Королевский премьер

      — Здравствуйте, Ваше Величество.       С Тадеушем что-то очевидно не так — Астори замечает это с порога. Слишком нервно он здоровается с ней, слишком быстро и судорожно жмёт ей руку, слишком смазанно и неосторожно целует костяшки пальцев. Дольше обычного ёрзает в кресле. Суетливо оттягивает галстук. Астори встревожена его напряжённым лихорадочным состоянием, ей почти страшно. Что такого могло произойти? И… имеет ли она право спросить?       А если спросит, а Тадеуш не ответит?       Астори ценит те крохи доверия, которые сохранились в их непрочных двусмысленных отношениях. Тадеуш нужен ей. Если он оттолкнёт её… Астори не хочется думать, что будет тогда. Ей больно видеть зажатое страдание в его коротких, нарочито смеющихся взглядах и неловких жестах. Тадеуш роняет папку в третий раз за пятнадцать минут. Избегает смотреть ей в глаза.       Астори всё яснее понимает: случилось нечто ужасное.       И он нуждается в её помощи.       — Ваши выступления в провинциях пользовались успехом, не так ли?       — П-полагаю, да. — Тадеуш кивает, втягивает резко воздух. — По предварительным подсчётам, я обхожу Габотто примерно на треть г-голосов, а то и больше. Эт-то хороший знак.       — Определённо… да.       Астори прикусывает губу.       — А что насчёт… м-м-м… дипломатической делегации из Оспинии? Мы успеваем подготовиться по срокам?       — Несомненно. Я только вчера всё проверял.       Разговор явно не клеится. Пустота между ними обвисает тягучими паузами.       — Эм… хорошо… понятно…       Проклятье-проклятье-проклятье.       — От Уолриша ничего не слышно?       — Нет, всё ещё болен, и притом серьёзно, как сообщают его племянники.       Снова молчание. Тадеуш с упрямой настойчивостью изучает мыски своих ботинок. За неплотно занавешенными окнами мерцает летний вечер, безмятежный, тепловато-зыбкий, с прозрачно синеющими звёздами и трепетным молодым месяцем, прячущимся в рваной вате редких мохнатых туч. Густо пахнет персиками. Серебрится листва на склонённых к земле ивах.       Тадеуш молчит и молчит. И Астори становится всё страшнее. Она не помнит, чтобы он хоть когда-либо был таким угрюмым и взвинченным. Он же весь кипит изнутри.       К чёрту. Она обязана выяснить, что с ним.       — Давай прекратим это. — Астори сдёргивает очки и накрывает его ладонь, сжимает её легонько. Тадеуш испуганно поднимает взгляд. Неверяще моргает. Она нащупывает его пальцы, гладит их, страстно желая показать, что она вот тут, прямо здесь, рядом, что на неё можно положиться, что она поддержит… Астори боится потерять Тадеуша. Ей тяжело даже представить их двоих — раздельно. Она привыкла, оборачиваясь во время жарких дебатов, натыкаться на его зелёные ободряющие глаза, чувствовать его верное плечо и локоть, слышать звонкий голос и… ощущать неизменную терпеливую любовь.       Любовь, ответить на которую она боится и не решается до сих пор.       — Что прекратим, Ваше Величество?       Он вымученно улыбается краем рта, но в этой улыбке сквозит истерика. Астори наклоняется ближе.       — Перестань, пожалуйста. Я ведь вижу, что с тобой что-то происходит. Тадеуш… скажи, я… ты хочешь поговорить об этом?       Он глядит на неё, и с его лица сползает краска. Мертвенные морщины залегают надо лбом. Астори видит, какой хрупкой и сухой становится бледная кожа с почти незаметными точками веснушек, как заостряются скулы и ломано изгибается линия рта. Кадык дёргается. Тадеуш сглатывает и рваным движением ослабляет галстук.       — Можно мне выпить?       Он сидит на кровати в её спальне, пока Астори наливает им обоим торик, — просто и бессмысленно ждёт, зарывшись пальцами в волосы и буравя взглядом ковёр под ногами. Астори подаёт ему стакан; Тадеуш залпом опустошает его наполовину и морщится, пока она садится рядом. Астори с тревогой проводит ладонью по его плечу. От того, как встрёпан Тадеуш, как жадно он пьёт торик, как ссутулилась и подобралась его фигура, у неё мерзко сосёт под ложечкой. О Мастер, что могло с ним произойти?       — Ты можешь не рассказывать, если не хочешь, — произносит Астори, хотя до смерти желает узнать, в чём дело. Она бережно перебирает его тёмные кудряшки на виске.       Тадеуш делает большой глоток и нехорошо усмехается.       — Мама умерла. Позвонили сегодня… в три. Сообщили.       