Я вижу тебя

Течение времени на несуществующем этаже отличалось от нормального. Наверное… Баам не был уверен в этом на сто процентов. После всех тех долгих часов, которые он провел в жарком бреду на сломанной кровати посреди свалки, он уже не мог быть уверен ни в чем. Он так и не понял, когда именно лихорадка охватила его – но теперь она была здесь, заставляя сознание плавиться и беспощадно стирая границы между реальностью и сном. Чувство голода ушло, оставив за собой только непреодолимую слабость, но теперь его мучила жажда, а встать с кровати не представлялось возможным. Настолько он ослабел. И еще… с его запястьем что-то происходило. Оно было просто огромным. Куда больше, чем вначале, и постепенно приобретало нездоровый лиловый цвет. И только мысли об этом, только страх перед тем, что еще могло случиться, держал Баама на грани сознания, потому что потемнение на его руке разрасталось. Оно уже добралось до середины предплечья. Мечась в лихорадке по кровати, Баам не видел чудовище – после попыток скормить ему варево из человеческого мяса оно так больше и не показывалось. И появилось только тогда, когда Баам уже окончательно потерял счет времени. И чувство реальности. Может, чудовище действительно было ничем иным, как его галлюцинацией? Баам не знал этого наверняка, но церемониться с этим монстром он больше не собирался, поэтому только прохрипел сквозь сжатые зубы: – Убирайся. Чудовище даже не пошевелилось. Оно стояло на расстоянии нескольких метров и, будто бы даже с некоторым интересом, наблюдало за мучениями лежащего перед ним на кровати человека. – Убирайся отсюда! – яростно повторил Баам, – иначе я… – Иначе ты что? Он попытался встать с кровати, но сильное головокружение заставило его рухнуть обратно. Он был беспомощен. Даже встать на ноги не мог. Он умирал. – Только посмотри на себя, – чудовище, находившееся до этого на приличном расстоянии от него, внезапно оказалось совсем близко и нависло над его лицом, – валяешься тут посреди мусора… Не двадцать пятый, а мусорный Баам. Ему не следовало говорить это. Явно не следовало. Сжав ладонь здоровой руки в кулак, Баам из последних сил попытался ударить по нависшими над ним бесформенными очертаниями, но его рука только очертила круг в воздухе, чтобы плюхнуться обратно на кровать. Чудовище уклонилось от его удара без особого труда, и Баам – в первый раз за все время – услышал его смех. Сухой и короткий – но это определенно был смех, ослышаться он не мог. – Какой ты все-таки жалкий, – пророкотало над ним чудовище, – неудивительно, что Рахиль бросила тебя. – Откуда ты… Чудовище ухмыльнулось, показав ряды острых зубов. Эта ухмылка была такой нечеловеческой, такой пронзительной, что от нее кровь стыла в жилах. – О, я знаю много всяких вещей. Таких, о которых тебе бы хотелось забыть. Таких, о которых ты бы никогда не стал говорить вслух… – Не знаю, о чем ты, – отрезал Баам, чувствуя, как в груди начинают скрести маленькие коготки тревоги. Он знал. Только не это… Только не это. Продолжая гадко ухмыляться, чудовище наклонилось к нему так близко, что ноздри Баама невольно вдохнули исходящий от него затхлый запах: – Что, если Рахиль не просто так бросила тебя? – спросило чудовище. – Что, если у нее была на это причина?

