***
С тех пор, как Астори отреклась от престола, а Тадеуш сдал пост, всё стало намного проще. О, намного. Первые месяцы было тяжело: пресса шумела, Совет бушевал, Эглерт качало, словно утлую лодку во время шторма, но мало-помалу ситуация прояснилась. Наверно, они должны быть довольны, думает Астори. Ну, эглертианцы. Они столько лет усиленно и планомерно сживали её со свету, пытались скинуть с трона, выпроваживали из страны, и вот она наконец сдаётся, выбрасывает белый флаг и отходит в сторону. Разве не этого они добивались? Уолриш и прочие? Теперь премьер-министр парень из «жёлтых», Фабьен ди Джакки; Тадеуш хорошо знает его и говорит, что могло быть хуже. Астори верит ему. Сама она этого Фабьена помнит смутно.***
— Ну так что думаешь? — спрашивает она, натянув простыню до подбородка, когда Тадеуш, заправляя рубашку и застёгивая ремень, встаёт и прислоняется к подоконнику. Он вопросительно выгибает бровь. — То есть? — Ну, цветовая гамма, — поясняет Астори. Тадеуш поджимает губы, борясь с пуговицами на рукавах. В спальне темно; из коридора наползают тонкие жгутики света. — Что ж, твои аргументы были убедительны… я бы сказал, весьма убедительны… но нет, я не соглашусь на бело-голубую. — Подлец… — тянет Астори, нашаривает подушку и запускает ею в Тадеуша. — Как ты можешь! Тадеуш смеётся.***
Астори помнит, как рассказывала о грядущей свадьбе подругам. Энки и Мелли были в восторге: наперебой поздравляли её, щебетали, напрашивались на свадьбу… ну, истины ради, напрашивалась Энки. Мелли только вежливо и сердечно поздравляла. Разумеется, Астори собирается пригласить их в качестве свидетелей со стороны невесты: если не их, то кого? Они знакомы почти двадцать лет. А в провожатые она возьмёт, разумеется, отца. Тут всё традиционно. Тадеуш вообще настаивает на традиционности, это для него важно, а Астори… Астори устроило бы, если бы они просто расписались. Ей не нужны блеск и лоск: у неё уже была громкая и яркая свадьба, ей хватило. Но раз Тадеуш хочет — пускай. Он чересчур долго ждал этого дня: всё будет так, как ему нравится. Астори боялась представить, как отец воспримет известие о её свадьбе. Он почти не общался с Тадеушем, мало знает о нём, а то, что знает, не должно вызвать у него симпатиии к жениху его единственной дочери. В этом вопросе Астори уповала на дядю: он, хоть и был странноватым, по-детски безалаберным и рассеянным, казался всё же хладнокровнее брата. Он уговорит Гермиона… наверно. Хотя Астори всё же надеялась, что уговаривать не придётся. — Папа… привет. — Она хлипко вздохнула, сглатывая, сжала пальцами трубку. — Я звоню просто… просто узнать, как ты и, в общем… ну, как вы с дядей? Как погода в Эльдевейсе? И вообще? — Здравствуй, дорогая, — мягко прозвучал баритон отца. — Солнечно. Мы на днях из Эл Сайджа, обустраиваемся тут, в Кристоне. Наводили уборку. А ты? Как дети? — Х-хорошо… — Астори корябала ногтем лак на столе. — Я… я тут хотел-ла тебя кое о чём предупредить… то есть спросить… в общем, пап… мы тут… Отец выжидательно молчал, и Астори стало страшно. Сейчас всё могло сорваться, и её хрустальное несформировавшееся счастье висело на волоске. Один шаг до падения в пропасть. — В общем… мы… — Она закрыла глаза и ринулась вниз. — Пап, мы с Тадеушем женимся. Минута тяжёлой тишины. Гермион усмехнулся. — Давно пора, милая. Если бы этот мальчишка и дальше продолжил мяться на месте, я бы сам его выпорол. Астори вспоминает об этих словах, и её до сих пробирает истерический счастливый смех. О, какого чёрта! Это всё слишком хорошо, так немыслимо и бесстыдно хорошо, что почти подозрительно. Когда её жизнь в последний раз была настолько безмятежной? Она не помнит. Зачем думать о прошлом, если впереди — яркое будущее? Будущее, которое они заслужили. Будущее, где они с Тадеушем наконец-то смогут быть вместе. Вдвоём. Безраздельно слитые воедино.***
