***
Тот самый весенний день начался как обычно — до рассвета. Люций всегда был человеком привычки: приучив себя однажды к чему-либо, переучиваться приходилось с большим трудом и нежеланием. Это правило работало на все, кроме глобальных перемен навроде смены города или работы, и Люций скорее бы вновь переехал, чем начал бы вставать на час позже. За утреннее молоко он вообще был готов стоять насмерть. Пока солнце едва проглядывалось за горизонтом, на улице было достаточно холодно. Только к полудню земля вновь прогрелась, но пока полдень не наступил, Люций предусмотрительно натянул на себя вторую тунику и укутался в сагум, чтобы не окоченеть по дороге к некрополю. Перед уходом он привычно оставил на столе первый завтрак для жены с дочкой, собрал в заплечный мешок небольшой запас еды, лекарства, а также третью и четвертую книги «О медицине» Цельса, после чего вышел в сад. Белые цветы яблонь отсвечивали розовым на фоне зари, листья блестели от росы. Вдали ещё виднелись рваные куски тумана, за которым едва заметно торчали башенки городской стены. Облаков на небе практически не было, и Люций с нескрываемым удовольствием выдохнул в светлеющее небо, напомнившее ему глаза жены. Ближе к горизонту оно становилось ярким, как шкурка спелого персика. После недолгого любования, Люций со спокойной душой заглянул в амбарную пристройку. — Грегор! — громко позвал он, встав перед мерно вздымающейся на дешёвой койки кучей ткани и овчины. От зова эта куча сперва вздрогнула, после чего удивительно резво для своих габаритов поднялась, демонстрируя мужчине лысого толстяка, что был едва ли не в два раза шире своего хозяина. Без особых церемоний Люций вручил ему небольшую корзину с едой, внутри которой раб не без улыбки обнаружил целую буханку вчерашнего хлеба. Люций его удовольствия не разделял, в который раз задумавшись о том, чего такого особенного его жена нашла в этом галльском земледельце. — Большое спасибо, господин! — толстяк отставил корзину со своей дневной порцией еды на кровать и в ожидании уставился на Люция. Тот долго смотрел куда-то сквозь раба, почесывая в раздумьях щетинистый подбородок. Стоило наведаться к брадобрею. — Меня скорее всего до завтрашнего вечера не будет, — начал он отдаленно, выходя из амбара в сад. Грегор побрел за ним, терпеливо и молча слушая. — У старой Сакуллы, говорят, снова суставы не в порядке, нужно отправить ей лекарства. К тому же госпожа давно хотела послать родителям весточку о нашем благополучии. От упоминания Сператы галл активно закивал, не услышав в последнем произнесенном хозяином слове насмешки. Для Люция их материальная обеспеченность была лишь дешёвой ширмой, скрывающей постепенно разваливающуюся семью. Род Илексенас медленно расходился по швам подобно организму их погибшей дочери, и подсознательно он знал, что в конце их ждало то же самое. Часть его пыталась сдерживать распадающиеся куски вместе, беспрерывно и утробно крича от чувства подкрадывающегося одиночества, но исход все равно был один — развод. Его жена больше не могла чувствовать себя комфортно рядом с ним, сколько бы раз она не говорила обратное. Люций не был слепым, и желал своей госпоже только счастья. Он их счастье сохранить не сумел. — Госпожа должна знать о моем отъезде, но на случай можешь предупредить её снова, — он поправил мешок на плече и приблизился к выходу с участка. — Пока меня нет, защищай госпожу, охраняй дом. Мы купили тебя, чтобы ты ухаживал за садом, но… — он окинул галла выразительным взглядом, — …ты сам понимаешь. — Я… да. Да, конечно, господин! — снова закивал Грегор. — Госпожа будет в порядке, можете не волноваться. Но должен ли я сопровожать госпожу в городе? Люций неопределенно мотнул головой. — Пускай она сама решает, но лично я предпочел бы, чтоб ты не спускал с нее и Мегары глаз, — почти грозно проговорил Люций, направив палец на раба. Тот, как послушный болванчик, в очередной раз закивал и ретировался обратно в амбар, чтобы проверить животных, а его хозяин направился в некрополь. Места упокоения мертвых