***

– Аге… кхм-м-м, – кашлянув несколько раз, Баам запнулся. Стоило ему только попытаться произнести имя Куна, как горло спирало, а пальцы потели. И он почему-то начинал думать о той ночи… Той самой, после ранения в битве за корону, когда Кун остался ночевать с ним. Они спали в объятиях друг друга, и Кун был странным: говорил странные вещи, подшучивал над ним и в то же время был необыкновенно серьезен. Его дыхание на плече Баама было теплым и мокрым. Кун хотел, чтобы он называл его по имени, и Баам собирался выполнить просьбу друга, каких бы усилий ему это не стоило. Да и – помимо всего прочего – что в этом могло быть такого сложного? Как оказалось, все. Баам снова прокашлялся, сделал глубокий вдох и выпалил: – А.. Агеро. Окрыленный успехом, он на всякий случай продолжил, повторив несколько раз: – Агеро. Агеро. Агеро… Произнося имя друга, он старался думать о нем – о его привычной невозмутимости, об усмешке, так часто растягивающей его тонкие губы, о его перепалках с Раком или Хатцу. А еще о его объятиях. Или о том, каким тихим и ровным было его дыхание, когда он спал рядом, так близко, что… Услышав за спиной неясный шорох, Баам вздрогнул и обернулся. И почти сразу оцепенел. Фигурка в плаще с капюшоном стремительно удалялась по коридору в противоположную от него сторону. Он хотел позвать ее, окликнуть, как можно громче, так громко, как только мог, но его голосовые связки отказывались подчиняться. Он просто замер на месте, беспомощно глядя ей вслед и чувствуя вину – сильнее, чем он вообще мог себе представить.

***

– Мой типаж – определенно брюнеты! – Андросси шарахнула стаканом по столу так громко, что сидевшая рядом Анак отшатнулась с перекошенным лицом. Селена тихонько захихикала. – Неужели? – Она говорит о Бааме, – с видом знатока вставил Шип Ли Су. Его щеки рдели – не то от алкоголя, не то от смущения. Андросси перевела на него яростный взгляд. – Причем тут Баам?! Тем более что он шатен… – Ну-ну, – насмешливо протянул не принимавший до этого участие в разговоре Кун. Подперев подбородок ладонями, он с интересом смотрел на сидевшую за противоположной стороной длинного обеденного стола принцессу Захард. Поймав его взгляд, та вспыхнула и, встряхнув короткой копной пушистых волос, буркнула с презрением: – Как бы то ни было! В любом случае, терпеть не могу заморенных блондинчиков с самооценкой выше крыши… – О ком это ты? Понятия не имею, – холодно улыбаясь, Кун угрожающе скрестил руки на груди, – Баам, о ком это эта пьяная девица? – Пьяная девица?! – Мисс Андросси, пожалуйста, не обращайте внимание! – Баам неуклюже замахал руками, – Кун, ты не можешь вести себя так с девушками! Извинись перед мисс Андросси сейчас же! – Я не извиняюсь перед всякими пьянчужками. – ЧТО ты там только что вякнул?! Ситуация за столом постепенно выходила из-под контроля. Баам бросил отчаянный взгляд на Шип Ли Су в поисках поддержки, но тот, похоже, уже витал в облаках, неоднозначно привалившись к отпихивающей его от себя Селене. А потом Баам внезапно заметил еще кое-что. То, что было куда важнее этой бессмысленной и абсолютно не вписывающейся в поминки погибшего Хо перепалки, и увиденное заставило его забыть обо всем. Глаза сидевшей рядом с ним в инвалидном кресле Рахиль были пустыми. Если подумать, она и до этого не принимала участия в болтовне остальных, отрешенно глядя вдаль, куда-то в простиравшееся за прозрачной стеной столовой искусственное небо. Теперь же этот взгляд показался Бааму остекленевшим, до такой степени пугающим, что он ощутил, как на его висках выступают крупные капли пота. – Рахиль, – робко позвал он сидящую рядом девушку и – только тогда, когда он повторил ее имя как минимум три раза – она наконец обернулась к нему. – Рахиль, в чем дело? Ты выглядишь так, будто бы тебе нехорошо… Ее глаза расширились на мгновение, чтобы через несколько секунд вновь стать нормальными, и она отрицательно помотала головой: – Нет, я просто устала… – Я могу проводить тебя в комнату! – с излишней поспешностью, почти панически предложил Баам, на что Рахиль снова едва заметно мотнула головой: – Не надо, Баам. Я сама. Рахиль дотронулась до механизма, приводящего в движение инвалидное кресло, и Баам даже не успел ей ничего ответить. Не успел возразить, хотя и хотел настоять на том, чтобы все же проводить Рахиль обратно в ее комнату. Ведь он волновался за нее – волновался так сильно, что в его желудке каждый раз разрастался болезненный ком, когда он смотрел на нее такую. Искалеченную, с ранеными ногами… Он решительно поднялся со стула и, игнорируя оклик Куна, молча отправился вслед за скользящим по коридору креслом. Через пару минут он нагнал ее – запыхавшийся и пристыженный. – Рахиль! Прости… я только хотел… Кресло плавно затормозило, и пшеничные глаза Рахиль вдруг заглянули в его глаза – так глубоко, что у него закружилась голова. – Баам, – сказала Рахиль, закусив нижнюю губу, будто бы стараясь справиться с болью, – не ходи за мной. – Но… – Оставь меня в покое! – в голосе Рахиль прорезалась истеричная нотка, – я хочу побыть одна. Преследуешь меня как тень… – Почему ты говоришь такие вещи, Рахиль?! Она не ответила, только опустила глаза, словно очертив невидимую черту, разделившую их. Черту, которую Баам не имел права переступать. Понимая это, он замер, и Рахиль, показавшаяся ему невероятно облегченной, заскользила прочь, чтобы исчезнуть за поворотом уже через какие-то несколько секунд, оставив его одного. Наедине с чувством вины, разрывавшим его. Наедине с бездной, разраставшейся у него внутри.

