Королевский премьер

      Медовый пик полнится детскими голосами. Луана и Джоэль смотрят мультики и время от времени заливаются щебечущим одинаковым смехом, похожим на перезвон серебряных колокольчиков; Астори возится с запеканкой на кухне. Она уже очень давно не готовила. Подрастеряла навыки. Вымыв ножи, ложки и тарелки, она садится на корточки перед духовкой, включает свет и щурится, подкручивая колёсико. Вот так. Глядит в кулинарную книгу — тридцать-сорок минут, значит, хорошо… Сегодня у них будет вкусный обед.       — Джо, Лу, хотите немного апельсинового сока?       Она безмерно счастлива снова быть со своими детьми. Жить без них, её маленьких голубоглазых лисят, тяжело и утомительно. Ежедневные звонки не могут насытить это гложущее чувство щемящего холодного одиночества, которым дышат безжизненные стены Серебряного дворца; Астори ощущает себя неполноценной, сломанной, когда не видит и не слышит сына и дочь.       Они её семья.       Но теперь первый учебный год позади, и она решает недельки на три увезти их прочь из Метерлинка, туда, где будут лишь они трое, — в Медовый пик, край полей и рощ, раскинувшихся по берегам извилистой Нуэ-Люиче. Она соскучилась по ним. Хочется прижать детишек к себе, обнимать, тискать и не отпускать вечность или дольше. И пусть весь Эглерт подождёт.       Тем более, Тадеуш уверял, что справится без неё. Он доводит проект северной конституции до ума и готовится к предстоящему съезду Большой Двадцатки стран СОС, куда его, как представителя Эглерта, наконец пригласили стараниями Вивьена Мо и Микласа Вретта. Астори не поедет; она и не настаивает.       Между ними пробежал холодок после того памятного вечера в её кабинете. Тадеуш стал молчаливее и сдержанней. Он по-прежнему навещает её в семь часов каждые вторник и пятницу, но зелёные глаза всё реже лучатся улыбкой, и на лице прибавилось усталых морщин от бессонницы, кофе и стресса. Астори беспокоится о нём.       Хотя после того, как глубоко она его обидела… имеет ли она право беспокоиться?       Это слишком сложно, и Астори старается просто не думать, потому что иначе она сойдёт с ума. Завязанный ею узел распутать нелегко. Она и не берётся.       Его надо разрубить… но она не в силах найти в себе достаточно мужества для этого. По крайней мере, сейчас.       И она откладывает и откладывает.       Они обедают в саду, под крючковатой старой липой. Луана и Джоэль болтают ногами, наперебой рассказывая, как интересно было в школе, просятся на конную прогулку до реки — у них есть собственные пони, которых они объезжают, — и с аппетитом уплетают запеканку. Астори улыбается, треплет их по головам. Они снова вместе.       Потом она садится в бордовое кресло у окна и раскрывает «Нейрис». «Лето из маргариток» она уже дочитала. Дети ползают по ковру рядом, что-то бормочут, вытягивают друг у друга блоки конструктора и строят, очевидно, железную дорогу. Или уже целый город. Астори бегло посматривает на них поверх очков и возвращается к чтению. Щекочущее солнце сияет весело и миролюбиво, и симфонией лета звучит шёпот листвы на серебристых тополях. Отпуск.       И внезапно внутри тёмная беспричинная тревога хватает за сердце: что-то не так.       Опасность. Опасность.       Расплывчатый невнимательный взгляд Астори фокусируется, упирается в мелкое пятнышко на узоре ковра, и она напрягается. Опускает книгу. Глубоко и нервно дышит. В гостиной всё так же уютно и светло, Луана смеётся, по зеркалу расползается солнечная переливчатая паутинка и лениво жужжит одинокая муха в углу.       Подозрительно спокойно. Обманчиво хорошо.       Но зудящий страх не отпускает. Астори кусает губы, всем телом слушает движения на улице; ей кажется, что она уловила лёгкий шум, крадущуюся поступь, невнятные отголоски, бряцание угрожающей стали… Пусть ей почудится. О Мастер, пусть ей просто…       С грохотом распахивается входная дверь. Дети вздрагивают. Астори, вцепившись в подлокотники кресла, медленно поднимается; визжащий ужас колотит её с головы до пят, сердце стучит так, словно вот-вот выпрыгнет из груди, и в глазах двоится.       — Не двигаться! — рявкает фигура в маске, наставляя на них дуло пистолета. За её спиной толпятся ещё пять или шесть — Астори не в состоянии считать.       В этот момент она жалеет, что отказалась от охраны.       — М-а-ама! — тонко взвывает Луана. Астори стоит, растрёпанная, онемевшая, с расширенными от дикого страха зрачками, и не может ответить.       Её дети в опасности; кошмар, пережитый три года назад в осаждённом дворце, повторяется.       Смерть приходит дважды. Как она смела забыть об этом.       — Заткнись! — одна из фигур хватает Луану и Джоэля и бросает их, перепуганных и плачущих, на диван. Астори переклинивает.       Они. Тронули. Её. Малышей.       Эти грязные твари, северяне — она уже не сомневается в этом, да и какие могут быть сомнения? — подняли руку на принца и принцессу Эглерта. Они ворвались в её дом. Угрожают ей оружием.       В ничтожно малую долю секунды ярость становится сильнее ужаса, и это решает всё.       — Держитесь подальше от моих детей! — отчеканивает она, плохо сдерживая гнев. Веко дёргается. Она шагает вперёд, но террорист, стоящий к ней ближе прочих, рывком отшвыривает её в кресло и приставляет пистолет к лицу.       — Закрой пасть, сука, усекла? — хрипит он. — Ты попала. Крупно попала. Не будешь делать, чё мы скажем, и твоим щенкам кранты. Ясно?       Грудь ноет от удара. Астори стискивает зубы.       Она ненавидит Север.