всегда располагались за пределами городов. Люций ещё со времён ученичества привык к трупам: некоторые даже по воле службы (и научного интереса) ему доводилось вскрывать. В период его практики в валетудинариуме постоянно кто-то умирал, это было неизбежно и столь же естественно, как само течение времени. Он наблюдал за больными рабами и ранеными воинами, чей срок шел на часы или даже минуты — их образы были подобны друг другу, как писал в своих трактатах Цельс. Мертвенно-бледная кожа, впалые виски и провалившиеся глаза были признаками приближающейся смерти, и порой пока ещё живой человек мог выглядеть намного страшнее умершего. Их лица не искажала гримаса мучительной боли и страданий, на которую порой без внутреннего содрогания было не взглянуть. С мертвыми Люцию было намного проще. За городом Люция уже ждали. Лёжа в траве рядом с невысоким постаментом, украшенным сверху бюстом давно почившего неизвестного мужчины, посапывала свора собак. Их белые шкуры выделялись на темном фоне подобно мрамору, и неподвижные они напоминали высеченные из камня статуи. Сквозь сон они почувствовали знакомый запах, после чего услышали шаркающие о мелкую гальку шаги и бодро повскакивали со своих мест, будто и не спали вовсе. Ещё до того, как Люций дошел до их временной лежанки, он вытащил из мешка кусок хлеба, разделил на равные части и бросил каждому из трёх псов. Истекающие слюной пасти вцепились в свои порции, а ребра под тонким слоем обтянувшей скелеты кожи и короткой шерсти ходили ходуном. Собаки быстро дышали от восторга, что пришел с долгожданным приемом пищи, и, быстро доев не самые большие ломти, окружили щедрого кормильца. Не долго терзавшись сомнениями, Люций достал припасенные в дорогу кусочки вяленого мяса и дал каждой собаке понемногу. — Мне не жалко, ребятки, вы ж совсем изголодались поди, — жалостливо проговорил он, двигаясь дальше к месту работы и почесывая на ходу макушку одного из братьев, успевшего съесть свой кусок. Остальные двое присоединились к ним через пару секунд, кружась вокруг и бегая между мраморными постаментами. — А я у родителей жены вдоволь поем потом, могу и потерпеть денёчек в дороге. Я снова ухожу ненадолго, кто вас кроме меня кормить-то будет? Дойдя наконец до входа в подземную часть некрополя, Люций замялся на пороге. Животные не знали смысла его слов, но все равно как-то поняли и смиренно сели у тяжёлой каменной двери, изредка дёргая хвостами. Когда жевать губу в нерешительности ему окончательно надоело, с невольной улыбкой мужчина вытащил собакам остатки мяса и хлеба. В дорогу ему оставался только небольшой кусочек сыра, хотя Люций не сильно тревожился на этот счёт. Если он выйдет в деревню на восходе солнца, то придет туда к обеду — сыра на такую дорогу более чем хватит. — Попробуйте завтра к моему дому сходить, ребятки, раз меня не будет, — он не знал, зачем пытался что-то предложить псам. Ему просто хотелось поговорить с ними, как обычно говорят с людьми. — Грегор животных любит, может додумается и вас подкормить. Вы ведь вон красавцы какие, пусть и худющие. Один из псов удовлетворённо гавкнул. Погладив говоруна по вытянутой морде, Люций со вздохом качнул головой и ушел вниз. Собаки в ожидании друга вновь расположились в траве, теперь рядом со статуей какой-то девушки. Солнце уже неторопливо выползало из-за горизонта. Внутри колумбария было сухо и тепло. Множество одинаковых отверстий в стенах смотрели на Люция пустыми глазницами, в некоторых он видел урны с прахом. В конце длинного подземного зала стоял небольшой алтарь с подношениями, сосудом для монет и статуэткой Либитины, с которой он первым делом стёр пыль. После Люций кропотливо пересчитал все монеты в кувшине, дабы убедиться, что никто не крал из святилища. Мало кто решился бы на подобное, но проверка ещё никому не вредила. В конце года он всегда отсылал данные о количестве проведенных похорон, которое высчитывалось благодаря собранным монетам, и Люций не хотел пополнять налоговый кувшин из своего кармана, чтобы сохранить правильное число