Fantastische korb der liebe (Фантастическая корзинка любви)

Тилике помнит, как вчерашний, тот день, когда прогуливался по коридорам штаба, ждал, когда его вызовет Ягер, сходил с ума от скуки и вдруг увидел её.      Худенькая стройная фигурка несла какие-то документы, двигаясь в его сторону. Заходящее солнце через окно вызолотило её кожу, и эффект был такой, что офицер так и застыл на месте, поражённый.      Тилике помнит, что спросил, как зовут её, а она сразу глаза опустила, прошептав ему тихо:      — Аня.      И, наверно, это, а может, что-то ещё заставило мужчину прийти к ней снова. Ярцева забирала документы из кабинета Ягера, пересекаясь с ним в коридоре в одно и то же время, которое он запомнил и стал приходить на заветное место раньше, чтобы помочь ей донести тяжёлые бумаги до кабинета и, конечно же, увидеть её теплую улыбку.      Здесь, в штабе, увидеть на лице у кого-нибудь что-то подобное — удивительная редкость, потому он и сходит с ума, наверное, от мягких губ девушки, уголки которых тянутся вверх, стоит ей увидеть в коридоре знакомую мужскую фигуру.      Теперь очередную встречу с Ярцевой он ждёт с замиранием сердца, абсолютно не свойственным ему, солдату.      Тилике старается выровнять предательски сбившееся дыхание, но вид переводчицы, такой чистой и нежной, вызывает странное удовлетворение у него внутри.      Она снова появляется из-за угла, улыбка скользит на лице, Тилике перехватывает документы из рук девушки, и они вместе топают до кабинета Ягера.      Офицер и сам не помнит, что говорил, что Аня отвечала — ничего не слышал и, признаться, не слушал, а лишь тупо смотрел на неё.      Если бы Тилике однажды увидел себя со стороны, то никогда бы не поверил. Точно влюбленный мальчишка, у которого глаза загораются, как два ярких огонька, смотрящих на что-то интересное, смотрит на русскую переводчицу. Немыслимо!      Тилике до жути всего не хватает. Времени, что можно провести рядом за непринуждёнными разговорами. Прикосновений, которые никогда не случались, хоть волком вой. Взглядов прямо в глаза, в которых утонуть хочется до предела. В её карих глазах. Этой искренней улыбки, что, когда-то увидел он и, свела его с ума, и с того момента не даёт покоя. Абсолютно всего, что есть в этом человеке.      В один день была не очень хорошая погода. Тучи густели еще с утра, наливаясь свинцом, а к вечеру, когда день почти миновал, они плотно жались друг к другу.      Тилике с самого утра чувствовал, что день будет не самым лучшим и, видимо, не зря.      И вроде бы всё было, как обычно: офицер встретил девушку в коридоре, помог донести документы до кабинета своего начальника и принялся ждать, когда девчонка в синей косынке появится из-за дверей с очередным поручением.      Тилике подождал минуту. Пять. Десять. Переводчица не на шутку задерживалась. Что же мог Ягер ей так углубленно объяснять, что она не появляется вот уже как десять минут?      Тилике так погрузился в свои мысли, что не сразу заметил, как по ту сторону коридора выглянула девушка и молнией пронеслась мимо него. Только и смог разглядеть влажное от слёзных дорожек лицо, да напуганные ореховые глаза. Аня ничего ему не сказала, быстро убежав, не объяснилась даже, что случилось.      Тилике не понял, к чему такая спешка, но осознание тотчас поймало его в капкан.      Ягер.      Офицер поворачивает лицо к свету, краем глаза замечая знакомую женскую фигурку, ускользающую за очередным углом. Ему нужно выяснить, что произошло. И он выяснит в чем причина её внезапного побега.      Тот же вечер. Гауптштурмфюрер ожидает переводчицу у неё же в комнате. Он желает поговорить с ней наедине, без посторонних глаз, чтобы никто не слышал. Потому незаметно для всех проскальзывает в её скромную комнатушку и ждёт её обитательницу. Опирается руками на стол и всматривается в дверь, которая вот-вот должна открыться, и он увидит её. Аню.      Слышит тихие шаги. Ярцева крадётся, словно кошка: плавно, грациозно, бесшумно. Дверь тихо приоткрывается, и в темноте мужчина едва может разглядеть худой женский силуэт, плавно проскальзывающий внутрь.      — Анна,      И даже в темноте комнаты, Тилике замечает, как Ярцева вздрагивает всем своим хрупким тельцем и оборачивается. В двух метрах от неё стоит мужчина и смотрит прямо ей в лицо — ошибиться невозможно, да она и знает наверняка, что в этой комнате кроме них никого нет. Но, несмотря на это, Аня с трудом перебаривает желание обернуться.      Противно и гулко, проникая и под кожу, и сквозь саму плоть, к сердцу, тревожа его горестными напоминаниями, молчание просачивается сквозь ждущие тела.      Тишина.      Тилике медленно подходит к ней, мягко вжимая в прохладную стену. Переводчица не предпринимает никаких мер сопротивляться, молчит, а щёки ее краснеют, наливаются в ярком смущении, что легко скрывает темнота. Язык, должно быть, прилип к нёбу, иных объяснений этой тишине Тилике видеть не может.      