***
— То есть вы не занимаетесь благотворительностью… из принципа? — спрашивает Астори, глотая торик и щурясь. Вэриан смеётся тонкими губами. — Именно. Я не в силах облагодетельствовать всех, даже если бы захотел… но я предусмотрительно не хочу… да, всех не могу, а мои слабосильные старания — лишь капля в море. Мой принцип, Ваше Величество, — всё или ничего. Значит, ничего. — Если бы прочие руководствовались таким принципом, планета утонула бы в бедных и больных. Добро — это не джекпот в лотерее, который если уж получают, то весь и полностью. Добро надо делать небольшими порциями. — А вам когда-нибудь везло в лотереях? — Нет, — качает головой Астори. Гагатовые глаза сужаются. — А я не пробовал… выходит, вы проиграли, а я нет. — Вы переводите тему. — Кто сказал вам подобную глупость?***
Она его не понимает. Вэриан играет смыслами и понятиями, выворачивает наизнанку затёршиеся привычные идеи, и его никогда нельзя поймать на противоречии самому себе, потому что у него наготове пара-тройка туманных объяснений, которые запутывают ещё больше. Он откровенно подбешивает Астори — и в то же время её к нему влечёт. С Вэрианом она как на передовой. Постоянная игра в прятки. Словесная дуэль. Ей не хватает этого пьянящего ощущения войны, отчаянного вызова, схватки. И потом… и потом, ей хочется увидеть, как это воспримет Тадеуш, который пока только хмурится и молчит. Ему можно водить подозрительные знакомства, а ей нельзя? Если бы он только попробовал намекнуть на возможную роматическую связь между ней и Вэрианом, тогда — о, тогда бы она напомнила ему его «знакомую», ради которой он взял двухнедельный отпуск и потом ещё месяц уходил домой пораньше. Но Тадеуш не намекает. Камнем преткновения становится не Вэриан, а конституция для северных провинций… и поездки Астори в Аштон. Опять.***
Скрипит дверь. Астори выжидает три секунды, сжимая руку в перчатке в кулак, спиной чувствует ускользнувший робкий сквознячок и сдержанно улыбается Гермиону, поднимающемуся из-за стола. — Добрый день, отец. — Здравствуй, солнышко. Он шагает к ней и ласково берёт за локоть; Астори подставляет лоб для поцелуя. Затем дружески треплет Гермиона по плечу. — Как ты сегодня? Когда мы говорили по телефону вчера, мне казалось, ты тяжело дышишь. — Ничего. Простудился на прогулке на прошлой неделе, но уже выздоровел. Не беспокойся, родная. Она устраивается на неудобном стуле. Проводит языком по неброско накрашенным губам. Отец всё тот же — высокий, сутуловатый, с широкими плечами и теплящимся взглядом стальных глаз. Только морщин прибавилось. — Решаешь кроссворды? — Астори мельком глядит на свёрнутую газету. Гермион рассеянно трогает её. — Ах, это… да. Немного баловался. Тут три слова по вертикали отгадать не смог и по горизонтали одно. Поможешь, золотце? — Давай. Она щёлкает ручкой и склоняется над газетным листом. Кудрявые тёмно-каштановые пряди струятся по спине. Гермион, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, наблюдает за ней с отеческой нежной влюблённостью. — Знаешь, я наткнулся на статейку о тебе… в «Южном вестнике». — И что пишут? — Астори склонят голову набок, вписывая буквы в клеточки кроссворда. — Что-нибудь интересное? Я ещё не читала сегодня. — Да… о тебе и господине, гм, Бартоне. Королевском премьере.***
Приходит Тадеуш. Астори откладывает «Лето из маргариток» и поднимается ему навстречу, на ходу подавая руку для поцелуя. Тадеуш зажимает папку под мышкой и опускается на одно колено. Его почтительный мягкий взгляд — снизу вверх — ладонь в ладони, прикосновение губ к костяшкам пальцев… знакомо и обыденно. И каждый раз — волнующе до дрожи. Рукопожатие. Они рассаживаются в кресла. Лёгкий поверхностный разговор, предваряющий более обстоятельную беседу, — о строительстве мостов, об Эникбертах, прениях в Совете, дипломатической делегации из Таспасии, матугальском атташе… Неозвученным знаком вопроса повисла злополучная конституция для северных провинций. Любимое детище Тадеуша. Он пять лет вынашивал её проект, умасливал советников, подготовлял почву, сшивал трещащий по ниткам хрупкий мир между Югом и Севером. Он убеждает Астори, что право на автономию для северных привинций спасёт Эглерт. Своя