умерших. Проще было пустить байку о проклятье, наложенном и на храм Либитины, и на деньги в нём. После удачной проверки Люций уже внимательнее осмотрел углубления для урн: родственники умерших, даже самых бедных, всегда оставляли на месте захоронения какой-нибудь предмет. Так как колумбарий изначально предназначался для крестьян и рабов, вещицы в нем были самыми заурядными, но, равно как и на деньги, отчаявшиеся безумные люди могли позариться на припрятанную с урнами посуду, дорогую по меркам бедняков одежду или совсем уж безделушки вроде приносящих удачу камней. Обойдя все подземелье, он обнаружил все на своих местах и спокойно выдохнул, прежде чем встрепенулся и прислушался к странному звуку снаружи. Это лаяли собаки. — Кого сюда принесло в такую рань? — проворчал Люций себе под нос, поднимаясь обратно на поверхность. Он уже проверил все, что нужно было, и оставил рядом с алтарем табличку о своем отсутствии на ближайшие время. Это точно были не его поллинкторы, обычно приползающие в некрополь почти к полудню, да и для обычного горожанина было достаточно рано, если только не умер кто. Люций насторожился и вышел на улицу. Под цветущим деревом бузины стоял воистину странный мужчина разбойничьей наружности, если смотреть на все ниже головы. Он кутался в оленью шкуру на манер плаща и дёргал плечами от каждого собачьего возгласа, под шкурой же виднелась затертая голубая туника с длинными рукавами и, что главное, штаны. Люций хотел было поморщиться, но вместо этого сглотнул — на поясе у незнакомца висели ножны. Когда этот мужчина помахал Люцию рукой, видимо прося подойти того ближе, римлянин внезапно струхнул. Он вполне мог сейчас убежать подальше от вооруженного чужака, возможно заинтересованного в грабеже, но что-то его остановило. Может быть, это живое и совершенно не злобное лицо незнакомца, чьи брови уже начинали совершенно по-детски выгибаться домиком от неуверенности, или, вероятно, то была сама дикость сложившейся ситуации. К нему, либитинарию, пришел человек, который может просто нуждаться в его услугах по захоронению, а он как трус бежать собрался. Это было просто несерьёзно. При ближайшем рассмотрении Люций ещё больше убедился в сходстве этого странного голубоглазого мужчины с ребенком: стоило ему начать движение навстречу, как дикарь тут же переключился с волнения на радость, настолько искреннюю, что даже Люцию захотелось улыбнуться. После он тут же одернул себя и посмотрел на вещи объективно — перед ним все ещё был чужак. — Приветствую, я могу вам помочь? — с лёгким пренебрежением в голосе спросил Люций. Этот тип не внушал особой опасности из-за своего лица с мимикой — Люций начал задумываться, умеет ли он вообще орудовать мечом. От лая собак он крупно вздрагивал и порывался скрыться за деревом. — Врач? — неожиданно сказал чужак, и Люций все-таки сморщился — и от самого слова, и от ужаснейшего акцента. Естественно, его искали именно из-за этого. — Я был врачом раньше, но больше не практикую. Если вам нужно лечение, обратитесь к кому-нибудь другому, я- — Был врач? — проговорил его собеседник с выражением умственного напряжения на лице и внаглую перебив Люция. Тот практически вспыхнул от негодования. — Был, сейчас нет. А даже если бы и да, то вам точно не помог бы. Какая грубость! Вы про манеры вообще слышали? Дикарь, к его удивлению, стушевался, после чего повернулся в сторону растущих неподалеку кустов и кивнул, сказав что-то на своем языке. От странности происходящего Люций не только замолк, но и затупил — особенно когда из кустов вышел не менее странный рыжий мужчина чуть старше самого Люция. В руках у него была веревка, вызвавшая в римлянине настоящий взрыв эмоций. Развернувшись для побега, он тут же врезался в грозного усатого блондина с напоминающим квадрат лицом. Веревки оказались на нем незамедлительно, а в рот влили странную горькую настойку. — Что происходит?! Отпустите меня сейчас же, вы, варвары! — возмущённо закричал он, когда хмурый блондин закинул его сперва на плечо, а после — на лошадь, будто он был