Amalgamations of ghosts

Оборо упёр руки в края раковины, глубоко дыша сквозь стиснутые зубы. Он просыпался в плачевном состоянии каждый день последние пару недель, в пурпурной темноте, пытающейся поглотить всё его тело. Он поймал в зеркале собственный взгляд, собирая себя сквозь мерцающую пустоту, пока, наконец, вновь не увидел свою кожу, и тяжело опустился на раковину, уже измотанный. Ещё даже не было шести часов утра. Он направился на балкон, устремив взгляд на пожарную лестницу, пока улица медленно оживала. Он вдыхал и выдыхал, наблюдая, как пурпур медленно исчезал из его вен, пока не достиг своего обычного уровня. Как и каждый день с тех пор, как он столкнулся со злодеем с расплавляющей причудой, Оборо размышлял, как ему поговорить с Изуку. Становилось до боли ясно, что Шота был прав, что он был эгоистичным и безответственным, и нужно было думать о том, как будет лучше для всех остальных. Но каждый раз, когда он сталкивался с Изуку, малец встречал его заикающуюся попытку начать объяснение со спокойным, доверчивым энтузиазмом, и любые слова умирали на его устах, ещё не родившись на свет. Сегодня. Он поговорит с ним и Инко сегодня. Он медленно спускался вниз, каждой клеткой тела ощущая себя так, словно его убили и вернули к жизни, а ещё, возможно, прогнали через мясорубку в перерыве. Он не мог заставить себя начать читать следующую книгу в своем списке — он недавно пытался понять, что за шумиха развелась на западе вокруг Шекспира, но не мог признаться, что постиг эту тайну, — поэтому с горем пополам он осел в кресло, стоявшее в задней части магазина. Он погрузился в себя, надеясь, что время одновременно и застынет, и ми́нет в одно мгновение. Когда в полдень объявился Изуку, Оборо прижал руку к глазам, вздрогнув. Возможно, он наконец почувствовал себя достаточно уязвимо, чтобы пройти через этот разговор. — Мистер Ширакумо? — Здесь, — ответил Оборо, не открывая глаз. Изуку нервно приблизился к нему, переминаясь на ногах. — Вы в порядке? Оборо очень осторожно поднялся. — Изуку, я должен кое о чём с тобой поговорить. Что-то упало в выражении лица Изуку, и Оборо почувствовал, как нечто внутри него треснуло. Каким-то образом, после повисшей скорби, следующие слова дались легче. — Я не думаю, что ты в безопасности рядом со мной. — Это нелепо! — Я не в безопасности рядом с собой, — сказал Оборо. Он потянулся, опустив руки на плечи Изуку. — Посмотри на меня. По-твоему, я в порядке? С широко распахнутыми в беспокойстве глазами Изуку медленно покачал головой. — Нет, — прошептал он. — Не в порядке. — Я просто хочу, чтобы ты и твоя мама были в безопасности, — прошептал Оборо. — Шота был прав. Я никогда не должен был подвергать тебя опасности. — Вы никогда не подвергали меня опасности, — запротестовал Изуку, и тон его голоса повысился. Он сердито провёл рукой по заблестевшим глазам. — Вы только спасали меня. Оборо покачал головой. — Я не могу контролировать свою причуду. Я едва ли сомневаюсь, что она не поглотит меня целиком. Я не могу держать тебя в радиусе взрыва. Я не стану. — Я могу помочь, — сказал Изуку. — На самом деле я- я делал заметки о вашей причуде, и я думаю- я думаю, что… Дверь открылась. Они оба замерли. — Эй, Мидория! Ты здесь? — раздался голос Шинсо Хитоши. Изуку шмыгнул, утирая глаза. — Да, — его голос дрогнул, и Оборо сморгнул собственные слёзы. — Иди, поздоровайся, — прошептал Оборо. — Я сделаю тебе горячий шоколад, но я вернусь и останусь здесь, когда закончу, и поговорю с твоей мамой. — Не надо, — сказал Изуку. — Пожалуйста, не надо. Оборо взъерошил ему волосы, когда встал, и его суставы захрустели в знак протеста. Изуку огорчённо засеменил за ним. Они вышли из-за стеллажей, и Оборо застыл на полпути; Изуку удивлённо врезался в его спину. Шинсо сидел за стойкой, уже рисуя в своём блокноте, в то время как Аизава Шота, сгорбившись, стоял в дверях, глядя на окружавшие его книжные полки так, словно они лично его оскорбили.  — Шота, — дрогнувшим голосом произнёс Оборо. Шота уставился на него, затем на Изуку, затем снова на него.  — Я могу вернуться позже, — пробормотал он. — Нет! — возразил он, слишком громко и слишком быстро. — Эм, — он прочистил горло. — Ты хочешь- я могу приготовить тебе кофе? Шота упустил из виду то, как Шинсо лихорадочно затряс головой, и сказал: — Конечно. Оборо нырнул за прилавок, чтобы приняться за дело, сперва заварив горячий шоколад, а затем кофе. Не чувствуя онемевших рук, он протянул Шоте кружку черного кофе. Их пальцы соприкоснулись, и Оборо едва не выронил кружку. Изуку шмыгнул, явно пытаясь скрыть это, и внимание Оборо снова обратилось к нему. Он протянул руку, похлопав его по тыльной стороне ладони, и Изуку крутанулся на стуле так, чтобы оказаться спиной к гостям. — О, Изуку, — болезненно пробормотал Оборо. Он посмотрел на Шинсо и Шоту и обнаружил обоих в лёгком ужасе. — Вообще-то, не дадите нам минуту? — Книги, — выпалил Шинсо, вставая и дергая Шоту за рукав; он потащил его, спотыкающегося, в первый попавшийся проход. Когда они остались наедине, Оборо наклонился через стойку и прошептал: — Что случилось? Изуку покачал головой, и Оборо поморщился.  — Ладно, плохой вопрос. Что я могу делать? — Если вы собираетесь уйти так, как все остальные, то ничего, — яростно произнёс он. Оборо несколько раз моргнул. — Возможно, я всё же недостаточно рассмотрел этот вопрос с твоей точки зрения. Изуку сердито посмотрел на него. — Я думаю, что моё окончательное решение остаётся неизменным, — признался он. — Послушай, я ненавижу это так же сильно, как и ты, но… — Вы ведёте себя глупо. — Эй. Изуку отвернулся. — Я поговорю с твоей мамой и посмотрю, что она думает, хорошо? Изуку, это серьезно. Я бы ничего не сказал, если бы это было не так. — Хорошо, — пробормотал Изуку. Он дёрнулся в сторону. — Думаю, уйду сегодня пораньше. До завтра. Приступ паники молнией пронзил его.  — Изуку. — Я пойду с тобой, — объявил Шинсо, материализуясь среди книжных полок и стреляя в Оборо довольно недвусмысленно презрительным взглядом. — Отлично, — пробормотал Изуку, схватив свой рюкзак. — Напиши мне, когда вернешься домой, или я буду- Дверь захлопнулась за ними прежде, чем он успел закончить, и он обессиленно привалился к прилавку. — Это определённо могло пройти лучше, — сказал Шота. Он внимательно наблюдал за ним, прислонившись к краю книжной полки. Оборо выдавил из себя измотанное подобие смеха. — Ты думаешь? — Что случилось? — Я… я пытался последовать твоему совету. Шота склонил голову. — Какому совету? — Ты был прав, я недостаточно безопасен, чтобы обучать ребенка самообороне, — он провел рукой по волосам. — Я не учёл этого. — Думаю, ваша связь уже слишком глубока, чтобы ее обрывать. Ты принесешь больше вреда, чем пользы. — Даже не знаю, — мрачно сказал он, думая о том, сколько времени ему понадобилось, чтобы развеять причуду этим утром. Шота посмотрел на него с тщательно выверенным выражением, природу которого Оборо не сумел установить наверняка. — Значит, ты не лгал. О том, что ты опасен. Оборо издал тонкий, полуистерический смешок, положив голову на стол. — У меня есть испорченная причуда, которую я так и не научился контролировать, — сказал он приглушенно. — Конечно, я опасен. Он осторожно поднял голову, когда скорее почувствовал, нежели увидел, как Шота садится на стул прямо перед ним. Вблизи Оборо разглядел налитые кровью глаза, и его пальцы дернулись, ведомые каким-то первобытным побуждением пробежаться большим пальцем под глазами Шоты, чтобы смахнуть темные круги одним лишь своим прикосновением. — А что именно за причуда? — Что? — Твоя причуда. Что она делает? — О, — сказал Оборо, пытаясь войти в атмосферу. — Ну, кажется, они звали её варп-вратами, но она слилась с моей собственной причудой, так что теперь это в основном пустота. Шота нахмурился. — О. И, возможно, его сподвигла уязвимость этого дня, или же опьянение, вызванное близостью с Шотой после всех этих лет, но он обнаружил, что говорит: — Хочешь посмотреть? Шота долго молчал, а потом осторожно кивнул. — Я остановлю это, если оно слишком сильно тебя затянет. — Спасибо. Оборо отступил от стойки и выверенно вздохнул, осторожно ослабляя хватку на своей причуде. Он почувствовал, как туман расходится от центра груди, облизывая руки и ноги, ползет по шее, поглощая его целиком. Он стиснул зубы, пытаясь удержать его в пределах своего тела, и смотрел за реакцией Шоты, смотрел, как он бледнеет и широко раскрывает глаза. — Как я выгляжу? — попытался пошутить Оборо. Шота нахмурился со вспыхнувшими