Hiraeth

      Взрослые в жизни Рей всегда спорят. К настоящему времени она приняла это как универсальную истину.       - Это чушь собачья, Ункар! – Маз тычет костлявым пальцем в грудь толстяка. -- Я знала, что ты тупой ублюдок, но не могу представить, что ты действительно опустился до такого уровня, чтобы поверить в это дерьмо.       От Маз Канаты, штатного психолога детского дома, Рей переняла две вещи: её политические убеждения и словарный запас.       Ункар чешет лысую голову. Взгляд, которым он одаривает Маз, мечется где-то между высокомерным и оборонительным. Его лицо красное, а на лбу вздулась вена. Рей находит это забавным.       - Это пародия на человека, - заключает Маз и одним глотком допивает свой кофе. – Боже, это ужасно на вкус. Я бы польстила, если бы сказала, что этим можно заправлять аккумулятор. Грёбаный конец времён – чёрный рынок процветает, но женщина всё ещё не может позволить себе купить нормальную чашечку кофе.       Ункара, похоже, не волнует ворчание Маз.       - Я бы не называл профессора Сноука пародией.       - Профессора? – Маз закуривает сигарету и водружает на нос тяжёлые очки. – Если он профессор, то я Мэрилин Монро. Скажи мне, Ункар, в каком колледже он преподаёт? Что он ведёт? Написал ли он какие-нибудь книги – и под этим я не имею в виду всю эту популярную националистическую беллетристику, которую он упорно выдаёт за историю. Я про реальные научные издания, которые бы использовали в учебной программе колледжа. Что про него говорят его ученики?       Ункар молча моргает.       - И самое главное. Скажи мне, где он, чёрт возьми, был до войны и почему никто и никогда не слышал о нём до того, как чёртово правительство предоставило ему экранное время прямо в прайм-тайм, чтобы он смог свободно распространять свою чушь о глобальных заговорах и национальных мифах?       Маз Каната – страстная женщина, но Рей впервые видит, как она до такой степени теряет самообладание. Её руки дрожат, и внезапно она уже не выглядит так устрашающе. Она выглядит меньше и старше – наблюдать за ссорой уже не так интересно.       - Из самых глубин ада повылазили жулики, шуты и шарлатаны, чтобы дурачить народ, - говорит Маз тяжёлым и уставшим голосом, - и мы позволили воспринимать их всерьёз. Грёбаный конец всего.       Она выпускает дым и драматично открывает газету - текст на первой странице гласит: «Кроты среди нас: разоблачены предатели, работающие на деньги Вашингтона», - и Ункар знает, что лучше промолчать. Он кряхтит и потягивается, его стул скрипит. Затем его взгляд падает на Рей, он как будто впервые её замечает.       - На что ты, блять, смотришь? – выплёвывает он.       Рей часто задаётся вопросом - как мужчина, который явно ненавидит детей, оказался сторожем детского дома?       - Ни на что, - тихо говорит она. – Просто делаю домашнюю работу.       - Тогда делай её где-нибудь ещё!       Она замолкает, уставившись на разложенные перед ней тетради, но затем послушно собирает их и встаёт, чтобы уйти. Всё равно в общей комнате трудно сосредоточиться.       - Ты главное учись, милая, - говорит Маз из-за газет. – Это самый быстрый способ иммигрировать.       Пожав плечами, Рей возвращается в свою комнату. Дверная ручка дребезжит, когда она пытается открыть её на ощупь. Она не спала всю ночь. Напряжение душило её, пока она металась в постели; её желудок скручивает, а мысль о еде вызывает отвращение – это лишь усиливает её беспокойство. Её план отвлечься математикой проваливается. Обычно цифры делают её счастливой – их мир безопасен и предсказуем, и она всегда знает, чего ожидать – но с безжалостным приближением полудня уравнения в её тетради расплываются перед глазами.       Сама мысль о том, что что-то – точнее кто-то – может так сильно повлиять на неё, ужасает.       Конечно, у Рей есть выбор. Она может притвориться, что этой встречи никогда не было. Провести вторую половину дня здесь, больше учиться, может быть, даже посмотреть телевизор в общей комнате, если программа не слишком ужасна. Она заставит вести себя так, словно всё в порядке, а затем забудет о незнакомце в ближайшие недели. Не похоже, что он способен выследить её. Да и зачем ему это?       