мешком каким-то. Самый первый чужак виновато глядел на похищенного из-под густых ярко-русых бровей. — Что вы творите, дикари?! Освободите меня, или я за себя не ручаюсь! Если бы варвары понимали его речь, то наверняка полегли бы со смеху, но они, очевидно, не понимали. Люция начинало трясти — на смену злости пришли страх и зачатки паники. Эти эмоции явно отразились на его лице, и голубоглазый чужак с самым скорбным видом проговорил: — Извинись. — Чего? — Люций в миг забыл о страхе, не сразу поняв смысл произнесенного кельтом слова. Когда же он наконец убедил себя в том, что ему не послышалось, Люция скривило от негодования и возмущения. — И это ещё я извиняться должен? Да вы все- — Извинись, пожалуйста, — вновь сказал чужак, уже едва слышно и ещё более виновато. Лоб его, казалось, вот-вот даст трещину от небывалой умственной нагрузки, но подобный исход предотвратил его рыжий кудрявый знакомый. Перекинувшись парой слов, они сели на своих лошадей, и если до этого Люций думал, что хуже обращения с ним быть не может, то поездка на лошади связанным в руках не самого радушного варвара открыла перед ним новые горизонты. Теперь он даже вырываться из рук не мог: падение под копыта скачущим лошадям ничем хорошим точно не закончится. Единственное, что ему оставалось — пытаться придумать хоть какой-нибудь план, но в пустой голове только протяжным звоном отдавался удаляющийся лай собак. В следующую секунду он заснул.***
— Ты погляди, и правда без штанов! Люций недовольно скривился сквозь сон. Солнце ярко било в закрытые глаза, прогоняя вынужденное сновидение. Как обычно, ему ничего не снилось, хотя дневная дрёма оказалась на удивление приятной, и он был бы не прочь поспать ещё немного. Неосознанно он спрятал лицо в сгиб локтя, чтобы избавиться от аполлоновского сияния. — Тише ты, он просыпается! — снова услышал он непонятную речь у себя над ухом. Голоса были высокими, видимо дети. — Вот и пускай, его сюда принесли для помощи, а не чтоб он дрых тут, — ответил мальчишеский голос, после чего Люций получил слабый пинок в бок. С крякающим вскриком он подорвался с постеленной на землю ткани и уставился на детей ошалелыми глазами, хватаясь за пострадавший бок скорее от неожиданности, чем от реальной боли. Окружавшие его дети тут же с воплями разбежались в разные стороны, как мальки в пруду. — Проснуться? — на этот раз голос был знакомый. Люций окончательно поднялся со своей временной лежанки и только после этого осознал, что больше не был связан. Голубоглазый дикарь выглядел все таким же неуверенным и напряжённым. — Проснулся, — язвительно исправил Люций и сложил руки на груди. Он не хотел выглядеть зашуганным перед похитителями, но с момента пробуждения страх всё плотнее укоренялся внутри него, и для его душевного равновесия была полезна даже такая бессмысленная самозащита. Пока незнакомец снова пытался собрать в голове кривое предложение на латыни, Люций окинул взглядом поселение, в которое его притащили. Они, как римлянин сразу догадался, находились на каком-то холме, полностью окруженном высокой деревянной стеной. Поселение сильно уступало по размеру его городу, но все равно выглядело достаточно внушительно — для тех условий, в которых оно было создано. До сего дня Люций сомневался, способны ли варвары на что-то более-менее цивилизованное. Как оказалось, те же крепостные стены они строили хорошо — и не сказать, что Люций был рад такой находке. — Máel… ждать врач. За мной, пожалуйста, — Люций только головой покачал, но пошел следом: лучше так, чем под руки с какими-нибудь верзилами не самой доброй наружности. Этот хотя бы виноватым себя чувствовал, что самую малость обнадёживало — может быть Люция даже не съедят. — А что за мэл? — Люций произнес непонятное слово осторожно, постаравшись сделать это так же, как его похититель. Глупо было ожидать, что едва вяжущий два слова галл сможет объяснить ему что-то, но он просто попытается узнать. Лишним точно не будет, особенно если под «мэл» прячется какой-то человек. Не зная, как пояснить