Королевский премьер

      Когда дверь закрывается, Тадеуш перекладывает папку из правой руки в левую и почтительно кланяется, затем делает несколько шагов к поднявшейся из кресла Астори, опускается на одно колено и быстро целует протянутую ладонь. Встаёт. Их взгляды встречаются, коротко вспыхивая, как пересёкшиеся лучи, и тут же расходятся. Астори торопливо надевает перчатку. Нервничает. Они обмениваются скомканным рукопожатием, рассаживаются, с минуту молчат, и Астори старается не смотреть на то, как Тадеуш привычно ёрзает, трогает галстук и полубессознательным движением расстёгивает кожаную папку. Ей чудится аромат его одеколона — мирт и верба.       Проклятье.       Зелёные глаза глядят вежливо и отстранённо.       — Эникберты собираются приехать во второй половине лета… — произносит Тадеуш, листая документы. — С их помощью… с помощью «Эникберт Ассамтил Дейл», я имею в виду, разумеется… мы сможем запустить первый сверхзвуковой поезд уже через пять лет. В лучшем случае, да, но это огромный прогресс. Новая железная дорога почти достроена… да, и ещё. Парад.       Астори разглаживает тёмно-бежевую юбку-карандаш, рассеянно склоняет голову набок.       — Двести семьдесят пять лет с тех пор, как Эглерт обрёл независимость. — Премьер-министр складывает бумаги, опирается локтями на ручки кресла. — Важная дата для всех эглертианцев. Для всей нации.       — Разумеется, — кивает Астори. Силой заставляет себя выкинуть из головы ненужные и горькие мысли и сосредоточиться на том, что действительно важно. Тадеуш… прав. Как всегда. Если она потеряла его, это не значит, что теперь можно пустить всё на самотёк и потерять ещё и государство. Уж это-то она обязана сохранить. К тому же это единственный способ вернуть его любовь.       Показать, что он ошибся в женщине, но не в королеве.       — У вас есть идеи? Какие-нибудь? Любые? В конечном итоге, вам принимать парад, а мне его проводить…       — Давайте… — Астори поджимает губы. У неё и в самом деле имеются любопытные соображения, но они настолько новаторские и смелые, что она боится, что Тадеуш не одобрит их, ещё сильнее разочаруется в ней, и тогда у неё не останется ни малейшего шанса помириться с ним. Хватит. Она была слишком неосторожна эти годы. Не слушала и не слушалась его, и вот к чему это привело. А сейчас, когда почти всё готово к вводу правительственных войск в одиннадцать северных провинций, отношения между королевой и её премьером и так обострились до предела, незачем усугублять их ещё больше.       Однажды Астори опять придётся выбрать: месть северянам или любовь Тадеуша. И тогда уже переиграть не получится. Хотя… если такой выбор предоставится, это уже будет громадной удачей.       Достанет ли ей везения в этот раз? Астори не знает. Но она поставила цель и намерена добиться её во что бы то ни стало.       — Говорите, Ваше Величество, — тихо усмехается Тадеуш, и вокруг зелёных глаз разбегаются лукавые мелкие морщинки. Он откидывается на спинку кресла. — Раньше вы были гораздо храбрее.       Он щурится, и Астори кажется, что она ослышалась. Эта интонация… эти слова… Он заигрывает с ней? Флиртует? Это можно назвать флиртом?       — Давайте перевернём обычный формат парада, — произносит она решительно, окрылённая самообманом — впрочем, самообманом ли? — Проводить буду я, а принимать — вы. Я полагаю, это может быть… интересно. Этот парад должен выйти запоминающимся, не так ли?       — Так… — Тадеуш вертит в пальцах карандаш. Астори начинается тревожиться.       — Это не слишком…       — Нет, отнюдь. Любопытная мысль. Согласуется с девизом «зелёных»: «Старые традиции…»       — «Новое знание», — охотно подхватывает Астори. Тадеуш слегка улыбается — двигаются уши и морщится нос. О Мастер, ей отчаянно недостаёт его улыбки.       — Именно. Мы подумаем над этим… надо проконсультироваться с Советом и кабинетом министров. Но ваше предложение принято к рассмотрению, Ваше Величество.       Астори выдыхает. Пронесло. Он на неё не злится.       — Но у меня тоже есть одна идея. Раз уж мы заговорили о новшествах.       — Д-да? — Она настороженно поднимает на него взгляд, и Тадеуш подаётся вперёд.       — Пусть в параде участвуют северные полки.       У Астори перехватывает дыхание, и сердце стучит так громко, что его, кажется, слышно на весь Серебряный дворец. Тадеуш смотрит не мигая и ждёт, но это не его прежнее ожидание, влюблённо-робкое и терпеливое, нет — оно требовательное и подчиняющее. Они шумно молчат. Астори облизывает губы.       Вот он — выбор.       — Если вам так угодно, господин премьер-ми…       — Да. Угодно, — припечатывает Тадеуш. Астори судорожно кивает.       — Х-хорошо… северные полки п-примут… у-участие…       Ей обидно и зло почти до слёз. Чёрт возьми! Она не для того переступила через себя и Тадеуша, введя проект о ЧП на Севере, чтобы теперь так просто… Проклятье! Он знает, как ей плохо, и он доволен этим. Тадеуш её наказывает.       Воздай ударом за удар… кажется, в Эноскадэ написано немного по-другому, но Астори никогда не читала священное писание, да и в намине была всего несколько раз за всю жизнь. Она изобрела себе собственную религию, в которой возмездие, а не прощение, стало единственным правильным воздаянием за грехи.       И теперь она получает по вере своей.