красным глазами, и Оборо почувствовал, как туман умирает. — Это очень неестественная причуда. Оборо пожал плечами. — Они её создали. — Она искусственная? Он кивнул, отвлечённый тем, как волосы Шоты на мгновение воспротивились гравитации при активации его причуды. — Слушай, я говорил, что мне нравятся твои длинные волосы? Они красивые. Оборо с медленно поднимающимся извнутри восторгом наблюдал, как Шота вспыхнул. — Я- — он прочистил горло, отводя взгляд. — Я думаю, что ты обладаешь определенным уровнем контроля над своей причудой, хотя я думаю, что понимаю, насколько она опасна. — Ты думаешь, у меня есть контроль? — ответил Оборо, ошеломленный. Шота нахмурился, переводя на него взгляд. — Ну, ты удерживаешь её от этого большую часть времени, насколько я понимаю. — Можно рассказать тебе секрет? Шота кивнул. — Я продолжаю так просыпаться. Мне так страшно, что однажды я проснусь, поглотив весь мир, — он ощутил, что его голос затихает к концу сказанного, но не пожалел, что сказал это вслух. Хоть по ощущениям и прошла целая жизнь, Шота всегда знал и понимал его вдоль и поперёк, и после всего произошедшего Оборо начал думать, что, возможно, это так и осталось неизменным. — Особо себе не льсти, — пробормотал Шота, скрестив руки. — Я сомневаюсь, что пустота, которую ты создаёшь бессознательно, может оказаться такой могущественной. Оборо уязвлённо улыбнулся. — Я не знаю, Шо. Шота резко вдохнул от услышанного прозвища, и наступившее молчание было заполнено оставшимися без ответа годами между ними. — Я злюсь на тебя, — наконец произнес Шота, и слова прозвучали так, будто их силой выскребли из его горла. Оборо сморщился. — Я знаю. — Я не понимаю, почему ты ни разу не попытался разыскать меня, — сказал Шота сырым голосом. Он моргнул, с усилием, и Оборо признал в этом жесте первого предвестника слёз. Из их трио Шота всегда плакал в последнюю очередь. Оборо, до всего произошедшего, мог заплакать, просто увидев котёнка — он был эмоциональным подростком — а Хизаши был лишь немногим лучше, будучи ярым защитником слёз счастья. Но он мог по пальцам перечислить каждый момент, когда заставал Шоту плачущим. Мысль, что Шота, должно быть, плакал и тогда, когда погиб Оборо, ударила по нему. Он вышел из-за стойки, и Шота, ссутулив плечи, с загнанным взглядом наблюдал за его приближением. Оборо встал перед ним и помедлил на напряженное, нерешительное мгновение, прежде чем протянуть руку. Шота растворился в объятии прежде, чем оно полностью сформировалось, крепко сжимая одной рукой загривок Оборо, другой хватаясь за его рубашку, уткнувшись лицом ему в воротник. Оборо вздрогнул, прижимаясь к нему как можно ближе, наклонив голову и прижавшись щекой к волосам Шоты, и они цеплялись друг за друга в хрупкой, раздробленной тишине, прерываемой только их дыханием. — Я так по тебе скучал, — выдавил Оборо, даже не пытаясь сморгнуть слёзы.  — Заткнись, черт возьми, — едва слышно выдохнул Шота, усиливая хватку. — Не могу- не могу поверить, что ты сохранил очки, — сумел выдавить он, не зная, почему его разум решил зацепиться именно за этот факт. — Ты оставил глупые очки. Он почувствовал, как Шота вздохнул. — Я столько много взял в себя, потеряв тебя. Оборо издал раненый звук, начав отстраняться, чтобы увидеть лицо Шоты, но Шота крепко обнял его, качая головой, и он снова погрузился в объятие, проведя рукой вверх и вниз по спине Шоты. — Оборо, я- — Да? — Я тоже по тебе скучал. Он почти не расслышал слов. Они явно отняли у Шоты нечто существенное, и он осел в объятие, ослабив хватку. Оборо воспользовался возможностью и отодвинулся настолько, чтобы они смогли встретиться глазами. — Прости, — сказал он, когда Шота посмотрел на него, пытаясь вложить всё сожаление, копившееся в его старых костях все эти годы, в свой тон, и Шота сжал губы, вновь опасно, сурово моргая, и Оборо в этот раз не стал бороться с желанием протянуть руку и провести большим пальцем по шраму под его глазом. Шота прильнул к его пальцам. — Ты должен мне… так много кошек, Оборо, — хрипло пробормотал Шота. — Вся твоя одежда в шерсти, Шо, я сомневаюсь, что у тебя в них нехватка. — Ты обещал мне кошек. Он также обещал, что они станут героями вместе, но этому явно не суждено было сбыться. Однако Оборо решил промолчать