***

      У Тадеуша непростой день. Вернее, у премьер-министра простых дней не бывает вообще, но этот выдался особенно сложным и утомительным, несмотря на то, что ничего особенного вроде бы и не происходило: только длинное заседание кабинета министров, длинные дебаты в Совете, длинные поездки по Метерлинку сквозь пробки и неизменный красный огонь светофоров. Ему не везёт сегодня. Секретарша взяла больничный, её подменяет новенькая нерасторопная стажёрка, и Тадеушу почти всё приходится делать самому. Эйсли отзвонилась полчаса назад. Она дома, ест макароны и смотрит старые матугальские сериалы.       Ничто не проходит бесследно, а аборт — тем более. И Тадеуш волнуется. Он лично подыскал для Эйсли хорошую клинику, проводил её на процедуру, настоял на прохождении курса у психолога и откровенной беседе с Луменой — в конце концов, она мать и женщина, она имеет право знать и уж точно сумеет помочь лучше, чем он сам. Кажется, он сделал всё, что мог, и тем не менее… ему тревожно. Тадеуш неотлучно провёл с сестрой две недели и продлил бы отпуск ещё на столько же, если бы Эйсли его не отговорила. Она усиленно притворяется, что пришла в порядок. Он не верит, но уважает её выбор и старается не особенно опекать. Правда старается.       От Астори вестей не слышно с позавчерашнего вечера. Тадеуш задумчиво крутит в пальцах карандаш и вздыхает. Надо бы ей позвонить… наверно. Или не надо… Ему по-прежнему тяжело рядом с ней. Астори приковала его к себе стальной цепью, но сдавила ошейник на горле, а ведь Тадеуш не ручной зверёк.       Он хочет её любви, которую пытался завоевать почти шесть лет самыми разными способами. Но один Мастер разберёт, чего хочет Астори. Вряд ли она сама знает.       Тадеуш берёт трубку и с безнадёжной тоской раскручивает колёсико, опершись локтем на стол. Он снова первым идёт навстречу.       Пора бы сменить тактику… давно пора.       В уши вливаются долгие гудки.

