***
— У нас временно живёт гость, — предупреждает Жерар когда мы оказываемся возле входной двери двухэтажного дома, практически полностью стеклянного и находящегося где-то на окраине частного сектора, — не переживай, он платит за аренду и спит в общей комнате, потому что у нас всего одна спальня, — он открывает входную дверь и тёплый воздух из помещения приятно обдувает чувствительную часть лица.— Ему было сложно найти квартиру в Лондоне, когда хозяйка выгнала его, поэтому я предложил ему пожить в нашем доме. Ты не против? В ответ лишь киваю головой: я прослушал половину сказанного, потому что слишком увлекся изучением просторного дома. Здесь тепло, хотя у него такие огромные окна. Вдруг улавливаю приятный и знакомый аромат, доносящийся, наверное, с кухни? — О, вы так вовремя, — из-за перегородки в другой половине дома выглядывает чья-то рыжая голова и тут же пропадает; слышу как гремит посуда и выключается вода в кране, а затем этот рыжий парень позволяет увидеть себя в полный рост. Невысокий, худощавый, одет по-домашнему; копна взъерошенных рыжих волос придаёт ему усталый вид. Но самая важная его черта — дружелюбная улыбка и такие же глаза; тёмно-карие и большие. Он выглядит максимум лет на… восемнадцать? Он поспешно идёт к нам, попутно вытирая бумажным полотенцем руки. Одну из них он протягивает мне и, улыбнувшись, говорит: — Я Элиот, друг Жерара. Вы, наверное, меня не помните? — Сколько тебе лет? — не сдерживаю я любопытство. — Э-э… Двадцать два. Через месяц, двенадцатого февраля, двадцать три, — в отличие от Жерара он выглядит озадаченным после моего вопроса; перевожу взгляд на брюнета: — А мне сколько? — Тридцать, в мае уже тридцать один, — всё также невозмутимо отвечает Жерар, попутно снимая с себя тёплую уличную одежду, и, предвещая следующий вопрос, дополняет: — А мне двадцать восемь, у меня день рождения уже был. Он помогает раздеться и мне, а Элиот в это время уходит обратно на кухню, и снова до меня доносится звон посуды, но подпрыгиваю от резкого крика Жерара: — Элиот, хватит уже мыть посуду руками. Посудомойка для кого? — отчитывает Элиота он, говоря так громко, чтобы рыжий услышал его на другом конце дома. — Ой, да я не понимаю как мне её включить! Мне проще завести самолёт, чем это! — отшучивается парень. — Вы приехали поздно, я решил не оставлять гору посуды до приезда, но как раз успел приготовить для нас ужин. Мойте руки и садитесь, скоро принесу. Как мама. Мы выполняем все просьбы Элиота: Жерар помогает мне переодеться в более легкую одежду, которую он называет «домашней»: чёрная футболка и серые свободные штаны, что должны быть мои, но их размер оказывается на меня велик; он также помогает вымыть руку. Я думал, что уже привык к его прикосновениям, но, стоит ему дотронуться до моей кожи, как по телу проходит приятная дрожь, и сердце почему-то начинает биться быстрее. Это немного пугает, но, но и не отталкивает. Когда мы заканчиваем, на обеденном столе в гостиной нас уже дожидается ужин — моя первая еда вне больницы — и довольный своей готовкой рыжий парень. — Это жареный рис с курицей, — отвечает Элиот на мой вопросительный взгляд, а я же замечаю, что теперь, когда моё лицо не закрывают шапка и шарф, он старается не встречаться со мной взглядом и не смотреть на меня в открытую. Я понимаю, что ожог, покрывающий треть моей правой стороны лица, выглядит так себе, и это меня ничуть не смущает, а его поведение только забавляет. — Спасибо, — впервые улыбнувшись за весь вечер благодарит Жерар и садится за стол; следую его примеру и принимаюсь есть. Вкусно. Тишина вновь начинает неприятно давить на сознание; единственные слышные звуки — гудение холодильника, скрежет раскачиваемых ветром ветвей об оконное стекло и стук столовых приборов о поверхность тарелок. — Ты вспомнил дом? — наконец спрашивает Эскофье, и я отрицательно мотаю головой; оба парня огорчённо вздыхают и никто больше ничего не спрашивает. Однако у меня есть ещё много вопросов: — А давно здесь живёт Элиот? — мои слова почему-то застают их врасплох. Замечаю их быстрое переглядывание и вмиг нависшее напряжение, но продолжаю засыпать вопросами: — А как вы познакомились? Как давно общаетесь? Вы спали вместе? Стук упавших палочек для еды (которыми за нашим столом пользуется только один человек) добавляет бо́льшего напряжения; пока Жерар, нецензурно выругавшись, тянется за столовыми приборами и уходит их поменять, Элиот отвечает за обоих: — В первый раз мы