значение слова, варвар просто пожал плечами. От этого незамысловатого жеста, которым пользовались и его сородичи, Люций почувствовал невиданное доселе облегчение. Ему были необходимы точки соприкосновения с этими людьми, иначе он точно лишился бы рассудка. Он все ещё был на бренной земле, просто чуть дальше от дома, чем предполагал сначала, собирая дорожную сумку… — Стоп! — от его громкого возгласа с ближайшей крыши слетел дикий голубь. Люций встал как вкопанный, когда осознал свою потерю. Приятной тяжести на плече не ощущалось, и его сердце начало метаться в грудной клетке, как если бы его уже пытались расчленить. — Где мой мешок? Где книги? Он точно помнил, что связали его вместе с поклажей, и потеряться в дороге сумка не могла. Значит, сейчас она была в руках одного из жителей этого поселения — и от такой перспективы в римлянине все задрожало в смеси злости и волнения. «Да чтобы эти варвары мои книги своими грязными руками тронули-» — Идти, прошу, — на его сопровождающего было жалко смотреть: тот был готов звать на помощь, лишь бы с пленником больше не было проблем. Люций практически пожалел его, но с места не сдвинулся. — Вы убьете меня? — когда на лице галла отразилось непонимание, Люций для наглядности провел пальцем по своей шее и указал на себя. В ответ ему замахали головой так яростно, что пленник на секунду испугался — не дай боги отвалится ещё. — Нет, не убьете! Врач, помощь, пожалуйста, — Люций вздохнул и понятливо кивнул. Несмотря на то, что убивать его никто не собирался, он не был рад перспективе лечить кого-то. Тем более, лечить своих похитителей. Впрочем, раз его жизнь оставалась при нем, у него появлялась возможность вернуть свою сумку. Это было в их же интересах — книги о медицине сильно ему пригодятся, если и правда придется кого-то лечить. На такой случай хотелось иметь все остальные трактаты Цельса, но Люций знал их достаточно, чтобы поработать и без подсказок. К тому же, в мешке были лекарства. Лишь бы они оставались там. — Ладно, горемыка, веди меня, — сказал он, махнув рукой, и подошел ближе. Следующий вопрос вырвался сам собой. — Тебя как звать-то? — Звать-то Жермен! — довольно отозвался голубоглазый галл, стоило Люцию ткнуть на себя и назвать свое имя. Тот удивлённо хмыкнул. — Герман что ль? Ты уж прости, но я тебя лучше так звать буду, как мне привычнее, — когда Люций снова оказался непонятым, он просто направил палец на кельта и сказал «Ты — Герман». Так называемый Герман спорить не стал, хотя выглядел крайне озадаченным. До нужного дома они дошли в тишине. По дороге Люций то и дело осматривался: не столько любуясь видами разного качества домов, сколько в поисках какой-нибудь лазейки для побега. Таковой на глаза не попадалось, а потому он вернулся к осмотру домов. Чаще всего на пути им встречались обычные прямоугольные дома, немного углублённые в землю и покрытые досками с соломой. Изредка между ними доктор мог рассмотреть постройки из камня, без которого в принципе не мог воспринять любое жилище. Камень — гарант надёжности. У галлов же даже обычный фундамент не всегда встречался. Сами жители сновали то тут, то там, иногда оборачиваясь на странного гостя. Люций был практически готов оценить по достоинству разноцветные красивые туники, которые торчали из-под плащей с накидками, но взгляд его невольно цеплялся за штаны, без которых галлы никогда не ходили. Он слышал, что эти варвары скорее снимут все сверху и ринутся в бой, но штаны будут при них. В их обществе римлянин слишком сильно выделялся, и ему это не нравилось — он терпеть не мог излишнее внимание к своей персоне. Стоило почти что пленнику и его сопровождающему выйти на открытую местность, видимо игравшую роль главной площади, навстречу им вышел юнец, недавно перешагнувгий границу школярного возраста. Люций дал бы ему лет четырнадцать, но смуглая кожа вкупе со светлыми волосами слегка сбила его с толку. Возможно, он был и старше. — Трэвах, ты уже вернулся? Я думал, ты на охоте до вечера, — сказал Жермен с теплой улыбкой и ноткой волнения