***

      — Я не буду это подписывать, — по слогам произносит Астори. На диване хнычут заплаканные Луана и Джоэль, жмутся друг к дружке, косясь на двух сторожащих их террористов; ещё трое разгуливают по комнате, один, самый главный, навис над Астори. Он грубо встряхивает её за шиворот.       — Врёшь, сука! — орёт он. — Слышь?!       — Я сказала, я не буду это подписывать! — упирается она, рыча. — Я не могу просто так взять и отречься от престола, для этого нужно подтверждение министров! Иначе документ не будет…       Её прерывает увесистая пощёчина. Астори вздрагивает, из неё точно вышибают воздух; щека горит, будто её приложили калёным железом. Змейками буравит кожу боль.       — Мать твою, эй, оставь её! — кричит другой террорист. — Если реально она не попусту треплется? Чё ты её гробишь раньше времени, успеем ещё!       — Ну, а чё нам делать теперь? — Главный хватает Астори за горло, сдавливает его толстыми потными пальцами. Лёгкие раздуваются, трещат. — Колись, как можно отречься? Ну! Говори, тварь!       Астори молчит, царапая до крови ладони, хрипит полуоткрытым ртом. Смотрит — в упор. Ей почти нечем дышать. Главный машет пособникам.       — Потормошите там её щенков, ну!       Луана и Джоэль начинают плакать громче, и Астори силиться вырваться.       Дети. Дети. Дети.       — Нет, подождите! — Она рвано глотает воздух. — Постойте! Можно… можно пост-тановлением Совета… так можно…       — Сразу бы так, сука!       Горло отпускают. Астори инстинктивно растирает шею, дышит.       — И чё мы, блин, будем делать, а? Замочим их всех? Чёрт, какого…       Шилом сквозь мозг — звенящая трель. Телефон. Астори замирает.       Главный тыкает ей холодным дулом в висок.       — Чё зависла? Иди бери и не дури, усекла?       Астори поднимается, нетвёрдыми шагами пересекает комнату; разум непрерывно работает, ищет выход, переваривает информацию. Она в тупике. В ловушке. Эти бездари, народные мстители, решили в одиночку поквитаться с ней… они готовы на всё. Тупые как пробки и этим опасны. Если никого не известить, они убьют её и детей. Астори слабо улыбается Луане и Джоэлю.       — Мамочка!       Надо рискнуть.       Бесчувственными пальцами она поднимает трубку. Спина прямая.       — Да? — глухо выдыхает она.       — Астори, здравствуй, — раздаётся знакомый тёплый голос. — Как ты?       Она проводит языком по губам, сглатывает. Ладонь — в кулак. Сердце отсчитывает удары мерно и гулко.       Надо рискнуть.       — Господин премьер-министр, здание захвачено шестью вооружёнными террористами, я и дети в заложниках, они требуют моего отречения.

***

      Тадеуш слышит звук удара и женский крик. Спину прошибает ледяной пот, он покачивается и ловит воздух побелевшими губами. Галстук душит.       О. Мастер. Нет.       — Заткнись, тварь! — истошно доносится из телефонной трубки. Снова удар, будто пинают ногами что-то мягкое, и нечленораздельные всхлипы. Сердце Тадеуша падает.       Ему хочется проснуться.       Это страшный сон. Такое не может повториться, только не снова.       — Бартон? — сипят на том конце провода.       — Да, именно, — отвечает Тадеуш сухо. — Кто вы и что вам нужно?       — Твоя королевка у нас, как ты понял. Нам нужно отречение. Она сказала, вы там в Совете можете это сделать… так вот сделайте. Или мы перебьём и её, и её сосунков.       Тадеуш мгновенно понимает: необходимо выиграть время. Любыми средствами. Крики Астори набатом звенят в ушах, словно бьют по нему самому.       — Хорошо, — поспешно соглашается он, облизывая губы. — Но это невозможно сделать сразу. Мне нужно десять часов.       — Пять.       — Семь, — произносит он быстро. — Семь — и я достану отречение.       Пауза. Он топчется на месте, сжимая трубку в бессильной злости. Кровь оглушающе шумит в черепе.       — Идёт. Пошевеливайтесь там.       Тадеуш выдыхает. Получилось. Семи часов хватит, чтобы спасти Астори и её детей. Руки трясутся, в горле пересохло; он вновь раскручивает колёсико, промокает взмокший лоб носовым платком.       — Пожалуйста, соедините меня с министром внутренних дел.