— Ну хорошо, хорошо, — недовольно соглашается Астори, оперевшись на подушку и зевая. — Мы вполне можем сойтись на чём-то… нейтральном. Ну, не твоё и не моё. Среднее. Серединка, ага? Сидящий в кресле Тадеуш встряхивает вечернюю газету и выразительно смотрит на Астори поверх округлых очков. — Например? — Бело-красный, — пожимает она плечами. — В достачной мере классически, традиционно и патриотично… и красиво. Как лёд и огонь. Тадеуш думает: губы поджимаются, брови сходятся и расходятся, взгляд устремлён вовнутрь. Это красиво. Изысканно. Люди придумали очень много слов, которыми можно описать то исполненное порядка и уютной мягкости действие, которое наблюдает Астори. Наконец Тадеуш цокает языком и приоткрывает рот, но она останавливает его жестом: — Только попробуй сказать, что это слишком претенциозно, или ещё какую-нибудь чушь в том же духе. Тадеуш улыбается шутке. Морщится веснушчатый нос, двигаются уши. Астори каждый раз ведётся на его улыбку и не жалеет об этом. — Я лишь хотел сказать, что это отличная идея, родная. Ты гений, и я люблю тебя. — Если уж кто из нас и гений, так это ты, — радостно фыркает она, уткнувшись носом в подушку. Подушка пахнет Тадеушем — миртом и вербой. Астори с отстранённой дрожью думает, что однажды так будут пахнуть все подушки в её доме. В их общем с Тадеушем доме.***
Самым сложным оказалось сообщить детям. Джоэлю и Луане десять: они смышлёные проказливые ребята и уж, конечно, наслышаны обо всём, что болтают об их матери по телевизору. В пансионатах быстро расползаются слухи. Астори знала, что лучше, если сын и дочь узнают о свадьбе от неё, а не от посторонних — так есть шанс, что удастся сохранить доверие и не разрушить их отношения. Астори любит своих детей. Да, она была не лучшей матерью, но… она старалась как могла. Она хотела защитить их, уберечь, хотела… чтобы они были счастливы. Но и она сама хочет быть счастлива. Астори приехала в «Зелёную ветвь», чтобы поговорить с Луаном и Джоэлем с глазу на глаз. Директриса оставила её в холле и поднялась за детьми наверх; Астори стояла в одиночестве, сжимая руки в перчатках и кусая губы от холодного жгучего волнения. Она долго готовилась к беседе. Конечно, всё предвидеть невозможно, но… но пусть ей повезёт. Снова. Ей очень нужно немного удачи сегодня. По лестнице спустились Луана и Джоэль: одинаковые лисьи мордочки, светло-каштановые волосы и голубые глаза. И ямочки на щеках — как у Джея. Астори улыбнулась им, опускаясь на корточки, подозвала к себе и трепетно обняла: она давно их не видела, в последний раз приезжала месяц назад. Двойняшки заговорили одновременно, быстро и весело, словно стайки птиц защебетали над ухом, и Астори ласково поцеловала сына и дочь. Ей их не хватало. После краткого обмена новостями она, потрепав детей по плечам, сказала, натянуто улыбаясь: — Джо, Лу, я… я должна кое-что сказать вам. Это… это важно. Их лица мигом стали серьёзными и испуганными. Луана и Джоэль переглянулись. — Нет-нет, ничего