Hiraeth

      Он выглядит дерьмово.       Волосы спадают на плечи сальными прядями, слишком длинные и явно немытые. Он отрастил бороду. Это клубок жёстких спутанных кудрей, более густых, чем при их первой встрече, но неопрятных, словно уход за ними – огромная проблема. Его лицо скользкое от пота и призрачно-бледное. Шелушащиеся красные пятна обрамляют нос и губы, а родинки выделяются, как пятна чернил, угрожая растечься. Свежий шрам пересекает его правую щёку, распухшую, словно зажившую не до конца, со зловеще-розовым цветом. Шрам натягивает его плоть, когда он пытается улыбнуться, стягивая кожу вокруг неровными складками.       Тёмные круги вокруг глаз. Она может сказать, что он не спал как следует несколько ночей подряд. Тем не менее, он смотрит на неё с той же восторженной настойчивостью, которую она помнит.       Рей знает, что должна быть в ужасе, но всё, что она чувствует – это смущение.       - Давно не виделись, - говорит он.       Действительно, прошло много времени. Три грёбаных года.       Она часто задавалась вопросом, куда он делся.       Монстр удалился из её мира с поразительной эффективностью. Никаких случайных встреч, никаких попыток контакта. А самое главное - никаких попыток угроз. Он просто растворился в воздухе. Прошли годы и опасения Рей не оправдались. Жизнь продолжалась, а он держался в стороне.       Она надеялась, что он мёртв. Застрелен в голову где-то в зоне боевых действий, а его модное пальто гниёт на костях в безымянной могиле.       Это был бы хороший конец для всех. Если бы он был мёртв, то однажды Рей рассказала бы о нём. На домашней вечеринке, желая произвести впечатление на друзей. Она бы поделилась поучительной историей о своей трагичной первой любви, словно пересказывая фильм, а он превратился бы в шутку. Безобидную сплетню, которая гарантированно вызовет вздохи и жалость.       Видимо, этому не суждено было сбыться.       Что привело его сюда спустя три года? Почему сегодня, когда она так чертовски счастлива?       Рей заготовила множество оскорблений на случай, если они когда-нибудь снова встретятся. Смертоносная змея. Больной сукин сын. Она практиковалась в аргументах, оттачивала обвинения, совершенствовала целый ряд фраз «пошёл ты» и «как ты мог», которые бросит ему в лицо. Но теперь, когда монстр наконец-то перед ней, она поражена словами, которые впервые говорит ему.       - С тобой всё в порядке?       Натянутая улыбка Кайло становится шире. Но это лишь подчёркивает его страдания.       - Ты об этом? – Он дотрагивается до шрама на щеке. – Это так, пустяк. Я, эм… Со мной произошёл несчастный случай.       Рей кивает, изучая его. Его лицо измождённое, почти истощённое, но куртка с капюшоном обтягивает его плечи, как будто за эти годы он стал только больше. Она представляет, как перекатываются мышцы под тканью. Он больше не тот человек, которого она когда-то знала, думает она. Лишь отражение в кривом зеркале. Воспоминание о несбывшейся мечте.       Она чувствует себя растерянной.       - Я опаздываю, - говорит Рей, потому что больше не может выносить тишину.       - Знаю. Я отморозил себе задницу, пока ждал тебя здесь.       Значит, он чего-то хочет. Ну, ещё бы.       Она понятия не имеет, как с ним разговаривать. Было бы проще, если бы она была напугана.       - Мой комендантский час закончился, у меня будут проблемы, - добавляет она через некоторое время таким спокойным тоном, будто это обычный разговор. Она знает, что он не позволит ей уйти. Но часть её хочет оттянуть момент, когда он расскажет, зачем пришёл.       - Не волнуйся об этом, у тебя не будет проблем, - Кайло качает головой. – Я позаботился об этом.       Видя, как монстр выдаёт себя, ей хочется смеяться.       Даже с щенячьими глазами и незаживающими шрамами, в глубине души Кайло Рен всё тот же злодей, который думает, что у него есть богом данное право попирать жизни других людей. Гнев поднимается в её груди и это хорошо, это хорошо.       Больной сукин сын.       - Что ты сделал? Пригрозил кому-нибудь, что сломаешь коленные чашечки, если мне не разрешат гулять по ночам?       - Подёргал за ниточки. – Он пожимает плечами, словно не видит ничего плохого в таком подходе. – Было не сложно. Я, вообще-то, присматривал за тобой.       Блять.       До неё доходит, что всё это время, даже когда она верила, что оставила прошлое позади и восстановила контроль над своей жизнью, она никогда не была в безопасности.       Осознание этого поражает её так сильно, что она инстинктивно делает шаг назад.       Она оглядывается по сторонам. Если сейчас она бросится бежать, поймает ли он её? Если она закричит, придёт ли ей кто-нибудь на помощь?       Или и там он уже успел подёргать за ниточки?       - Мне нужно поговорить с тобой. – В голосе Кайло слышится тоска, которую она хорошо знает. Она ненавидит это. – Не смотри на меня так. Я не причиню тебе вреда.       - То есть ты способен на это? – Рей поднимает подбородок. – Не причинишь мне вреда?       Он засовывает руки в карманы. Его движение резкое, и она вздрагивает. Она боится, что он может достать оттуда. Но потом она видит, что он дрожит и понимает, что он просто замёрз. Окоченел от сидения на тротуаре в чёртовом декабре.       Пусть он заболеет пневмонией.       - Ты жестока, ты знаешь? – тихо говорит Кайло и это лишь сильнее разжигает гнев Рей. Как он смеет называть кого-то ещё жестоким, как, чёрт возьми, он смеет? – Отлично. Будь по-твоему. Спрашивай.       Рей хмурится. Его слова лишены смысла.       - О чём?       - Ты знаешь. – Он наклоняет голову. – Он мне всё рассказал. В ту ночь он постучал в мою дверь и рассказал, как узнал, где я живу.       Пошёл ты, Кайло.       Его слова жалят, как удар кнутом, выбивая воздух из лёгких.       Она много над этим работала. Слишком долго, слишком много. Она рационализировала это. Разбила на составляющие, противопоставила каждой мучительной, самоуничижительной мысли разумные доводы в пользу того, почему это всё равно случилось бы. Она возводила стены, кирпич за кирпичиком, хватаясь за соломинку и убеждая себя, что, несмотря ни на что, у неё всё ещё есть право спать, есть, просыпаться утром и строить планы на будущее. Она не виновата. Она повторяла себе это, пока не иссякли слова. Она ни в чём не виновата. Не она приняла решение нажать на курок.       Он не имеет права всё это разрушать.       - Рей, не надо, - внезапно говорит Кайло. – Я сделал это. Не ты. Так что спроси меня.       Это заставляет её задуматься. Она этого не ожидала.       Она смотрит на покрытого шрамами мужчину со слишком широкими плечами, как будто видит его впервые.       Дело не в том, что она ему доверяет. Нет. Не после всего случившегося. Но внутреннее чувство, бурлящее у неё в животе, подсказывает, что он действительно хочет поговорить об этом. Возможно, чтобы снять тяжесть с груди. Либо ещё больше запутать её.       Она никогда не поймёт его. А ведь когда-то давно она считала его своей второй половинкой.       - Ты… - Она надеется, что её голос не сорвётся. – Ты действительно так сильно ненавидел своего отца, что…       - Я не испытывал к нему ненависти, - перебивает он её, словно всё это время ждал, когда кто-то задаст правильный вопрос.       Тогда это не имеет никакого смысла.       - Тогда почему ты… Почему… - Она не может это произнести.       Кайло, наконец, обнажает зубы в душераздирающей улыбке.       - Потому что я монстр, помнишь?       Его голос дрожит от едва сдерживаемого горя и её гнев тут же исчезает.       Ей невыносимо смотреть на него.       - Теперь я привлёк твоё внимание?       Рей вздыхает.       - Чего ты хочешь, Кайло?       Её тон грубее, чем она хотела, но она решает, что так будет лучше.       - Завтра…, - начинает он. – Завтра не ходи на протест.       Она предполагала, что его внезапное появление может быть связано с её новой жизнью, но она не была готова к такому прямому указанию.       - Что…?       - Ерунда, которой ты занимаешься каждый день. Листовки. Это дурацкое знамя. Марш. Пропусти это.       - Почему? – Это бессмысленный вопрос. Она понимает это, как только задаёт его. Но она сбита с толку и несколько оскорблена. Она не знает, что ещё сказать. – Какого хрена тебя волнует, что я делаю?       - Есть… Есть веская причина не делать этого завтра. – Он ёрзает, пока стоит, всё более заметно дрожа от холода. – Мне не говорят обо всём, но я знаю достаточно. Не выходи завтра на улицу. Пообещай мне.       Рей моргает, глядя на него. Она пытается осмыслить его слова, но это трудно.       - Девушки в очках и её сестры нет в городе, так что с ними всё будет в порядке, - продолжает он, и паника быстро распространяется по её телу. Он так много знает. Блять, откуда он всё это знает? – Возможно, тебе стоит предупредить и предателя. Попроси его составить тебе компанию или что-то типа того. Он всё равно не сильно заинтересован в участии в протестах. Хоть он и кусок дерьма, но я знаю, что он может значить для тебя, так что лучше держи его поближе к себе. Что касается остальных, то мне плевать. Можешь рассказать им, мне всё равно. Но я очень сомневаюсь, что чёртов Дэмерон или та женщина прислушаются к голосу разума.       Холодный пот выступает у неё на спине. Она чувствует тошноту в животе.       - Кайло. – Его имя тяжело слетает с её губ. – Что будет завтра?       - Я же сказал, мне не сообщили подробностей, - фыркает он, повышая голос. – Но не выходи на улицу. Обещай. Не заставляй меня придумывать способы удержать тебя. Ты ведь знаешь, что я могу это сделать.       Он делает шаг вперёд. Его губы подёргиваются, словно он не может сдержать рычание, и это заставляет её вспомнить сны, в которых у него были жёлтые глаза.       - Я знаю, ты хочешь, чтобы я ушёл, но я не уйду, пока ты не пообещаешь.       Рей сглатывает.       - Я, э-э, я… Я останусь, - заикается она, ненавидя серьёзность его взгляда. – Я останусь дома.       Она скажет ему всё, что угодно, если это заставит его уйти. Но часть её в ужасе от того, что она действительно раздумывает над тем, чтобы остаться завтра дома.       Он изучает её долгое мгновение, не мигая.       - Отлично.       И, не говоря больше ни слова, поворачивается, чтобы уйти.       Она едва верит в это. Вот так чертовски просто, как и три года назад.       Но на самом деле он никогда не исчезал, так? Как долго он наблюдал за ней? Всё это время или только несколько последних недель с тех пор, как её лицо попало в объективы камер, снимающих протесты?       Больной ублюдок. Чёртов сталкер.       - Я увижу тебя снова? – спрашивает она, удивляя саму себя.       Ей хочется думать, что она сделала это, чтобы убедиться, что он уйдёт навсегда.       Кайло останавливается, оглядываясь на неё.       - Ты бы этого хотела?       Рей не отвечает. Она не знает, что сказать.       - Я так и думал. – Он откидывает капюшон, заправляя под него волосы. – Прощай, Рей.       Она смотрит, как он ковыляет в ночь: его конечности одеревенели от холода, а походка такая же неуклюжая, словно его тело – слишком большая ноша.       Только когда он исчезает из виду, она позволяет себе задрожать.       Когда она приходит в общежитие значительно позже положенного, охранник открывает ей дверь без расспросов.       В ту ночь впервые за долгое время ей снится Хан.       Они находятся где-то на берегу моря. Рей никогда не была на море. Настоящий вид пляжей юности Хана для неё загадка. В её сне он напоминает ей Ривьеру из фильмов о Джеймсе Бонде: с чайками, автомобилями с открытой крышей, коктейлями, женщинами в кошачьих солнцезащитных очках и где все говорят по-французски. Она младше своих лет и на ней платье. Они сидят на террасе ресторана с видом на пляж и играют в карты. Хан смеётся и называет её «малявкой», но он не объясняет ей правила игры, поэтому она просто подбрасывает червонную даму, четвёрку треф, туз и восьмёрку. И продолжает проигрывать.       - Это не честно! – скулит Рей певучим голосом, которым она никогда бы не заговорила в жизни.       - Жизнь, в принципе, не особо честна, - говорит Хан, но когда она отрывает взгляд от своей карты, она видит длинные чёрные волосы его сына.       Она просыпается поздно, на подушке мокрой от пота, и с такой противной головной болью, что надеется, что у неё жар. По крайней мере, это дало бы ей реальную причину не выходить на улицу.       