Дети Леса

— Наше племя умирает.        Люций нахмурился с лёгким недоверием, которое тут же попытался скрыть, пригубив ещё вина. Смерть не сильно вязалась с тем, что ему удалось увидеть по дороге к Кинэди: проходящие мимо люди казались ему самыми обычными и ничем не обременёнными. Конечно, нельзя было судить о целом поселении по первому впечатлению от пары проходимцев, но Люций предпочитал доверять своим своему чутью — и оно говорило, что все совсем не так просто. — В наше племя пришла болезнь, с которой никто из нас прежде не сталкивался. Я пытался излечить тех, кто подхватил эту заразу, но мне не удалось избавиться от этого совсем. Симптомы становятся слабее после моего вмешательства, но все равно возвращаются через какое-то время, что бы я ни делал, — когда галл сделал небольшую паузу, рассчитывая на то, что его гость осмыслит сказанное им, Люций вновь сделал глоток и постучал пальцами по деревянной кружке. Он не сомневался, что у этих лесных жителей с медициной всё довольно скудно, но неуходящая болезнь звучит даже интересно… Звучала бы, если б Люций не бросил это дело. — Поэтому мои соплеменники решили, что нам нужна помощь «того самого» римского врача. — И поэтому вы меня похитили? — с недовольством спросил римлянин, на что получил не менее недовольный взгляд — и предназначался он отнюдь не Люцию. — Разумеется, я не поверю, что ты согласился бы помочь нам, если бы мы просто пришли с этим к тебе домой, но с Жерменом мне разговор ещё предстоит. Дело тут вот в чем… — налив собеседнику ещё вина, Кинэди поднялся с пола и отошёл куда-то за спину Люцию. Тот порывался было встать следом, но лёгким движением руки кельт попросил его остаться на месте. Через несколько секунд он уже стоял над доктором, протягивая тому небольшую стеклянную бутылочку с непонятной темной жидкостью внутри. — Никто в племени не объяснил бы нашу проблему понятно для тебя — они не говорят на латыни. Я же приехать не смог бы даже если бы захотел, поэтому единственным вариантом оставалось привести тебя сюда.       Не столько слушая, сколько разглядывая странное содержимое склянки, Люций автоматически кивнул, после чего задался закономерным вопросом — а почему не мог? Неужели Кинэди — кем бы он ни был в племени — был настолько занятым? Его занятость стояла выше здоровья людей, о которых он беспокоится? Чем больше римлянин думал об этом, тем сильнее запутывался в своих же вопросах, которые уже и в голове толком не умещались. Та же бутылочка в руках вызывала не меньше интереса. — Это кровь, — услышал Люций в паре сантиметров над своей головой, и он резко дёрнулся наверх, столкнувшись макушкой с чужим подбородком. За отчётливым клацанием челюсти последовало шипение, и когда Люций почувствовал, что галл над ним выпрямился, то снова рискнул пошевелиться и исподлобья глянул на пострадавшего от его неловкости. Кинэди несколько рассеяно поглаживал бороду, но не сердился, чего Люций побаивался. Этот галл при всей своей умиротворённости заставлял доктора опасливо напрягаться от каждого своего движения, а из-за долгих взглядов, прямо как в этот момент, ладони начинали потеть от нервозности.       А если ему не показалось, что дикарь обнюхивал его, то стоило всерьез обеспокоиться. — Извини, я не хотел, это просто было так неожиданно, я… — Порядок, сам виноват, — прервав римлянина и убрав руку с подбородка, Кинэди равнодушно дёрнул плечами, после чего вернулся за свою сторону стола. Оба поняли, что лучше сменить тему. — Что думаешь об этом?       С толикой научного интереса доктор вновь принялся разглядывать кровь больного, хотя после осмотра он сильно сомневался, что люди вообще способны жить с этим в теле. После встряхивания жидкость как расплавленная смола долго стекала по внутренним стенкам, а на солнце едва просвечивала. Люций кинул вопросительный взгляд на кельта и откупорил пробку, чтобы понюхать содержимое, но запах гнили достиг его носа прежде, чем он успел поднести бутылочку к лицу. С сильнейшим отвращением он сунул пробку обратно. — Сколько месяцев этому образцу? Кровь не может быть… такой! — Люцию начинало казаться, что его просто дурачат, оттягивая неизбежное: его смерть. Что никаких больных с гнилой кровью нет, а его, бывшего и крайне уважаемого доктора, решили сделать шутом в этом варварском представлении.       