Душа атланта - это океан

             PovТимиэль              Вокруг так темно, что хоть глаза выкалывай. Уши заложило так, как будто я взаправду на морской глубине. Ничего, кроме непонятного давящего шума, закладывающего уши. И уплыть, или хотя бы сдвинутся в сторону, не получается. Всё моё тело обвито водорослями, отчего не продвинулся ни на шаг в сторону, лишь сильнее запутался. Но самое страшное – не это. Периодически создаётся такое чувство, как будто до меня кто-то пытается дотронуться. Отскакиваю, насколько это возможно в моём положении.              И так длится бесконечно долго.              Пока сквозь всю эту водную плотность не улавливаю голос Юна.              — Останься со мной, мой Мунди. — Снова руки трогают меня, но сейчас я не вырываюсь.              Как же давно я не слышал его речи. Не смотря на то, что я старался не думать о нём, не вспоминать о нём, каким бы сильным себя не строил, перед ним всё равно веду себя неразумным ребёнком. Как же я соскучился. Кидаюсь в эти руки, позволяя обнять себя и тянусь за поцелуем, пусть до головы и далеко. Хочу выкрикнуть его имя, но я не слышу собственного голоса. Сколько ни пытаюсь, результат один и тот же. Поэтому крепче жмусь к холодному телу, стараясь согреть собою, поднимаюсь выше, прямо к голове.              — Я всё тебе прощу. И твои ночи с моим убийцей, и твоих детей от этого мерзавца. — Вмиг замираю. Отчего Юн говорит так, как будто я сам на это пошёл? — Только останься здесь, со мной. Не возвращайся к ним.              Так как всё равно ничего не вижу, пробую руками дотронутся до лица Юна. Но пальцы останавливаются на неровном краю шеи. Лишь когда поднимаю руки ещё выше, наконец нахожу голову. Она отрублена. Так же, как в ту проклятую ночь. Перед глазами моментально пробегаются размытые воспоминания, будто это произошло давным-давно и не со мной.              Впрочем, а какой ещё быть отрубленной голове? Мирон лично продемонстрировал отрубленную голову Юнгина, пока насильно брал меня на глазах у всех присутствующих.              — Останься. — Пока размышляю, Юн снова просит остаться.              Хочу ответить, но снова тишина вместо моего голоса. Как бы сильно я не желал остаться с ним, родить ему потомство, любить его всеми ночами и отдаваться всею душой с телом… я должен вернуться. Мёртвых уже не вернуть. А там меня ждут дети. У меня есть причина для возвращения. Точнее, две: Гелос и Селен.              — Не хочешь быть со мной? Тимиэль, ты, верно, забыл? Ты был обещан мне! Не смей нарушать обещание, как это делали твои родители!              Я и раньше видел Юна рассерженным, особенно после появления Мирона в нашей мирной жизни. И слышал, как он кричал на меня, как злился на моё неподобающее поведение. Но в его голосе никогда не было такой холодной ненависти. Вырваться как не получалось, так и не получается. Юнгин больше меня, да и путы далеко не отпускают, потому альфе и проще скрутить меня да удерживать в крепкой хватке собственных рук.              — Мы будем тут до тех пор, пока ты не согласишься уйти со мной в путь перерождения. Ты обязательно одумаешься и решишь остаться со мной.              Удушающее чувство, но не от нехватки кислорода.                                   Мне неизвестно, сколько мы пробыли в таком состоянии, но для меня – прошла целая вечность, прежде чем в нос ударил запах крови. Этот привкус, закрадывающийся в ноздри и горло, чувствую не я один. Только если мне просто неприятен этот вкус, то Юна аж скручивает да всего выворачивает. Пользуюсь тем, что меня больше никто не удерживает и хватка водорослей уменьшилась. Хоть и вымотан, но я выбиваюсь на поверхность. Где-то на подсознании понимаю, что это – верный путь. И когда вижу проблески света, начинаю двигать руками и ногами сильнее.              Я должен вернуться к своим детям. Простишь ли ты меня, Юн?                            Открыв глаза, чувствую кровь на языке и тяжесть во всём теле. Мокрая одежда неприятно липнет к телу. Сначала слышу, как Гелос кому-то кричит слова благодарности, а после и вижу. Селен же стоит чуть в сторонке вместе с неизвестным мне атлантом. Оба моих ребёнка ревут. Не вижу этого, но улавливаю хныкающие звуки, отчего сердце болезненно сжимается в груди. Мирон же выглядит встревоженным. Его взгляд мотается от меня в морскую даль и обратно. Моих сил хватает лишь на то, чтобы сжать его руку, лежащую на моей груди. А после темнота. На этот раз я один.                     

