший супруг Дрог, то точно бы подавился.***
Линька прошла тяжело, как по мне. Никогда бы не подумал, что буду с другим альфой, но вот… Это случилось… И я корю себя за это уже не первый день, не первые недели, и даже не первый месяц. В дом чужака стараюсь не впускать, и сам близко к нему не подхожу. С его стороны же, наоборот, идут не простые намёки на наши возможные отношения, как партнёров. Он делает всё, что делают обычно альфы для привлечения внимания омег, только пока еды с охоты или же рыбалки не принёс. Не считая еды из пункта помощи, как это назвали сами захватчики. Не знаю, откуда у захватчиков столько провизии, но чужак приносит её через день или два, укладывая в большой ящик с холодом внутри. Он забирает вёдра с водой и сам уносит их к дому. Пытается убраться в доме, хотя я его об этом не прошу. Только к готовке пока не подпускаю, не доверяю ему это дело. Мало ли какой фокус выкинет. Спим в одной спальне, благо хоть не в одной постели. В первый раз – испугался, ведь я не пускал его внутрь дома, а теперь привык просыпаться и наступать на альфу, что каждую ночь незаметно и без приглашения утраивается на полу рядом с моею постелью. Это стало нашей рутиной. Но самое странное – это цветы. Они уже просто повсюду: в воде для умывания, в вазах по всему дому, в моих волосах и одежде. И я привыкаю к такой жизни. Будь он обычным человеком, и не будь у меня отношений с Дрогом, то я бы сам прыгнул к нему в объятия, повёлся бы на такое отношение ко мне. От самого себя аж тошно за подобные мысли. Иду мимо него, сильнее кутаясь в зимнюю накидку. Чужак, как и во все прошлые дни, догоняет меня, чтобы вплести цветы в мои волосы. Не вижу в этом смысла, ведь сейчас зима, да и завянут они быстро. Правда, сегодня всё пошло по-другому. Стоит чужаку только прикоснуться к моим волосам, как в животе разразилась ни с чем несравнимая боль. Естественно, я хватаюсь за пузо, пока по моим ногам потекла не то вода, не то ещё что. Со мной такое впервые, потому и не понимаю, что происходит. Чужак уже привык к тому, что я отряхиваю от себя его руки и подачки, а тут не трогаю его, не сопротивляюсь, наоборот, усаживаюсь на снег, которого в этом году необычайно много. — Что? — Звучит от атланта вопрос. — Отойди. — Всё же бью его по рукам, чтобы тот прекратил. — Не трогай меня хотя бы сегодня. — Боль? Чувства боль? — Раздражает наша языковая пропасть. Но сейчас я хотя бы понимаю, о чём он может вести речь. — …очень больно… — Услышав от меня ответ, чужак, недолго думая, хватает меня на руки и уносит прочь от дома. — Чт… куда? Движения чужака слишком резкие, слишком быстрые. Дыхание перехватывает, хотя местность знакома мне с самого детства. Не в силах смотреть на то, как быстро сменяется картинка, сильнее впиваюсь в собственный живот, уткнувшись в широкую грудь чужака. От его тела идёт тепло, согревающее, пока зимний ветер морозит незакрытую одеждой кожу. Держать собственного ребёнка на руках, пока он посасывает молоко из набухшего соска – настоящее чудо. Поглаживаю по его тёмным волоскам, тихо удивляясь его схожестью с мёртвым мужем. На глазах слёзы наворачиваются. Почему-то именно сейчас пришло осознание, что всё, что у меня осталось от прежней жизни – это Снегаль. И я боюсь, что у меня отнимут и его. Все атланты – высокие и сильные. Убийство взрослых людей не вызовет у них каких-либо проблем, так что и разобраться с ребёнком – легче простого. Атланты – страшные. Но, пожалуй, не этот. Смотрю на чужака, принявшего человеческий облик, и не понимаю, почему он плачет то? Это ведь я тут роженец, а не он, верно? Это я ощущаю послеродовую боль, а не он. Это из меня вышел новый человек, а не из него. Сейчас он выглядит… странно. Большой, высокий, и грозный, прямо сейчас ничем не лучше ребёнка, утирает глаза от собственных слёз и снова смотрит на нас. — Ты-то чего ревёшь? — Спрашиваю, ведь любопытство взяло вверх. — Я не знать, что ты боишься. Не знать, что больно. Ты плакать. — Честный, словно малое дитя. Или глупый, как нерадивый ребёнок. Не знаю, что из этого истина. Только вот меня злят эти слова. Не знал, что мне больно? Не знал, что мне страшно? А что я должен был чувствовать, когда атланты пришли в мой родной дом с войной? Радость? Эйфорию? Бесконечную благодарность? — Уверен, ни один атлант не думал об этом, когда убивали наших родных и близких. — Осознаю, что грублю тому, кто помогает мне и выручает. Но эти его слова… Они выводят меня из себя. — Прости… — Твоё "прости" не вернёт мне ни отца, ни старшего супруга. — Я помочь. Я помогать тебе. — Ты ведь понимаешь, что подобная помощь никому бы не была нужна, если бы вы не пришли сюда творить хаос? — Прямо сейчас из меня просто вышло то, что не давало мне покоя. — Да. — Тион через чур честный. Обычно мне нравится это в людях, но прямо сейчас – раздражает. — Тогда не прости прощения за то, о чём сожалеть не будешь. — Хорошо. — Хоть я и был тем, кто предложил это, всё равно обидно. Я не должен забывать, какими монстрами могут быть атланты.***