конституция, свой губернатор — из северян! — северяне-советники… Иначе никак, горячится Тадеуш. Иначе — только война. Отсроченная — но война, которая разразится рано или поздно. Астори тянется за сердечными каплями. — Говори прямо: ты хочешь, чтобы я поддержала тебя при открытом голосовании? Тадеуш стискивает карандаш. — Да. Да, хочу. Она вздыхает, ёрзает в кресле и трёт висок. — Послушай, конечно, я понимаю твою идею… хм. Уолриш и «жёлтые» будут против. — Если всё разыграть грамотно, мы победим. Я уверен. Он кладёт ладонь ей на запястье. — А если нет?.. Если это вызовет скандал? — Я готов рискнуть, — произносит он решительно. Сдвигает брови. Астори разводит руками. — Хорошо, я… я согласна помочь. Ты в чём-то прав, нам нужен компромисс - почему бы и не такой. — Она бросает взгляд на часы и поднимается. — Давай сделаем перерыв. Хочешь чаю?***
Ручка замирает у Астори в руках; она вскидывает голову. Отец смотрит проницательно и ласково. — А… снова это. — Она сглатывает, облизывая губы. Возвращается к кроссворду. — Они и раньше писали, я уже просто не обращаю внимания. Однажды им надоест. — И что же, в этом нет ни на каплю правды? — Гермион разворачивает газету. Астори неопределённо поводит плечами. — Что ты имеешь в виду? Отец склоняет голову набок. — Ты и господин Бартон не… не вместе? Сквозь сомкнутые губы прорывается лихорадочная усмешка. Астори фыркает. — Какая чушь! Честное слово, у нас с ним ничего нет. Недоверчивая пауза окутывает тесную белую камеру сквозящим холодком. Гермион неслышно усмехается. — Ничего нет, — с нажимом повторяет Астори. Отец наклоняется и гладит её по руке. — Милая, не нужно врать своему старому папе. Когда ты врёшь, у тебя нос морщится. Совсем как у меня. И ещё ты покраснела, так что… в этом нет ничего зазорного. Я рад, что ты встретила достойного человека. — Да с чего ты взял, что я кого-то встретила? — Астори отбрасывает ручку, тиская ткань перчаток и кусая губы. — Или что он… достойный? Гермион флегматично закидывает ногу на ногу. — Ты моя дочь. Ты другого бы и не выбрала. С минуту длится напряжённое полунасмешливое молчание, и Астори не выдерживает: со стоном упирается локтями в стол, ерошит волосы. — Ну да, да, у нас с ним… словом, ну… было, в смысле, оно есть… — Дорогая, не оправдывайся. Если ты кого-то любишь… — Мы не любим друг друга! — отрезает она. — Это… это совсем другое! Гермион заинтересованно выгибает бровь. — Неужели? И что это тогда?***
Астори ставит перед пишущим Тадеушем чашку чая и садится в кресло напротив. — Спасибо, — благодарит он, не отрываясь от работы и поправляя сползающие с носа очки. — Пожалуйста. — Астори разворачивает шоколадную конфету. Сминает фантик в руке. Шуршит карандаш в пальцах Тадеуша, который придерживает бумагу и, то и дело бегло взглядывая на неё, что-то чётко и быстро переносит в свой блокнот. Астори стирает с нижней губы шоколад и косится на Тадеуша. — Знаешь, — медленно начинает она, — встречу в пятницу придётся перенести. Его плечи почти незаметно вздрагивают. Карандаш шуршит. — У меня ужин с Вэрианом. Карандаш останавливается. Взгляд на секунду тускнеет. Тишина. — Что ж… — Он кашляет. — Что ж, мы можем перенести на понедельник. Или провести её пораньше. Пауза. — И… осмелюсь заметить, что нам в третий раз приходится переносить аудиенцию из-за господина Вэриана, — добавляет Тадеуш уже твёрже. И — молчание. Ни звука больше. Недовольно пишет и подчёркивает. Астори прикусывает изнутри щеку и втягивает воздух. Заправляет прядь волос за уши. — И что, всё? — тонко спрашивает она. Голос ломается. — И ты не… не ревнуешь? Карандаш опять останавливается. — Я ведь почти флиртовала с ним у тебя на глазах. Тадеуш облизывает губы, беспокойно елозя. Не смотрит на неё. — Нет, не ревную. Это было бы смешно и глупо. Астори вскидывает брови, судорожно усмехаясь краем рта. Встаёт. — Отлично. Просто отлично. — Ты куда? — В душ, — бросает она не оборачивась. Тадеуш раздражённо вдавливает грифель в разлинованные страницы, продолжая писать. Стоит Астори скрыться в ванной, как он сбрасывает очки, отшвыривает карандаш и в бессильной злости хлопает ладонями по столу. — Проклятье! Он массирует переносицу и глухо рычит. Она