Hiraeth

      Утром во вторник, во второй половине февраля, в детском доме происходит что-то странное.       Маз получает телефонный звонок.       Должно быть, это что-то очень важное. Потому что она извиняется и покидает класс, где организовала творческую мастерскую, чтобы занять детей, пока те не ходят в школу. Странно. Маз никогда раньше не покидала класс посреди урока. Может, что-то случилось дома, думает Рей. Что-то срочное.       Однако когда рабочий день подходит к концу и наступает вечер, Маз не уходит домой.       Рей возвращается со своей ежедневной прогулки только для того, чтобы обнаружить, что психолог всё ещё сидит у себя в кабинете. Она стучит и заглядывает внутрь, чтобы убедиться, что всё в порядке. Маз выглядит раздражённой и рассеянной. Её волосы растрёпаны, и она сняла свои невероятно большие очки. На её столе стоит переполненная пепельница, но ни одна сигарета не выкурена до конца.       - Тебе что-нибудь нужно? – спрашивает Рей, пытаясь скрыть чувство неловкости, которое сжимает её грудь. Маз – столп стабильности в её жизни – если она рухнет сейчас, когда Рей чувствует себя такой подавленной, а Кайло отсутствует седьмую неделю подряд, её мир рухнет.       - Я в порядке, дорогая, - Маз трёт виски, словно пытается прогнать невесёлые мысли. – Не беспокойся обо мне.       Рей переступает с ноги на ногу, стоя в дверях.       - Я, эм…, - Она изо всех сил старается говорить как взрослая. – Если я тебе понадоблюсь, я буду в общей комнате смотреть телевизор.       - Не позволяй Ункару выбирать канал, милая, иначе твой мозг расплавится.       Выдавив улыбку, Рей закрывает дверь.       Следующие полтора часа Рей пытается сосредоточиться на повторе канадского полицейского сериала. Она уже видела этот эпизод. Она знает, кто убийца, но сюжет внезапно становится слишком сложным, чтобы уследить за ним. Ункар подозрительно смотрит на неё. Обычно она не задерживается в общей комнате так долго.       Перед сном в прихожей раздаётся приглушённый шум.       Рей слушает, затаив дыхание. Шаги. Голоса. Затаскивают что-то тяжёлое – возможно, дорожную сумку. Это ненормально: время посещений закончилось, комендантский час тоже. Она почти бросается посмотреть, что происходит, но Ункар бросает на неё строгий взгляд, который приковывает к месту.       Она отбрасывает идиотскую фантазию о том, что Кайло не будет ждать её на рынке, а придёт прямо в детский дом посреди ночи. Только что из путешествия: небритый, усталый, со спортивной сумкой на плече. Готовый взять её на руки и увезти куда-то далеко, где ждёт жизнь, полная приключений.       Это глупо. Этого никогда не случится.       По телевизору канадские детективы арестовывают убийцу. Когда на неё надевают наручники, женщина кричит, что жертвой стал подонок, который сам напросился. Пуля между глаз ради справедливости.       За час до полуночи Рей осознаёт, что скоро её отправят спать. Она ёрзает на стуле, не желая уходить, и именно в этот момент дверь распахивается и Маз врывается в общую комнату.       Маз выглядит измученной. Её макияж размазан, но её кулаки сжаты, а глаза сверкают яростью. Это не обычный гнев на несправедливость мира, думает Рей. Это что-то более конкретное, что-то более личное. Более серьёзное.       Ункар вопросительно прищуривается.       - Что случилось?       - Отвали, Ункар, - отвечает Маз на автомате, поворачиваясь к Рей. – Милая, ты не могла бы мне помочь, пожалуйста?       Рей подпрыгивает.       - Конечно!       Маз суёт ей в руки красный бумажный пакетик. Он сминается, и Рей чувствует насыщенный запах молотого кофе, наполняющий душный воздух общей комнаты.       - Это мой маленький секрет, - объясняет Маз. – Только для особых случаев. Будь хорошей девочкой, сходи на кухню и налей две чашки этого. Очень крепкого.       Прежде чем Ункар успевает возразить, Рей спешит на импровизированную домашнюю кухню и неловко ставит кастрюлю с водой на плиту. В маленькой комнате холод пробирает до костей – её дыхание вырывается клубочками пара. Она смотрит на облупившиеся обои, ожидая, когда первые пузырьки закипания появятся на поверхности.       Уже почти полночь.       Запах кофе наполняет коридор, когда Рей наливает тёплый напиток в пластиковые стаканчики. Они слишком горячие, чтобы нести в руках, поэтому Рей ставит их на тарелку, надеясь не пролить. Она прилагает все силы, чтобы идти ровно и спокойно, скрывая своё волнение.       Целую минуту Рей стоит перед дверью кабинета психолога, собираясь с духом, чтобы постучать. Она считает до пяти, потом до десяти. Затем до двадцати.       Это правда: там что-то происходит. Внутри кто-то есть – кажется, мужчина. Рей может слышать, как он говорит.       - Трое, их трое, - говорит мужчина. – Рыжий парень: тощий, надменный, его униформа всегда была безупречна. Настоящий проныра. Всегда на что-то жалуется. Никогда не пачкает собственные руки. Ещё женщина. Она чертовски высоченная. Самая высокая женщина, которую я когда-либо видел. Настоящая Амазонка. Та ещё бандючка. Очень жёсткая и смеётся как сраная маньячка.       Он делает паузу. Рей не решается нажать на дверную ручку.       - И, наконец, последний, - мужской голос понижается до шёпота. Такого тихого, что ей приходится сосредоточиться, чтобы услышать. – Он хуже всех, Маз. Он просто грёбанный кошмар.       Проходит мгновение, прежде чем он продолжает. Рей различает тяжёлое дыхание и скрип стула.       - Он тронутый. Чёртов псих. Я не шучу, он совершенно не в себе. Он одновременно сдержанный и неуправляемый. Когда ты смотришь на него, когда ты видишь это безумие в его глазах, ты задаёшься вопросом, как его голова всё ещё не лопнула.       Маз громко вздыхает.       - Финн, - говорит она. – Теперь всё позади.       Рей стучит. Прежде чем Маз успевает пригласить её, она врывается внутрь, едва не расплескав кофе.       И впрямь, это Финн.       Рей хорошо помнит чернокожего мальчика. Когда-то он был популярным источником сплетен среди детдомовцев. Его отец, по словам работников, был африканским студентом, приехавшим в столицу, чтобы получить медицинскую степень. Ещё в 70-ые годы, когда внешняя политика страны была сосредоточена на Движении Неприсоединения*, стремящаяся к культурному обмену с отдалёнными уголками мира. Иногда ходили слухи, что на самом деле его отец был вождём древнего племени. Или бывшим борцом за свободу, скрывавшимся от бельгийских колонизаторов. Или незаконнорождённым сыном известного диктатора. Всё это было дикими выдумками, Рей знала, но детям были нужны байки. Интересно, что ни в одном слухе не упоминалась мать Финна. Словно было слишком сложно придумать историю для женщины, которая бросила бы такого мальчика в детском доме.       Они никогда не разговаривали. Финн был на несколько лет старше и предпочитал держаться особняком, в то время как Рей не умела заводить дружеские отношения. Она знала, что он ушёл из детского дома в тот день, когда достиг совершеннолетия. Наверное, отправился в Африку, искать своего отца, сочиняли дети.       Очевидно, он никуда не поехал.       Финн одет в униформу. Она свободного покроя, словно он позаимствовал её у кого-то большого. Или он просто выглядит слишком маленьким для неё: сидя, сгорбившись, с опущенной головой и напряжёнными плечами. Ткань испачкана. Рей видит пятна, несмотря на тусклый офисный свет и зелёно-коричневый камуфляжный рисунок. А ещё от Финна разит потом и машинным маслом.       