***

                    С окончательным пробуждением пришёл и зверский аппетит. Ни разу в своей жизни не ощущал такого голода. А мне дают сок, ещё и водой разбавленный и не больше одного стакана. На все мои попытки запросить хоть что-то съедобное и жевательное, Мирон с Диорой ответили категорическим отказом. Итог – я сижу в постели с недовольным видом, чтобы этим двоим неповадно было.              — Будем понемногу утяжелять твой рацион пищи. — Весь ответ Диоры под одобрительные кивки Мирона.              — Диора, ну к чему такое беспокойство? — Капризничаю ничем не лучше маленького ребёнка. Но это всё от голокружительного голода.              — К чему? Ты хоть знаешь, сколько был бессознания? — Негодование женщины не только слышно в голосе, но и видно в резких движениях. С грохотом поставив корзину с бельём, она скрещивает руки у груди, смотря на меня со всей родительской строгостью. Морщинки на её лице заметно прибавились.              — Пару дней? — Отвечаю уже не так уверенно, как прежде требовал еды. А ведь и правда, сколько я проспал? По ощущениям в теле, прошло совсем немного времени.              — Месяц! И это ещё хорошо, что так всё сложилось ладно. Я уже было начала готовить всё для сжигания твоего тела.              — Эй… Я ведь выжил. — Пытаюсь быть оптимистом.              Хотя, наверняка для них моя попытка смотрится нелепо и глупо. Пусть время, проведённое там, и показалось тянущим долгим, но не теперь, когда я очнулся. Это просто было.              А для них прошёл долгий месяц ожидания неизвестного. Мирон только чего стоит со своими опухшими глазами и похудевшим лицом. К тому же, он удивительно тих и молчалив. Лишь сидит в сторонке, продолжая держать меня за правую руку. Да и дети… Они так горько плакали, что думал, сердце разобьётся прямо там, у берега. С тех пор я их не видел.              — И всё же! — Не сразу обращаю внимание на то, что достала Диора. А достала она мою тайну. Бывшую тайну, я так полагаю. Заметно полегчавший мешочек с той самой сухой травой. — Что это вообще за трава такая была?              — Последний подарок моей матери. — Неохотно отвечаю им двоим, отведя взгляд в сторону панорамного окна.              — Откуда она у неё? — Продолжает свой допрос Диора.              — Сказала, что выросло на Лиле, но я такую не припомню.              — Почему ты скрыл это? — Впервые за долгое время заговаривает Мирон.              — Потому что знал, польются неудобные вопросы. К тому же… Она подарила мне это, чтобы я мог отомстить тебе, Мирон. Она уверяла меня в том, что для людей – это безвредно. Вот я и решил, что это должно убить и того глупца. Только он и должен был умереть. — Не ведаю, чем окончится моё откровение. Но я честен с ними. Всё равно отпираться уже поздно.              — Как показывает время, глупцов оказалось больше. — Закатив глаза, Диора тут же хватается за переносицу.              — Ну… я же выжил по итогу. Значит, не такой уж и глупец. — Неожиданно и для меня, и для Мирона, на меня обрушивается удар тряпкой. Это Диора резким движением ударила меня по макушке, отчего я разливаю недопитую жидкость из кружки и на себя, и на постель. — Ай! Да за что?              — Ты хоть знаешь, как мы все переживали? — Ни я, ни Мирон не успеваем хоть как-то накричать на неё или отчитать. Диора почти ревёт, сдерживая свои слёзы. Впервые вижу её в таком состоянии. Я ведь ей не родня и не друг. Скорее, глупый ученик. Отчего же она так себя ведёт? — Ладно о Мироне, а о детях ты подумал? Подумал, какого будет им вот так рано потерять родителя? Подумал, как невыносимо больно им будет потерять тебя?              — Диора… — Не сразу нахожу нужные слова. — На весах лежали их жизни, а с другой – моя. Как для родителя, выбор был очевиден. Разве нет? В отличие от близнецов, я всё ещё чужак в этих краях. И старец из Доротей продемонстрировал это наглядно.              — Почему ты не доверился Мирону?              — О нет, Диора, я верил и ждал. Неделю. На большее терпения не хватило. — Думаю, я мог ранить Мирона такими словами, но отчего-то совсем не чувствую угрызения совести по этому поводу.              — Я хотел сделать всё по закону. — Зачем-то начинает оправдываться Мирон.              — Пока ты это делал, с нашими детьми могло произойти всё что угодно. Нам крупно повезло найти их целыми, невредимыми и нетронутыми. — Мирон на это ничего не отвечает.              Диора отходит в сторону, причитая о том, какие мы все идиоты. Повисшая тишина давит. Постельное бельё тихо убирают слуги, приготавливая чистое.                                   Вечереет. Мы с Мироном в спальне одни. Близнецов пока ко мне не пускают. Да и навряд ли сейчас Мирон подпустит их. Супруг и ранее был излишне одержим мной, а теперь и вовсе ведёт себя, как курица-наседка. Словно я не взрослый омега, а дитё малое, несамостоятельное. На протяжении всего дня он не отлипал от меня ни на шаг. Даже в уборную ходили вместе, когда я хотел туда пойти. А он всё терпит, не шевелится. Но я-то не дурак. Всё прекрасно вижу и понимаю.              Вот и сейчас, мы лежим на постели. Только у меня под головой не подушка, а рука Мирона. И как только он ещё не устал? Второй же рукой Мирон поглаживает меня по всему телу, куда рука наткнётся. Сейчас это моё плечо и рука.              — Тимиэль, ответь только честно. Та трава ещё где-то припрятана? — Впервые за все сутки заговаривает Мирон.              — Засушил небольшой цветок в одной книге. Возможно, там можно откапать семена и посадить их. Ну и в том мешочке, который Диора сегодня продемонстрировала. А зачем ты спрашиваешь? — Подняв голову на Мирона, вижу в его глазах сомнение. Неужели подозревает меня? — Скажу сразу. Как бы сильно не ненавидел тебя за Лиль, мой народ и родных, травить не собираюсь. Без тебя – меня с детьми давно бы убили. Ну… Или Селена бы только оставили. Он омега и может родить прямых наследников твоей крови. И управлять им будет куда проще. Законы Атлантиды это позволяют.              — Не говори так.              — Но это правда, Мирон.              — Давай договоримся на том, что я буду жёстче к своим соплеменникам, а ты больше ни за что на свете не подставишь себя под удар. — Чересчур уверенно произносит Мирон, а я всё равно не уверен в его словах. Сможет ли он стать таким?              — Если ты действительно будешь решительным по отношению к тем, кто хочет причинить вред нашим детям, то я буду спокойно сидеть на месте и верить тебе. Но только в этом случае. — Надеюсь, эти слова его хоть сколько-нибудь вразумят. — Кстати, что там с Доротеями?              — Все, кроме двоих, мертвы.              — Двоих? — Я думал, что умер только тот старец идиот, посмевший бросить мне вызов. А тут что получается? Вся семья, если не род?              — Алипий и Пина, его младший брат. Омега. И второй, пока что, под защитой Гелоса. — Видимо, Пина – это тот самый незнакомец, который стоял рядом с Селеном.              — Почему он остался в живых?              — Он кормил их, пока те были в плену его отца. И так помогал, по мелочам.              — Вот как… — Значит, в той проклятой семейке есть ещё кто-то адекватный. Нужно будет его поблагодарить. — Тогда пусть живёт.              — Гелос будет рад услышать твоё решение. — Обняв двумя руками, Мирон притягивает поближе к себе, как будто между нами и без того большое расстояние. Носом он утыкается в мою макушку, отчего я чувствую его дыхание. — Только не одобряй это так же быстро, как сейчас. Пусть учится отстаивать своё мнение.              — Как умерли все остальные? — Любопытство берёт вверх. Мирон что, взаправду вырезал всех?              — Мы с Диорой использовали твою траву почти твоим же способом.              — Что? Только не говори, что использовали все мои запасы! — Старший супруг молчит, отчего мне совсем не становится лучше. — МИРОН! — Твёрже требую от него ответа.              — Не кричи так. — Похлопав по рукам, Мирон всё же отвечает, пусть и размыто. — Мы искали способ вернуть тебя. Диора искала противоядие.              — Это я понять могу. Но зачем было использовать всё? — Неужели в той проклятой семейке было так много атлантов? Это же сколько душ было сгублено? Детей и младенцев тоже умертвили?              — …потому что не нашли. — Судя по ответу, никого не пощадили.              — Стой. Подожди. — Данная информация никак не желает усваиваться в моей голове. Пристав на локтях, пробую сесть, но от резких движений голова разболелась. Схватившись за голову руками, больше не пробую сесть. Да и есть вопросы поважнее. — Если я был отравлен, а вы не нашли противоядие, то как я очнулся?              — Ты просто очнулся, когда я окунул тебя в воду.              — Совсем за дурака меня держишь? Я же вижу, что врёшь.              Я помню, как с моих губ утиралась чужая кровь с рыбным привкусом, как Мирон кого-то пытался поймать хвостами, и как Гелос кричал слова благодарности кому-то вдаль, в сторону водной глади.              — А лучше бы поверил.              — Так что там с запасами?              — Мешочек остался пустым.              — Ха… — Отчего-то я не сильно удивлён. Скорее, немного огорчён. — И как мне теперь защищаться от других?              — Используй меня. Я ведь твой старший супруг! — С долей обиды произносит Мирон.              — Как-будто ты позволишь.              — Тебе – да. — Нависнув надо мной, Мирон жадно хватает носом мой феромон. Его руки дрожат, но он всё же аккуратно дотрагивается до моего тела. — Тимиэль, разве ты не видишь, как сводишь меня с ума? Так было ещё до меток. Я тянулся к тебе, на подкорке сознания понимая, что ты – мой, а я – твой. Неужели до сих пор не осознаёшь?              — Это не помешало тебе уничтожить половину моего народа, убить дорогих мне людей, семью и… сам знаешь… Я никогда не забуду этого позора.              — Самому не надоело припоминать мне это?              — До конца своих дней. Или твоих. Смотря как повезёт. — Удивительно, но спустя столько времени мне всё ещё не просто говорить о той ночи. Пусть чувства ненависти и приутихли, но всё же остались тлеющим огоньком.              — Я прощаю тебе эти слова лишь только потому – что это ты. — Мирон утягивает в мягкий поцелуй, прикоснувшись губами к губам. Не позволяю ему затягивать. Прерываю, отвернувшись в сторону гардеробной. Бедром чувствую, как у Мирона в штанах всё затвердело. И как только у него встал в подобной обстановке? Это всегда происходит так не вовремя и не к месту.              — Давай просто полежим? Я не готов сегодня принять тебя.              — Я не буду брать тебя. Лишь потрусь.              К моему удивлению, Мирон и правда только трётся. Положив мои ноги к себе на плечи, он просовывает между ног свой член. Таким образом он и толкается. Сбивающееся дыхание обжигает моё лицо.              Мирону хватает пару десятков таких толчков, чтобы кончить. Не менее горячая сперма пачкает всё на своём пути: и мою ночнушку, и моё лицо. Опустив мои ноги, Мирон делает попытку восстановить собственное дыхание. Мирон неспешно снимает с нас одежду. Наспех утерев моё лицо и свой член, Мирон откидывает одежду в сторону. Всё равно, пока она не постирается, использовать будет достаточно затруднительно. Дотронувшись до меня в паху, Мирон как-то разочаровывается. Впрочем, причина этому имеется: ни намок, и ничего не привстало. Думаю, что это от усталости либо от отсутствия стимуляции внутри.              Тяжко выдохнув, Мирон просто укладывается рядом. Непривычно спать с ним, пока мы в одном нижнем бельё. Кожа к коже. Наши феромоны перемешиваются, отчего голова идёт кругом. Это всё равно, что новый шаг в наших непростых отношениях. Не хочу сейчас думать о чём-либо. В голове пусто, как если бы мой разум просто взял и отключился. Но кое-что меня всё же радует.              В кои-то веки Мирон держит слово.