***

      Тадеуш подбрасывает дров в уютно потрескивающий камин и разминает усталую спину. Хрустят позвонки. Он с наслаждением вертит шеей и цокает языком: Эйсли права, ему давно стоило отложить бумажную кабинетную волокиту и поработать на воздухе. Отцовский дом нуждается в мужской руке. Тадеуш почти не приезжал в Наполи с тех пор, как умер отец, отчасти потому, что боялся разбередить болезненные воспоминания, отчасти потому, что теперь в их особняке живёт Лумена с дочерью, которые якобы арендуют дом у Тадеуша. Конечно, это не так: он не берёт с них ни гроша и сам оплачивает все расходы. Заставлять платить одинокую женщину и неработающую девушку — низко и подло. Да и потом, они почти одна семья…       Почти.       Тадеуш успел полюбить Эйсли за годы совместного проживания, но к Лумене он по-прежнему испытывает лишь сдержанную приязнь. Она хорошая мать и хозяйка. И она сделала его отца счастливым… Тадеуш ценит это. Он не звонит первым, но присылает открытки на Сайоль и день Гасто ди Эбильто, без просьбы платит по счетам, отвечает на редкие звонки Лумены и говорит с ней деликатно и мягко. Они не сближаются, но и не ссорятся: делить им нечего.       Наследство отца досталось им поровну. Тадеуш не стал оспаривать завещание. Холостяцкая жизнь незатратна, а Лумене и Эйсли деньги пригодятся; к тому же, так пожелал отец, а Тадеуш всегда уважал его волю.       Этот Сайоль Эйсли предложила отмечать вместе, втроём, в Наполи. Тадеуш пытался отвертеться, но не тут-то было: его маленькая сестрёнка жутко упрямая. И в кого бы? Лумена кроткая и послушная, а отец… Тадеуш думал, что от него ему и Эйсли достались одни только зелёные глаза. В любом случае, спорить с сестрой оказалось невозможно, и она утащила его на Сайоль и всю Снежную Неделю в Наполи.       Тадеуш сам не вполне понял, как это получилось, но теперь он стоит в просторном зелёном — в цвет глаз — свитере, подарке Лумены, трогает знакомые с детства фигурки на каминной полке и вдыхает свежий пихтовый запах. Ему тепло. Внутри и снаружи. Он подмёл хрупкий тающий снег во дворе, наколол дров и теперь ума не может приложить, чем бы ещё заняться. Рассованные в три увесистые пачки документы ждут своей очереди у него в спальне. Ими он займётся… позже.       Тадеуш вряд ли хоть кому-нибудь в этом признается, но он рад, что проницательная Эйсли не позволила ему встречать Сайоль в одиночестве. После разрыва с Астори оставаться одному совершенно невыносимо. Конечно, он хочет её обратно, конечно, он скучает, конечно… конечно, он любит её. Эту невозможную упрямую гордячку. Но то, что сделала она, — подлость и предательство. И Тадеуш боится и не может вновь доверять ей. Он… он не верит, что она изменилась и искренне раскаивается.       И он устал от того, что она вечно всё решала за них обоих.       Он засовывает руки в карманы и отрешённо глядит на пляшущее в камине пламя, опаляющее ненавязчивым жаром щёки. Вздыхает. Свитер сполз на одно плечо, из-под него выглядывает белая рубашка; в кудрявых тёмных волосах виднеются серебряные пряди. На лбу и переносице залегли морщины. Чёрт возьми, ему ведь тридцать пять — тридцать пять! Практически полжизни.       А он… всё ещё один. Да, премьер-министр, да, второе лицо в стране, да, самый завидный жених Эглерта, не считая малолетнего принца Джоэля… и один. Он так долго видел лишь Астори и не замечал никого вокруг… а ведь было, кого замечать. Естественно, было.       Тадеуш шмыгает носом. Наверно, сейчас уже поздно что-то исправлять… и он не уверен, сумеет ли вытравить Астори из своего сердца… да и хочет ли вытравлять. Она была его мечтой, лелеянной семь лет — и даже дольше — в самых потайных уголках души, ревниво оберегаемой от всех: коллег, друзей, знакомых… Как признаться, что влюблён в жену наследного принца?       Безнадёжно.       По лестнице, перепрыгивая через ступеньку, спускается пританцовывающая под музыку в наушниках Эйсли. Она выдувает пузыри из голубой жвачки и трясёт небрежной дулькой.       — А, Тедди! Привет. Ма ещё не вернулась из магазина?       — Нет. — Он улыбается ей. Эйсли хмурится, поправляя спадающую с плеч вязаную неизменную шаль.       — А чего ты тут один, а? Тедди? Сайоль на носу. Семья, все дела…       Он неопределённо качает головой.       — Да я… просто, ну…       — Слушай, Тедди… — Эйсли перебивает его и сосредоточенно морщится, теребя ремень на шортах. — Ты не должен быть один. Я это серьёзно. Ты… не заслуживаешь одиночества.       Тадеуш теряется, затем с деланным смехом треплет сестру по щеке.       — Детка, я здесь всего минут десять стою и от одиночества пока не умер…       — Но ты же боишься этого, да?       Тадеуш осекается. Эйсли смотрит на него полуиспуганно.       — Боишься умереть в одиночестве? Без семьи? Тедди, я… мне не следовало говорить этого, тем более сейчас, просто… я вижу, как ты мучаешься. И мне больно…       Он берёт её за руку и легонько сжимает. Старается овладеть собой. Слова Эйсли бьют в самое сердце.       — Детка, ничего, я…       — Ты должен вырваться, Тедди. Ты завяз в этом, как… как в болоте. И я думаю, тебе стоит попробовать что-то новое. — Она вытаскивает из кармана мятую бумажку. — Короче, я решила помочь тебе разобрать сумку, нашла папку, распотрошила её… ты её вообще чистишь, а? И вот нашла это.       Тадеуш недоумённо берёт клочок бумаги и вчитывается в него.       — Леа… и номер…       — Ты как-то провёл с ней Сайоль, — осторожно напоминает Эйсли. — И тепло отзывался о ней. Так может, стоит хотя бы попытаться? Не биться лбом в закрытую дверь, а просто… отпереть новую?       Тадеуш не отвечает. Эйсли гладит его по плечу.       — Наверно, ма пришла, я её слышу.       Она скрывается в прихожей, тихо шаркая розовыми тапочками по начищенному полу, и Тадеуш бессмысленно смотрит ей в спину. Не знает, что делать. Не знает, как.       Двери… двери…

