***
За спиной захлопывается дверь. Белый цвет выедает разум. И в мире нет ничего. В мире ничего нет. Королева осталась по ту сторону. Здесь — лишь она. Девочка. Дрожащая и испуганная. Дрожит взгляд. Руки. Ноги. Сердце дрожит. И страшно. Поднимается Гермион, всё такой же высокий, сутуловатый, с широким уверенным разворотом плеч и серыми мягкими глазами. — Моя милая… т-ты… ты вернулась… после всех этих месяцев… Она глотает саднящим горлом. — Здравствуй… отец. Королевы больше нет. Он держит её ладони в своих, тёплых и ласковых, и Астори быстро говорит, потупив глаза: — Я не знаю, почему я здесь, и, наверно, никогда не узнаю. Я хочу ненавидеть тебя. Я пыталась ненавидеть тебя. И я не могу. Ты поступил со мной ужасно. Ты ужасный отец. Но без тебя мне в сто раз хуже и больнее, чем с тобой. Наверно, я такая же… такая же сломанная и неправильная, как ты. Потому что я много думала над тем, что ты рассказал мне, и… — Она смотрит на него. — Я бы тоже убила. Всех. Я была готова убить тысячи, десятки тысяч северян за то, что они сделали с моим мужем. Мы с тобой… одинаковые. И я не прощаю ни тебя, ни себя, но я так больше не могу. Гермион гладит её по щеке. — Солнышко… мы одна семья. И я люблю тебя, даже если ты сейчас не можешь полюбить меня. Это не важно. Я счастлив и горд, что ты моя дочь. Родная… Ты не такая, как я. Ты лучше. Астори вздыхает, перехватывая его руку и неумело ласкаясь. Она не лучше. У неё просто есть Тадеуш.5.7
16 ноября 2020 г. в 17:39
В коридорах Серебряного дворца царит мраморная оцепенелая тишина. Дремлют столетия. Гулко вышагивают бестелесные тени в дали холодных коридоров, едва слышно скрипят отворяемые двери; потусторонние пыльные лучи солнца чертят задумчивый узор на доспехах рыцарей, которые лениво сверкают металлическим лязгающим блеском. Пусто. Так пусто и тихо, что собственное дыхание кажется до неприличия громким.
Астори стесняется того, как неуважительно цокают каблуки в неколебимом безмолвии полутёмных глубоких галерей. Останавливается. Ловит призрачные шорохи из-за бордовых гардин. Мир за провалами больших окон, летний праздничный мир становится неуловимо-выдуманным в этом осколке минувших веков, величественной обители усопших королей, где о них напоминает каждая ваза, статуэтка, люстра… Астори облизывает сухие губы: она не любит Серебряный дворец. В нём не нашлось для неё места. Она здесь чужая… лишняя… она не принадлежит ему, а он не покорился ей. Серебряный дворец напоминает Астори о том, кто она такая и каким путём пришла к власти.
Это не её дом. Это пространство, в котором она существует.
Об этом они говорили с Тадеушем на прошлой неделе. Астори сидела на кровати, уронив затылок в подушки и обняв руками колени, а он неспешно застёгивал пиджак и поправлял галстук, стоя к ней спиной. Астори безучастно наблюдала за его затылком, покрытым кудрявыми смявшими волосами, и угловатыми мальчишечьими плечами. Он снова уходил пораньше. Что-то со знакомой, срочная помощь, не справится без него… Астори поджала губы. Она не спрашивает и не… не ревнует. У них свободные отношения, ничего личного, и он, без сомнения, имеет право.
Кого она обманывает. Астори уже ненавидит эту знакомую, к которой Тадеуш готов срываться по первому звонку — она превращает их любовный треугольник в четырёхугольник. Возможно, ей самой стоит сначала разобраться, что она чувствует к Тадеушу и Джею и кого выберет — живого любовника или мёртвого мужа, — но Астори гонит прочь эти мысли. Она мучается бессильной молчаливой ревностью и даже не особенно старается это скрыть.
Но так как ссориться без повода нельзя, нужен повод. Найти его несложно, потому что в жизни Астори их всегда хватает.
— Ты не думаешь, что это немного нечестно?
Тадеуш оборачивается. Зелёные глаза теплятся влюблённой нежностью.
— Что именно?
Астори слегка качает головой, приподняв брови.
— Ты можешь уйти отсюда… вернуться домой… а я не могу. Я должна оставаться здесь. В этом дворце. — Она кидает взгляд на потолок. — Одна.
