Hiraeth

      - Можешь объяснить ещё раз, но медленно? – Эмилин Холдо скрещивает руки на груди. Остро скроенные плечи её блейзера придают ей грозный вид. – В какой вселенной то, что произошло прошлой ночью, - хорошее событие?       По Дэмерон моргает. Должно быть, у него ужасно болит голова, думает Рей. Потому что у него на лбу расцветает шишка, окружённая тёмно-багровым, практически чёрным, синяком.       - Я просто говорю, что карты наконец-то вскрыты, - его голос хрипит от слезоточивого газа. – Режим показал, насколько он зол.       - Разве мы об этом не знали? – Профессор Холдо вздёргивает идеально выщипанную бровь.       - Они показали своё истинное лицо! Было слишком подозрительно, что они позволяли продолжаться протестам два месяца, не пошевелив и пальцем. Теперь мы знаем, как далеко они готовы зайти, чтобы фальсификация выборов сошла им с рук!       Профессор Холдо фыркает. Вокруг её глаз виднеется розоватое раздражение даже несмотря на умело нанесённый макияж.       - Всё, что для этого потребовалось – это бесчисленное множество госпитализированных и деморализованных людей. И, кто знает, возможно, серьёзно раненых, - шипит она. – Они хорошо выполнили свою работу, эти полицейские скоты. Тебе повезло, Дэмерон. Отделался простым ударом по голове. Обычно они бьют по внутренним органам: печень, почки. Будешь всю жизнь кровью ссать. Но этого можно было избежать, если бы только мы прислушались к предупреждениям. Но постой-ка, нам так повезло, теперь мы точно осознали, что режим – зло.       Холдо выше Дэмерона, замечает Рей. Он отступает, подняв обе руки, и в его глазах мерцает странная искра. Эмоция, которую Рей не в силах разгадать.       - Эмилин, я…       - Для тебя профессор Холдо, Дэмерон!       Она смотрит на него с такой яростью, что По вздрагивает как ребёнок, ожидающий пощёчины.       - Прекратите, оба! – Лея Органа встаёт из-за стола и снимает огромные солнцезащитные очки, демонстрируя покрасневшие глаза и опухшие веки, словно она проплакала всю ночь. Однако Рей быстро отбрасывает это сравнение. Должно быть, это всё от газа. Она не может представить, как генерал плачет.       - Я не говорю, что отмахнуться от предупреждений и смело броситься в ловушку было блестящей идеей, но По прав, - говорит она сильным голосом, как будто бессонная ночь, наполненная насилием и террором не стала для неё чем-то необычным.       - Прав? – Эмилин Холдо играет со своим длинным ожерельем. Если она прокрутит его ещё немного, оно порвётся.       - Подумай об этом. – Профессор Органа ухмыляется. – Режим находится в щекотливом положении. С одной стороны, они не хотят признавать поражение и отдавать города, которые потеряли. А с другой - стоит вопрос о прошлогоднем мирном договоре.       Это правда, думает Рей.       Война по ту сторону границы закончилась в ноябре прошлого года. Её заключительной демонстрацией была величественная церемония на нейтральной территории, с президентами в смокингах, командующими армиями в парадной форме и со вкусом одетыми молодыми женщинами, подносившими роскошные ручки для подписания договоров. В небо взлетел белый голубь, выпущенный дрессировщиком. Все телеканалы страны транслировали это событие, прерывая эфир. Рей помнит, как жаловались люди, что не смогли посмотреть свои любимые программы.       Что это было? Гражданская война? Война за отделение? За независимость? Кажется, все называют это немного по-другому. Но важно то, что конфликт, наконец-то, закончился. По крайней мере, так говорят официальные лица.       Ей приходит в голову вопрос. Что сейчас делает монстр, когда нет войны, на которой можно сражаться?       Он сидит весь день дома в ожидании звонка от Армитажа? Ему когда-нибудь бывает скучно? Откуда у него, чёрт возьми, порез на лице в мирное время?       Куда он ходит, чтобы выпустить пар?       На мгновение она перестаёт сожалеть о своей вчерашней глупости. Она хотя бы знает, что он не был на улице и не совершал зверств против людей.       