***

      Вечер. Темно. В старой спальне Тадеуша, той самой, в которой он жил до поступления в Академию и отъезда в Метерлинк, царит ласковый сумрак. Запонки-звёзды сияют на атласной ткани покатого нежного небосвода. Падает снег. Тадеуш сидит за рабочим столом и с нервной задумчивой нерешительностью барабанит пальцами по стопке бумаг. Сглатывает. Почёсывает колющийся свитер. Наконец он снимает трубку антикварного телефонного аппарата, бережно раскручивает колёсико, сверяясь с номером на бумажке, и промокает лоб платком. Удары сердца сливаются с гудками. Он обкусывает губы.       Чёрт-чёрт-чёрт, зря он вообще…       — Да? — звучит юношеский неуверенный голос, и Тадеуша немного отпускает душащее беспокойство. Он улыбается.       — Леа… Привет. Это я, Тед, мы с тобой… Оу… да, я тот, который оказался премьером… ты узнала, да? Ну да… было бы сложно не… нет-нет, я ничего такого, послушай… уф. Я хотел поздравить тебя с наступающим Сайолем. Вот. Да. Спасибо. Как твои дела? О, переехала в столицу… А знаешь, я подумал… а давай встретимся? Обсудим, ну… да, я приглашаю. Нет, это неважно. Абсолютно. Я позвоню, когда вернусь в Метерлинк, хорошо? Да… Доброй ночи.       Он складывает руки на животе и опирается всем телом на спинку стула, сползая вниз. Выдыхает. Что ж, он попробует открыть новую дверь… он попробует.       В темноте дальних углов ему чудится профиль Астори.