***

      — Сама виновата, тварь. Надо было держать рот на замке и помалкивать.       Астори сипло втягивает воздух через рот. Не отвечает. Тело нещадно гудит и ломит от ударов; кажется, будто ей переломали все рёбра и лишь чудом оставили в живых. Губа разбита, левая скула ноет от пощёчины, и двигаться тяжело. Солнце печёт спину.       Дети не пострадали. Это главное.       Конечно, она поступила безрассудно и глупо, но теперь Тадеуш знает, что произошло, и сможет спасти их. Астори верит в него, потому что ей не в кого больше верить. Потому что он её любит. Потому что Тадеуш — это Тадеуш.       Он гений. Он вытащит их.       Часы тянутся невыносимо долго. Луана и Джоэль больше не плачут, только всхлипывают и неразборчиво заикаются; Астори с трудом удаётся разглядеть детей за спинами террористов. Им скучно.       Но скука палачей смертельно опасна для пленников.       Один подходит к Астори, следящей за ним с презрением и ненавистью, — силой открывает ей рот, проводит по припухшей губе дулом пистолета. Ухмыляется. Её подмывает плюнуть ему в лицо, но она сдерживается. Дети.       — Слышь, может, это, поделим её на шестерых, а? — бросает он главному. — Такая тёлка, чё… жалко отпускать.       — Успеем, — хмыкает главный. У Астори холодеет в животе. Нет, она не вынесет этого; они могут убить её, но издеваться над собой на глазах у собственных детей она никогда и никому не позволит. Она не так воспитана. Её жизнь никогда не была лёгкой, но отец прав — это сделало её сильнее. Едва не сломало, но сделало сильнее.       Астори назубок знает главное правило выживания: если судьба целится в тебя — стреляй первым.       Она стискивает челюсти и стремительно-резким движением вырывает из рук террориста пистолет. Время замирает. Пальцы сжимают влажную тяжёлую сталь; в ушах шумит кровь. Она выпрямляется. Террорист секунду медлит — в глазах мелькает изумление и злоба. Астори отряхивает волосы, поджимает губы и щурится. Пульс неистово бьётся в жилке на виске. Она прицеливается. Рука не дрожит. Один, два… Два мгновения, трепетание секундной стрелки, две стороны подброшенной монеты — жизнь или смерть.       Астори выбирает смерть. И она стреляет.       Нажать на спусковой крючок — так просто. Лицо террориста — так близко.       Она стреляет. Нет сил, времени и желания думать, как исказится мёртвый ввалившийся рот, как закатятся белки глаз, как чмокнет пуля, входя в мясо и пробивая кости черепа. Астори не промахивается.       Если быстро, она успеет, успеет…       Астори оборачивается; ей кажется, это длится столетия. Сзади шумно падает тело. Уже не человек. Груда плоти, мускулов и костей — она сделала из разумного существа падаль. И она не жалеет об этом.       Волосы откидываются на спину, собственное дыхание заполоняет мир, и дымный густой запах крови — бред взбудораженного мозга — щекочет ноздри и опьяняет. Кто-то что-то кричит. Она не слышит. Время замерло. Астори целится опять, сжимает пальцами спусковой крючок, щурится… Выстрел.       Она убивает.       Астори не знает, сколько осталось патронов. Нелюдей, которых стоит удавить, — четверо. Если закончатся пули, она будет драться ногтями и зубами.       Шорох. Шум. Шаги. Прежде чем она оглядывается, мужская рука сбивает её с ног. Астори стукается головой. Пытается встать — удар. Ещё и ещё один. Ногами, кулаками — куда дотягиваются. Она прячется, отползает в угол, но её притаскивают обратно и снова бьют, бьют, бьют — до одурения, до бесчувствия, до тумана перед глазами и тошнотворного железного привкуса на прикушенном языке.       — Дрянь! С-сука! С-сука, тварь! Получай своё! Сука!       Её рывком поднимают на ноги. Луана и Джоэль рыдают в голос. Астори шатается, плохо видит; пряди на виске слиплись от крови, губы немеют, говорить, глотать и даже просто дышать больно.       — Прибей её! — остервенело вопит кто-то. — Пусть подохнет, тварь!       Её держат за локти. Астори распахивает глаза, ошалело озирается. В голове бешено колотится лишь одна мысль: только не в спину. Пожалуйста, не в спину. Она королева, она не даст пристрелить себя, как собаку.       Её дети…       — Нет, — раздаётся злорадный голос главного. — Подай сюда кого-нибудь из её щенков. Поцарапаем ему лапку.       Приволакивают плачущую Луану: лицо припухло, дулька растрепалась, во взгляде — страх загнанного оленёнка. Террорист щёлкает пистолетом.       Внутри Астори что-то ломается; она изо всех сил бросается вперёд, рвётся из хватки чужих рук, беснуется, вопит до кровавой пены на разбитых губах, дёргается, рыдает, воет. Её выворачивает. Тело пляшет в судорогах.       — Не надо! Они ведь дети! Они дети, не надо!..       Она не потеряет их. Нет. Никогда.       — Оставьте их, я умоляю! Пожалуйста! Пожалуйста!       Она ослабевает, она сходит с ума. Астори извивается в конвульсиях.       — Нет!..       Она всаживает каблук в ногу держащего её террориста; тот вскрикивает и от неожиданности выпускает её. Астори кидается к дочери, спотыкается и падает перед ней. Ярость и ужас придают ей сил. Она впивается зубами в руку — неважно, чью, эта рука угрожает её малышке. Астори рычит. Астори кусается. Астори взвизгивает.       Луана захлёбывается слезами; ей с дивана вторит Джоэль.       — Мамочка-а-а!..       Мамочку хватают и колотят. Астори пытается отбиваться, но тщетно. Пощёчина, зуботычина, пинок… Она уже почти не ощущает боли. Только голова дёргается из стороны в стороны от сыплющихся ударов.       — Ты её ухлопаешь сейчас, хорош!       Из неё прекращают выбивать воздух. Астори старается продышаться — не может. Сердце скручивает. Живи, живи… ты нужна своим детям. Ты королева.       Даже не смей умирать на радость этим сволочам.       Она касается пальцем вспухшей губы, пробует кровь. Поднимает дрожащий, исполненный ненависти взгляд, и в нём столько бессильного полоумного бешенства, что стоящий рядом террорист невольно испытывает облегчение от того, что у неё в руках нет пистолета.       Астори ненавидит Север.       Они перешли черту, отделяющую хрупкий мир от войны.       Едва она вернётся — а она вернётся — она истребит их всех, всех до единого, потому что они заслужили это. Они пошли против неё и её детей. Против всего Эглерта. Астори не простила им бунта на площади — и не простит сегодняшнего дня.       Бешеных собак пристреливают.