У него на рукаве нашивка. Это чёрное поле, обрамлённое тонкими полосами в цветах национального флага, на котором изображено яростное красное солнце. Оно умудряется выглядеть одновременно старым и языческим, но в тоже время странно современным. Внизу нашивки два слова. Они вышиты кириллическими буквами, стилизованными под руны первых христианских правителей страны.       Первый Орден.       - Спасибо, милая! – Маз внезапно звучит слишком громко для мрачной атмосферы офиса. Она забирает тарелку у Рей и предлагает стаканчик Финну. – Я могу предложить тебе выпивку, чтобы заглушить твои печали. Или кофе, чтобы ты пришёл в себя. Как ваш психолог, я выбираю последнее. А теперь пей.       Финн берёт стаканчик обеими руками и медленно вдыхает запах. Рей видит, что он дрожит. Он слишком крепко сжимает пластик, словно ему нужна опора, чтобы не упасть. Рей боится, что стаканчик сомнётся.       Никто не говорит уходить ей, поэтому она задерживается в комнате. Она забивается в угол, пытаясь слиться с мебелью. У неё хорошо получается быть невидимой. Все детдомовцы обладают этим навыком. Люди склонны говорить о личных вещах прямо при ней, как будто её нет.       Финн делает глоток и громко выдыхает.       - Тебе не обязательно говорить, если не готов, - говорит Маз.       - Я готов, как никогда не буду готов, - отвечает он. Однако следующие несколько минут он молча пьёт кофе, тяжело дыша и уставившись себе под ноги.       Когда он продолжает, его голос хрипит.       - Они выдали нам форму, оружие и прочее, и посадили в грузовик. Перевезли через границу. Знаешь, там всё по-другому. Мы думаем, что нам здесь плохо, но как только попадаешь на другую сторону, понимаешь, где творится настоящий кошмар. Настоящая война.       Маз с отвращением поджимает губы, но ничего не говорит.       - Не думаю, что видел дома без пулевых отверстий в стенах. Или то, что не раздавило танком. Или то, что не сожжено дотла. Всё провоняло чёртовым дымом и протухшей плотью. Обочины были завалены трупами. Наполовину замёрзшие, наполовину сгнившие. Чаще всего крупный рогатый скот – коровы с раздутыми животами, привлекающие мух в проклятом январе. Но иногда там лежали и люди. – Финн делает глоток и глубже погружается в кресло. – Нам не разрешалось отходить от грузовика или съезжать с дороги, даже чтобы просто посрать. Видите ли, поля усеяны минами. Один неверный шаг и бум - части твоего тепла сыплются градом на твоих товарищей.       Он качает головой, словно прогоняя образ. Рей задаётся вопросом, видел ли он это вживую.       - Поначалу мы мало что делали. Патрулировали. Наблюдали, как наше начальство встречается с другим начальством. Разбивали лагеря в сожжённых деревнях. Писали граффити на стенах; чем дерьмовее сообщение, тем лучше. Немного потренировались в стрельбе по мишеням. Ну, ты поняла. Но через несколько недель стало известно, что у нас есть задание. И… Что ж. Вот когда… Вот тогда-то и… Эм…       Его руки начинают дрожать так сильно, что он сминает стаканчик и морщится, когда горячий кофе обжигает пальцы. Рей почти подрывается, чтобы помочь, но останавливается на полпути. Она боится, что если привлечёт к себе внимание, её выгонят из комнаты. Маз берёт коробку с салфетками со своего стола и передаёт её Финну, мягко кладя ему руку на плечо.       - Я в порядке, - фыркает Финн, вытирая руки. – Я в порядке. Я в порядке.       Очевидно, он повторял эти слова слишком много раз, чтобы заклинание всё ещё работало.       - Они… Они сказали нам, что в горах есть деревня, где укрываются вражеские боевики. – Финн продолжает потирать пальцы. Хотя на них не осталось ни капли кофе. – Кто-то должен был с этим разобраться, так что мы пошли туда. Чёртов снег был повсюду, - вздыхает он. – Это была маленькая деревня, всего несколько домов, но ребята сказали, что она богатая. По их словам местные жители в своё время ездили на заработки в Германию и возвращались с приличной суммой. Но когда мы добрались туда, эм… Не было никаких следов присутствия боевиков. Просто… Просто люди. Обычные люди.       Финн внезапно поднимает глаза. От его затравленного взгляда у Рей перехватывает дыхание.       - Грёбанные простые люди.       Маз крепче сжимает его плечо.       - Нам было велено собрать жителей деревни. – Он снова быстро опускает взгляд. - Мы врывались в дома и, э-э-э, вынуждали их выйти. Они пытались спрятаться, но у них ничего не получалось. Некоторые из наших парней стреляли в воздух, люди кричали, но на этом всё. Они не оказывали никакого реального сопротивления, когда мы вытаскивали их на улицу.       Рей замечает, что его пальцы дёргаются, словно он тянет чью-то одежду.       - Когда все жители оказались на улице, тогда появился он. – Волна дрожи сотрясает его тело. Маз кладёт обе руки ему на плечи. – Он псих, Маз. Он действительно псих. У него такой взгляд. И он огромен. Ты должна услышать, как он говорит, услышать его голос. Я обмочился, честное слово. Он подошёл к жителям, возвышаясь, как долбанный бог смерти и попросил поговорить с самым главным.       Финн отмахивается от рук Маз. Малейшее прикосновение, кажется, беспокоит его. Она отстраняется, откидывается на спинку стула и понимающе кивает.       - Продолжай.       - Вперёд вышел старик. Действительно старик. Белая борода. Опущенные веки. Сказал, что он старейшина, или что-то в этом роде. Знаешь, для такого поступка и впрямь необходимо мужество, чтобы вот так выйти вперёд и встретиться с ним лицом к лицу. – Финн делает паузу, как будто раздумывает, хватит ли у него смелости сделать то же самое. – Он спросил о боевиках. Где они были. Как деревня поддерживала их. Старик сказал, что ничего не знает. Они были практически изолированной общиной, старающейся держаться подальше от неприятностей. Они были невиновны. Но потом он… Он издал этот звук. Этот шипящий звук. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это был его смех. А потом он пожал плечами и сказал совершенно спокойно: «Ни один из вас не невиновен!» - достал пистолет и выстрелил в старика. Застрелил его.       Двумя пальцами Финн имитирует выстрел пистолета.       - Вот так. Пулю между глаз.       Между ними воцаряется напряжённое молчание. Маз медленно выдыхает, наконец, делая глоток своего кофе. Должно быть, он остыл. Финн судорожно вздрагивает. Он всё ещё не перестал дрожать.       Это ещё не конец истории, с ужасом осознаёт Рей. Развязка только впереди.       - Что случилось с жителями деревни? – осторожно спрашивает Маз, хотя ответ предсказуем.       - Он…эм… Он…, - дыхание Финна становится затруднённым, хриплым. Он пытается говорить между приступами икоты. – Он приказал нам убить их всех.       Блять.       Кончики его пальцев глубоко впиваются в колени, сминая камуфляжную ткань униформы.       - Когда мы открыли огонь, они сначала не поняли, что происходит. Они были так растеряны… не думаю, что они ожидали, что мы и впрямь будем стрелять, даже после всего случившегося. Они… Они кричали, но я не слышал их из-за выстрелов. Не хотел их слышать, - он поднимает руки и закрывает ими уши. – Там была кровь, Маз. Так много крови. Она разбрызгалась повсюду. Это выглядело даже хуже, чем в дурацких фильмах. И она воняла. И был этот ужасный звук хруста, когда пули попадали в кости… Маз, ты знала, что люди часто обделываются перед смертью? А?       