Рей закрывает глаза. Она не будет думать о нём.       - Наш президент подписал документы. Так что теперь он хочет, чтобы весь остальной мир видел в нём миротворца, - продолжает профессор Органа. Её ухмылка становится дьявольской. – Сработало ли это? Мир по-прежнему не доверят ему и правильно делает. Просто сейчас наше правительство чувствует, что за ним наблюдают, поэтому пытаются произвести хорошее впечатление. Поэтому они осторожны в своих действиях. Вот почему они допустили протесты.       По Дэмерон расслабляется. Он больше не съёживается, как наказанный ребёнок. Профессор Холдо отпускает своё ожерелье.       Никто не обращает на Рей внимания. Даже спустя годы она не может избавиться от проклятия детдомовских детей: оставаться незаметной в важные моменты.       - Думаю, они надеялись, что однажды людям это надоест, запал пройдёт и протесты сами по себе сойдут на нет. – Лея Органа пожимает плечами. – Но этого не произошло. И кто-то во власти потерял терпение и отдал приказ, который привёл к вчерашним событиям. Они хотели преподать нам урок, но он обернулся против них самих же.       - Потому что это выставило их в невыгодном свете? – Спрашивает Эмилин.       Профессор Органа кивает.       - Вся иностранная пресса сообщила, что тираническое правительство жестоко расправилось с мирными протестами. Это было ударом по их имиджу. Ты ведь понимаешь, что это означает?       - Какое-то время им придётся сдерживаться, - с энтузиазмом заключает По Дэмерон. – Никакого насилия со стороны полиции.       - Именно. – Лея Органа торжественно разводит руками, словно это кульминационный момент речи. – Протесты продолжатся. Мы проведём пламенную новогоднюю вечеринку.       Грудь Рей вздымается от облегчения. Это то, что ей нужно было услышать. Надежда не погасла. Инцидент на мосту не омрачит их битву, и генерал идёт дальше. Отлично.       И всё же собрание казалось неловким. Она знает, что для лидеров любого движения нормально расходиться во мнениях в трудные времена, но наблюдение за ссорой напомнило ей о старой неприятной истине. Взрослые в жизни Рей всегда всё портят.       Даже если теперь она сама является взрослой.       - Болит? – спрашивает она По, когда они выходят из офиса, ступая по скомканным бумажкам на полу. На стенах появились новые граффити. Творческие непристойности насчёт полиции, с фаллическими символами, нарисованными блестящим чёрным маркером.       - Ты про синяк? Или про мою уязвленную гордость после того, как на меня накричала Эмил… Профессор Холдо?       - Я спрашивала про синяк, придурок. – Она указывает в его сторону. – Твой лоб цвета синенького.       - Болит, как заноза в заднице, солнышко, - фыркает он со своим южным акцентом, пытаясь улыбнуться, и тут же морщится. – Худшая боль в моей жизни. Я выпил пол пачки болеутоляющих, но мне всё ещё кажется, что в голове звенят церковные колокола. И, если хочешь идти в ногу со временем, то говори «баклажан».       Рей тихо хихикает. По этого и добивался. Он привык, что люди находят его очаровательным.       - Почему ты позвал меня с собой? – наконец спрашивает она. – Моё присутствие не требовалось на собрание.       - Чтобы извиниться, - очень серьёзно говорит По. – Я не послушал тебя вчера. И не только не послушал. Не дал тебе договорить. Я был нетерпелив и считал, что у нас всё под контролем. Мне очень жаль.       Рей чувствует, что краснеет. Она не была готова к такой прямолинейной честности со стороны короля по общественным связям среди протестующих.       - Мне стоило получше объяснить, - ворчит она.       - Это не твоя вина, солнышко. Не ты одна размахивала красным флагом. Мы получали предупреждения и до твоего звонка. Мы сами сделали неправильный выбор и, сама знаешь, к чему это привело. К счастью, нам это пошло на пользу.       - Никто не умер, - говорит она. Когда она слушала новости утром, перед тем как пойти на факультет, это казалось единственной хорошей вестью за последние сутки.       - Кстати, - По потирает свои загорелые руки. – Солнышко, я должен тебя о кое-чём спросить. Ты говорила о каком-то источнике.       