Аня.      Это имя он цедит сквозь зубы, каждый раз поражаясь тому, с каким трудом оно выговаривается.      — Почему Вы так быстро ушли сегодня? — Тилике наклоняется к её уху и тихо шепчет, вызывая сим действием тонну мурашек на её коже. — Герр штандартенфюрер приказал мне приготовить перевод, как можно скорее...      — Не врите мне, фройлян. — обрывает он её на полуслове. — Я же знаю, что это Ягер Вас задержал, и именно из-за него Вы плакали. Не нужно меня обманывать. — горячее дыхание обожгло ушную раковину, но Ярцева не может найти в себе силы отстраниться от него хотя бы на миллиметр.      — Герр гауптштурмфюрер...      — Расскажите мне. — касается носом шеи, ловя в ответ сдавленный вздох. — Я хочу знать. Это он Вас расстроил?      Аня отчаянно скребёт пальцами по стене, а через секунду Тилике чувствует легкую дрожь тела и сдавленные всхлипы девушки. Выпрямляется, взяв её лицо в свои руки, и мягко, почти невесомо стирает слёзные дорожки с хрупких щек. Аня плачет, и, сквозь всхлипы, Тилике едва улавливает:      — Я не хочу выходить за него.      Офицер так и застывает на месте, поражённый.      — Ягер... сделал тебе предложение?      — Да. — мотает в ответ головой. И Тилике отчаянно не хочется верить в это. Впервые он не знает, что ответить на её слова. Попросту не верит своим ушам. Однако точно знает, что может сделать. То, чего ждал так долго, может произойти в считанные секунды.      Офицер наклоняется ближе, слишком близко, нарушая границы её личного пространства, и смотрит в упор — Аня краснеет и сглатывает от его взгляда. Тилике протягивает руку и смахивает слезинку с её лица подушечкой большого пальца. Очень нежно. Чтобы не спугнуть. Он понимает, что если не сделает этого сейчас, то это может больше никогда не произойти.      Наклоняется ещё ближе, так, что Ярцева ощущает горячее дыхание на своих губах и смотрит ласково. Аня едва успевает произнести его фамилию, как в следующую секунду чувствует, как чужие губы сминают её в нежном, легком поцелуе, а сильные руки тянут на себя, заключая в пылкие крепкие объятия. Аня медлит всего мгновение, а уже через минуту тянется к мужчине, чтобы снять с того фуражку и притянуть ближе к себе за затылок.      Тилике улыбается и протягивает руку, и Аня чувствует, как его пальцы с легкостью снимают косынку с её головы. Офицер отбрасывает мешающую вещь, непроизвольно дотрагиваясь до тонкой шеи, и прикосновения тотчас пускают электрический разряд по венам, Аня поддаётся вперёд, пытаясь теснее прижаться к мужчине. Не может сдержать стон, когда его зубы осторожно прикусывают её за нижнюю губу.      — Ты не выйдешь за него. — уверяет её Тилике, поглаживая по русым, заплетенным в косичку, волосам. Пряди у неё мягкие, пушистые. — Я не допущу.      Ярцева взволнованно хватает воздух губами, тая от его слов.      — Ты мне веришь?      Капли дождя громко ударяют об подоконник, который пошатывается от той силы, с которой гремит по нему дождь. Ярцева вздрагивает от неожиданности. Этого следовало ожидать. За окном идёт ливень, точно из ведра. Такая погода случается у них нечасто. Но Тилике лишь притягивает девушку к себе и мягко целует в висок успокаивающе.      Тилике боится. Так боится, что она уйдёт и больше никогда не вернётся. Так боится, что потеряет её тут, в этом чёртовом концлагере, вдруг несчастный случай, или вдруг какому-нибудь командиру вздумается поразвлечься, затащив переводчицу в постель, а на следующий день он заметит на бледной коже, спрятанную под строгую униформу, следы побоев. Эти мысли не дают ему покоя, чувственно загружают мозг, обескураживают, выбивают из толку.      Тилике хочет доказать себе, да и ей наверное, что у него есть чувства, которые настоящему солдату не принято показывать. Хочется доказать, что он способен на эмоции, способен любить и защищать, бороться за свою любовь сколько нужно, пройти тысячи испытаний, но доказать, что в нём теплятся отголоски светлых и возвышенных чувств. Что у него есть сердце, которое способно любить чисто и искренне, по-настоящему.      Всё это кажется невозможным, но так выглядит реально, ведь офицер чувствует прикосновение к телу Ани, чувствует её быстро бьющееся сердце и слышит, ощущает её глубокое дыхание на своих плечах.      Между ними нет воздуха. Они дышат друг другом.      — Верю. — тихо срывается с Аниных губ, прежде чем Тилике впивается в них снова.      Прижимает к себе и, нашёптывая что-то на своём, целует в шею, гладит по спине, подчёркивая у себя в голове, что она, Аня, только его и ничья больше. Всё будет хорошо. Теперь у них всё будет хорошо.

Ты - моя мания, люблю тебя я, Ведь без тебя - я теряю сам себя. Ты - моя мания, люблю тебя я, Ведь без тебя - я теряю сам себя.