дразнит его. Она намеренно его дразнит. Вэриан, Вэриан, Вэриан — она тычет ему в лицо этим вездесущим Вэрианом, и зачем? Чего она добивается? Тадеуш понимает, что больше не может и не хочет так. Он натерпелся. Астори выходит через полчаса, вытирая влажные тяжёлые волосы мохнатым полотенцем; ступает босыми ногами по ковру, заглядывает в кабинет — кажется, пусто, только виднеется начатая бутылка вина и два стакана. Странно. Не мог же он уйти? Не могла же она так сильно его задеть? Или?.. Астори останавливается в недоумении. Где он? Раздаётся слабый шум; она оборачивается и видит Тадеуша за спиной, в полуразвязаном галстуке и расстёгнутом пиджаке. Он стоит и смотрит на неё. Молчит. Астори опускает полотенце. Что-то в его взгляде настораживает её. — Ты… Внезапно Тадеуш в два шага оказывается рядом и толкает её к стене; Астори лопатками ощущает холодный камень. По телу бегут мурашки. Полотенце складками спадает на пол; одно движение рукой — и рядом с ним белой кляксой расползается халат. Тадеуш сбрасывает с себя пиджак. В его глазах горит и светится пугающий огонь, который Астори не видела раньше. Он целует её — напористо, горячо и томительно, и Астори теряет над собой контроль. Слишком много обнажённой кожи, слишком много жаркого дыхания над ухом, слишком отчаянно звучат вздохи, когда она расцарапывает ему спину, слишком повелительно и цепко он держит её запястья, не позволяя шевелиться, слишком терпко от кусающихся поцелуев, слишком остро впиваются её зубы в его шею… всего слишком. Всего.***
— И вы не верите в любовь, господин Вэриан? Он отпивает торик и ухмыляется. — А вы? О, не разочаровывайте меня, Ваше Величество! Вы умная зрелая женщина. Астори цокает языком. — Это вы разочаруете меня, если сейчас начнёте говорить о том, что любовь для юнцов. Это безнадёжные банальности. Вы выше этого. — Я знаю. — Смуглое лицо жёстко улыбается. — Я верю в то, что могу пощупать, понюхать и поцеловать. Любовь чересчур эфемерна. Подайте мне её на блюде — и я в неё поверю.***
Астори застёгивает пуговицы на рукаве рубашки, стоя у зеркала. Тадеуш, опустив голову, сидит сзади на её кровати. В полутёмной спальне тихо. — И как ты назовёшь это? — с хриплой насмешкой спрашивает он. Астори оборачивается. — Ты о чём? — Ты ведь любишь давать удобные названия. — Он шмыгает носом. — Деловые отношения… официальные встречи… а это что? Жаркие дебаты? Она складывает брови домиком. Конечно, до сих пор непривычно осознавать, что Тадеуш взял её прямо в кабинете, до того, как она разрешила, и там, где их могли бы увидеть, но… — Слушай, мне кажется, ты… — Я устал, Астори, — обрывает он и поднимает измождённый потухший взгляд. — Устал. Ты не хочешь моей любви — хорошо, ладно, я понял. Но чего ты хочешь? Как, как называется то, что происходит между нами? Он глотает воздух пересохшим горлом. — Всегда было интересно, как ты перед собой оправдываешься… и какое название для этого выдумала. Сотрудничество? Дружба? Серьёзно? Астори не отвечает. — Я хочу знать. — Его голос крепчает. — Что между нами, Астори? Что?***
— Связь, — говорит Астори, потупив взгляд. Под кожей разливается лёгкий румянец. — Любопытно, — тянет Гермион. — В наше время это называли романом, но я безнадёжно отстал от жизни: за решёткой непросто уследить за молодёжными веяниями. Но ваша… хм… связь — это нечто особенное или?.. — Мы… нам хорошо вместе. — Астори разглаживает газетный лист. — Я знаю, что я могу положиться на него, а он — на меня. Мы помогаем друг другу. Делимся заботами. Он… он не раз спасал меня. Рисковал всем. И… он нужен мне как никто другой, отец. Я бы пропала без него. Её взгляд затуманивается. Пальцы вдавливаются в край стола. — Когда он рядом, мне так спокойно. Гермион наблюдает за ней с тревогой и нежностью и внезапно касается её ладони. — Родная, — тепло говорит он, — я, конечно, провёл в тюрьме тридцать лет и уже не знаю, как там у вас это называется… но мы с твоей мамой звали это чувство любовью.***
— Связь, — повторяет Тадеуш с желчной улыбкой. — Связь. Прекрасно. Он резко поднимается и отворяет дверь. — Я пойду. Всего доброго, Ваше Величество. И прежде чем Астори успевает окликнуть его, он скрывается в кабинете, хлопнув дверью.