Но где-то около полудня она понимает, что никакое оправдание не успокоит её совесть. Она идёт в общую комнату общежития и просит воспользоваться телефоном, говоря, что хочет позвонить Роуз. Рей не знает, почему солгала. И, когда она остаётся наедине с собой, она набирает номер кафедры психологии философского факультета.       Ей требуется четыре попытки, пока кто-то, наконец, не позовёт По Дэмерона к телефону.       - Чем могу помочь нашему солнышку Рей?       Трубка в её руке внезапно становится слишком тяжёлой.       - По, послушай. Я, э-э-э,… Я слышала… - Рей заикается. – До меня дошли кое-какие слухи.       - Если девушки говорят, что я лучший любовник, который у них когда-либо был, то, смею заверить, это чистая правда.       Она не находит это смешным.       - По, пожалуйста. Я, правда, кое-что слышала. Я думаю… Я думаю, что сегодня на акции протеста случится что-то плохое.       На другом конце провода повисает пауза.       - Солнышко, мы слышим подобные слухи каждый день, - сухо заявляет По. – По нескольку раз на дню. Не придавай им значения. Верь мне.       Рей не знает, как заставить его поверить ей. Она даже не уверена, что вообще пытается сказать.       - Это из надёжного источника.       Он глубоко вздыхает, словно устал, и она представляет, как он массирует лицо, сидя на офисном столе.       - Что за источник?       Бля. Рей крутит телефонный шнур, обматывая кабель вокруг пальца. Что ей сказать?       По не дожидается её ответа.       - Послушай, солнышко, мне пора. И, да, позволь кое-что сказать. Ты молода и у тебя нет опыта работы с пропагандистскими сплетнями. Если ты нервничаешь, то всё нормально. Так что почему бы сегодня тебе не побыть дома? Ты очень много работала, ты заслужила выходной. Нам нужно, чтобы ты хорошо отдохнула к новому году. И не волнуйся. Всё будет хорошо.       Он вешает трубку, прежде чем Рей успевает возразить.       Она чувствует себя идиоткой.       На мгновение она думает о том, чтобы снова позвонить и попросить профессора Органа, но быстро понимает, что у неё никогда не получится дозвониться до генерала.       Может, По прав, думает Рей. Слухи и впрямь ходят постоянно, и ничего необычного в этом нет. Может, больной ублюдок просто солгал.       Она думает позвонить Финну и пригласить к себе, но он будет задавать вопросы, а она не готова к объяснениям. Но она хотя бы уверена, что без неё он не пойдёт на протест.       Примерно в пять вечера, когда она обычно уходит на факультет, Рей всё ещё сидит в постели.       Она снова и снова прокручивает встречу с Кайло, пока она не превращается в фоновый шум в её голове. Запись, которую она не может выключить.       Он выглядел ужасно. Он пытался напугать её. Он угрожал ей. Он был в отчаянии, трещал по швам, был в полном беспорядке. Он хотел поговорить о своём отце. Он признался, что он монстр. Он, блять, следил за ней.       И всё же, он был полностью уверен в том, что пришёл предупредить о чём-то важном. Он ушёл лишь тогда, когда она пообещала, что останется дома и никуда не пойдёт. Он не пытался ворваться в её жизнь.       Пальцы Рей дёргаются. Если она послушается монстра и останется дома, это будет похоже на признание поражения. Но опять же, она в кои-то веки может последовать совету Финна не совершать глупости. Нет ничего постыдного в том, чтобы пропустить один день протестов.       Сам По Дэмерон посоветовал ей взять выходной.       Следующие несколько часов она бездельничает. Разгадывает кроссворды, складывает одежду и пытается прочитать любовный роман, оставленный Роуз. Рей откидывает его в тот же момент, когда отважная героиня пересекается с задумчивым, но красивым тёмным рыцарем.       Ей следовало позвонить Финну, думает она.       Она отвыкла быть одна.       Когда наступает вечер, клочок неба темнеет до тусклого оттенка индиго. Рей замечает, что что-то не так. Это не было очевидно сразу. Стены общежития толстые, а между окнами Роуз разложила подушки и скомканные газеты, чтобы было не так холодно. Поэтому в их комнате, как правило, довольно тихо. Но это звук, к которому Рей привыкла, и его отсутствие вызывает тревогу.       Шума вообще нет.       