К моему удивлению, Снегаль быстро привыкает к атланту, даже слишком. Может, это всё из-за того, что он маленький несмышлёный ребёнок? Впрочем, что уж там Снегаль. Я сам привык к тому, что он помогает мне. Сейчас, когда Тион принимает человеческий облик, мне проще общаться с ним. Рыжие волосы с белыми кончиками можно спокойно собрать в низкий хвостик. Коричнево-оранжевые глаза всё же светятся в темноте, и успели не один раз напугать меня ночью, когда альфа вставал к плачущему Снегалю. За это успел получить от меня пару раз. Да и наше проживание стало каким-то… привычным? Он помогает мне по дому, и это не только уборка. Дом всегда был деревянным, и потому зимой обязательно находилась продуваемая щель. Теперь же, из-за плотного покрытия под дерево, такого нет. Да и крыша не протекает уже вторую весну. Ни капельки. Что же до еды… Я просто радуюсь тому, что мне есть чем прокормиться и чем накормить Снегаля. Многим на острове не повезло так же, как мне. Правда, тут стоит вопрос их гордости. — Тион, у нас заканчивается лапша. Принесёшь завтра? — Да. Понимаю, что получать еду от тех, кто убил половину твоего острова – стыд и срам, но я вынужден это делать. Я видел, насколько голодно живут те, кто отказался от помощи атлантов. Я же осознаю, что гордость не прокормит ни меня, ни Снегаля. Да и Тион, в сравнении со многими другими атлантами, и правда неплохой. По крайней мере, так я себя успокаиваю. — Снегаль покушать. — Сообщает он мне, выйдя из спальни, уже ставшей нашей. — Уснул? — Уснул. — Тион даже кивает головой, вставая рядышком со мной. — Вот и хорошо. — Завязав свёрток с травами, спешу спрятать свой небольшой секрет. Залив кипятком, накрываю чашку плоской тарелкой. — Что? Это? — Тион забирает кружку всё равно что из моих рук, тут же внюхиваясь в содержимое. — Трава. — Зачем тебе? — Не унимается Тион. — Нужно. — Отвратительно запах. — Вероятно, он имел в виду "отвратительный запах", и всё из-за горького аромата, распространяющийся по кухне. — Какой уж есть. — Причина нет течки? — А вот на этих словах сердце пропускает лишний удар. Смотрю на него, и вижу в нём уже не того Тиона, что по-отцовски относится к Снегалю, а альфу, желающего омегу. Вспоминаю то, как проходила его линька, и как почти отдался ему из-за манящего феромона. Отхожу от него на пару шагов назад, цепляясь руками за первый попавшийся половник. — А ты только её и ждёшь? — Стараюсь проговорить как можно строже. — НЕТ! — Выкрикнув, тут же начинает оправдываться Тион, смягчившись в лице. Теперь он снова похож на себя привычного. — Твоё здоровье испортить! — Видимо, он думает, что я не пойму, и потому тыкает пальцем в чашку. — Это! — Ну и что? — Уже спокойнее отвечаю, хоть половник и не выпускаю из руки. — Всё равно не собираюсь больше никого рожать. — Почему? — Потому что тот, кого я люблю – мёртв. А я даже не знаю, кто именно из вас, атлантов, его убил. Как и моего отца… — Ни разу. Ни разу я не затрагивал данную тему при нём. А тут вышел из себя. Схватившись за голову, чувствую первые симптомы своей течки. — Давай не будем об этом? Не хочу говорить об этом с тобой. Вернув кружку себе, поворачиваюсь к Тиону спиной. Хочу выпить чашку за один раз, но Тион выбивает её из моих рук. Отвар тут же разливается по полу. Не скажу, что кисть руки болит от удара, но я всё равно отскакиваю в сторону. Если он такой сильный, то почему позволял бить себя всё это время? Упёршись в стену, ожидаю следующего действия от Тиона. Но он стоит на месте, рассматривая, как зелёная вода с листьями расползается под его ногами, и лишь после переводит взгляд на меня. — Ты ненавидеть нас? Атлантов? — Его голос чуть надламывается. — Мой отец, единственный родитель – мёртв. Мой возлюбленный и отец моего ребёнка – мёртв… определённо, не без этого. — Решаю быть честным с ним. Лучше сразу расставить всё по местам, нежели чем потом разгребать беспорядок. Тион больше ничего не говорит. Просто уходит из дома, благо не хлопая дверью. Оставшись в одиночестве, всё же оседаю на пол. И чего это с ним?***