страшного, — поторопилась заверить их Астори, — просто… ну… вы помните дядю Теда? — Конечно! — воскликнула Луана. — Он прислал нам такие подарки на Сайоль! — И обещал поехать с нами к горам, — изрёк Джоэль. — Мы ведь поедем? — Поедем, солнышко… — Астори выдохнула. Дело шло на лад. — Я только… словом, мы… мы с дядей Тадеушем решили пожениться. Она выдержала паузу. Ничего. Луана и Джоэль недоумённо и синхронно моргнули. — Как Дижи и Тодди в «Белых овчарках»? — разочарованно протянул Джоэль. — Но это же скучно. — А по-моему, ничего так, — возразила Луана. — Мам, мам, ты же возьмёшь нас на свадьбу? Я хочу красивое платье, как у тебя. Астори чмокнула её в нос. — Разумеется, золотце! У тебя будет самое чудесное платье… я обещаю. Джоэль вздохнул. — Всё это девчоночья мура, — убеждённо заключил он. — А с дядей Тедом мы всё-таки поедем в горы.***
— Что ты там бормочешь? — спрашивает Астори, откладывая журнал. Она так и не вылезла из постели — зачем, если ей и так хорошо? Часа через два уже можно будет ложиться спать… и если можно чего-то не делать, Астори не делает. Это её новое правило, и пока оно работает замечательно. А Тадеуш всё ещё сидит в кресле и читает газету, и Астори начинает ревновать его к «Глашатаю». В самом деле, что он такого интересного там нашёл? Тадеуш, не отвлекаясь от чтения, приподнимает руку в знак того, что слышит Астори, знает, чего она хочет, всё ещё любит её, но сейчас подойти не может. — Я просматриваю колонку… и думаю. — О чём? Он неторопливо встаёт, снимает очки, отбрасывает их вместе с газетой в кресло и приближается к Астори. Гладит её по голове. Зелёные глаза задумчиво смеются. — Госпожа Бартон… — говорит он, смакуя каждое слово. Лукаво прищуривается. — Госпожа Астори Бартон… неплохо звучит, согласись? — Звучит отлично, — кивает Астори и целует его в ладонь.***
Венчаются они в скромной неприметной намине где-то в закоулках Старого Города, недалеко от Серебряного дворца. Они вместе выбирали это место. Тихо, спокойно, немноголюдно; цветут астры в парке на другой стороне улицы, полощет первые золотисто-красные листья сентябрь, и звенящий осенний полдень купается в слюдяных лучах неяркого тёплого солнца. За углом фырчат машины. Астори ждёт Тадеуша внутри, в подсобном помещении: она приехала раньше на полчаса и теперь вертится у зеркала, поправляя узкое прямое платье до колен, кипенно-белое, с круглым неглубоким вырезом и рукавами три четверти, и теребит короткую фату. Позванивают серёжки — мамины; отец и дядя привезли их из Эльдевейса неделю назад. — Солнышко, ты как? Заглядывает Гермион, во фраке и при галстуке. Астори улыбается. Рассеянные солнечные лучи скользят по её густым тёмно-каштановым волосам с редкой проседью. — Отлично, пап. Где дядя? — Вэй разговорился с Беном… этим… мужем сестры твоего жениха… — отвечает Гермион, со вздохом усаживаясь на табуретку. — Ты восхитительна, милая… как твоя мама в день нашей свадьбы. Как жаль, что Эсси не видит тебя… она бы так тобой гордилась. Астори гладит отца по плечу. — Спасибо, пап. Иарам здесь? А Тадеуш? — Священница приехала, твой жених — пока нет. Если он не подоспеет в ближайшие полчаса, то пропустит собственную свадьбу. — Не пропустит, — уверенно произносит Астори, поворачиваясь к зеркалу. Сердце неприятно ёкает. — Тед очень пунктуален. Он… он даже ещё не задерживается. Всё будет хорошо. — Надеюсь, — вздыхает Гермион и поднимается. — Ладно, дорогая… там в саду твои подруги разносят блюда, я помогу им… Дверь закрывается. Астори остаётся одна.***
