Королевский премьер

      Королевы в кабинете не оказывается — камердинер извещает озадаченного Тадеуша, что Её Величество изволит гулять в парке и «упражняться». Это звучит тревожно. Упражняться… в чём? Тадеуш скрупулёзно перебирает в памяти всё, что знает об увлечениях королевы, однако на ум не приходит ничего подходящего. Разве что танцы, но… но не станет же она делать сальто на улице, прилюдно, да ещё в середине декабря?       Тадеуш надеется, что нет. Он огибает западное крыло дворца, хрустя ботинками по ломкому первому льду, и выходит к замёрзшему фонтану. Мраморные статуи королей Эглерта стоят в бесснежном безмолвии, устремив навсегда застывшие глаза в вечность. Тадеуш замедляет шаг. Где же…       Выстрел. Пугливо хлопая крыльями, взлетает с ивы сине-жёлтая стайка синиц, и Тадеуш невольно вздрагивает, вертит головой: откуда? Кто стрелял? Её Величество в опасности? Дворец захвачен? В мозгу за какую-то долю секунды прокручивается десяток возможных вариантов. Что происходит?       Выстрел. Ещё один. И ещё. Тадеуш почти бежит по блёклой смятой траве, перепрыгивая через клумбы и едва не запутавшись в садовом шланге. Где королева? Она в порядке? Он спешно минует зелёную изгородь, тронутую хрупким инеем, и оказывается на открытом пространстве перед западным входом в Серебряный дворец. Глухо стучащее сердце успокаивается: Тадеуш видит Астори. Белое пальто и берет лежат на скамейке; впереди, шагах в тридцати, расставлены мишени для стрельбы. Тадеуш неверяще моргает.       Астори стоит к нему спиной, в синих брюках, белой рубашке с закатанными до локтей рукавами и вязаном жилете; тёмно-каштановые волосы собраны на затылке — их колышет зимний промозглый ветер. Не двигается. Тадеуш вглядывается, видит, как напряжены плечи и шея, но вытянутые руки, сжимающие пистолет, не дрожат. Секунда. Выстрел. Импульс откидывает Астори назад, она качается, но удерживается на месте и встряхивает головой. Перезаряжает пистолет.       — Ваше Величество?       Астори оборачивается. Разглаживаются морщинки на сосредоточенно-упрямом лице, губы расходятся в приветливой улыбке, и она отводит волнистые пряди за уши.       — Господин Бартон!.. Здравствуйте. Прошу прощения, не уследила за временем… подойдите, не бойтесь. Поговорим сегодня на воздухе, хорошо?       Тадеуш приближается не без опаски, косится на тяжёлый пистолет в смуглой руке, которую он так часто целовал. Астори дружески сжимает ему локоть.       — Не знал, что вы… стреляете, — говорит он, в смущении барабаня пальцами по корешку папки. Астори беззаботно отмахивается, поправляет рубашку:       — Увлеклась во время учёбы в университете. Ещё в интернате интересовалась оружием… знаете, в этом есть своя романтика. Потом, на первом курсе, начала заниматься. После замужества редко практиковалась, вот… решила, что надо держать себя в форме. Может, и к танцам вернусь. Надо бы.       Тадеуш понимающе приподнимает брови. Молчит. Не в силах удержаться, исподтишка разглядывает королеву — он никогда не видел её одетой так по-домашнему и просто, в брюках, жилете и кедах. Взвывающий в голых кронах деревьев ветер холодит спину под пиджаком. Тадеуш ёжится.       — Ваше Величество, вы, должно быть, замёрзли…       — Нет, ничего, — отзывается она легкомысленно. — Вы не смотрите, что я так вот… неофициально… достала старую одежду университетских времён, и, представляете, я всё ещё в неё влезаю! А думала, что располнела после родов.       Тадеуш мягко улыбается, отчего слабо шевелятся уши.       — Вы всегда превосходно выглядите.       — Не льстите. — Астори шутливо грозит ему пальцем, продолжая сжимать пистолет. — Хотите, покажу, как я стреляю?       Тадеуш соглашается. Они переходят к следующей мишени. Астори расставляет ноги, крепче упираясь в затвердевшую от цепкого зимнего холода землю, по-хозяйски расправляет плечи и уверенно перехватывает пистолет обеими руками. Поджимает губы. Щурится. Её лицо — убийственно-собранное, неподвижное, — её вдумчивый пристальный взгляд, точно у хищника на охоте, и замершее настороженное дыхание пугают Тадеуша. Он не знал, что она бывает… такой. Готовой драться… не одними словами.       И он не понимает, это открытие отталкивает его или притягивает ещё сильнее.       Астори нажимает на спусковой крючок. Ей отдаётся в плечо, она делает шаг назад и опускает пистолет.       — Попала. Не в десятку… немного смазала.       Она улыбается краем губ.       — Иногда представляю, что это Уолриш… неплохо так расслабляет, знаете.       Тадеуш её веселья не разделяет. Что-то во всём этом есть неправильное и болезненное, но что именно, он осознать ещё не может; мысль вертится в голове собачкой на привязи, но не даётся в руки.       — А почему вы… выбрали огнестрельное оружие? — Он помогает ей надеть пальто. — Если говорить о романтике… холодное овеяно героическим флёром в гораздо большей степени, не так ли?       Астори отрешённо сминает берет.       — Огнестрельное… им… проще защищаться.       И прежде чем Тадеуш успевает спросить: «От кого вам нужно было защищаться?», Астори поднимает на него глаза цвета горького шоколада и произносит:       — Давайте побеседуем о текущих проблемах.