об этом. — Одна кошка. И совместное опекунство. Шота прищурился. — Две кошки. — Договорились. Оборо прислонился к прилавку, позволяя своему взгляду пройтись вдоль магазина. — Ты сказал… Хизаши? — Нет, — признался Шота. — Я не знаю, что говорить. Оборо намеренно никогда не выяснял, кем стали его друзья, и он обнаружил, что не может точно представить, каким будет взрослый Хизаши. — Думаешь, он заплачет? Шота сильно пихнул его локтем. — Замолчи, — он вымотано провел рукой по волосам. — Мы должны сказать ему. Оборо закрыл глаза, пытаясь представить это. Они втроем, снова вместе — словно в попытке собрать разбитое зеркало. — Ты мог бы привести его в магазин. — Кстати, о магазине. — О нет. — Как, черт возьми, ты его получил? Как, черт возьми, ты держишь его открытым? Шинсо сказал, что у тебя нет ни одного посетителя. Оборо засмеялся, смущенный. — Я на самом деле не знаю. Я думаю, что это могла быть база отмывания денег. Я не могу вспомнить, как я его получил, но никто никогда не пытался отобрать его у меня? Шота покачал головой. — Каким-то образом, ты и всё, и ничего, что я мог от тебя ожидать. — Что это должно значить? — Ничего. Они погрузились в тишину, и Оборо позволил мыслям разойтись. Он постучал пальцами по стойке, нахмурившись. — Эй, я только что облажался? С Изуку? — Да, — сказал Шота мягким тоном. Он застонал. — Я не буду лгать. У меня сегодня был очень эмоционально уязвимый день, и я не уверен, что пережил его. Шота бросил на него острый взгляд. — День еще не закончился. — Я все исправлю, — сказал он, скорее себе. — О, только погляди на нас. Взрослые и примеры для подражания. Кто бы мог подумать? Шота покачал головой, отчасти в замешательстве. — Боже, ты прав, не так ли. Оборо осознал, что пялится. Шота повзрослел не особо изящно, но он вырос в самого себя так, как не сумел вырасти Оборо. Казалось, ему удобно в собственной коже, вопреки темным кругам и злому шраму под глазом. Он был красив в суровой, грубой, хладнокровной манере, заставлявшей горло Оборо сжиматься. — Мне нравится твоя щетина, — сказал он, прежде чем его разум успел скоординироваться с его ртом.  — Спасибо, — сухо сказал Шота, но все равно опустил голову, и Оборо осознал, что усмехается. — Ты собираешься навестить Мидорию сегодня? Оборо потянулся, проверяя время. — Инко не будет дома несколько часов, и я хочу дать Изуку немного времени без меня. Услышав недосказанную мысль, Шота нерешительно спросил: — Ты… хочешь, чтобы я остался до этого времени? Оборо с трудом сглотнул. — Если хочешь. Он кивнул.

____________________________________

— Ну, здесь, гм. Здесь я живу. Шота оглядел квартиру, и Оборо увидел ее новыми глазами. Тут и там лежали разбросанные стопки книг, которым не нашлось места в магазине; стояла старая потрёпанная кушетка, которая, вероятно, досталась ему с этим местом, и помимо кровати в крошечной спальне и маленькой кухни ему больше нечего было показать. Это было немного. Это едва ли можно было назвать опрятным. Шота ухмыльнулся ему, и улыбка эта вышла шаткой только самую малость. — Ты должен сжечь этот диван. — Возможно, — он протянул руку, почти рефлекторно, и у него было время усомниться в себе лишь на долю секунды, прежде чем Шота легко схватился за неё. Его рука была теплой и мозолистой. Оборо потянул его дальше внутрь, на дерьмовый балкон, — по правде говоря, я провожу большую часть своего времени здесь. — Недурный вид. — Да. — Чем ты здесь занимаешься? — В основном, наблюдаю за людьми или читаю. Шота одарил его изучающим своеобразным взглядом. — Я отчетливо помню, как ты ненавидел читать. Он вздохнул. — Я знаю. Я превратился в ботаника. — Мы с Хизаши преподаем в старшей школе, так что… Рот Оборо приоткрылся. — Команда с крыши стала ботаниками? Все мы? — Видимо. — Черт. Никогда бы не подумал. Шота продолжил смотреть на него с едва заметным изгибом губ. — Можешь почитать сейчас, если хочешь. — Не хочу, чтобы ты заскучал. — Я и не буду. Просто читай вслух. — О. Конечно, если ты-  — Читай, Оборо, — сказал Шота, и глаза его закрылись, когда Оборо схватил книгу, которую оставил здесь прошлой ночью. И тогда он приступил к чтению, ощущая, как тепло распространяется из центра его груди, когда Шота прислонился к нему, позволяя словам унести их.