Ох. Она кивает.       - Надёжный?       Ей потребовалось некоторое время, чтобы придумать убедительную историю. Она всё ещё не совсем довольна своей выдумкой, но, к счастью, она опытная лгунья.       - Ты же знаешь, что я из детдома? – начинает она. Глаза По расширяются. Выражение его лица внезапно смягчается и ей это не нравится. Он не знал. – В детский дом попадают разные дети, порой довольно проблемные. Кто-то становится преступником, кто-то идёт служить в полицию.       - Кто-то из твоих друзей работает в полиции?       - Не друг. – Она не знает, почему ей нужно уточнить именно это. – Но, да. Мальчик из детского дома. Я встретила его на днях, и он сказал мне не ходить на протест. Ничего не объяснил – просто сказал держаться подальше.       - Понятно. – По медленно кивает. Если он и находит её объяснение недостаточно полным, он этого не показывает. – Что ж, если снова наткнёшься на него и он сообщит что-нибудь полезное, я обязательно прислушаюсь к тебе в следующий раз, обещаю.       - Ловлю на слове, - соглашается она, а затем быстро извиняется. Она говорит, что пойдёт помогать с подготовкой к вечернему маршу. Ей нужно заняться чем-то практичным.       Даже с синяками, повязками, опухшими глазами, студенты, разбившие лагерь на факультете, не унывают. Рей восхищается их духом. Она слышала, что несколько человек госпитализировали, некоторых она даже знает. В основном внутренние повреждения. Ночью произошло ЧП. Одному студенту с редкой группой крови понадобилось переливание, и донор чудесным образом был найден. Многие думают, что профессор Органа задействовала свои связи. Нет ничего, чего бы не могла сделать эта женщина.       К чёрту полицию, говорят студенты. Это похоже на приветствие. К чёрту полицию, повторяют они, к чёрту их шлемы, пластиковое снаряжение и их бездумное послушание. Именно они - настоящие предатели, избивающие свой собственный народ за зарплату, испачканную кровью. Грёбаные штурмовики. Студенты смеются, но Рей это не кажется особо смешным.       Финн заглядывает на факультет, чтобы навестить её, но предупреждает, что не пойдёт на марш. Рей видит, что он волнуется и его напрягает атмосфера в коридорах. Он ёрзает, курит и избегает зрительного контакта, поэтому она решает рассказать ему всё. Почти всё, надеясь, что это его успокоит. Но объяснение лишь усиливает его хмурость.       - Вот именно в этом и заключается моя проблема с политикой, - говорит он. – Найдутся люди, которые скажут, что ужас, свершившейся прошлой ночью, пошёл им на благо. Потому что принёс им очко против режима. Они словно ко всему относятся как к игре. Заставляет задуматься, а не пойдут ли они намеренно в ловушку, чтобы позже использовать это в своих интересах.       Лицо Рей искажается от шока.       - Чёрт, Финн, как ты можешь так говорить? Я знаю, ты весь из себя циник, но серьёзно? Что мы должны делать? Прекратить всё и позволить этим ублюдкам украсть выборы?       - Я не говорил этого. – Финн прикусывает губу и смотрит на неё с той же печалью, которую она не совсем понимает. – Я неправильно выразился. Прости, ладно? Ты продолжаешь правильно поступать, сестричка. Просто помни: веди себя разумно и будь в безопасности.       - Знаешь, Маз бы одобрила протесты, - с горечью бормочет Рей.       - Почему ты так думаешь? – Он сдерживает смех. – Если я что-то и знаю об этой женщине, так это то, что она за равные возможности. Каждый заслуживает критики.       Он морщится, когда Рей толкает его локтем.       В этот вечер марш проходит бодро. Люди идут быстрее, прижимаясь ближе обычного. Они избегают моста. Шум такой же громкий, но толпа уже не так разнообразна. Здесь нет ни детей, ни людей с собаками, ни пожилых дам. Бронированные машины припаркованы на углах улиц, а полицейские, прислонившись к своим щитам, молча наблюдают за толпой. Поначалу протестующим не по себе, но полицейские выглядят скорее скучающими, чем готовыми вмешаться, так что напряжение быстро рассеивается. Протестующие машут иностранным журналистам, отмахиваясь от полицейских, пока снимают камеры. Идеальная картинка для показа по всему миру. Когда марш заканчивается, создаётся ощущение, что людям удалось вернуть часть своего оптимизма.       