Пальцы Астори замирают около его уха. Она приоткрывает рот в изумлении.       — О Духи… Тадеуш… — Она теряется, понятия не имея, как утешить его, столько раз утешавшего её саму. Какие слова подобрать, чтобы не ранить ещё сильнее? — Мне так…       — Дура. — Он конвульсивно вдыхает. Губы кривит всё та же нервная улыбка. — Я просил, сто раз просил её следить за собой, сразу вызывать врача, если что-то… но она никогда не слушала… никогда…       Тадеуш звякает стаканом об пол и усиленно трёт лоб. Астори боится даже тронуть его. Кажется, одна легкомысленная фраза, один опрометчивый жест — и она его сломает. Обрежет нить между ними. Надавит на открытую язву. Он страдает, молча и отчаянно, а она бессильна облегчить его горе. Мир несправедлив.       Астори давно усвоила эту простую истину.       — Тадеуш… — Она приобнимает его, прижимается виском к предплечью. Ощущает чужое сердцебиение явственнее, чем собственное. — Я… видит Мастер, я сочувствую тебе…       Не то говорит, чёрт возьми, не то! Астори прикусывает язык. Ей чудится, будто он рассыпается, ускользает от неё, и она тщетно пытается удержать его. Не хватает тепла. Не хватает слов. Ничего не хватает. Бесформенная тёмная потеря душит его цепкими щупальцами.       Взять бы пистолет да расстрелять её в упор…       — Когда похороны? Я отпущу тебя в любой день и на сколько угодно.       Астори касается щеки Тадеуша, и тот устало склоняет голову, прикрывая веки. Слабо дышит. Её тянет убаюкать его, как Луану или Джоэля, прижать к груди, укачать, согреть… Он истощён. Он истерзан. Ему ведь так больно… Астори не представляет, каково это — потерять мать или отца. Если ты жил с ними, видел, ощущал, слышал их десятилетиями, а потом вдруг раз — и нет их. Словно отключили звук на радио. Захлопнули дверь в знакомую комнату. Вырезали лучшую и самую дорогую часть тебя.       Ей бесконечно жаль Тадеуша.       — Я могу поехать с тобой, если хочешь, — добавляет она.       Между ними вспыхивает тонкими разводами тока напряжение: Тадеуш открывает глаза, отстраняется и отводит руку Астори. Загнанно смотрит на неё с какой-то горькой решительностью. Порывается ответить. Его взгляд мечется по её встревоженному лицу, раздаётся сиплое дыхание, и на дне зрачков виднеется ужас и сомнение.       — Я… — выдавливает он, сбивается и поднимает с пола стакан. Выпивает до дна. Дрожащими руками наливает ещё. — Мама последние годы жила в Сар-Маэльо, но я похороню её с отцом. В Лилуэне.       Астори прикидывает в уме, мысленно отмечая путь по карте Эглерта. Восточнее Сар-да-Орло, где-то между Суорто и Фиаже-кае-Нуэ-Аркас, у подножия гор Эрко-Ас-Малларас… на Севере?       — Я там родился.       Тадеуш прикладывается к стакану и изнеможённо глядит на неё — без вражды, с лёгким вызовом. У Астори словно землю выбивает из-под ног. Услышанное не укладывается в голове. Нет. Нет, она отказывается в это верить. Не может быть. Разумеется, произошла какая-то ошибка: Тадеуш перепутал города или она поняла неверно… Но нет, конечно же, нет, он ведь не… он же… Астори давится словами. Ловит воздух пересохшим ртом.       Не понимает.       Не хочет понимать.       Пожалуйста, пусть это окажется неправдой.       — Да, Астори. — Тадеуш опять пьёт, шмыгает носом и полубезумно улыбается. — Я северянин. То самое чудовище. Мною уже можно пугать детей?       Астори тяжело качает головой, отупело моргает.       — Тадеуш, ты… т-ты не чудовище…       — Неужели? Но я ведь родился на Севере. И знаешь что? — Он хлопает себя по колену. — Я не стыжусь этого. Я горжусь тем, что я северянин. И никогда не переставал этим гордиться.       Астори рассматривает его так пытливо и пристально, будто видит впервые. Он — дитя Севера. Один из тех, кого она ненавидела эти пять лет, кто убил её мужа, кто пытался свергнуть её с престола… один из тех, кого она нарекла своими врагами. Всего лишь полгода назад она бы перевешала всех северян не задумываясь, представься ей шанс. Слишком много они попортили ей крови. Чем она заслужила их вражду?       Она ведь старалась быть хорошей королевой для Эглерта. Честно старалась.       Астори казалось, что в её душе не осталось даже намёка на светлые чувства по отношению к этим нелюдям. И вот сейчас…       Она делила с северянином бремя правления — и свою постель. Она доверяла ему. Принимала его помощь. Ценила его как никого другого. Она же почти…       Мир сошёл с ума.       — Н-но ты… — Астори с трудом приходит в себя. — Ты никогда не рассказывал мне…       — После того, что сделали с тобой террористы? Правда? — Тадеуш глотает смешок. — Я никому не рассказывал. Это… чересчур опасно. Моя семья всю жизнь скрывала наше происхождение.       — Ты записан в документах как потомственный южанин…       Астори всё ещё пытается защитить свою правду, которой жила эти годы. Её мир рушится, и она не может не попробовать спасти хотя бы обломки, рассыпающиеся в руках. Вдруг — ошибка. Вдруг — только страшный сон.       — Документы, документы… — бормочет Тадеуш. — Кто в наше время верит документам! Сплошная ложь. В прошлом веке один из моих прапрадедов подделал паспорта, что-то подтасовал, дал взятки… и мы стали южанами. Да, живущими на Севере из-за металлургической компании, но — южанами.       Он чешет бровь и передёргивает плечами. Пьёт. Капля торика стекает по напряжённому горлу.       — Когда мне пора было поступать в школу, родители переехали на юг, в Наполи. Они вскоре разъехались. Не развелись, нет; отец уже тогда мечтал, чтобы я пошёл в политику, а для этого прошлое должно быть идеально чистым. Никаких разведённых отцов и матерей, никаких северных корней, никаких… — Он злобно кусает губы, беззвучно и коротко смеётся. — Никаких внебрачных сестёр… или, допустим, братьев…       Астори смотрит на него и молчит. Потом тихо берёт за руку.       — Я всю свою жизнь скрывал, кто я, — произносит Тадеуш, глядя в пустоту. — Всю жизнь… я стал премьер-министром, потому что думал — так я изменю то, что происходит в Эглерте. Верну северянам независимость. Остановлю эту рознь. Она длится веками. Коверкает судьбы… Думаешь, я один такой? Вы не представляете, сколько северян прячется по всей стране… десятки тысяч. Я не могу этого вынести… этой чудовищной несправедливости. Почему одним должно доставаться всё, а другим — ничего?       Он упрямо поднимает на неё глаза.       — Я рождён на Севере, и Север у меня в крови. Я люблю его. Это моя родина, которую я готов защищать, если понадобится. Я сын своего народа, Астори… и это не изменится. Поэтому, пожалуйста, не заставляй меня выбирать между тобой и Севером.       — Потому что ты выберешь Север? — шепчет она. Тадеуш целует ей запястье.       — Я выбрал тебя пять лет назад, Астори. А родину… её не выбирают.       Она придвигается к нему, крепче перехватывает руку и не произносит ни слова. В зрачках — выжженная пустота и затаённый, неозвученный вопрос. Астори гладит его ладонь и через силу кивает. Хорошо. Она понимает. Это не изменится. Ей тяжело, но она видит — ему тяжелее. И она выбирает его, а не свою ненависть.       — Что ж… — Тадеуш судорожно улыбается. Его левое веко подёргивается. — Теперь ты знаешь, кто я.       — Но я и так знала, — чуть слышно говорит Астори. Тадеуш изгибает бровь. Вздыхает хрипло.       — Правда?.. И… и к-кто же я, по-твоему?       Она обхватывает его лицо руками, ласково проводя пальцами по щекам.       — Ты Тадеуш, — твёрдо произносит она. — Лидер партии «зелёных». Мой премьер. Человек, без которого у меня ничего бы не получилось. Ты… ты мой лучший друг. И мне неважно, где ты родился… это не имеет значения. Ты всё равно будешь моим Тадеушем.       Астори склоняет голову набок, касается пальцами его мягких улыбающихся губ. В глазах Тадеуша начинает теплиться огонь. Он вздыхает — на грани всхлипа.       — Что ты ищешь? — спрашивает он, ловя её ладонь. Астори нежно сталкивается с ним лбами.       — Чудовищ. Их нет.       Тадеуш кивает. По губам растрескивается полуживая улыбка. Он машет рукой, собираясь что-то сказать, осекается и вдруг утыкается лицом в сжатые до хруста кулаки. Плечи скачут. Доносятся нечленораздельные обрывки и бормотание.       — Иди ко мне, мой хороший.       Астори притягивает его к себе. Она чувствует, как мелко трясётся его тело в её руках, как он обмякает, роняет потяжелевшую голову ей в ямку между шеей и плечом, зарывается носом в длинные тёмно-каштановые волосы и лихорадочно сжимает её в объятиях. Астори гладит его. Целует в ухо, пока он давит в горле всхлипы.       — М-мама… мама…       — Я с тобой, милый. Вот так. Я рядом. — Она качает его. — Я здесь… мой дорогой, мой милый… Я с тобой, Тед.       И она правда — с ним.