***

      Тадеуш мерит шагами кабинет. На столе остывает четвёртая чашка кофе. Он рычит, тяжело топает, ерошит волосы и думает, думает, думает… Он сходит с ума. Ожидание выедает изнутри.       Наверно, он был чересчур резок с военными сегодня… ну да к чёрту. Ему всё равно.       «Если с головы королевы упадёт хотя бы один волосок, я лично позабочусь, чтобы ваша карьера была перечёркнута. Вы меня поняли? Её Величество должна быть жива и здорова».       Он боится за неё. Надо бы достать коньяк. Тадеуш дрожащими руками наливает себе, звякая горлышком бутылки о края стакана, залпом выпивает и трясёт головой. Пить на работе — непрофессионально.       Но он не может по-другому. Тадеуша мучает бессильный страх.       Мастер, храни королеву.

***

      Когда в дом врывается освободительный отряд, Астори хватает только на то, чтобы дышать и ненавидеть. Один из террористов выставляет её перед собой как щит: дуло пистолета опаляет окровавленный висок ледяным поцелуем. Астори смотрит и не видит. Не чувствует.       Когда раздаются четыре одновременных выстрела и пуля чиркает возле её щеки, она прикрывает глаза. Террорист оседает мёртвым мешком.       Это закончилось.       Закончилось?       Астори знает: её месть только начинается, и она будет долгой и жестокой.