____________________________________

Инко открыла дверь, когда он постучал, выглядя серьезной и немного задетой. Прежде чем Оборо смог открыть рот, чтобы что-то сказать, она вышла на улицу, тихо закрыв за собой дверь, и сказала: — Давай прогуляемся. Всё внутри него осело.  — Хорошо. Прежде чем он окончательно потонул в отчаянии, Инко схватила его за руку, и они молча спустились по лестнице на улицу. — Изуку все еще со своим другом. Он решил остаться на обед, — объяснила она. — Шинсо? — Да. Я не знала, что он завёл друга. Кажется, они могут быть полезны друг для друга. Оборо подумал о конфликтном характере Шинсо и нахмурился, не уверенный, разделяет ли он ее мнение полностью. — Я рад, что он заводит друзей, — сказал он вместо этого. Инко вздохнула, отпуская его руку, чтобы протереть ладонями глаза. — Что ты сказал ему сегодня, Оборо? Он остановился, чувствуя, что хлипкое эмоциональное состояние, в котором он балансировал последние пару недель, наконец нагнало его, и все, что он мог сделать, это продолжить дышать; он едва осилил эту задачу. — Инко, — сказал он, и голос его оказался слишком хриплым и дрожащим даже для собственных ушей: — Я думаю, я облажался. Инко полуобернулась, когда заметила, что он остановился, и он увидел, как выражение ее лица стало полусуровым-полусочувствующим. Она коротко коснулась его плеча и сказала: — Расскажи мне, что происходит. Оборо опустил голову, прижав подбородок к груди. Его хладнокровия должно хватить, чтобы успеть объясниться, потому что Инко заслуживала подобия связной истории. Он сделал несколько глубоких вдохов, пока они не перестали быть такими шаткими, а затем поднял голову. — Я начну с самого начала. Она настороженно кивнула. — Ладно. Через полчаса Оборо и Инко сидели на бордюре в такой тишине, что Оборо почти мог коснуться её. Он рассказал ей всё, от своей стажировки и дружбы с Шотой и его ранней смерти до преступлений, которые, как он помнил, совершил Курогири, от медленного возвращения к привычной жизни до событий последних двух недель. Событий этого дня. Казалось, что все три жизни, которые он прожил, достигли кульминации к этому моменту; к моменту, что сломал его сегодня, обрушившись, как огромная насмешливая волна. Очень медленно Инко схватила его за руку, и что-то внутри него рассыпалось на части. — Я не знаю, что делать, — выдохнул он, прикрывая глаза другой рукой. — Я причиняю боль людям, которые мне дороги, и я просто… — Ты так долго нёс это в одиночестве, — прервала Инко, и ее тон был отягощён — какой-то болью, подумал Оборо, и он взглянул на нее уголком глаза, почти боясь увидеть выражение её лица. Затаившееся в изгибе губ горе, доброта в морщинках ее глаз- Оборо молча покачал головой. — Мне жаль, — сказала она. — Не надо. — Оборо, ты важен для Изуку, и ты важен для меня, — прошептала Инко. — Я не буду смотреть, как ты наказываешь себя за то, что больше не хотел оставаться один. — Я не хочу ранить никого из вас. Я не сделаю этого. Не сделаю. Инко протянула свободную руку, смахивая слезы, которые он не сразу заметил. Она одарила его слезливой, хлипкой улыбкой. — Ты не сделаешь. — Инко, ты слышала, что я сделал. Кто я такой. Ты не можешь- — Но я могу. Обессиленный, он опустил голову на ее плечо, и Инко провела рукой по его волосам. Несмотря на то, что она была заметно ниже, чем он, положение не ощущалось даже отдаленно неудобным. — Ты, Изуку и Шота будете моей смертью, — пробормотал он. — Второй смертью. — Думаю, мы оба знаем, что это неправда. Так и было. Они были его второй жизнью. Он повернул лицо, спрятав его у неё на плече. — Если я наврежу тебе или Изуку, или если ты когда-нибудь допустишь такую мысль, пообещай, что вычеркнешь меня. Инко фыркнула. — Как будто я позволю кому-нибудь навредить мне или моему сыну. Он застонал. — Да, я знаю. — Кроме того, ты не та разрушительная сила, которой сам себя считаешь. Просто посмотри на Изуку. Ты помог ему перестроить его мечту во что-то новое, нерушимое и обнадеживающее. Оборо на минуту замолчал, размышляя об этом. — Как, черт возьми, мне попросить у него прощения? — Ты что-нибудь придумаешь, — сказала она криво. — Сегодня или завтра? — спросил он. Он чувствовал себя так, словно