Королевский премьер

      — Прения завтра, — говорит Астори, поправляя рукава. Тадеуш кивает:       — И, конечно, затронут тему бунта и проблем на Севере. Прошло два месяца… с этим надо разобраться.       Да, надо. Уже давно. Поставить точку… Астори поджимает губы. Судебный процесс над бунтовщиками наконец завершился, каждого приговорили к значительному штрафу и лишению свободы сроком от пяти до семи лет. Достаточно, чтобы усмирить волнения на Севере и показать, что покушение на правящую фамилию безнаказанным не остаётся. Но чтобы утолить болезненную жажду мести…       Недостаточно, нет.       Астори долго думала над этим. Она осознаёт риски, понимает, что не следовало бы так делать… к чёрту. К чёрту всё. Слишком дорого стоил её семье тот день. Она смотрит на пузырёк с сердечными каплями и спиной чувствует играющих в соседней комнате дочь и сына.       Она могла потерять всё.       Астори пыталась быть милосердной, искренне хотела прощать… но всему есть предел. И будь она проклята, если они — все они — не познают силу её гнева.       Если северяне забыли, что королевская рука не только ласкает, но и карает, она напомнит им.       — Я… я поразмыслила… то, что произошло тогда на площади…       — Вам стоило улететь с детьми, — говорит Тадеуш, придерживая большим пальцем копию договора с рецанскими корпорациями. — Ваша сохранность — превыше всего, Ваше Величество. Вы подвергли себя опасности…       Астори отмахивается.       — Я знаю. Но сейчас… не о том, господин премьер-министр… я о прениях. Произошедшее выступление… будем честны, едва не стало революцией. Я не могу допустить, чтобы такое повторилось… чтобы возникла даже мысль, что такое может повториться. Господин Бартон… я терпела. Долго. Моему терпению пришёл конец.       Он медленно закрывает папку, выпрямляется: встревоженный взгляд скользит по лицу Астори, останавливается на губах. Тадеуш, кажется, думает, что ослышался. Брови сходятся, и надо лбом залегают тяжёлые складки; он сглатывает.       — Прошу прощения, вы?..       — Я хочу покончить с этим, — припечатывает Астори, расправив плечи. Тадеуш не верит. Слабо дёргается в улыбке щека, и он нервно поводит головой влево.       — Нет, вы же… Ваше Величество…       Он всё ещё надеется, что это не то, о чём он подумал. Чего боялся. Но Астори не оставляет шансов ни ему, ни Северу.       Потому что ей тоже не оставили.       Она прикусывает губу, откидывает со лба волосы и произносит чётко, раздельно и твёрдо:       — Я предложу на обсуждении ввести в северные провинции правительственные войска и объявить чрезвычайное положение в связи с угрозой королевской династии и государственному суверенитету.       Тадеуш распахивает зелёные глаза и от изумления роняет папку на ковёр. Впивается пальцами в ручки кресла. Приоткрывает рот, но слова застревают в горле, и только по застывшему в зрачках ужасу читается: «нет». Астори смотрит на него. Дышит. Ей кажется, что она ударила его — подло и без предупреждения. Заботы северных провинций — хрупкий лёд, на который они не часто осмеливались в открытую вступать в разговорах между собой.       Закончить военные действия на Севере было основным пунктом в избирательной программе Тадеуша.       Он поднимается — растерянный и сбитый с толку. Правое веко дёргается.       — Но… но так ведь нельзя, Ваше Величество! Это же будет означать… войну. Самую настоящую гражданскую войну! Эглерт не перенесёт такого, он просто развалится на части!       — Не развалится! — повышает голос Астори. Рвано вдыхает. — Если страна лишится короля, это будет гораздо хуже. Север перешёл черту. Я не могу спустить это на тормозах, как вы не понимаете!       Тадеуш отчаянно трясёт головой.       — Но… Ваше Величество, вы же обещали!..       — Вы, — быстро перебивает она, вскидывая на него глаза, и облизывает губы. — Я — ничего не обещала.       «Если вы… поможете мне, я сумею помочь вам. Слово монарха всё ещё кое-чего стоит, не правда ли?»       Она обещала. Астори помнит, потому что ничего не забывает. Всё зависит от того, достанет ли Тадеушу духа напомнить об этом. Духа… или бестактности.       Не напоминает. Поступает гораздо хуже — глядит на неё с испугом и почти разочарованием.       — Послу… я умоляю, послушайте, Ваше Величество!.. Это ужасная ошибка. Вы не можете наказывать целый Север, это… несправедливо. Люди не виноваты! Если вы решитесь на это, то навечно подорвёте свой авторитет, и тогда даже я не сумею помочь вам!..       