в голосе. Парень коротко обнял его и мотнул головой. — Мы поймали олениху с Лором. Здоровую такую, хватит на весь верхний круг, — с усмешкой ответил Трэвах и повел плечами от предвкушения хорошего ужина. Его старший друг этого энтузиазма не разделял. — Твой отец ведь сказал тебе не убивать самок, это- — Вредит лесу. Да, Жермен, я помню, не будь занудой. Самцов мы бы действительно искали до самого вечера, к тому же они не такие вкусные. Один раз не страшно. — в неуверенности голубоглазый галл мотнул головой, и юноша перед ним, не получив ожидаемой поддержки, нахмурился. — Заладили со своим лесом в самом деле, сил нет уже! Он и так скоро сам по себе засохнет или сгниет. И вообще, ты вроде за доктором отправлялся, что за шута ты привел? Заскучавший было Люций встрепенулся, когда парень махнул рукой в его сторону. Римлянину и без того было не то чтобы приятно, что при нем говорили на другом языке, будто кроме эти двое были наедине, а когда речь зашла о нем, он не выдержал и прервал кельтов громким покашливанием. — Вы, конечно, извините, что я вас прерываю, но может вы перестанете делать вид, что меня здесь нет? Я ни слова не понимаю, а это просто невежливо, — выпалив свою короткую тираду, Люций окинул взглядом сперва одного, а затем второго на предмет каких-то возражений. Конечно, это было сравнимо с беседой между ним и стеной, но те по крайней мере перестали говорить. Выслушав его, Трэвах сморщил нос и ответил на чистой латыни. — Твои проблемы, членосос римский, — и, пока Люций глотал ртом воздух от охватившего его шока и закипающей злости, он бросил напоследок фразу уже на гаэльском, прежде чем уйти. — Отец, если что, у себя. Он недавно освободился. До окружённой забором и кустарником хижины Люций дошел неосознанно. В мыслях он все ещё ругался с высокомерным юнцом, который просто взял и назвал его так. То, на каком языке и в каких условиях его оскорбили, прошло мимо пребывающего вне себя доктора — добропорядочного и нисколько не заинтересованного в подобных практиках доктора. — Варварство! — он возмущался себе под нос и не заметил, как оказался у входа в очередной погруженный в землю дом. Выглядела лачуга не особо богато, но вырезанные на дереве и глине символы с рисунками вместе с развешенными повсюду пучками лечебных трав привлекали к себе внимание. Люций даже забыл о недавней злости, уставившись на изображения луны, солнца, деревьев и животных, внешне напоминавших то ли собак, то ли волков. Через минуту Герман выглянул из дома и позвал его внутрь. С порога римлянина буквально окатило волной самых разных запахов, но сильнее всех среди них чувствовался дым с травянисто-древесными нотками. Нос пытался уловить каждый оттенок, но из всего многообразия Люций смог различить только вербену и розмарин с можжевельником. Его настолько сильно увлекло изучение сладковатого с хвоей и лимонной кислинкой запаха, что римлянин даже не заметил ухода своего сопровождающего. Он остался наедине с человеком, которого до этого не мог разглядеть в приятном полумраке. В другом конце комнаты на первый взгляд сидело мало напоминающее человека нечто, но стоило незнакомцу встать, как Люций увидел укутанную в черный мех высокую фигуру. Этот мужчина был ещё выше Германа, широкоплеч, но явно худ. Подпоясанная туника только подчеркивала нездоровую костлявость, и лишь меховая накидка придавала чужому образу какой-то габаритности. Впрочем, это не самое воинственное телосложение все равно неведомым образом умудрялось внушить римлянину совершенно непонятный, практически животный страх. Может быть, именно ему нужна была помощь, и его похитили ради этого? Мысленно Люций начал составлять варианты возможной диеты, но прервало его внезапное осознание — внешне этот мужчина был очень похож на того мальчишку-грубияна. — Я, эм, я понимаю, что вы меня не понимаете, но я все равно постараюсь доходчиво объяснить. Вы похожи на важную шишку, так что… — Люций набрал полную грудь воздуха и принялся активно жестикулировать, показывая то на себя, то на незнакомца. Его руки