Примерно неделю справляюсь со всеми делами в одиночку. И это оказалось сложнее, чем я предполагал. Без Тиона мой Снегаль толком не спит ни днём, ни ночью, и я вместе с ним. Еда заканчивается, и если бы не держал скот, то мы бы уже начали голодать. Усталость даёт о себе знать, и я уже сейчас готов просто упасть в кровать и уснуть. Но не могу. Элеонор уплыл со своим чудаком. Старушка Ми – мертва. А лильцы… Боюсь, сейчас не лучшие времена, чтобы доверять даже им, особенно родственникам Дрока. Они решили, что я – предатель острова Лиля, раз защищал Элеонора и отбивал его от них, раз до сих пор живу с атлантом. Про самих атлантов и вовсе можно не упоминать. Пока я размышляю под плач годовалого сына, дверь резко распахивается, пропуская внутрь чужеземца. Тион вернулся. Человеческий облик такой же, какой и был раньше, только рана на щеке пугает. Снегаль даже плакать перестал, стоило увидеть атланта. Ручки к нему тянет, зовя его, почти завывая. Он не выговаривает полностью его имя, поэтому выходит ещё короче, чем сократил когда-то я с Элеонором. Простое "Тио". — Откуда рана? — Произношу вместо слов приветствий. — Охота. Медведь. — Отвечает Тион, чуть почёсывая щёку. — Ты идиот? Зачем на медведя пошёл? — Мясо. И показать. Я – сильный. Можно доверять. Любить Снегаля. — Подойдя к нам ближе, Тион держит правую руку на груди, в районе сердца. — И тебя не обидеть. — Чего? — Пока я не улавливаю связь между его словами и действиями, Снегаль переходит в его руки. Он маленький, потому Тион спокойно усаживает его на свою правую руку, а я, дурак, доверчиво отдаю. — Пойдём. Во двор. — Схватив левой рукой мою руку, он тянет из дома. Выйдя из дома, вижу большущую тушу. Коричневую шерсть развевает ветер. Стеклянные глаза не показывают признаки жизни. Да и само лицо медведя… мертво… Животное почти ростом с атланта, явно тяжелее, лапы и когти крупнее. Но победил всё равно Тион? В одиночку? Даже нам, лильцам, приходилось собирать группу из двадцати человек минимум, чтобы убить хотя бы молодого медведя, не то, что взрослого или медведицу, что защищает своего медвежонка. — Это ещё что такое? — Медведь. Сам поймать. — Тут же хвалится Тион. — Мне сказать, что в Лиле если альфа – сильный, то и омега согласиться на создание пары. — Ты – не лилец. Так с чего бы тебе… — Ответ приходит до того, как заканчиваю озвучивать свой вопрос. — Хочу создать пару. С тобой. — Временами ненавижу Тиона за его прямолинейность. Не скажу, что не думал об этом, правда, размышлял в ином ключе. Тион ещё не говорил об этом прямо, но в последнюю встречу дал прямой намёк на сексуальную связь. Мы не держимся за руки, не обнимаемся, но при этом живём в одном доме, едим за одним столом и разделяем обязанности по дому. Боги, да мы даже растим Снегаля вдвоём, словно мы оба его родители, а не только я один. И Тион не врёт, когда говорит, что не обижает моего сына. Только вот… не могу я так поступить по отношению к Дроку, моему мёртвому супругу. — Давай… — Больше не смотрю на медведя. Забираю Снегаля обратно к себе на руки, с единственной целью – уйти поскорее в дом, — …давай оставим всё, как есть. — Лори? — Тион спешит следом за мной, догнав у самой двери. Останавливаюсь у порога, так и не переступив его. Почему-то дыхание участилось, пока перед глазами начало плыть. Я помню, как Дрок сделал мне предложение. Это не был медведь, то была рыба, огромная и тяжёлая. Только тогда я был рад. Сейчас же… не думаю, что смогу полюбить Тиона так же, как и Дрока. Он мне скорее как старший брат, нежели чем альфа и предполагаемый супруг. — Даже если десять таких медведей принесёшь, я не соглашусь стать твоей парой. Ты – атлант, а я – человек. Мы совершенно разные даже в физических показателях, не говоря уже о культурных ценностях. — Повернувшись к нему лицом, стараюсь сдержать слёзы. — И я люблю своего мёртвого мужа. До сих пор. Понимаешь? — Я… — По глазам вижу, Тион хочет сказать что-то ещё, но он замолкает. Опустив голову, альфа сжимает кулаки, но нас не трогает, — хорошо… Я понять тебя… Но медведь. Всё равно прими. Люди сказать, что мясо вкусное. — Давай разделаем тушу вместе. Я принесу ножы. — Я сам! Я помочь! — Тион проходит в дом первый, оставив нас на улице. Не спорю с ним. Просто подхожу обратно к медведю и сажусь на траву. Снегаль тут же тянется к меху, дергая в разные стороны. Ребёнку весело, его мысли не заняты моими думами. Хорошо быть ребёнком в этом плане. Ни забот, ни проблем. — И что же мне с тобой делать? — Вырывается невольно, пока я сам прижимаюсь к сыну. После его предложения точно ничего не будет как прежде.