его кости были сделаны из тумана, словно если бы он шевельнулся, то просто бы испарился, и не осталось бы никаких доказательств существования Ширакумо Оборо, кроме пустого магазина и грязного балкона. — Завтра, — твердо произнесла Инко, и Оборо сумел лишь мрачно кивнуть. — Кстати, ты остаёшься здесь сегодня вечером. Я не верю, что ты доедешь на поезде, не потеряв сознание. — Эй, — запротестовал он, скрывая облегчение. Инко осторожно выпуталась из его хватки и встала, предлагая ему руки, чтобы помочь подняться. Он нерешительно принял её помощь. — Идём. Вернувшись домой, Инко направилась в свою спальню и в кладовку, достав все имеющиеся у неё одеяла и подушки, исключая те, что сейчас находились в комнате Изуку, и бросила их на диван. Оборо устало моргнул, взглянув на нее. — Что- — Гнездо из одеял! У нас будет ночевка. Беспомощное, сбивающее с толку тепло взорвалось в его груди. — Инко, Боже мой… Они довольно быстро сложили гнездо, и Инко надавила на его плечи, пока он не лег. Она выключила свет и очень тихо включила телевизор, и прежде чем ещё что-то осознать, Оборо уснул.

____________________________________

Утро встретило его в лице безучастно глядящего на него Изуку, держащего в руках миску с хлопьями. Оборо уставился на него в ответ. Наконец Изуку прошептал: — Мистер Ширакумо, ваш, ум… — он указал на его тело, и Оборо резко проснулся, подорвавшись. Он бросил взгляд на свои руки, размытые сквозь чернильно-пурпурный туман, и стиснул зубы, овладев контролем после того, что показалось ему вечностью. — Извини, — вымученно произнёс он, взъерошив собственные волосы. Изуку пожал плечами, и Оборо поднял взгляд, чтобы увидеть расчетливый блеск в его глазах, в котором Оборо признал голод по анализированию причуд. Это вызвало в Оборо… ощущение тепла, а не нервозности. — Я не знал, что вы ночевали здесь. — Я пришел поговорить с тобой и твоей мамой, — признался он, отметив отсутствие Инко. — Я должен был объяснить некоторые вещи. Изуку нахмурился, явно пытаясь сохранить бесстрастное выражение лица. — И вы все еще здесь, — осторожно сказал он. Страх стиснул ему грудь. — Изуку, я должен извиниться. Его челюсти сжались. — Всё в порядке. — Нет, это не так. Я думаю, что пятнадцать лет неуверенности в себе сломили меня вчера, и я спустил это всё на тебя, что не было ни уместным, ни справедливым с моей стороны. Изуку опустил миску с хлопьями. Его руки слегка дрожали, когда он сжал их в кулаки. — Но мир не создан быть справедливым? — произнёс он мрачно и требовательно. Оборо встал, и Изуку впился в него взглядом, и он сказал: — Я никогда не хочу быть таким, особенно для тебя.  — Быть каким? — Несправедливым. Изуку посмотрел на пол.  — Я…  — Изуку, ты мой чертов герой, — беспомощно сказал Оборо. — Последнее, что я бы хотел, это сделать мир более сложным для тебя. — Я что? — выдохнул Изуку, вскидывая голову; его гнев сменился опасным шоком. Оборо присел, осторожно положив руку ему на плечо.  — Всё, что есть в тебе, помогает мне понять, каким должен быть герой. Если ты всё ещё хочешь, чтобы я был рядом, я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе осуществить твою мечту, потому что я верю в это и верю в тебя. Пока он говорил, он видел, как глаза Изуку наполнялись слезами. На следующем вдохе и выдохе у него перехватило дыхание, и прежде чем Оборо отчаянно попытался придумать способ извиниться за то, что огорчил его еще сильнее, Изуку бросился ему в объятия, и всё, что Оборо мог сделать, это обнять его в ответ. — Это нечестно, — хрипло пробормотал он, когда слезы вернулись под его контроль. Он отодвинулся, утирая щеки. — Вы тоже мой герой. Сердце Оборо чуть не треснуло пополам. — Ты прекрати это, ты и меня плакать заставишь, — сказал он, уже шмыгая. Изуку улыбнулся, и улыбка эта была неуверенной и полной надежды. — Мистер Ширакумо, я хочу стать героем вне закона. — Я вроде как уже понял, — вздохнул он, откидываясь назад и садясь на пятки. — Твоя мама знает об этом, верно? Он кивнул. Ему придется довольно обстоятельно поговорить с Инко обо всех тонкостях относительности морали, что касается нарушений закона. Он вздохнул, но слегка улыбнулся. — Ну, у нас много работы, да? Изуку просиял.