Но одного взгляда на Кинэди хватало, чтобы убедиться в серьезности происходящего, и Люций не знал, какой вариант не нравился ему больше. Лечить дикарей от неизвестной ему болезни было худшим развитием событий, и вместе с уязвленной гордостью римлянина начинал душить страх. Он не должен был сталкиваться с подобным снова, он не хотел — и подсознательно понимал, что не должен помогать галлам. Он больше не врач. — Этот образец я взял вчера вечером, — отозвался хозяин дома, и Люций невольно вздрогнул неведомо от чего. — Ты можешь- — Нет, я… я не могу! — с глухим шорохом римлянин резко отодвинул от себя кружку и начал подниматься из-за стола. От выпитого вина голова слабо закружилась, но он спокойно устоял на ногах и вскинул руки то ли в оборонительном, то ли примирительном жесте. Кинэди поднялся следом. — Я не доктор, я не могу помочь вам, правда! Я перестал практиковать уже как несколько лет, и даже если бы занимался этим и дальше, то я просто не представляю что происходит с твоими людьми. — У тебя есть знания и опыт, римлянин, — рычащий голос осадил запаниковавшего Люция, отчего он даже дыхание задержал. Галл не казался злым, и он явно не хотел злиться, но голос его прозвучал так же звучно, как грохот металла в абсолютной тишине. — Я знаю, что ты способен помочь нам. Почти все из нас слышали о тебе и твоем таланте хотя бы раз, а некоторым довелось увидеть тебя в деле. Ты можешь и не быть столь же одаренным, как о тебе говорят, но ваша наука сильно отличается от нашей, и это может помочь. Любая попытка может помочь.       Люций не был убежден, но внутренний голос подсказывал ему, что в этой ситуации все уже решили за него. Его похитили, зная о его прошлых заслугах, и точно не отпустят после одного его вежливого отказа. Если бы все было так просто, то и похищения бы не случилось. — Я так понимаю, у меня нет выбора? — выдавил из себя вопросительную интонацию доктор. Лицо Кинэди стало совершенно нечитаемым, хотя на секунду Люцию показалось, что его скривило от вины. — Я бы предпочел, чтобы твое пребывание здесь было добровольным. — Ну да, разумеется, — с невеселым смешком он закусил губу и сложил руки на груди. Заметив это, Кинэди тут же отступил и долил в кружку ещё вина — видимо на случай, если Люций захочет ещё. Мило с его стороны, но доктору все равно закралась в голову навязчивая мысль, отказаться от которой он смог не сразу.       Он вполне мог открыто возмущаться своим нахождением в этой деревне и не соглашаться на «добровольное пребывание», потому что это все равно ничего бы не изменило — разве что Кинэди чувствовал бы себя некомфортно от подобного. Отчасти Люций был доволен таким раскладом, но его совесть бунтовала против этого: в конце концов Кинэди, несмотря на безвыходную для обоих ситуацию, проявил к нему что-то вроде сочувствия, хотя мог этого и не делать. Волновался ли он о своей совести, или же дело и правда было в чувствах Люция? Римлянин понятия не имел, и не так уж это его волновало на фоне всего остального. — Хорошо, я… — врач тут же заметил, как лицо кельта начало проясняться, но его последующие слова вызвали совершенно обратный эффект, — я хочу знать, что со мной будет, когда я, ну, потерплю неудачу- — Если, — перебивший Люция галл спокойно пояснил, когда лицо его собеседника удивленно вытянулось, — Не когда, а если потерпишь неудачу. Расклад и так не слишком оптимистичный, не хочется нагнетать всё ещё сильнее. К тому же, — он вздохнул и плеснул вина уже в свою кружку, после чего задумчиво покрутил ее в руках, понюхал и брезгливо отставил обратно, — как бы я ни хотел это признавать, я сделал все, что мог, и мои полномочия на этом кончаются. Мне остаётся только верить, и если ты не хочешь делать это сам, то буду я. — Это очень… — не найдясь с ответом, Люций неопределенно покрутил кистью руки и уставился в пол. Щеки неведомо отчего потеплели, и он предпочел спрятать это за спадающими на лицо волосами. — Ерунда, — Кинэди окинул его нечитаемым взглядом. — Я делаю всё, чтобы