Генерал была права, думает Рей. Канун нового года их, и он будет великолепен.       Но самое главное ещё впереди.       Когда автобус подъезжает к остановке возле её общежития, Рей не решается выйти, пока женщина не толкает её в спину, потому что она загородила проход. Она волочит ноги, пока идёт, останавливаясь без причины и рисуя грустные лица и восклицательные знаки на замёрзших стёклах припаркованных машин. Она не уверена, что именно пытается оттянуть. Она размышляла об этом весь день. Несмотря на все свои усилия оставаться занятой и быть полезной – она так и не пришла ни к какому решению.       Она ненавидит это.       Она сама навлекла это на себя.       Рей видит его издалека. Монстр, конечно же, ждёт на том же месте, скрываясь в тени тёмной улицы, по которой она должна была пройти, чтобы попасть в общежитие. Всегда приходит на несколько минут раньше.       Но на этот раз ему хватает мозгов хотя бы не сидеть на тротуаре.       Первое, что замечает Рей, это то, что он помыл голову. Второе – он улыбается.       Должно быть, он думает, что победил. Больной ублюдок. Доказал свою правоту. Она послушалась его и осталась дома. Она позвонила ему среди ночи. Ему из всех людей, тогда как её друзья снаружи спасались бегством, пока им ломали кости полицейскими дубинками. Очевидно, он знает, что звонила она. У него наверняка стоит определитель номера. Сталкер.       И снова она сожалеет, что не была тогда на мосту. Сломанный нос или загипсованная рука были бы небольшой платой за то, чтобы стереть эту самодовольную ухмылку с его лица.       - Пошёл нахер, Кайло, - выплёвывает она. И её удивляет, как легко быть грубой с ним, когда он не выглядит так, словно вот-вот развалится на части. – Ползи обратно в свою дыру, в которой ты провёл последние три года.       Монстра, похоже, не задевают её оскорбления. Он прислоняется к фонарному столбу, скрестив руки на груди. Его улыбка достаточно широка, чтобы показать сколотый клык. Она забыла, какие у него неровные зубы.       Она понимает, что больше не находит это милым.       - Ты так не думаешь, - весело говорит он.       К чёрту его. Его перепады настроения. И воспоминания, которые она так старательно подавляла.       Рей хочет пройти мимо, продолжить шагать по улице и никогда не оглядываться. Это было бы красноречивым ответом.       Однако она понимает, что останавливается прямо перед ним. Она скрещивает руки на груди, повторяя его позу. Расправляет плечи, демонстрируя, что не боится его.       - Не смей говорить мне, что я думаю, а что нет!       Ублюдок продолжает ухмыляться, как будто не воспринимает её всерьёз.       Это расстраивает её и в то же время освобождает. Он убийца и мудак, и злиться на него – нормально.       - Поверь мне, я от всего сердца желаю, чтобы ты свалил, - шипит она. – И прекрати улыбаться.       - Ты позвонила мне прошлой ночью. – Кайло наклоняет голову. Уличный фонарь освещает его шрам. Он выглядит воспалённым: покрасневший и опухший. – Я знаю, что это была ты. И что дальше? Мне нельзя порадоваться?       Рей отступает. Её руки виснут по бокам.       - Ты… Рад?       Монстр выгибает брови, как будто бросает ей вызов.       - А почему нет?       Она бросает на него долгий взгляд.       Внезапно её поражает, что выражение его лица ни капельки не самодовольное. Она неправильно истолковала его. Его улыбка хрупка, как треснувший кусок стекла. Словно он боится, что жизнь обманет его именно в тот момент, когда он начнёт верить в лучшее. Это не лицо человека, способного на радость.       Рей качает головой.       - Ты не рад.       Какой ошеломляющий поворот. Кайло Рен из Первого Ордена ненавидит свою жизнь.       - Неужели. – Его голос хриплый и усталый. – Интересно, что меня выдало?       