познакомились три года назад, когда я и мой бывший парень поехали на выходные в Лондон. Тогда меня едва не сбила машина и Жерар спас меня. После мы начали общаться за несколько дней до теракта, а живу я у вас уже… — он вопросительно смотрит на вернувшегося Жерара и спрашивает его: — почти полтора года уже, да? — Эскофье буднично пожимает плечами и бросает невнятное «наверное». — Так ты гей? — снова спрашиваю я, осознав смысл слов «мой бывший парень». — Я — бисексуал, — Элиот заметно краснеет, а потом дополняет: — Как и Вы, Дарен. Теперь моя очередь непонимающе хлопать глазами. Я — бисексуал? На самом деле, я ещё не успел заметить за собой особенное влечение к какому-либо полу, так как мои тело и мысли двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю заняты восстановлением себя и памяти. — Кстати, Элиот. Мёрфи скоро будут изготавливать бионический протез, — сообщает Жерар, отправляя горку риса в рот. Рыжий сначала удивляется и перестаёт жевать, а после искренне поздравляет меня и, не подумав, спрашивает: — Вам, наверное, тяжело без правой руки? Вы правша или левша? «Спасибо, что не спросил, как я её потерял», — хочу сказать я, но вовремя осекаюсь и решаю ответить так же честно, как он спрашивает: — Я не помню. — Мёрфи амбидекстр, то есть может одинаково владеть обеими рук… — Жерар вдруг запинается и, нервно кашлянув в кулак, исправляется: — Мог раньше. Видимо осознав чрезмерную прямоту своих вопросов, Элиот вновь заливается краской, но ничего не говорит, и мы доедаем ужин в тишине. Он не выглядит как парень, который может представлять какую-либо угрозу или быть враждебно настроенным: слишком маленький для своего возраста, с детским лицом и такими же открытыми эмоциями; искренний и, абсолютно точно, легко располагает к себе любого человека. Я понимаю, что чересчур много неловкости за один ужин возникло из-за меня, а, точнее, из-за моего внешнего вида и отсутствия многих воспоминаний, но, будь у меня выбор, я бы не лишился всего что имел. Эскофье говорил, что я был умным, с чувством юмора, и красивым. Я очень редко запоминаю, но его слова часто всплывают в памяти. Ну да, сейчас от моей «красоты» осталась только левая сторона лица. Пусть мне и делали множество пластических операций, пусть и трансплантировали волосы на правый бок, растут они в разы хуже, и я вынужден ходить с короткой стрижкой. А ещё я не вижу правым глазом, но уже успел привыкнуть к этому, и врачи постоянно говорят о какой-то операции. Столько хлопот из-за одного меня. Почему я не умер в тот день?***
Жерар не разговаривал со мной после ужина, но и не отказывался помочь умыться и лечь в кровать. И тогда он ничего не говорил; отвернулся и быстро уснул. Не то чтобы я обиделся на его поведение, но мне почему-то хотелось поговорить с ним ещё — я уже понял и смирился с мыслью, что только с ним мне становится спокойно… Наверное, это потому что раньше я его любил. Пролежав несколько минут, поднимаюсь с кровати и тихо иду к террасе. Я надавливаю на ручку и пытаюсь отодвинуть дверь в сторону, но она не поддаётся даже спустя много попыток. Либо Эскофье предусмотрительно её запер, либо опять механизм замёрз. Опять? Разве я не впервые здесь? Но ощущение того, словно это случается не впервые, никуда не уходит, а скорее усиливается. Оставляю тщетные попытки выйти на террасу, но выйти на улицу всё ещё хочу. Прежде чем направиться к лестнице, краем глаза замечаю лежащий на комоде ключ от машины Жерара, и почему-то идея прихватить его с собой мне кажется отличной. Я могу просто посидеть в автомобиле? Вдруг это поможет восстановлению памяти? Тихо спускаюсь по лестнице, не позабыв про гостя, что уже устроился на диване в гостиной; успешно прохожу мимо и уже начинаю надевать куртку, как вдруг роняю её — отсутствие правой руки неприятно сказывается на моей мобильности. Лежащие в кармане предметы звонко ударяются о пол. Разумеется, это будит Элиота и он резко подскакивает; рыжий оглядывается, потирая сонные глаза, и когда его взгляд останавливается на мне, он сначала вновь пугается, а потом с облегчением шепчет: — Ах, это Вы, Дарен. Ну и напугали Вы меня. — Нет, я тебе снюсь, — серьёзным голосом пытаюсь заверить я, поднимая с пола куртку и вешаю её обратно — я не смогу надеть её самостоятельно, поэтому выйду в чём есть. Быстро обуваюсь, и уже тянусь к электронному замку, чтобы ввести пароль — Жерар любезно написал его на клейкой бумаге и приклеил стикер рядом с панелью — однако