Тадеуш подходит, склоняется, ласково улыбась, проводит рукой по её щеке.
— Ты не одна. У тебя есть дети.
— Ты понял, о чём я, — резко произносит Астори, отстраняясь. Она напрягает спину. — Это место не любит меня. Тут холодно… тут слишком красиво, словно люди и не жили здесь. Тут ничто не дышит, только… спит. Оно мёртвое.
— Астори, ты устала, вот и всё.
— Нет. — Она закусывает губу, щурясь. — Это тюрьма. И я, и мои дети… мы её пленники. Ты можешь уйти… а я нет. Это не мой дом, Тадеуш, и никогда не станет моим домом.
Он садится рядом, прижимает её к себе, поглаживая плечи. Касается носом виска.
— А когда был жив… Джоэль, то — было? Я имею в виду, было — домом?
Астори вздыхает и утыкается лбом ему в грудь. Ей не хочется обсуждать это. Пусть Джея не будет между ними, хотя бы здесь и сейчас.
— Позвонишь мне сегодня, ладно?
И вот сейчас она — один на один с дворцом, на поле боя — в сумраках переходов и лестниц, среди притаившегося шороха ковров и скользкого пустого визга перил. Астори идёт, ощупывая прохладные стены. Пальцы мёрзнут даже в перчатках. Поворот — из-за угла выглядывает беззубая пасть коридора, обманчиво пустынного и спокойного. Но Астори знает — там водятся призраки исполненного славой и величием прошлого; призраки, которые хмурятся и подстерегают настоящее.
Настоящее в узкой юбке, с бегающим взглядом и вздёрнутым подбородком.
Астори медлит, остро втягивая воздух, и идёт вперёд. Пустота поглощает звук шагов, и в лёгкие забивается невыветриваемая многолетняя пыль. Это галерея портретов. Со стен, из кованых золотых рам глядят выписанные маслом и краской лица королей Эглерта. Всей династии Арвейнов. Астори ступает неуверенно, чувствуя зябкие мурашки между лопаток; ей не по себе, в коленях слабость, и хочется поскорее выбраться на волю, к солнцу, в мир живых.
На неё с царственной скукой взирают коронованные мертвецы.
Она придерживает дыхание, касается ладонью портрета. Все они были облечены тем же саном и той же властью, что и она, носили ту же корону, что и она, восседали на том же троне, что и она… их разделяет лишь одна тонкая грань.
Они — мужчины, получившие свой титул по праву.
Она — женщина, забравшая то, что посчитала своим, вопреки традициям и древним устоям.
Астори шагает, не оборачиваясь. Она достойна унаследовать их силу, потому что тоже никогда и никому не уступала, потому что боролась и будет бороться дальше, если понадобится, потому что бросила всю себя на служение Эглерту… стране, которая её ненавидит.
Астори выходит в тронный зал. Замирает. Сердце камнем стучит о рёбра, гонит по жилам взбудораженную кровь, и щёки пылают болезненным тяжёлым румянцем. Она сглатывает. Тут светлее и просторнее, льётся смутный свет из окон, выше раздаются сводчатые потолки, а впереди, на возвышении, где струится складками алая ткань и полощется флаг Эглерта, стоит трон. Неудобный и жёсткий.
Трон короля.
Астори садится на него только во время торжественных церемоний. Она избегает даже проходить мимо этого зала. Ей кажется, что она так и не сумела приручить непокорный надменный трон, видевший десятки королей до неё, не сумела показать, кто здесь хозяйка, и подчинить его себе. Он не принимает её.
Ради Мастера, кто в этом государстве вообще её принимает?
Астори дышит приоткрытым ртом и делает шаг навстречу. Потом ещё и ещё. Пятки словно приросли к земле, сдвинуть их почти невозможно, но она упрямо идёт, откинув голову, сжав кулаки и стиснув зубы. Если она не завладела им до сих пор… что ж, сейчас самое время.
Бесконечное количество шагов в бесконечном пространстве зала. Пульс лихорадочно бьётся в жилке на виске. К чёрту всё. Она королева. Она знает, чего хочет, и берёт это.
Ступени. Одна за одной. Астори беззвучно пересчитывает их, усмиряя дрожь в теле.
Последний рывок… молчание.
И она садится. Руки опускаются на подлокотники, позвоночник чувствует твёрдую спинку, каблуки звякают о изогнутые ножки. Астори смотрит перед собой и прислушивается, привыкает. Ладони холодит металл.