____________________________________

Казалось, что Оборо пробыл в магазине около двух секунд, прежде чем раздался стук в дверь. Он не оставил её открытой, когда вернулся, потому что был полон решимости провести остаток дня, исследуя геройское законодательство в дальней части магазина, но он также предположил, что в мире есть три человека, которые стали бы стучать, и каждому из них он бы ответил без колебаний. Он отворил дверь и распахнул ее, ощутив внутренний подъём при виде Шоты. — Привет! Прости, было закрыто. Шота пожал плечами, и Оборо заметил, что он выглядел ужасно нервным. — Я привёл- — он пресёк самого себя, и все конечности Оборо, казалось, замерли в одном месте. Шота прочистил горло. — Он ищет место для парковки. Подумал, что найду способ предупредить. — О, — сказал он слабым голосом. — Ум. Как я выгляжу? — Как воскресший призрак моего лучшего друга, — ровно сказал Шота. — Ты справишься. — Мило, — пискнул он, когда Шота прошел мимо него, чтобы пройти внутрь. Он оцепенело оставил дверь открытой и решил перемыть чистую посуду, пока ждал. — Как прошел день? Шота тяжело вздохнул, и Оборо бросил на него взгляд, наблюдая, как он провел руками по волосам, собрав их нечто среднее между хвостом и пучком. Кружка выскользнула из его рук и с грохотом упала на дно раковины, к счастью, не разбившись. Шота, похоже, не заметил. — Дети сегодня вели себя проблемно. У нас планируется экскурсия, и они вообще не хотели сосредотачиваться на уроках, к чему я, к сожалению, уже должен был привыкнуть, но… Оборо отложил посуду в сторону, повернувшись так, чтобы он мог лучше видеть, как говорит Шота. Шота задумчиво посмотрел на него. — …В их возрасте мы тоже были довольно паскудными, да. Оборо ухмыльнулся. — По крайней мере, я был. — Подростки, — вздохнул Шота, глядя вверх. Дверь распахнулась. — Должен сказать, Шота, если бы ты не показал это место, я бы и не заметил! — прокричал Хизаши. — Думаю, это часть задумки, — пробормотал Шота, поворачиваясь.  — В этом и задумка, — подтвердил Оборо, чувствуя, что его желудок вот-вот вывернется наизнанку. Тогда Хизаши заметил его, и потребовалось много времени, прежде чем его вежливое вопросительное выражение сменилось шоком и ужасом, и Оборо нашел время для мысли, что он выглядел чертовски взрослым. Он перебрал пальцами — привычка, которую он начал перенимать у семейки Мидория. — Привет, — сказал он хриплым голосом. Хизаши резко посмотрел на Шоту, обратно на Оборо, и тишина замерла, а затем разбилась вдребезги, когда он закричал:  — КАКОГО ХЕРА.