складывались в замысловатые образы, дергались из стороны в сторону и просто бурно шевелились от эмоций в странной пантомиме. При всей сложности своих жестов, говорил Люций медленно и максимально просто, словно оказавшись в том времени, когда пытался научить детей говорить — только в этом случае его латынь была поломанной специально для галла. Тот слушал его с серьезнейшим выражением лица. — Я не врач. Не могу помочь. Верните меня обратно. Домой. У меня жена и ребенок. Я свободный гражданин… Нет, это вы уже навряд ли поймёте. — Да нет, прекрасно понимаю, — Люций вздрогнул от прозвучавшего с беззлобной насмешкой баритона, говорившего так чисто, словно этот дикарь всю жизнь прожил в столице. Отразившееся на его лице недоумение галл воспринял по-своему. — У нас тоже все свободны, это не открытие. — Это… это хорошо. Повисла напряжённая тишина, хотя казалось, что таковой она была только для Люция. Прокручивая в голове свое странное выступление, он все сильнее погружался в вязкое болото непонимания и навязчивого страха: наступив в это болото, выбраться было уже невозможно. Оставалось только ждать, пока оно окончательно не сожрет тебя, утащив на дно. Доктор тонул очень быстро. По лицу расползлась краска, но Люций не заметил этого — он нервно задрожал. Голова стала неподъемной, а некогда приятный запах больше не спасал от лианами обвившей его паники. Человеческая фигура перед ним двоилась, к горлу подступил ком, и мир вокруг решил, что пришло время пуститься в пляс — до тех пор, пока не сузился до одного человека перед ним, кроме которого Люций больше ничего не мог увидеть. Его посадили прямо на пол и вручили в дрожащие руки огромную деревянную кружку с непонятной жидкостью. — Пей, это поможет, — он терпеливо наблюдал, как римлянин пытался отпить из тары. При первом глотке тот ожидаемо пролил на себя часть, при третьем ему удалось хлебнуть достаточно для полноценного глотка, а к восьмому вцепившиеся в кружку до побеления пальцы перестали так сильно дрожать. — Не забывай дышать. — Спасибо, — Люций попытался кивнуть, но мир вновь грозил закружиться, поэтому он приподнял свою кружку, будто бы говоря тост. — А это что вообще? Какое-то волшебное зелье? — Это вода, — проигнорировав насмешку в чужом голосе, галл ухмыльнулся сам от вновь зардевшегося лица доктора. — Раз ты шутить изволишь, значит, тебе уже лучше? — А откуда тебе знать? Может, я всегда перед смертью острить начинаю, — с притворным недовольством буркнул Люций, после чего потер горящую щеку. Его собеседник выглядел крайне довольным, при том что эмоций он никаких толком и не выражал. — Только не на моем ковре, пожалуйста, — сострил мрачный кельт в ответ, отчего Люций не сдержал улыбки. Да уж, тело в доме будет не лучшим элементом декора. — Я, эм… Я Люций, кстати. — Да, я знаю, мальчики сказали. Мое имя Кинэди. Опешивший римлянин повторил услышанное у себя в голове, вздохнул и с досадой отпил ещё воды. Сил удивляться чему-либо ещё больше не было, оставалось только задавать вопросы — а их у Люция было очень, очень много. — Думаю, пришло время поговорить серьезно, — Кинэди будто прочел его мысли, сев напротив по другую сторону стола. Поверхность его была чистой, чего Люций не ожидал: в варварских домах он всегда представлял неописуемый человеческим языком бардак. Ещё он представлял, что галлы спят в земле и грязи, но и это оказалось просто глупой фантазией — весь пол в доме Кинэди был устлан множеством тканей и шкур, и под собой он чувствовал мягкий теплый ворс. Это выглядело даже уютно. Люций напрягся в ожидании, но, прежде чем начать разговор, хозяин дома протянул ему невзрачный кувшин с вином. — Будешь? — в ответ врач кивнул. Он не хотел бы пить в таких обстоятельствах, но внутренние остатки здравомыслия просили о каком-нибудь снисхождении. Кинэди щедро плеснул вина в кружку с водой, после чего Люций взболтал ее содержимое и сделал несколько глотков. Вкусно и почти как дома — самое то для сложного и долгого диалога. Начать галл решил сразу с главного. — Наше племя умирает.