У Астори сдавливает грудь. Неужели он не осознаёт, что ей пришлось пережить за эти месяцы? Сколько она передумала и перечувствовала в тот злополучный день, отсчитывая часы в осаждённом дворце? Такое не забывается и не прощается. В тот миг, когда они подняли плакаты с надписями «Свободу Северу», они выбрали свой путь.       И Астори выбрала свой.       — А теперь послушайте меня, господин премьер-министр! — Она с размаха ударяет ладонью по столу. Зубы стучат, её потряхивает, и в глазах снова начинает двоиться. — То, что случилось на площади, — самая настоящая попытка государственного переворота. Они покусились на сами законы Эглерта. И если понадобится, я осужу их заново — как государственных преступников.       Тадеуш собирается что-то сказать, но Астори останавливает его лихорадочным жестом.       — Молчите! Жизнь моих детей была в опасности. Вы это понимаете, господин Бартон? Любой, кто угрожает мне и моим детям, — угрожает всему королевству.       — Но…       — Никаких «но»! Это мои дети, и, будьте уверены, я сумею защитить их от любого, кто попробует навредить им!       На языке оседает привкус железа. Она моргает, фокусируя расплывающийся взгляд. Её пробирает озноб. Надо, надо было принять капли ещё полчаса назад… забыла… Воздух режет ноздри.       Но Тадеуш, всегда внимательный и чуткий, этого не замечает — и не сдаётся.       — Ваше Величество, поверьте, я прекрасно понимаю это, но… но вы не должны позволять чувствам брать верх! Я ведь предупреждал вас, что будет, если на Севере разгорится война: вторгнутся миротворческие войска СОС, Эглерт раздерут по кусочкам, и мы опять потеряем независимость, которую так долго ждали!.. И потому на вашем месте…       У Астори не хватает выдержки: она вскакивает, напряжённо дыша ртом, вцепляется руками в стол — чтоб не упасть, устоять, не рухнуть на ковёр — и вскрикивает судорожно, чувствуя, как разбухло тяжёлое сердце в груди:       — Но вы не на моём месте! Я — королева, и я знаю, что будет лучше для моей страны! — Стискивает челюсти, пытается наладить дыхание — не получается. Окидывает Тадеуша немигающим смазанным взглядом. Спина прямая. — Вам ясно?       Минута молчания. Тадеуш не двигается. И — сдержанно-глухо, официально, сквозь скрип зубов:       — Да, Ваше Величество.

***

      Астори подходит к стойке. Слегка щурится от льющегося сверху электрического сухого света, поправляет рукава тёмно-бежевого пиджака и вытаскивает речь из папки. Перелистывает скреплённую степлером бумагу. Откашливается. Медленно оглядывает советников, укрытых полутьмой, и опускает ладони на края пюпитра, чувствуя, как на неё смотрят два зелёных сосредоточенных глаза.       — Господа советники, добрый день.       Третий ряд, пятый слева.       Она говорит быстро и трезво, толково раскладывая по полочкам аргументы, чётко объясняя, почему, как и когда следует объявить чрезвычайное положение на Севере. Не забывает дышать.       Капли в сумочке.       Причины, которые она называет — веские, факты — дельные. Астори наглядно излагает свою точку зрения, энергично жестикулирует, не забывая повысить и понизить тон голоса, когда текст того требует. Тадеуш хорошо учил её, и остаётся надеяться, что сейчас он об этом не жалеет. Астори не смотрит в его сторону — но всё равно видит краем глаза.       И говорит, говорит, говорит…       — Вопросы?       Она отводит тёмно-каштановые пряди за уши, оглядывает зал в поисках вытянутой руки. Первая взмывает стрелой.       — Да? — кивает Астори и замирает.       Третий ряд, пятый слева.       Тадеуш.       Он встаёт, поправляет галстук и встряхивает кистями. Готовится к бою. Астори ощущает, как холодеет изнутри, как вмерзает в разум свинцовая мысль: поединок между ними неизбежен. Она не хотела этого. Он тоже. Никто не хотел… но это случится. Астори проводит языком по пересохшим губам и переступает с ноги на ногу. Ей становится не по себе.       — Ваше Величество, уверены ли вы, что предложенный вами проект окупит затраченные на него усилия в политическом, экономическом и идеологическом планах?       Скрещиваются клинки — и взгляды. Взвенивает накалённый воздух.       Тадеуш спрашивает её — снова и снова, опять и опять — и Астори едва успевает отвечать. Пальцы до боли вдавливаются в дерево. Она защищается до хрипоты, до исколотых лёгких, вертя головой так, что гудит в ушах и немеет шея, когда то один, то другой советник, поддерживая премьер-министра, осыпают её язвительными вопросами. Астори остаётся одна. Понимает, что выносить проект на голосование бессмысленно, если она не хочет с треском провалиться, набрав позорные ноль голосов.       