Маз смотрит на него строго, не мигая.       - Ты стрелял?       Финн не отвечает.       - Финн! - тон голоса Маз настолько резок, что Рей вздрагивает. – Ты. Стрелял.       - Нет, - наконец отвечает он. Рей чувствует прилив облегчения. – Я… Я не смог.       Внезапно Маз даёт Финну пощёчину.       Звук шлепка разносится по тускло освещённому офису. Маз, несомненно, бьёт сильно, особенно для такой маленькой женщины. Финн в шоке смотрит на неё, схватившись за щёку. Он перестаёт дрожать.       - Это, - говорит Маз, потирая руку, - за глупость. За то, что всегда думал, что присоединиться к этому жалкому скопищу подонков и злодеев – хорошая идея. Это за то, что осмелился поверить, что недостаточно хорош сам по себе. Что ты пытался доказать, дурак? Что принадлежишь этому месту? Что был готов бороться, чтобы заслужить быть здесь? Ради всего святого, Финн. А ещё за то, что думал, что умеешь стрелять!       Сглотнув, Финн начинает плакать. Слёзы катятся по его лицу. Но впервые с тех пор как он снова вошёл в офис, чернокожий мальчик выглядит собранным.       - Я сделал что-то ужасное, - тихо говорит он. – Никому не говори. Пожалуйста. Мне жаль. Мне так жаль.       - Ни хрена, - Маз скрещивает руки.       Финн закрывает глаза и делает глубокий вдох. Он молчит некоторое время, потом берёт салфетку, которой вытирал руки и мнёт её между пальцами, пока она не порвётся. Кусочки промокшей бумаги падают на пол.       Он продолжит говорить, думает Рей. Он должен рассказать свою историю до конца, иначе разобьётся вдребезги.       - Что случилось потом? – спрашивает Маз.       - Мы, эм… Мы сожгли деревню дотла. – Он прочищает горло. – Мы едва развели костёр из-за всего этого снега. Затем нам приказали вернуться в грузовик, и мы поехали вниз по склону. Я выглянул из-за занавесок. Пламя… Чёртово пламя было прекрасно, оно горело в ночи. И я почувствовал тошноту в животе. Вот тогда я и сказал, что ухожу.       - И тебе позволили вот так просто уйти?       - Конечно, нет. Он… Он потерял его, - его голос снова срывается. – Он полностью потерял самообладание. Назвал меня предателем, а потом набросился. Обхватил руками моё горло. Он такой сильный, словно внутри что-то есть. Какая-то сила, словно он одержим. Я думал, он меня задушит. Я думал, что умру. Но самое худшее… Хуже всего было то, что я подумал, что умереть не так уж и плохо.       Финн потирает шею, как будто она всё ещё болит.       - Но потом рыжий, Хакс, сказал, что убивать новобранцев вредно для репутации. Если я хочу уйти, я могу уйти, сказал он, - всё равно я был «грёбанным трусом». Клянусь богом, после всего случившегося я воспринял это как комплимент. – Он неловко хихикает. – И, ну, это всё. Более или менее. Они забрали у меня оружие, и я не мог покидать грузовик до конца прибытия. Никому не разрешалось со мной разговаривать. А потом они вышвырнули меня, как только мы пересекли границу. Это было прошлой ночью. Мне пришлось добираться до города на попутках.       Маз поднимает брови.       - Ты во что-то влип?       - Нет. Я так не думаю. Уже нет, - то, как он прикусывает нижнюю губу, заставляет Рей думать, что отсутствие неприятностей вызывает у него чувство вины. – Мне жаль, что я так с тобой поступаю, Маз, но мне больше некуда пойти. Чёрт, у меня даже нет сменной одежды. Я всё ещё одет в это дерьмо, - он тянет за ткань своей униформы. – Помоги мне её сжечь.       Маз закуривает сигарету. Первую за вечер. Она наслаждается дымом, медленно затягиваясь. Поднимает руку, словно готова начать говорить, но затем её взгляд блуждает по тёмному углу комнаты. Она хмурится.       - Рей, дорогая, - её голос леденяще сладок, – какого хрена ты всё ещё здесь?       Финн подпрыгивает. Его рот открывается от шока, и волна стыда и паники пронзает Рей. Её щёки краснеют, и она не знает, что сказать.       - Я… Я не хотела…       - На выход, - шипит Маз. – Живо!       Рей выбегает из кабинета, спотыкаясь, и хлопает за собой дверью.       Только когда она добирается до своей комнаты, она понимает, что дрожит.       В ту ночь Рей не может заснуть. Чувство вины гложет её, как омерзительный зимний туман. Когда она, наконец, засыпает, ей снятся мухи, пламя, надвигающиеся чудовища и выстрелы, разрывающие ночное небо. Она просыпается до рассвета и считает минуты до восхода солнца.       Она так сильно по нему скучает, что готова кричать.       Утром, как и следовало ожидать, Маз вызывает её в свой кабинет. Её не наказывают. Но на неё кричат, осуждают и критикуют с горьким разочарованием. Ей объясняют о ценности личной жизни и конфиденциальности так, словно она тупица. Чувство неполноценности пронизывает её до костей. Она беспокоится, что после этого Маз никогда не будет смотреть на неё так же, как раньше. Она с этим не справится.       Чёртово дно. Всё пошло к чёрту. Нити выскальзывают у неё из пальцев – и это больно. Она никогда не чувствовала себя хуже.       Когда наступает полдень, Рей так несчастна, что чуть не пропускает свой ежедневный визит на рынок. Она заставляет себя сесть в переполненный трамвай и закрывает глаза, пока они проезжают остановки. Она не помнит, когда начала ненавидеть этот маршрут. Но вот под липами, обращёнными к рыночным палаткам, на скамейке сидит тёмная фигура.       Рей едва верит своим глазам.       Это он. Смехотворно большой. В чёрном пальто. Прибыл немного раньше на привычное место. Уставившись на свои ноги, теребя пальцы, задумчивый, как в песне Моррисси. Застенчивый, угрюмый и немного глуповатый, но такой милый, что Рей думает, что её сердце остановится. Она поражена тем, сколько утешения приносит ей лишь один его вид.       Он вернулся.       Он вернулся к ней.       Она хочет подбежать к нему, но её ноги словно окаменели. Слёзы пощипывают в уголках глаз.       Он вернулся.       Он поднимает взгляд и видит её. Тут же его лицо озаряется улыбкой, в уголке рта мелькает надколотый клык. Она замечает, что он чисто выбрит, а волосы стали длиннее. Как ему удалось так быстро их отрастить? Он выглядит усталым, с тёмными кругами под глазами. На мгновение она задаётся вопросом, где он был, что вернулся таким измученным. Но потом она решает, что это не имеет значения. Он, блять, вернулся.       - Рей!       Даже его голос звучит более хрипло. Её кожа покрывается мурашками.       Она не знает, что делать.       - Ты вернулся, - наконец говорит она. Ей нужно произнести это вслух, чтобы поверить. Его улыбка становится шире. Рей уверена, что никогда не видела ничего более восхитительного.       - Я обещал, что вернусь.       Он встаёт и подходит к ней. Рей надеется, что он заключит её в объятия, как в прошлый раз, но он останавливается в нескольких шагах от неё. Разочарование неожиданно острое. Она понимает, что жаждет любых его прикосновений.       Эта мысль пугает и в то же время привлекает.       - Мне кажется, что таким ты мне нравишься больше, - выпаливает она уверенным тоном. Это глупо, потому что это последнее, что она хочет сказать. – Без бороды.       - О. – Он касается подбородка, румянец разливается по его лицу. – Похоже, мне придётся бриться чаще.       Рей хихикает.       И вот так просто возвращаются бабочки.