Но скорее всего, думает Рей, что именно он будет тем, кто сегодня не придёт. Это было бы облегчением. Она понимает, что почти надеется на это. Одежда незнакомца была слишком дорогой, и задавал он вопросы так, словно весь мир задолжал ему ответы. У такого мужчины нет причин сдерживать обещание. Случайно данное случайной маленькой девочке.       Но потом она вспоминает, как он улыбнулся, когда они говорили о «Мэриан». Всё его лицо озарилось глупой ухмылкой, обнажившей неровные зубы. Он мигом преобразился, выглядя моложе, наполненный желанием поговорить. Это было мило, наконец признаёт она. Чем больше Рей прокручивает этот момент, тем больше убеждается, что незнакомец нечасто улыбается. Это заставляет её чувствовать себя ответственной.       Именно тогда она понимает - если сегодня не пойдёт на музыкальный рынок, то больше никогда не сможет слушать «The Sisters of Mercy», не думая об этом странном незнакомце.       Она не позволит ему этого, решает Рей. Он не отнимет у неё музыку.       Поэтому Рей откладывает свои тетради в сторону и проводит слишком много времени, копаясь в одежде. Она пытается подобрать наряд, в котором не будет испытывать нелепого чувства стыда, стоя рядом с незнакомцем, одетым в модное пальто. А затем она уже сидит в трамвае, считая остановки до музыкального рынка, почти надеясь, что опоздает и незнакомец уйдёт.       Но, несмотря на пробки и изношенные рельсы, из-за которых трамвай еле ползёт, и серое ноябрьское небо, замедляющее течение времени, она прибывает за несколько минут до назначенного времени.       К её ужасу, он уже там.       Он сидит на скамейке под липой, одетый в чёрное с головы до ног. Он до боли бросается в глаза – деревянная скамейка кажется крошечной под его телом, длинные ноги вытянуты вперёд, большие, словно лодки, ступни обуты в громоздкие ботинки на шнуровке. В своём пальто, с козлиной бородкой и растрёпанными волосами он похож на рок-звезду, думает Рей. Гранж-певец. Она ненавидит, что эта мысль заставляет её сердце биться чаще. Он играет с предметом – ни кассетой, ни пластинкой. Это что-то меньше и тоньше, по форме напоминающее квадрат. Рей предполагает, что это может быть, хотя и никогда не видела его раньше. Если она права, то ситуация ещё более нелепая, чем она могла представить.       Он подпрыгивает, когда замечает её приближение.       - Рей…       Она никогда не думала, что её имя может звучать столь выразительно.       - Привет, эм…, - она хочет произнести его имя, но понимает, что не знает его. – Что ж. Да. М… Привет. Это немного неловко. Привет, незнакомец.       Его лицо темнеет.       - Ты считаешь меня незнакомцем?       И вот он снова делает это – за считанные секунды превращается в надвигающееся создание обречённости, которое заставляет её сожалеть о своём выборе. И чувствовать, что каждый ответ, который она может дать, окажется неверным.       - Я, э-э…, - начинает она, но он прерывает её, поднимая ладонь.       - Ты боишься меня.       Он выглядит смущённым. Словно до него впервые дошло, что он может быть пугающим.       Рей не знает, что сказать.       - Тебе не следует меня бояться. – Незнакомец поджимает губы. – Я не монстр.       - Прости, - шепчет Рей, не зная, почему она извиняется.       Вместо того чтобы заверить её, что всё в порядке, он протягивает вперёд принесённую с собой вещь.       - Вот. Я же говорил, что куплю тебе, что захочешь.       Рей берёт вещь из его рук только для того, чтобы развеять свои сомнения. Она недоверчиво смотрит на него.       - Это CD-диск.       - Да, - ошеломлённо соглашается он. Ему требуется мгновение, чтобы понять, в чём дело. – Ох, бля.       Чувство вины расползается по его лицу, делая его похожим на побитую собаку. И внезапно он перестаёт быть страшным. Рей теряет самообладание и начинает смеяться. Часы напряжения выливаются наружу и она фыркает. Не очень по-женски.       - Я облажался, да? – Кончики его ушей торчат из-под волос: они тёмно-красные.       - Нет. – Рей качает головой. CD-диск прекрасен, думает она, вертя его в руках. Ей нравится его вес, то, насколько реальным ощущается он на её ладони. Обложка сделана со вкусом. Название группы написано жирными буквами, украшенными стильными красными и чёрными узорами. Они напоминают ей об Асаджи-химэ. «The Sisters of Mercy», - читает она. Первый, Последний, Навсегда.       - Нет, ты не облажался. Просто дело в том, что… Это долбанный CD. Мне негде его проиграть.       Рей открывает диск, изучая радужную вспышку, расползающуюся по его поверхности, когда на него попадает свет уличных фонарей.       - Это ведь оригинал, да? – шепчет она с благоговением. – Где, чёрт возьми, ты его достал?       - Нью-Йорк, 1989 год, - пожимает плечами незнакомец. – Купил диск после живого концерта группы. Но никак не вспомню название клуба.       Она чуть не роняет альбом.       - Ты… Ты видел их вживую? – её голос звучит пронзительно и смущающе молодо. – Ты видел The Sisters of Mercy? И ты был в Нью-Йорке?       Она не понимает, что из этого кажется наиболее невероятным. И ведь было это всего четыре года назад. Внезапно все страдания и серость окружающей реальности сжимаются вокруг горла.       Губы незнакомца растягиваются в фирменной неулыбке.       - На что это было похоже? – тихо спрашивает Рей.       - Группа? Они отлично выступили. Элдрич был слегка странноват, очевидно, переживая свою очередную фазу. Бьюсь об заклад, он даже не понимал, где находится. Это было вскоре после стычки с Патрицией Моррисон*. Так что думаю, он был в плохом настроении в течение всего тура. С другой стороны, Элдрич всегда не в духе, не так ли?       Рей понятия не имеет, о чём он говорит, но возбуждённо кивает.       - Я надеялся, что концерт продлится дольше, но они свернулись до полуночи, - добавляет он. – Афтепати была классной, если мне не изменяет память. Хотя, возможно, я переборщил с выпивкой. На следующий день на меня разозлился мой дядя, и я до сих пор помню ту страшную головную боль.       Прежде чем Рей успевает остановиться, она хмурится. Это заставляет незнакомца поморщиться.       - Я больше не пью, - уверенно говорит он.       Он, не мигая, смотрит ей в глаза и у неё возникает странное чувство. По какой-то причине Рей кажется, что ему важно, чтобы она признала, что он изменился в лучшую сторону. Она улыбается и очень надеется, что это выглядит ободряюще. Его поза расслабляется.       Она замечает, что он снова стоит слишком близко. Однако сегодня она не возражает.       - На что похож Нью-Йорк? – наконец спрашивает Рей. Иногда ей трудно поверить, что это реальное место, где живут люди, а не страна фантазий, где Гарри встретил Салли**, где шотландский парень может умереть лишь от обезглавливания мечом***, где Розанна Аркетт отчаянно ищет Сьюзен****, или же где нужно звонить охотникам за приведениями, прежде чем зефирный человечек наступит на жёлтое такси и порушит все небоскрёбы.       - Всё светится, - говорит он, наконец, демонстрируя свою зубастую ухмылку. На его щеках образуются ямочки. Рей улыбается в ответ. – Свет такой яркий и всё переливается. Улицы, машины, гигантские неоновые вывески, горизонт… Это невообразимо прекрасно.       Он жестикулирует так, словно пытается нарисовать в воздухе очертания Манхэттена.       - Я, эм… Пока я находился в Нью-Йорке, у меня были проблемы со сном. Я сильно пострадал от смены часовых поясов, что привело к хронической бессоннице. Поэтому по ночам я выскальзывал из нашей квартиры и шёл по улицам от Cент Марк Плейса до грёбанной Таймс Сквер. Это было слегка, хм, ошеломляюще. Весь этот свет. В нём так легко потеряться. Так заманчиво нарочно свернуть куда-нибудь не туда, чтобы оказаться бог знает где. Я помню, каких усилий мне стоило сосредоточиться на дороге, никуда не свернуть и вернуться домой до рассвета…       Рей может представить его: высокая фигура в чёрном среди готических небоскрёбов и кирпичных зданий с пожарными лестницами, идущая по залитым светом улицам Нью-Йорка, пока пар из канализационных люков окутывает её ноги. Это сюрреалистично, словно постер к фильму. Но на мгновение она почти чувствует, как неоновые вывески Таймс Сквер отражаются в их мрачном ноябрьском свете.       