Она не знает, как ответить.       Было ужасной ошибкой позвонить ему вчера ночью. Жизнь была бы проще, если бы сейчас она лежала в больнице с разбитой головой.       Пальцы ног начинают мёрзнуть.       - Это разговор не для улицы, - говорит она наконец.       Кайло невесело усмехается.       - Боишься, что твои друзья-революционеры увидят тебя со мной? Что я испорчу твою репутацию?       Она не может понять. Он дразнит её или в его голосе слышится неподдельная горечь.       - Здесь чертовски холодно, Кайло.       Его ухмылка, наконец, исчезает. Но глаза загораются надеждой и от этого становится только хуже.       - Значит, ты хочешь куда-то пойти вместе со мной?       Вот он, вопрос с подвохом.       Нет, хочет сказать она. Больше никогда. Отвали.       Кайло ёрзает в предвкушении, протягивая руку.       - Я знаю одно место, - говорит он.       На секунду Рей боится, что он попытается прикоснуться к ней. Но он просто стоит, ожидая ответа, прислонившись спиной к фонарному столбу. Половина его лица скрыта тенью, а половина освещена неоновым уличным светом.       Когда она смотрит на его шрам, её кожу начинает покалывать.       - Пожалуйста, Рей.       Она задаётся вопросом, что произойдёт, если она откажется. Может, он уйдёт. На днях он казался готовым к этому.       - Показывай дорогу, - вздыхает она.       Облегчение Кайло настолько ощутимо, что это почти заставляет её передумать.       - Тут недалеко. – Он указывает вниз по улице. – Почти рядом. Можешь не волноваться, ты не столкнёшься там с кем-нибудь из своих знакомых.       Когда они идут, её беспокоит, насколько легко они идут в ногу. Даже разница в росте кажется естественной. Когда она рядом с ним, её макушка доходит ему до плеч.       Когда-то они держались за руки. Когда-то вот так просто гуляли. Когда она была ребёнком, запутавшимся во лжи.       Рей засовывает руки в карманы.       Кайло натягивает капюшон, чтобы прикрыть лицо. Похоже, это его новая привычка. Блестящие пряди волос спутываются вокруг завязок. Она задаётся вопросом, служит ли капюшон какой-то цели или ему просто холодно, потому что на улице зима.       - Что стало с твоим чёрным пальто?       - Больше не налезает, - ворчит он. – Стало слишком тесным в плечах.       - Кошмар. Мне оно очень нравилось.       Он кивает, и Рей немедленно сожалеет о своих словах. Она не хочет говорить ему ничего хорошего. Ничего такого, что могло бы заставить его поверить, что у неё остались приятные воспоминания о них двоих.       - В последнее время, я, хм, провожу много времени в спортзале, - объясняет он. – Это… Это помогает.       Так вот почему он такой накаченный. Рей может представить его в спортзале. Мокрый от пота. Влажная футболка прилипает к телу. Все мышцы, сухожилия и вены переполнены гневом. Он бьёт по боксёрскому мешку, пока тот раскачивается на цепи. Это хорошо, считает она. На месте мешка могло оказаться чьё-нибудь лицо. Или и вовсе в его руках мог оказаться пистолет.       Рей застывает на месте. В её памяти всплывает образ чёрного ствола, направленного Финну между глаз.       В итоге он нажал на этот курок. Всего несколько дней спустя он нажал на курок и из-за этого погиб хороший человек.       Как он мог?       Какого чёрта он творит?       Заметив, что она отстала, Кайло оборачивается с широко раскрытыми от беспокойства глазами. У него взгляд побитой собаки. Рей помнит его. Это означает, что он боится.       - Мы почти пришли, - говорит он, нахмурив брови.       - Кайло, я… Я не…, - она делает глубокий вдох. – Я не думаю, что смогу это сделать.       Кайло останавливается. Его челюсть напрягается, когда он стискивает зубы.       - Вот как, - шепчет он, и она не может понять, звучит ли он обиженно, раздражённо или всё вместе.       Но потом он взрывается.       - Чего ты хочешь от меня, Рей? Я был готов отпустить тебя, но потом ты позвонила мне. Ты позвонила мне. Зачем протягиваешь руку, если не хочешь видеть меня в своей жизни?       