Элиот вдруг останавливает меня: — Вам туда нельзя, особенно в три часа ночи, — он пытается подавить изнеможённый зевок. — Если хотите проветриться, то у Вас в доме есть терраса. Жерар разве не показал? — Механизм на двери замёрз, — тут же отвечаю я и уже набираю первую цифру — «0». Слышу шорохи за спиной, но руку не убираю, и уже нажимаю «5» когда лёгкая ладонь Элиота ложится поверх моей и сжимает её. Это его прикосновение пусть и нежное, но заметно отличается от касаний Жерара — нет таких странных чувств в животе и учащенного сердцебиения. — Я же сказал, Дарен. Тем более Вы без куртки, — уже серьёзно говорит он. Набираю следующую — «2», и теперь Элиот с силой опускает мою руку и разворачивает на себя, пристально заглядывая карими, но в темноте кажущимися чёрными, глазами в мои, и строго цедит: — Нельзя. Резко отдёргиваю ладонь и тут же нажимаю последнюю «3», и в замке слышится щелчок. — Ты не можешь мне запрещать. И я просто хочу проветрить голову, — говорю я, и, прежде чем он успевает ответить, выхожу и закрываю за собой дверь. Но оказывается, что Элиот не из тех кто привык так просто сдаваться — он выходит вслед за мной, одетый в куртку и держа в руках мою. — Давайте тогда я помогу Вам одеться, а то замёрзнете и простудитесь. Я соглашаюсь, понимая что выбора он не предоставит; одев меня, он плотно застёгивает одежду, и довольно улыбнувшись, говорит: «Ну вот, теперь спокойнее». «И мне стало гораздо теплее» — думаю я, но мысль не озвучиваю чтобы не тешить его самолюбие. Снега не так много, но он свежий и до сих пор хрустит под подошвой ботинок от каждого нашего шага. Двор дома большой, но не освещённый, поэтому единственный свет исходит с улицы частного сектора за воротами. Нащупав в кармане домашних брюк ключ от автомобиля, протягиваю их Элиоту и спрашиваю: — Водить умеешь? Он бодро кивает и, не раздумывая, принимает ключ. Я следую за парнем к гаражу, и скоро мы оказываемся в холодной машине. Рыжий заводит её и включает обогрев. — Небольшую экскурсию по городу? — спрашивает он когда мы выезжаем из гаража. Я не отвечаю; откидываюсь на спинку сидения и расслабленно закрываю глаза. Почему-то, стоило мне сесть в машину, как я почувствовал какое-то умиротворение и спокойствие. — Жерар говорит, что нет смысла что-либо Вам рассказывать, но я так не считаю, — рассуждает вслух Элиот и выезжает на большую дорогу, аккуратно прибавляя скорость; его добрая улыбка не сходит с лица ещё с момента, как я отдал ему ключ. — Лучше наоборот больше напоминать Вам о прошлой жизни, так ведь? — он не дожидается ответа и всё равно начинает: — Думаю, хорошо будет, если я расскажу Вам про Жерара? Как Вы знаете, ему уже двадцать семь лет, он замужем за Вас. Его отец француз, и сейчас он и его мать живут во Франции. Кстати, он очень хочет поехать туда с нами, — Элиот смеётся. — Он с детства увлекался боксом и был довольно неплох в этом, но пять лет назад бросил это дело. Он три года работал детским тренером, но потом… Вынужденно уволился. Он обожает японскую еду, и говорит, что после Франции мы полетим в Японию, — рыжий говорит об этом с всё той же улыбкой, но вдруг резко меняется в лице: — Ещё он очень за Вас переживает, и, пока Вы не вышли из комы, он был похож на живого мертвеца. Он даже выучился на водительские права, чтобы возить Вас после выздоровления. Он очень хорошо стал общаться с Вашим юристом, которая и помогла во многих делах, связанных с Вашим бизнесом и… И здоровьем. А ещё… — Он вдруг осекается и шлёпает себя по лбу. — Ой, нет! Забудьте. Это то, что Жерар сам должен рассказать. — Говори, раз уж начал. — Нет, нет, — он быстро мотает головой. — Единственное, что я могу сказать… Точнее предупредить Вас: не говорите с ним об этом. Жерар странно реагирует, и я бы не хотел, чтобы он снова начал злиться. Из-за этого у него очень нестабильное настроение, порой он даже меня пугает. Когда придёт время, он сам всё расскажет. По парню видно, что он жалеет о сказанном, и как бы я не хотел всё разузнать, в ответ лишь понимающе киваю и прикусываю губу. Хотел насладиться поездкой, однако, теперь мысли заняты размышлениями и догадками о том, что же скрывает мой муж. Но нет смысла нагружать себя всякими предположениями, ведь я скоро это забуду? Возможно, уже через несколько минут. Обязательно забуду и это перестанет терзать меня. — Поедем домой? — спрашивает Элиот. Он уже не улыбается, выглядит напряжённым, сонным и постоянно зевает, однако: — Нет, я хочу ещё.