Она задаётся вопросом, страдает ли он всё ещё от бессонницы.       - Ты скучаешь по этому? – Рей уверена, что она бы точно скучала. На самом деле, слушая его рассказ, она испытывает глубокое притяжение к ярким огням, которые он описывает. Это притяжение едва ли не сильнее голода.       Но незнакомец качает головой и мягкость в его глазах исчезает.       - Нет. Тогда у меня не было цели. Теперь же она у меня появилась.       И вот, момент упущен.       Рей отступает на шаг от мужчины.       - Спасибо за это, - она указывает на альбом. – Это самое лучшее, что делали для меня за долгое время.       Всё его лицо краснеет. Это милое зрелище для такого пугающего человека. Даже слегка забавное.       - Я сглупил. Даже не подумал.       - Держу пари, с тобой это постоянно происходит, - дразнит она, удивляя саму себя напором смелости. – Ты редко думаешь.       Он резко хмурится и на мгновение она боится, что они вернутся к вчерашнему напряжению, когда разговор с ним напоминал прогулку по минному полю. Но затем его глаза прищуриваются, и он издаёт тот гортанный звук, который она научилась определять как его смех.       Рей ухмыляется.       - Не думаю, что могу забрать его.       Она пытается отдать ему альбом, но незнакомец всучивает ей его обратно в руки. Их пальцы соприкасаются на самую короткую секунду.       - Нет, - настаивает он. – Нет. Он твой. Пожалуйста. Мне он не нужен. Я больше не слушаю их музыку.       - Но это диск. Мне не в чем его проиграть.       Он не позволяет ей отпустить ситуацию.       - Мы что-нибудь придумаем, - выпаливает он слишком небрежно, и это не кажется чем-то естественным.       Рей сжимает CD-диск.       - Мы?       Он замирает. Внезапно Рей осознаёт – это он её боится.       Ей это вроде даже как нравится.       - Ну, ты сама говорила, что часто тусуешься здесь, - осторожно начинает он. – И, э-э, есть причина, почему я прихожу на музыкальный рынок. Знаешь, я кое-кого ищу. Кого-то, кого я давно не видел. Недавно мне сказали, что этого человека видели здесь. Покупал диски.       Последнее предложение похоже на рык. Словно он находит саму мысль о том, что этот человек наслаждается музыкой, отвратительной. В этом есть что-то зловещее. Нормальные люди так не реагируют. У Рей снова покалывает в затылке, но она прогоняет это чувство.       - Поэтому я подумал, что, возможно, ты захочешь составить мне компанию, - продолжает незнакомец. – Конечно, не каждый день. Когда ты будешь свободна. Когда сама этого захочешь. Мы могли бы поговорить о музыке. Или Нью-Йорке. Или о чём-нибудь ещё. Обо всём, чём пожелаешь.       Все карты на столе. Его глаза широко раскрыты и слишком внимательны, а в голосе проскальзывают нотки отчаяния. Даже несколько отталкивающее нетерпение. И всё же она не может отрицать, что это доставляет ей удовольствие. Словно в ней нуждаются.       Рей не задумывается, что это значит. Она не дура. Она просто предпочитает не думать, хотя и знает, что не должна этого делать.       - Хорошо, - отвечает она, улыбаясь. – Я согласна.       Дело сделано.       - У меня к тебе вопрос, - Рей ёрзает, кладя диск в рюкзак. – Как мне тебя звать? Очевидно, что «привет, незнакомец», не подходит.       Он медлит с ответом.       - Кайло, - говорит он. – Зови меня Кайло.       Она чувствует, что за этим скрыто что-то ещё. Что-то, о чём он не говорит, но всё равно соглашается. Может быть, ему нужно время. Она понимает.       Ведь, несмотря на его кашемировое пальто, поездки в Нью-Йорк, лоск и то, что он, по меньшей мере, старше Рей на десять лет, она может уверенно сказать – здесь Кайло одинокий, несчастный бедняга.       Совсем как она.