Поднимается молодцеватый темноволосый советник. Астори обречённо вскидывает голову.       — Ваше Величество… то, что вы предлагаете, — сомнительно и опасно.       Её досыта накормили этими словами сегодня. Астори со свистом втягивает воздух и моргает. Она устала. Она знает, что неправа, и ей так бесконечно плохо и зло на душе, что она не может больше прятаться — будет кусаться. И всё равно, что кто подумает.       — …посеет раздор меду Севером и Югом. И если начнётся война…       — Значит, начнётся война, — говорит Астори, щурясь. Повисает изумлённая пауза, будто разом заклеили скотчем сто пятьдесят восемь ртов. Советник теряет самообладание, машет руками:       — Но вы… вы же убьёте Эглерт!       Разрядом тока пробегает по губам конвульсивная полуулыбка. Астори шатает.       — Я и есть Эглерт. — Она застёгивает папку. — Ещё вопросы?       Ошарашенное молчание, готовое разразиться бурей.       — Всего доброго, господа советники.       Буря взрывается восклицанием и топотом ног за её спиной, когда она судорожной походкой, сбиваясь на бег, выходит из зала. Папка выскальзывает из рук, шлёпается на плиты. Астори не замечает. Сумочка осталась там… а в ней капли… капли…       Она еле-еле добирается до лифта, скользя на неудобных каблуках, цепляется непослушными пальцами за гладкую до отупения стену, бессильно и лихорадочно давит на кнопку. Лифт скрежещет, словно горный камнепад. Сзади кто-то торопливо шагает, но Астори не оборачивается — вваливается в лифтовую кабинку, нажимает на круглую чёрную кнопку со смазавшейся циферкой «один» и едва не сползает затылком по стенке.       — Ваше Величество!       Захлопываются двери.       На первом этаже Астори почти на ощупь отыскивает женский туалет, припадает к раковине и выкручивает на полную кран. Грудь разрывается, будто в неё колотят, колени подкашиваются, и к горлу подступает тошнота. Язык прилип к нёбу. Астори, наклонив голову, слушает шум воды и смотрит на спадающие густые пряди. Её мутит; глаза щиплет от злых слёз отчаяния и презрения к себе.       Стук.       — Ваше Величество?..       Она различает голос, мучительно вздрагивает всем телом.       — Уходите, господин Бартон! — выдавливает нескладными всхлипами.       — Но я…       — Просто уходите!       У неё не остаётся сил продолжать. Зубы выбивают дробь, лёгкие, кажется, вот-вот лопнут, и кровь пульсирует в ушах болезненно и громко. Она проиграла. Она опозорилась. Перед всеми… перед Уолришем… перед Тадеушем… он ненавидит её, должно быть. Астори кусает губы. Она идиотка. Просто дура.       — Дура!..       Она ударяет в стену кулаками, склоняет лоб над холодной пустой раковиной и дрожит.       Отворяется дверь, и входит испуганный растрёпанный Тадеуш. Бежал за ней по лестницам и споткнулся, понимает Астори. Не смотрит на него. Такого унижения она не вынесет.       — Я просила вас уйти. — Она глухо и знобливо вдыхает. — Пожалуйста… оставьте меня.       Он стоит, не знает, что ответить, и разглядывает её. Астори ощущает его робкую извиняющуюся жалость, от которой становится только хуже. Прикусывает язык.       — Я не хотел вас обидеть, — тихо произносит Тадеуш. — И никто не хотел. Ваше Величество…       — Это я виновата, — перебивает его Астори резко и ожесточённо переводит плечами, всё ещё не поднимая взгляда. — Я поступила, как… я совершила промах. Мне следовало бы… следовало бы подумать… чёрт! Я обязана была предвидеть, но я-э-то-го-не-сде-ла-ла!..       Её накрывает истерика. Грохочет вода, Тадеуш стоит и смотрит, и Астори, сжимая рот и зажмурившись, постыдно мычит в ладонь, поскуливая и долго и глубоко всхлипывая. Перчатка намокает от слёз, жгущих ей щёки. Вторая рука сжата в кулак. Спина выпрямлена.       — Ваше… Астори…       Тадеуш в три шага оказывается рядом и обнимает её, притягивает к себе; Астори сама не замечает, в какой момент начинает плакать, уткнувшись ему в плечо. Но там тепло. Там безопасно. Он опускает подбородок ей на затылок, гладит по волосам и спине, целует в висок и нежно проводит носом по уху. И что-то говорит. Астори не слушает и не слышит.       Она держится за него, как за последний надёжный якорь, и плачет, просто плачет, потому что сегодня у неё жутко неудачный день, потому что она плохая королева, потому что она забыла капли и носовой платок в сумочке наверху.       Но пока есть Тадеуш — есть шанс всё исправить.