помочь своим людям. И, отвечая на твой вопрос — нет, тебя никто не тронет. Ты в любом случае вернёшься домой с щедрой платой за помощь, даже если ничего не выйдет, — услышав про плату, Люций открыто сморщился и уставился в окно, чтобы не развивать эту тему. Как ему могут заплатить, если он ничем не поможет? Задумывались ли эти варвары о том, что он может просто сделать вид, что старался, чтобы раньше взять свою награду и покинуть деревню? Люций не хотел так делать, врачебный долг не позволял — но от ещё одной навязчивой мысли было тяжело избавиться. — Кроме того тебе дадут лучшие условия, на какие только способно наше поселение. Я действительно не хочу, чтобы ты считал себя пленником. Для нас ты желанный гость.       В попытке углядеть враньё в глубине красноватых глаз, Люций понял, что этот цвет не давал ему покоя все это время. Ничего подобного он раньше не встречал, хотя в пору своего врачевания повидал много самых разных людей. Такие глаза были несвойственны простому человеку, и он вновь задумался о том, кем же приходился племени его гостеприимный хозяин. — Я… Ладно, я посмотрю, могу ли я что-нибудь сделать, но мне нужно увидеть больных, — в ответ Кинэди слабо улыбнулся и кивнул, после чего подошёл ближе и странно посмотрел в окно. Римлянину почудилось, что снаружи доносилось шуршание листьев, но прежде чем он спросил об этом, кельт вновь уставился на него в ожидании — чувствовал, что вопросов у Люция все ещё много. — Но я ничего не обещаю и ещё не соглашаюсь. Сперва мне нужно увидеть их воочию. — Разумеется, — он вновь кивнул и снова посмотрел в окно. — Что ещё интересует? — Ох, ну вообще это не касается больных, мне просто хотелось бы узнать… — недоуменно Люций замолчал на мгновение, наблюдая за тем, как галл начал бесшумно подходить к открытому окну. Стоило ему замолчать, Кинэди махнул рукой, чтобы он продолжил, и дал понять, что все ещё внимательно слушает. — Я не представляю, как у вас здесь всё работает. Ваше общество сильно отличается от нашего, и по тебе видно, что ты, ну, кто-то важный, кажется.       Кинэди остановился недалеко от окна, посмотрев на римлянина с долей веселого удивления. Спросить вслух он не мог: Люций наконец понял, что за окном было что-то — или кто-то — и кельт не хотел это спугнуть. Молясь всем богам, что правильно понял его удивление, Люций принялся пояснять. Снова выставлять себя дураком ему совершенно не хотелось. — Просто, раз меня привели к тебе и оставили наедине, значит дело не только в том, что ты говоришь на латыни. Я не хочу нарушать субординацию, если ты внезапно окажешься каким-нибудь правителем, с которым я допускаю всякие фривольности. Неловко выйдет, — Люций потер шею и уже с лёгким любопытством посмотрел на добравшегося до окна Кинэди. Дело явно стремилось к своему завершению, и внутри доктора все нервно задрожало: а что, если Кинэди и правда окажется хозяином этого поселения? Он, будучи римлянином, не попадал под влияние других правителей, но Люций уважал чужую власть и не собирался строить из себя не пойми что перед более авторитетной фигурой. При таком раскладе, разве что, стало бы немного обидно. Пока что Кинэди был единственным галлом, с которым Люций чувствовал себя достаточно комфортно, и он не хотел потерять это чувство. — К тому же, я видел твоего родственника, если судить по вашей схожести, и он, — от воспоминания о том оскорблении Люций резко втянул носом воздух и поджал губы с раздражённой усмешкой, — ну, он вел себя как хозяин положения.       Шорох в кустах под окнами теперь был слышен отчётливо даже для Люция. Кинэди беззвучно хмыкнул, встал перед окном и двумя руками резко вытянул на их обозрение нечто. — Я разделяю власть в племени с парой других людей, но обычно во мне видят только друида, — Люций кивнул, когда галл обернулся к нему, и с интересом заглянул ему через плечо. Там, удерживаемый за ухо, стоял его старый знакомый-грубиян, а в другой руке за ворот фиолетовой туники Кинэди держал девушку лет пятнадцати. — А этот любитель подслушивать чужие разговоры — мой сын. Ещё и Эшлинг притащил. Трэвах, скажи на милость, как ты оказался в кустах, если должен быть на охоте? — Отец, отпусти, — он дёрнулся от несильной хватки на ухе, но сделал только хуже, потому что Кинэди его не отпустил. С недовольным лицом парень побагровел, но отвечать не захотел. Вместо этого он шепотом проговорил. — Ты меня позоришь, отпусти, пожалуйста. — Ты и сам отлично с этим справляешься, грея себе уши в кустах, — ответил друид грозно, но отпустил обоих. Эшлинг открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Трэвах слабо и практически незаметно наступил ей на ногу. С усталым вздохом Кинэди сделал вид, что не видел этого. — Что вы здесь забыли вообще? У меня дела с нашим гостем.       