Её желудок сжимается. Рей вскакивает с кровати и нащупывает маленький радиоприёмник, который они с Роуз держат для прослушивания антирежимных станций.       В тот момент, когда она слышит испуганный голос репортёрши и полицейские сирены на заднем плане, она осознаёт.       Больной ублюдок был прав.       Рей стискивает зубы, заставляя себя сосредоточиться на новостях.       Трудно осознать обстановку из-за путанной речи репортёрши и визга сирен, но, судя по тому, что уловила Рей, произошло что-то ужасное.       Когда шествие дошло до главного городского моста, спецназ преградил путь. Протестующие отказались разойтись и поэтому вмешалась полиция.       Видимых причин для вмешательства не было. Сегодняшний протест ничем не отличался от вчерашнего или позавчерашнего. Те же лозунги, те же свистки, те же революционные песни. Даже тот же маршрут через мост. Однако что-то спровоцировало режим, потому что притеснения стали жёстче. Репортёрша звучит одновременно яростно и испугано, когда описывает полицейских в тяжёлых ботинках, пинающих людей, дубинки, шлемы и пуленепробиваемые щиты, а также испуганных протестующих, которые не знают, куда бежать с моста. Рядом с мостом водомёты и бронированные машины, продолжает репортёрша. В зимнем небе слышен шум вертолётов. Слезоточивый газ раздражает её глаза. Щиплет, говорит она, больно, ей трудно дышать. Она едва может следить за происходящим. Её голос становится более хриплым. Она видит, как люди падают с лестницы моста, подталкиваемые полицейскими. Из-за толчков и ударов люди подлетают как тряпичные куклы и бьются головами о каменные ступени. Предположительно, некоторые протестующие оказались в воде. Либо их перекинули через ограждение, либо они сами прыгнули в воду, чтобы спастись. Но репортёрша этого не видела, поэтому не может сказать точно. Река замерзает. Сейчас грёбаный декабрь.       Рей натягивает одеяло на голову и подносит радио к уху.       Репортёрша говорит, что на тротуаре кровь. Она едва не поскользнулась. Она бежит и ей трудно говорить. Несколько мгновений Рей слышит только тяжёлое дыхание и полицейские сирены. Она закрывает глаза и представляет себя на месте этой женщины. Ей нужно время, чтобы найти безопасное место. Конфликт обостряется, говорит женщина, он достиг улиц возле моста. Она видит разбитые витрины магазинов, повсюду осколки стекла. Она не знает, кто это сделал: полиция или протестующие. Некоторые протестующие выносят товар из магазинов. Чтобы украсть или закидать полицию? Репортёрша не знает. Её глаза щиплет. Никакого насилия, распространите это, никакого насилия, кричит она по радио. Если вы дадите отпор полиции, вы дадите им повод применить к вам силу.       Она должна быть там, думает Рей. Она должна быть там и истекать кровью, но она была слишком глупа, чтобы поддаться на уговоры монстра.       Внезапно кто-то стучит в дверь её комнаты. Рей едва не роняет радио.       - Рей?       Это одна из девушек, живущих в общежитии. Одна из немногих, кто не поехала к себе на каникулы.       - Тебя к телефону, - говорит девушка. – Это мужчина.       У Рей перехватывает дыхание.       Конечно. Чего она ожидала?       Коротко кивнув, Рей засовывает радио под подушку. Глупый жест, но он заставляет её чувствовать себя в большей безопасности. Она ковыляет в общую комнату. Её носки скользят по дешёвому линолеуму.       По крайней мере, она хотя бы сможет использовать оскорбления, которые придумала за эти три года, думает она, прижимая трубку к уху.       - Орешек! – кричит Финн. – Ты в безопасности! Я ужасно волновался!       - Финн?       Её голос звучит более растерянно, чем следовало бы.       - Чертовски верно! Ты в порядке? Очевидно, ты не на протесте, но всё же… - Финн колеблется. – Почему ты не пошла на протест? Что происходит?       - У меня поднялась температура, - говорит она, неуверенная, можно ли считать это за правду или ложь. – По сказал взять выходной.       - Почему ты не позвонила мне?       Рей молчит. Она не может придумать веской причины, почему она этого не сделала. В ушах у неё всё ещё гудит от шипения радио.       - Сестричка, - Финн знает, как истолковать её молчание. – С тобой точно всё хорошо?       Она немного ждёт, прежде чем ответить.       - Я должна была быть там, Финн. Должна была выйти на улицу.       - Рей. – Финн редко использует её имя. В его устах оно звучит как упрёк. – То, что произошло сегодня, ужасно и несправедливо. Но твой личный вклад в эту чертовщину был бы очередной разбитой головой, которую пришлось бы зашивать врачам. Так что прекрати драматизировать и успокойся. Оставайся дома. Я бы пришёл, но город в осаде. Завтра наступит новый день. Мы посмотрим на последствия и тогда ты узнаешь, чем действительно можешь помочь.       Рей тяжело вздыхает. Он не знает, и она не может сказать ему. Пока что. Возможно, и никогда. Она не готова поделиться очередной тёмной и уродливой тайной. Но, даже так, слова Финна приносят удивительное утешение.       - Ты говоришь как Маз.       - Так говоришь, как будто это плохо. – Финн хихикает, и она чувствует облегчение. – Каждый заслуживает свою Маз в жизни. Но, если говорить серьёзно, я безумно рад, что тебя там не было. Так что не высовывайся и сиди у себя. Будь умничкой. А утром мы составим план.       Её так и подмывает продолжить разговор. Поговорить о чём угодно, пока он на другом конце провода, но Финн убеждает её пойти отдохнуть и обещает зайти завтра.       Когда она вешает трубку, Рей замечает, что она одна в общей комнате.       Здесь почти до жути тихо и холодно.       Стены выкрашены в серо-зелёный цвет, который предположительно стимулирует обучение, но она находит его мрачным, словно на неё надвигаются тени. В комнате пахнет сосновым освежителем воздуха: резким, затхлым и искусственным. Это удушает.       Сокрушительное чувство одиночества внезапно переполняет её.       Рей смотрит на телефон перед собой. Старая потрёпанная штуковина с полустёртыми цифрами на круглом дисководе и трубкой, скрепленной изолентой. Возможно, она сможет это исправить, если попробует.       Она кладёт телефон себе на колени. Долгое мгновение она только дышит, считая до десяти, до двадцати, до пятидесяти.       Она думает, что ей следует положить телефон на место, пойти в свою комнату, натянуть одеяло на голову и послушать новости. Она думает о разбитых головах, переломанных костях и выбитых зубах. О слезоточивом газе, который щиплет глаза и обжигает лёгкие. О людях, промокших насквозь от водяных пушек в грёбаном декабре.       Кто-нибудь погиб?       Тем не менее, она не двигается.       Почему она это делает? Она не должна так поступать.       Рей поднимает трубку. Ей хотелось бы думать, что её руки дрожат, но это не так. Пластиковый круг потрескивает и тикает, вращаясь, когда она набирает номер. Она до сих пор знает его наизусть.       Она пристально смотрит на трубку, прежде чем прижимает её к уху. Идёт гудок.       Один       Два.       Три.       Конечно, никто не ответит. Вероятно, то место давно пустует. По всей видимости, телефоном больше не пользуются, но никто не потрудился отключить номер. Так что теперь он звонит в пустоту.       А затем гудки прекращаются.       - Армитаж?       Чёрт.       Она не была к этому готова.       Это было очень глупо. Она должна повесить трубку.       Но погодите-ка. Получается, что спустя три года, три грёбаных года, монстр всё ещё проводит свои вечера в одиночестве и продолжает жить в той же квартире. Как он может оставаться там после всего случившегося? И Армитаж по-прежнему единственный, кто звонит.       - Армитаж, ты блять издеваешься?       Это печально, понимает она. Это чертовски угнетает.       Она дышит в трубку. Даже если бы она хотела что-то сказать, слова ускользали от неё.       Ей следует немедленно положить трубку.       - …Рей?       То, как он шепчет её имя, заставляет её кожу покалывать. Так было всегда.       Она кладёт трубку с такой силой, что чувствует, как пластик трескается у неё в руке.       Рей проводит остаток ночи в своей комнате, завернувшись в одеяло и слушая радио. Репортёрша рассказывает, что избиения, наконец, закончились, но полиция всё ещё повсюду.       Она пытается починить телефонную трубку.       Она не спит.