Его рука вздымается в гневном жесте, и Рей кажется, что он набросится на неё. Но он просто делает шаг назад.       - Для тебя это игра? Ты хочешь, чтобы я сыграл роль? – Он отшатывается, словно она нарочно причиняет ему боль. Под его глазом быстро дёргается нерв. – Ты хочешь, чтобы я заставил тебя? Чтобы потом ты могла сказать, что во всём виноват я, и получить желаемое? Я отказываюсь плясать под твою дудку, Рей! Может, я и монстр, но я не твой личный злодей.       Будь ты проклят, Кайло.       - Я не знаю, чего хочу от тебя! – Рей повышает голос, пытаясь перекричать его.       Она кричит так громко, что вдалеке начинает лаять собака. Они замолкают на мгновение, оба тяжело дышат. В соседнем здании загорается окно. Рей замечает силуэт женщины, проверяющей, кто кричит на улице.       - Скажи мне уйти, и ты больше никогда меня не увидишь, - тихо говорит Кайло. – Или же мы поговорим как взрослые. Видит бог, ты достаточно взрослая для этого.       Она пытается заставить себя посмотреть ему в глаза.       Она не может сказать ему уйти. Не может.       И чёртов ублюдок знает об этом.       - Пойдём, Рей, - умоляет он. Его тон сокрушительно нежен. – Тут совсем рядом, и ты вся дрожишь.       Он ведёт её в паб, понимает Рей, когда видит мерцающую неоновую вывеску у двери.       Это старомодный паб. Один из тех, которые быстро уходят из бизнеса, поскольку больше не в моде. Их клетчатые скатерти, жестяные пепельницы, деревянные стулья и всезнающие официанты становятся пережитком прошлого.       Внутри пахнет дешёвым табаком и мужским потом, а воздух влажный и слишком тёплый. Заведение пустует, если не считать группы пожилых мужчин с грубыми рабочими руками, которые пьют пиво и играют в карты, громко смеясь. Из включенного радио доносятся звуки аккордеона, отражающиеся от барной стойки, украшенной искусственными еловыми гирляндами и танцующими рождественскими огнями. Играет народная песня, типичная для пабов. Её текст прост, а мелодия грустна, но её легко исполнять. Это имена та музыка, которую Рей ненавидит. На стенах висят фотографии в рамках. Давно забытые знаменитости семидесятых обнимают невысокого лысого мужчину с выпирающим животом – должно быть, владельца – и все улыбаются.       Это место для самых простых людей: бедных работяг. Оно выглядит выцветшим и покрытым пылью, словно застрявшим во времени. Как, чёрт возьми, такой человек, как Кайло Рен, обнаружил его?       Но потом ей приходит в голову мысль: Хану бы здесь понравилось.       Они садятся за дальний столик, и она заказывает черничный сок. Кайло просит двойную порцию водки.       - Я думала, ты бросил пить.       Он ёрзает. Деревянный стул скрипит под ним.       - Времена изменились. – Он слегка пожимает плечами, избегая её взгляда.       Рей изучает его. Он немного подстриг бороду. Она надеялась, что он полностью её сбреет. Свитер, надетый на нём, до неприличия облегает его, словно он меньше на два размера. Она не может понять: это потому, что ему нравится хвастаться своим накаченным телом или он просто не заморачивается с покупкой новой одежды. В любом случае, ей это нравится.       Волосы же после мытья выглядят намного лучше.       - Что ж, - говорит он и наконец поднимает глаза.       Он смотрит на неё в ожидании, как всегда, не мигая. Его пальцы обводят дырку от сигареты на скатерти. Она видит, что он хочет поговорить, но не знает, с чего начать.       Но о чём тут говорить? Возможен ли вообще между ними непринуждённый разговор?       Могут ли они притвориться нормальными?       - Как там дела у Первого Ордена? – спрашивает Рей. Кто-то же должен начать разговор. – Ты всё ещё состоишь в нём? Война уже кончилась.       По лицу Кайло пробегает тень.       Его хватка на стакане становится крепче. Костяшки пальцев белеют. Ещё чуть-чуть, и стекло разлетится вдребезги.       Что-то не так, думает Рей.       - Сноук всё ещё жив? – продолжает Рей. – Его давно не показывали по телевизору. Всё ещё носит рубашки в стиле диско?       Слишком чёрные волосы ниспадают, словно занавес, когда Кайло опускает голову.       - Первый Орден занят своими делами, - туманно отвечает он, уставившись в свой стакан. – И профессор Сноук в отличном здравии. Спасибо, что спросила. А вот Армитаж всё такой же придурок.       Она хихикает, вспоминая заносчивого рыжего и выражение вечного отвращения на его лице. Кайло улыбается в ответ с огоньком в глазах. Кажется, он рад, что заставил её рассмеяться.       Это слегка разряжает обстановку.       Может, они смогут нормально поговорить, если постараются.       - Что насчёт тебя? – спрашивает он. – В общежитии жить лучше, чем в детском доме?       - Это… По-другому.       Она осторожна. Это тема, которую она не хочет обсуждать. Особенно с ним.       И всё же она почему-то начинает объяснять.       - Не знаю. У нас, безусловно, больше свободы. Еда намного лучше. И с нами не обращаются так, словно мы чья-то головная боль, с которой никто не хочет иметь дела. Словно мы какие-то отбросы. – Рей делает паузу. Её собственная искренность заставляет её чувствовать себя неловко. – Но с другой стороны, в детском доме мы все были в одной лодке. Девочки в общежитии… Понимаешь, у них есть семьи. Они переехали в столицу, чтобы учиться. Поэтому, когда начинаются каникулы, они все разъезжаются по домам. А я… Я…       Она не может закончить предложение. Кайло медленно кивает, словно понимает.       Ей не нужно его понимание.       - Ты не спросишь меня о том, что я делала на протестах?       Она понимает, что хочет спровоцировать его. Ей нужно начать спорить.       - О, я всё знаю, - пренебрежительно говорит он, как будто для него нормально быть в курсе её жизни. – Эти протесты полная ерунда. Неправильные люди и бесполезные дела. Но всё в порядке, Рей. Я понимаю. Ты проходишь через определённый этап своей жизни.       Рей моргает. Она ожидала, что он начнёт рассуждать о патриотизме, национальных интересах и злых иностранных державах, которые поддерживают протесты лишь потому, что хотят увидеть падение последнего действительно независимого режима в Европе. Но почему-то это звучит ещё хуже.       Как, чёрт возьми, он может списывать её жизненную позицию на какой-то этап.       На секунду у неё возникает искушение встать и уйти. Может быть, даже кинуть ему немного денег за сок.       Но потом она кидает на него ещё один взгляд. Его горло сжимается, когда он залпом выпивает водку, барабаня пальцами по столу. Он словно ни минуты больше не может оставаться в собственном теле. Человек с призраками. Его призраки разъедают его, гложут его кости, и он чувствует себя воплощением народных песен, которые она так не любит. Жизнь в этих песнях бесхитростно уродлива. Череда невезений, разбитых сердец и предательств. И единственное лекарство – пьяный угар.       Рей откидывается на спинку стула.       - Что случилось с твоим лицом? - тихо спрашивает она.       Он отвечает не сразу.       - Я не хочу об этом говорить.       Толпа в углу внезапно смеётся. Смеются все, кроме одного, который, как думает Рей, и был объектом шутки. Мужчины хлопают своего неулыбчивого друга по спине, пока он не засмеётся в ответ, и заказывают ещё пива. Рей интересно, из-за чего они его дразнили. Один из рабочих подмигивает ей, когда замечает её взгляд.       Она замечает, что они выкурили слишком много сигарет. Раздавленные окурки высыпаются из пепельницы прямо на стол, а пепел летит на пол. Воздух стал густым и душным, голубоватый дым застилает её реальность. Её одежда провоняет табаком.       По радио мужчина причитает о том, что чувства его любимой тают, словно снег. Его голос хрипит и кажется, что страдания доставляют ему удовольствие.       Она хотела бы разбить это грёбаное радио вдребезги.       - Я скучал по тебе, - внезапно говорит Кайло.       Это всё водка, думает Рей.       Она не скучала по нему. Он ей снился, но ему не стоит знать об этом.       - Пошёл ты, Кайло. – Она надеется, что это прозвучит игриво, а не грубо, и она испытывает облегчение, когда Кайло усмехается.       