За его спиной Люций приподнял руку в неуверенном приветствии, когда девушка с любопытством уставилась на него, но последующие слова Трэваха, очевидно намеренно сказанные на латыни, подняли в нем ещё одну волну негодования. — О да, «гостем», — ещё немного, и язвительность в его голосе можно было бы потрогать. — Этот римский шут не согласился на твое безотказное предложение, отец, какие уж тут дела? Ты всерьёз думаешь, что он нам поможет, что ему есть дело до нашего гостеприимства? Да он даже находиться здесь не хочет! — По правде говоря, сейчас ты — единственная причина, почему мне здесь не нравится, — на резкий голос Люция обернулись все. Доктор стоял прямо, сжимая кулаки от злости, и на его щеках проступили желваки. — Подумать только, меня вытащили из дома, привели непонятно куда, а я ещё оскорбления от какого-то молокососа терпеть вынужден! Такой умный, парень? Так иди и лечи своих соплеменников сам, я только за, — и, повернувшись теперь к Кинэди, выпалил. — Если он входит в ваш список гостеприимства, то уберите его оттуда, пожалуйста. В остальном я согласен, когда мне приступать? — Но ты ещё не- — Я согласен, — повторил Люций настойчиво, перебив опешившего друида. Его сын выглядел не менее удивлённым, но, придя в себя, скривился от злости и ушел в неизвестном направлении. Эшлинг, которая не поняла ни слова из тирады римлянина, быстро бросила какую-то фразу Кинэди и побежала за Трэвахом, оставив их наедине — теперь уже полностью. — Почему-то я уверен, что пожалею об этом уже через минуту. — Спасибо.       Люций вскинул брови и недоуменно уставился на улыбающегося галла, зачем-то отметив для себя, что с расслабленным лицом он выглядит намного моложе. Не таким уставшим.       Вся былая злость на нерадивого ребенка друида исчезла почти сразу после его ухода, будто побежала за ним на пару с Эшлинг. Сомнения и неуверенность из-за его поспешного решения уже начинали подкрадываться к Люцию, но крайне довольная фигура Кинэди в паре шагов от него действовала лучше всякого пугала для плохих мыслей. — Давно этого обормота никто не место не ставил, — пояснил кельт, поддельно кашлянув и на мгновение прикрыв рот ладонью. Когда он убрал ее, улыбки Люций больше не видел. — Хотя я сильно сомневаюсь, что это возымело какой-то эффект. Сколько ни говори, всегда всё делает по-своему, и ведь не переучишь уже. Здоровый лоб, а ума… неважно. — А он это, не обиделся? — спросил Люций осторожно, пока Кинэди уверенно двигался в сторону выхода. Доктор тут же засеменил за ним, понимая, что сейчас они пойдут к больным, как и собирались до этого небольшого конфликта. — Обиделся ли он? Естественно, — Кинэди ухмыльнулся, открыв перед своим гостем дверь, и Люций со скорбным лицом проскочил под распахнувшей вход рукой. Меньше часа провел в месте, где ему ещё боги знают сколько ошиваться, а он уже нажил себе неприятеля. — Он привык, что ему все с рук сходит, а если что-то не удается, то бесится. — И что мне теперь делать? — в ответ Кинэди поднял вверх палец, прося подождать с ответом, закрыл за собой дверь и с непонятным мешком пошел за дом. — Ждать. Либо он будет злиться на тебя до конца твоего пребывания здесь, либо зауважает. Повезло тебе, что ты римлянин, и Эшлинг не поняла нашего разговора, иначе всё: смертельная обида и позор, смываемый лишь кровью. Эх, молодежь, — Люций покосился на друида с подозрением — несмотря на бороду, совсем уж старцем он не казался, — чего только не сделают, чтобы кому-то понравиться. — Ну да, — пробормотал доктор, с осторожным интересом осматривая задний двор друидовского дома.       