***

      Астори входит в спальню и, прислонившись к дверному косяку, смотрит на читающего «Глашатай» Тадеуша. Часы показывают десять вечера. За окнами Серебряного дворца подслеповато мигают лихорадочные декабрьские звёзды, падает хлипкий снег, который растает к утру, и боязливо выглядывает из-за рваных туч растущая луна.       — Дети только что уснули.       Она ловит его улыбку — словно вспархивает маленькое солнышко — и устало улыбается в ответ. Подходит. Тадеуш снимает очки. Он сворачивает газету, отбрасывает её на пол, не отрываясь взглядом от Астори, и, зажмурившись, блаженно опускает плечи, пока она ласково гладит ему уши и проводит пальцами по линии челюсти. Тадеуш открывает глаза. В них светятся щемящая покорность и безвозмездная нежность. Он целует запястье Астори, целует её локоть, плечо, подбородок, позволяя играть с кудрявыми волосами на затылке. Астори вдыхает запах мирта и вербы. Смеётся. Усаживается рядом. Они смотрят друг на друга и держатся за руки. Тадеуш, подавшись вперёд, скользит губами по виску Астори; она приобнимает его за шею, чувствуя, как его осторожные пальцы зарываются в её кудри и расстёгивают пуговицы воротника.       — Спасибо, — выдыхает она. Тадеуш недоумённо сводит брови.       — За что?       — За… за то, что не позволил мне тогда… ввести проект о Севере.       Он прижимает её ладонь к губам. Не отвечает. Они не говорили об этом с тех пор, обходили тему северных провинций и почти усмирённых волнений стороной, боясь наступить друг другу на больную мозоль. О происшествии в женском туалете не вспоминали тоже: Астори для этого была слишком горда, Тадеуш — слишком почтителен.       Она опускает голову и гладит его ладонь. Молча просит прощения — за всё: за глупость, несдержанность, нездоровое упорство, самолюбие, которое даже сейчас не позволяет вслух признать свои ошибки. Но Тадеуш слишком дорог ей… слишком дорог. Он видел её раздавленной и слабой и не отвернулся.       Он не оставил её. И она… благодарна ему за это.       — Знаешь, я… хотела бы попросить тебя ещё об одной услуге.       Тадеуш тычется носом ей в щеку и улыбается.       — Да?       — Я… я хочу, чтобы ты помог мне… узнать о родителях.       Он едва заметно отстраняется, хмурится и с влюблённой тревожностью проводит ладонью по её щеке.       — Родителях?       — Именно. — Астори сглатывает, одёргивает сползающую с плеч рубашку. Пытается подобрать слова. — Я их… не помню. Меня оставили в приюте, когда мне было полгода, и… я понятия не имею, кто моя семья. Меня просто… подбросили на ступеньки. И всё. Только записку с именем и фамилией оставили. Астори Лун…       Она останавливается, переводит дыхание. Тадеуш глядит на неё с беспокойством.       — И… понимаешь, я хочу найти их. Это так глупо, но я не могу… я всю жизнь только об этом и думала. Как приду… посмотрю им в глаза и… спрошу: «Что я вам сделала? Почему я стала не нужна вам?» — Она упрямо стискивает зубы. — Это по-детски, знаю, знаю… но пожалуйста… я очень тебя прошу… помоги мне.       — Как? — вполголоса спрашивает Тадеуш. Астори неопределённо машет рукой.       — Понятия не имею, я… я думаю… поищите в базе данных через федеральные службы… Лун — не такая уж распространённая фамилия. Может, она засветится… Эльдевейс, город Аркад. Двадцать семь лет назад. Пожалуйста… мне нужно это. Я не смогу спокойно жить, пока… не узнаю правды.       Тадеуш мог бы ответить, что правда не всегда нужна. Что иногда без неё лучше. Что правда, исправляя вывихи, может не вылечить, а добить. Но он подозревает, что Астори сама отлично понимает это, и всё равно, всё равно — напролом, через препятствия, сквозь стены — одним рывком. Он вздыхает.       — Хорошо… я сделаю всё, что в моих силах.       Астори тонко улыбается, облизывая пересохшие губы, трясущимися руками обхватывает лицо Тадеуша и целует его в нос.       — Спасибо.       Он касается губами её губ, потом зарывается в волосы, стаскивая белую рубашку, запечатлевает мучительно-невесомый поцелуй на ключицах, ощущая, как Астори стискивает его спину, и внезапно вскидывает голову, едва не столкнувшись с Астори лбами. У её левого плеча белеет шрам. Тадеуш раньше не замечал его.       — Откуда… откуда он? — спрашивает Тадеуш срывающимся глухим голосом. Астори пугливо вскакивает, накидывает рубашку. Дёргает головой раздражённо и решительно.       — Ниоткуда. Неважно. Это… было давно.       — Но… подождите, шрам ведь… поэтому вы должны были защищаться? Да?       Астори торопливо застёгивает пуговицы, поправляет юбку. Кусает губы со стёршейся помадой.       — Нет, — отрезает она. — Нет. И я не желаю обсуждать это.       Она открывает дверь, смотрит на Тадеуша, всё ещё сидящего на кровати с полуразвязанным галстуком, и сухим жестом приглашает его следовать за ней.       — Идёмте. Выпьем чай.