Но затем он глубоко вдыхает и надолго задерживает дыхание, прежде чем снова прошептать.       - Когда-то ты меня любила.       Звучит как обвинение.       Он ловит её взгляд, и его глаза застилает такая тяжёлая печаль, что у неё скручивает внутренности.       - Я была ребёнком.       - Знаю. – Он прикусывает губу. Зубы впиваются так глубоко, что она боится, что у него пойдёт кровь. – Теперь я это знаю. Но однажды ты любила меня и смотрела на меня так, словно я был единственным мужчиной на Земле. Ты заставила меня испытать столько хорошего. Я почти поверил, что могу быть счастлив.       Кайло вздыхает, взбалтывая напиток в своём стакане.       - Но с тех пор прошло несколько лет, да и ты уже не ребёнок и многое изменилось. – Он осушает стопку одним глотком. – Да и жизнь превратилась в дерьмо.       Рей смотрит на него, но не говорит ни слова.       Её глаза щиплет, они наполняются слезами. Должно быть, это из-за чёртового дыма.       - Моя очередь спрашивать, - говорит она. Она ненавидит, что её голос дрожит. – Чего ты от меня хочешь?       Губы Кайло изгибаются в грустной улыбке.       - Не знаю. – Он качает головой, будто извиняется. – Я думал, что знаю, но оказался неправ.       Прежде чем она успевает ответить, он подаёт знак официанту, чтобы тот приготовил счёт.       - Допивай сок, Рей. Я провожу тебя.       По дороге к школьному общежитию они молчат.       Ей интересно, жалеет ли он, что пришёл навестить её сегодня вечером. Что бы он там ни планировал, ничего не вышло, и она точно может сказать, что внутри него что-то сломалось. Может быть, теперь он готов отпустить её по-настоящему. Больше никаких слежек.       Это ведь к лучшему? Ей не нужен монстр в её жизни.       Когда они подходят к зданию общежития, Рей не решается войти.       - Что теперь? – спрашивает она, чувствуя комок в горле.       Кайло тяжело вздыхает, поджимая губы.       - Ничего. Ведь между нами ничего не осталось.       В этом моменте присутствует какая-то странная серьёзность. Словно вот-вот случится что-то критичное, и сердцебиение Рей учащается в предвкушении.       Кайло стискивает зубы. Она думает, что он подбирает слова для того, что будет дальше. Очевидно, последнее прощание. Что-то, что требует решимости. И всё же, смотря на него снизу вверх, она видит лишь острую боль и этот ужасный шрам, разрывающий его на части.       Она никогда не прикасалась к его лицу.       Когда ей было пятнадцать и она была влюблена, она часто фантазировала об этом. Но так и не набралась смелости сделать это. Теперь же она чувствует, как её переполняет импульс, который она не способна контролировать.       Прежде чем она успевает остановиться и передумать, она протягивает руку.       - Рей?       Глаза Кайло расширяются от удивления, но он не отстраняется.       Его лицо пылает, словно у него жар, и оно почему-то скользкое, может, это какая-то заживляющая мазь. Он неожиданно гладкий под кончиками её пальцев. Она проводит по шраму от уголка его челюсти до брови, лаская его кожу, изучая воспалённую рану. Ей приходится сопротивляться желанию надавить сильнее.       - Болит?       - Да, - говорит он, и она не уверена, говорит ли он про шрам.       Он закрывает глаза. Мягкие губы дрожат, и она слышит, как у него перехватывает дыхание.       - Не поступай так со мной, Рей.       Именно в этот момент она возвращается в реальность.       Чёрт.       Что она только что сделала?       - Прости, - выпаливает она, прежде чем успевает проглотить слова. Она не должна перед ним извиняться. – Мне так жаль.       Она не даёт ему времени опомниться.       Она даже не прощается, а сразу же мчится ко входу, чуть ли не бегом, не оглядываясь. Всё её тело дрожит, и она боится, что споткнётся.       Охранник приветствует её кивком и открывает дверь.       - Надеюсь, вы хорошо провели время, мисс Рей.       Входя внутрь, она бросает последний взгляд на Кайло.       Он всё ещё там. Смотрит в её сторону, положив руку на покрытую шрамом щеку. Она не может сказать точно, но ей кажется, что он улыбается.