____________________________________

Как только хаос и истерия вопросов и объяснений начали утихать, Хизаши растянулся на стойке лбом вниз. Длинные волосы ему тоже как-то шли, даже если Оборо и думал, что усы не делают ему одолжения. Приглушенным голосом Хизаши сказал: — Ребята, вы отстой. Я ненавижу вас обоих так сильно. Что за херня. Шота похлопал его по спине, и Хизаши неохотно сел, потирая глаза. Оборо исподлобья посмотрел между ними, ощутив незваную вспышку ревности. Похоже, они выросли в их дружбу, как выросли в самих себя, и они с бессознательной легкостью делили пространство между собой, заставляя Оборо мучительно осознавать, насколько сильно он больше не вписывается между ними. Он немного сгорбился. Шота нахмурился, склонив голову, и Оборо уставился на землю, засунув руки в карманы. — Давайте я сделаю вам кофе. Кофе? — беззвучно и нерешительно переспросил Хизаши у Шоты, и Шота просто кивнул. — Итак, вы, ребята, оба про-герои, преподающие в ЮЭЙ? — спросил Оборо через плечо, пытаясь отвлечь часть внимания от себя. — Да! Немури тоже. — Не может быть. — Может, — Хизаши выпрямился на стуле. — Что, ты ни разу не узнавал о нас за все эти годы? — его тон был дразнящим, но в нем было уязвлённое, огорчённое послевкусие, заставившее Оборо поморщиться рядом с кофеваркой. — Нет, — тихо ответил он. — Не хотел затянуть вас на дно вместе со мной, — он немного самоуничижительно фыркнул, закончив кофе Хизаши и подав ему кружку. — О, без рисунка на пене? Оборо обернулся, перебрав руками. — Будет тебе рисунок. Он превратил американо в латте и потратил чрезмерное количество внимания, вырисовывая морду кошки в пене. Он осторожно придвинул его Хизаши, который засиял и сфотографировал его, и Оборо доделал кофе Шоты, прежде чем открыть холодильник, обдумывая ингредиенты для собственного напитка. — Эй, ребята, — сказал он, — как думаете? Карамельное яблоко или шоколадная клубника? — Зачем выбирать! — Превосходно подмечено, мой отчуждённый друг, — сказал Оборо, схватив оба варианта и забросив их в блендер вместе со сливками. — Что ты… делаешь? — сумел выдавить Шота. — Просто кое-что пробую. Он налил смесь в свой кофе и добавил небольшой слой пены, просто для забавы. Хизаши и Шота с восторгом наблюдали, как он делает большой глоток. — Знаете, — очень медленно произнес Оборо, — я думаю, что мне нравится. Хизаши хлопнул руками по стойке. — Что! Оборо засмеялся вопреки его ужасу, отчасти довольный бурностью реакции. — Лучше, чем кофе и лимонад. — Прошу прощения- что. Оборо хмыкнул, делая еще один глоток, чтобы ему не пришлось отвечать. Он взглянул на Шоту, который смотрел на них с мягкой, легкой улыбкой, которая заставила Оборо ощутить, словно всё в нём дрожит. Он не мог не ответить ему тем же. Может быть, они больше не подходят друг другу, а может, и никогда больше не подойдут, но это тоже неплохо. Это было совсем не плохо.

____________________________________

Хизаши пришлось неохотно отчалить на вечернюю смену своей радио-станции, но Шота задержался, в основном не привлекая к себе особого внимания, пока Оборо подпевал радио, которое он откопал, чтобы включить нужную станцию ​​(первая песня, которую Хизаши объявил этим вечером, была «The Boys are back in town», и Оборо рассмеялся почти до слез от шока). Шота решил проверить несколько тестов, пока Оборо прибирался. Когда они оба закончили свои занятия, они тихо зависли у стойки, не желая нарушать спокойствие. Когда они заговорили, их слова прозвучали одновременно. — Наверное, мне следует- — Ты хочешь- Шота жестом предложил ему начать первым, и он почувствовал, как лицо обдало жаром. — Что ж. Не хочешь посмотреть фильм или что-нибудь еще? Он искал любой предлог, чтобы продлить их совместное времяпрепровождение, и выражение лица Шоты стало мягким и нежным.  — Конечно. Оборо понятия не имел, какой фильм они выбрали. Единственное, что он, казалось, был в состоянии понять, — это то, что Шота, насколько было возможно определить, расслабился, прижавшись к его боку, когда они оба постепенно переместились в лежачее положение. Шота смутно дрейфовал между дремой и сознанием. — Ты можешь заснуть, ты же знаешь, — пробормотал Оборо, беспомощно забавлённый видом Шоты, пытающегося сморгнуть сонливость. — Не хочу тебе мешать, — проворчал он, в противовес своим словам уткнувшись лицом в ключицу Оборо. Чувствуя себя смелым, Оборо обнял его и притянул к себе. — Ты никогда мне не мешал. Шота издал лёгкое «хм», и Оборо с теплым удовлетворением наблюдал, как он закрыл глаза. — Будильник прозвенит в четыре часа утра. Тогда посмотрим. Оборо не ответил, лишь поддавшись импульсу поцеловать Шоту в макушку. Пальцы Шоты сжались, схватив его за рубашку, и Оборо подумал, что он разглядел проблеск его улыбки. Когда сработал будильник Шоты, Оборо испугался достаточно, чтобы столкнуть Шоту с дивана, и все, что он мог сделать, — это рассмеяться над шокированным и недовольным выражением его лица. Он проснулся самим собой, с пустотой, запертой в его счастливом сердце.