***

Баам не замечал даже алкоголя. Он только все еще ощущал во рту его характерный вкус, но на этом все заканчивалось – от легкого головокружения и приятной усталости, разливавшейся в его теле, ни осталось и следа. Его сознание было кристально ясным, и он понимал, что этой ночью он может забыть о сне. О вообще любом отдыхе. Но это не тревожило его. Боль, которую он испытывал, думая о Рахиль, распаляла его, наполняя его какой-то темной неиссякаемой энергией. Он не мог вернуться в столовую, не смог бы, даже если бы захотел. Тем более что он не хотел. Ведь там были остальные, его друзья, которые значили для него невероятно много, но ни в коем случае не столько, сколько значила для него Рахиль. Его колени противно ослабели. Он прислонился спиной к стене и закрыл глаза в надежде, что больше не будет ничего видеть. Не будет ничего чувствовать. Но это не сработало. Пошатнувшись, Баам все же заставил себя оторваться от стены, зная, что должен вернуться в свою комнату. Потому что это было единственным, что ему еще оставалось.

***

Кун сидел на его кровати, скрестив ноги по-турецки. Когда дверь распахнулась и Баам вошел внутрь, он поднял голову и улыбнулся – немного раскоординировано, так, будто бы потерял контроль над собственными лицевыми мышцами. Его обычно бледные щеки приобрели немного розоватый оттенок, а глаза блестели. – Сюрприз! – сказал Кун. Баам растерянно приоткрыл рот, но почти сразу снова сомкнул губы, потому что не знал, что сказать. Да и нужно было ли? Он услышал тихий шорох и понял, что дверь за его спиной захлопнулась. Ну не выгонять же ему было Куна, в конце концов? – Извини, что ушел, не сказав ничего, – пробормотал он наконец – говорить было сложно, слова залепляли рот, будто что-то вязкое. Кун пожал плечами. – С Рахиль все в порядке? – Не знаю, – честно ответил Баам, незаметно для друга сжимая левую руку в кулак. Так сильно, что его ногти больно впились в мягкую плоть ладони. Но в этом не было ничего плохого. Наоборот – боль привела его в чувства. Он опустился на кровать рядом с Куном, глаза которого сузились, тревожно исследуя его лицо. От друга пахло алкоголем – но запах не был резким, почти приятным, смешивающимся с его привычным запахом. И в этот момент Баам понял, что больше не может вынести этого. Всего этого – боли, чувства вины и страха за Рахиль. Поэтому он позволил бездне, той бездне внутри него, взять над собой контроль – всего-то на какие-то пару секунд, но его тело уже подалось вперед, и он обнял Куна. Так крепко, как ни обнимал еще никого в жизни. Он ощутил, как Кун онемел. Как напряглись его плечи, как он невольно задержал дыхание. Поэтому – чтобы только успокоить его – Баам сделал то, что еще пару дней назад казалось ему невозможным. Он прошептал: – Агеро. И в то же мгновение он почувствовал, как Кун задрожал. И как он обнял его в ответ.