От остальных домов, что видел Люций прежде, этот отличала деревянная ограда чуть ниже роста среднего мужчины, которая огораживала не очень большую территорию. Жилье Кинэди находилось на самом краю поселения, и этот забор, входящий прямиком в стену внешнего укрепления, навевал отшельнический образ. Впрочем, Люций не был знаком с варварской культурой, и он не был уверен, как оценить подобную отстранённость от остальных жителей племени.       Высокий частокол — граница поселения — был спрятан за рассадой множества деревьев, из-за чего стену с первого раза можно было и не заметить. Почти все эти деревья оказались яблонями, только начавшими свое цветение, и Люций на секунду прикрыл глаза, вдыхая напоминающий о доме запах. От наплыва воспоминаний ему даже начало мерещиться довольное собачье ворчание, но тут же в ладонь ему уперлось нечто влажное, теплое и подозрительно знакомое. — А вот те самые мальчики, о которых я говорил. Вы уже встречались.       Люций неосознанно погладил вытянутую белую морду, после чего дёрнулся, когда его раскрытую руку с любовью и от души лизнули. Да, это определенно были те самые собаки, которых он подкармливал уже несколько лет. Кажется, впервые он увидел их ещё щенками, незадолго после смерти дочери. Скорбящее сердце не выдержало тогда, и он отдал этим комкам шерсти весь свой хлеб, который купил на завтрак. Не лучшая еда для собак, но ничего другого у Люция тогда не было. — Откуда они здесь? Они не бездомные? — с растущим теплом в груди Люций наблюдал за тем, как собаки уплетали принесённое им мясо. Неожиданно в руки ему протянули мешок с едой, и римлянин растерянно перевел взгляд с псов на Кинэди. — С твоих рук им больше нравится, — ответил друид, но оттого у Люция возникло только больше вопросов. Предыдущие друид проигнорировал или просто не услышал, и повторять доктор не захотел — по крайней мере сразу. Вместо этого он задал куда более насущный для себя вопрос. — Ты случайно не знаешь, где моя сумка?       Собаки схватили последний кусок мяса и скрылись в тени деревьев, оставив Люция с пустым, пропитанным кровью мешком. Стоявший за его спиной галл положил руку ему на плечо и кивнул в сторону выхода со двора, забрав холщовую ткань и аккуратно положив ее на подоконник. От прикосновения к плечу Люций был готов вздрогнуть, но вовремя сжал зубы и расслабился — если он будет так реагировать на каждое действие, то скончается раньше этих непонятных больных.       К тому же, рука у кельта была очень теплой. — Случайно знаю, римлянин. Твоя сумка у Жермена, он что-то про книги говорил — не беспокойся, с ними ничего не случится, — сразу добавил Кинэди, заметив резко переменившееся лицо своего гостя. Тот покачал головой в неверии, но последовал за галлом. — К слову, ты можешь называть меня по имени, друид, — Кинэди обернулся, чтобы увидеть тёмную вихрастую макушку — Люций смотрел себе под ноги и тёр шею в сомнении. Несмотря на то, что для племени Кинэди был сродни жрецу, он также имел какую-никакую власть, о чём сказал сам, и доктор не был уверен, что мог предлагать одному из со-правителей деревни что бы то ни было.       Друид, впрочем, хмыкнул и вернул свое внимание дороге, дабы скрыть лёгкое подёргивание губ. — Только если ты тоже будешь звать меня по имени, Люций, — от его вкрадчивого тона по телу римлянина пробежали мурашки — так его имя ещё никто не произносил. — Я, эм… хорошо. Кинэди, — звучное, похожее на лай имя легко сорвалось с губ. Люций с воистину врачебной осторожностью попробовал его на слух, произнес ровно, четко и уверенно, будто пытался разделить на оттенки, как долго выдержанное вино. В итоге они оба остались довольны, хоть реакции кельта Люций и не увидел.       