— Я — ваша королева, — произносит она, и слабое эхо взмывает к изгибам далёкого потолка.
Это звучит хорошо. Приятно.
— Я — ваша королева, — повторяет она немного громче. Словно бросает вызов.
Вызов — любому, кто осмелится принять его. Пускай приходят, она всегда готова.
— Я — Астори Арвейн, Её Величество королева Эглерта!..
И Серебряный дворец оживает, откликается на звон меча, прозвучавший в её настойчивом отрывистом голове. Астори чувствует его пробуждение.
Он ждал своего короля — и дождался.
Астори по-хозяйски откидывается на спинку, кладёт ногу на ногу. Она и не знала, что сидеть на троне может быть так уютно. Поглаживает резной подлокотник и рассеянно следит за игрой солнечного луча на стене, ощущая кипение тайной жизни, бурлящей в отмершем дворце.
Ему нужен был не монарх-дипломат, а монарх-воин, который не уронит былую славу эглертианского оружия, который знает, что такое честь, который куёт своё царствие в гуще боя — сталью, а не словами — в зале совещаний.
Астори подпирает подбородок. Образно, конечно, образно… это не означает, что ей и впрямь стоит начать войну с…
— Ваше Величество!
Она, встрепенувшись, приподнимается, силясь рассмотреть, кто её окликнул. Вот уж неожиданный сюрприз — лорд Уолриш. Постарел и ссохся после болезни, щёки запали, лицо вытянулось и побледнело. Астори почти жалеет, что он не умер — одной проблемой стало бы меньше. Но имеем то, что имеем.
Она улыбается.
— А, ваша светлость! Приятно видеть вас… — Она выдерживает паузу, проводит языком по зубам. — Живым.
— Это чувство полностью взаимно, уверяю, Ваше Величество, — кланяется он. — Позволите присоединиться?
Астори изгибает брови.
— Кажется, вы прикупили себе хороших манер и дружелюбия вдобавок? Болезнь пошла вам на пользу. Или это запоздалая месть? — Она крутит пальцем. — У вас там, часом, диктофона не припасено? Не решили отплатить мне той же монетой?
Уолриш разводит руками.
— Обыщите, если хотите. Я прибыл с самыми невинными намерениями.
— Ну-ну, — хмыкает Астори и жестом подзывает его. — Поднимайтесь уж. Давайте.
Он с трудом преодолевает ступени, по-старчески кряхтя, и становится рядом, у спинки трона. Астори косится на него.
— Как себя чувствуете? — спрашивает из вежливости. Он смотрит на неё блёклыми совиными глазами.
— А вы?
Астори переводит плечами с нервным смешком.
— Прекрасно. Просто… отлично. С чего вы интересуетесь? Не помню, чтобы раньше вас заботило моё самочувствие.
— Оно меня и теперь не заботит. — Уолриш переминается с ноги на ногу. — Я лишь думаю о том, что станется с Эглертом, если монарх… покинет нас.
Астори закусывает губу.
— Я полагала, вы уже поняли, что угрожать мне — плохая идея. Не пытайтесь со мной играть, ваша светлость. Это ничем хорошим не заканчивается.
— Что вы. У меня подобного и в мыслях не было.
— Тогда к чему это всё?
Он странно глядит на неё.
— Вы не устали?
Астори напряжённо усмехается, мазнув по нему коротким взглядом — снизу вверх.
— А должна?
— Невозможно провести целую жизнь в борьбе…
— Если это ваша старая песенка о том, что Эглерт меня не примет, — с раздражением произносит она, — то спешу предупредить…
— Это не песенка, Ваше Величество. Это предупреждение.
Она стискивает подлокотники.
— Вы не вполне здоровы. Советую отправиться домой и вызвать врача — у вас жар.
— Я здоров.
— Тогда у меня для вас ещё более дурные новости: вы безумны.
— Нет, — говорит Уолриш. — Безумны — вы.
Он склоняется к ней.
— Подумайте, подумайте, неужели вы не видите, что всё рушится? Что Эглерту приходит конец, и в этом виноваты вы?
— Конец? — Её губы подёргивает судорожная улыбка; Астори встряхивает головой и вперяет взгляд в противоположную стену. Зрачки расширяются. Она выпрямляет спину, прищуриваясь. — Вы ошибаетесь, ваша светлость. Я только начинаю.