Остановились они под окном одного из многих одинаковых домов, в тени раскинувшей свои ветви рябины. Ее маленькие вытянутые листья задрожали от порыва ветра, и Люций с трудом оторвал взгляд, чтобы в оконном проёме увидеть знакомое голубоглазое лицо и, что более важно, свою сумку. Доктор выхватил ее из рук Жермена и прижал к себе смертельной хваткой — теперь его вещи они заберут только через его труп. — Мы уже пришли? — спросил римлянин как ни в чем не бывало, на что друид мотнул головой. Его эта ситуация с сумкой никак не касалась, но выглядел он достаточно довольным, чтобы наблюдавший за ним Жермен растерянно почесал затылок и скрылся в глубине своего небольшого дома. — Нет, но мы уже близко. Я хотел тебя предупредить, — Люций оторвался от тщательного осмотра своих вещей и внутренне напрягся. Он что, до сих пор не в безопасности? — Многие из наших никогда не видели римлян до этого момента, и их поведение может показаться тебе грубым. У нас… темпераментный народ, если ты понимаешь, о чем я. И некоторые порой излишне темпераментны.       Последнюю фразу Кинэди сказал скорее для себя, чем для вздохнувшего от облегчения Люция. Он явно вспомнил кого-то конкретного, из-за чего поджал губы как будто от кислятины во рту. — Я думаю, я понимаю. О галльской воинственности практически легенды ходят. Голые торсы, крики, все дела, — Кинэди весело хмыкнул на пару с хихикнувшим Люцием. — Очень устрашающе. Хотя, они ведь больны, думаю я не получу и половины этого хвалёного энтузиазма. — Как раз насчёт этого, — они вновь двинулись у нужному месту, и Люций заметил тень неуверенности на чужом лице. Друид был озадачен, но попытался скрыть это — и не смог. — Одна из проблем этой хвори в том, что не всегда понятно, болен ли человек. Она непредсказуема, и один может ночами лежать с лихорадкой, пока другой чувствует себя прекрасно и потом нежданно выворачивает содержимое своего желудка прямо перед Дубом. — А есть хоть какой-нибудь симптом сразу у всех заражённых? Чтобы можно было предположить, что этот якобы здоровый на деле не является таковым? — Я не могу сказать точно, но у всех больных, которых я видел, начинала чернеть кожа. Она не отмирает, но становится не такой чувствительной, и на ощупь она то ли сухая, то ли жирная — у всех по-разному, — Кинэди обернулся к нему с сочувствующим выражением, которого притихший Люций не смог понять. — Думаю, это лучшее время для того, чтобы пожалеть о своем решении. — А ты так этого хочешь? — Люций едва заметно дёрнул губами, когда галл вновь мотнул головой. Его челка забавно покачнулась, и врач не сдержал лёгкой улыбки. — Это вопрос твоего же комфорта. Ты никогда не сможешь дать нам шанс, пока не дашь его себе, — с этим словами они встали перед самым большим домом из тех, который Люцию доводилось видеть в этом поселении. Особенно сильно его кричащую уникальность подчеркивала древесина — ярко-красная, похожая на медь или закат перед дождем. Бревна и доски то тут, то там были украшены неизвестными Люцию узорами, символами и рисунками, который можно было бы рассматривать до самого вечера, если бы не причина, по которой они пришли. Кинэди уверенно взялся за ручку высокой двери, бывшей почти в два роста Люция, но не открыл. — Так что?       Замерев на пару секунд, римлянин глубоко вдохнул, словно собирался нырнуть, и отрывисто кивнул друиду. Он, пусть и в пылу эмоций, дал свое бесполезное согласие — он был врачом в конце-концов. Не для того Люций учился десятилетиями, чтобы потом целиком отказаться от всего своего прошлого. — Я попробую, — сказал он с придыханием, после чего сделал самое уверенное лицо, на которое только был способен. Люций догадывался, что его запала хватит лишь на то, чтобы войти внутрь, но больше от него и не требовалось. Это был тот шаг, что вновь поставит его перед знакомым каждому медику долгом. Он снова станет врачом.       Он был готов шагнуть в эту неизвестность, но руки привычно взмокли. Крепче сжав свою сумку для успокоения, римлянин покосился на галла. — Это нормально, что я нервничаю? — Вполне, — Кинэди открыл дверь, и Люций увидел внутри обычный зал с длинным, заставленным едой столом. За ним сидело несколько человек — Люций понял, что они завтракали — а остальные, разделившись на небольшие группы, устроились в разных концах зала и занимались обычными делами. Приглядевшись, доктор понял, что в этой идиллической картине было кое-что неправильно — эти люди не выглядели больными. — Ты ведь не практиковал уже два года. — Ну да, но… Стоп, откуда ты знаешь-       И Кинэди втолкнул его внутрь.