— Быстрее, Тед, — нервничает Эйсли: она притопывает ногой, поджимая губы, и зелёные глаза мечут молнии. Эйсли злится, словно чайник вскипает: оглушительно и остро. Тадеуш помнит это. Он мечется по комнате, разрывая шкафы, вытаскивая полки, и внутри расползается липкая паника: где, где, где? Он не может найти. Немыслимо. Он въехал в квартиру Эйсли пару месяцев назад… когда оно успело потеряться? — И здесь нет… — стонет он. — Проклятье! Ты точно не сдала его в прачечную? — Точно! — огрызается Эйсли. — Не трогала я твой разнесчастный галстук, сам его засунул небось куда-нибудь, а на меня сваливает! Тадеуш в отчаянии хлопает дверцей тумбочки. — Да не сваливаю я! Просто… как я поеду без галстука? — Поедешь как миленький, если мы не найдём его за пять минут. — Эйсли глядит на часы, раздражённо фыркает и отталкивает Тадеуша. — Дай-ка я посмотрю… ну-ка… Она роется в диванных подушках и спустя несколько секунд с победным возгласом выуживает оттуда чёрную змею галстука. — Нашла! Голова ты садовая, иди надевай его скорее! Тадеуш с облегчённым вздохом выдёргивает галстук из рук сестры и метается к зеркалу, споткнувшись о ковёр. — Скорее, — прикрикивает Эйсли ему вдогонку, — Бен уже там, и Фауш наверняка тоже!***
Свадьба не срывается чудом: Эйсли и Тадеуш успевают в последний момент, и жених, взмыленный, в помятом галстуке, дышащий с трудом, но безмерно счастливый, вместе с Фаушем готовится к выходу. Венчание проходит в небольшом помещении: перед двумя — для стороны жениха и стороны невесты — рядами сидений, разделённых красной дорожкой, на возвышении находится стойка для священника, к которой ведут две такие же дорожки от двух дверей в разных концах зала и от которой отходит одна, та самая, первая, ведущая к выходу на улицу. Это символично: к порогу, за которым начинается брак, подходят двое людей, но дальше они шагают по жизни совместно. С той стороны зала Астори качает головой, и Тадеуш неловко жестикулирует, пытаясь извиниться. Фауш успокаивающе похлопывает его по руке: — Всё в порядке, мой мальчик. К стойке жениха и невесту подводят провожатые, а затем по двое свидетелей с каждой стороны заверяют таинство брака. В качестве провожатых обычно выступают отцы; Астори выбрала Гермиона, а Тадеуш — Фауша. Экс-премьер ему всё равно что отец. В свидетели они пригласили Бена и Эйсли и двух подруг Астори из Эльдевейса — Мелли и Энки, которые на позапрошлой неделе прибыли в Эглерт с семьями. Свидетели всё ещё сидят на своих местах, приглашённые затихли: кто-то сдерживает слёзы, кто-то уже откровенно сморкается. Тадеушу кажется, что это Эйсли. Иарам, священница с Севера, занимает своё место у стойки и мягко улыбается. Из витражного круглого окна у потолка льётся дневной водянистый свет, в котором витают хрупкие пылинки. Прохладно и чисто: шума улицы почти не слышно за запертыми дверьми. Хрустят страницы Эноскадэ. — Возлюбленные мои, — ласково начинает Иарам, и её голос тонет в пустоте и всхлипываниях. — Подойдите ко мне. Астори с Гермионом и Тадеуш с Фаушем начинают двигаться почти одновременно, пытаясь подстраиваться под шаг друг друга. Тадеуш думает, какая Астори изумительная и как ей идёт белый цвет. Он редко видел её в белом. Галстук щекочет влажную от пота шею, но поправить его нельзя — не тот момент, неподходящий. Астори улыбается, встряхивает кудрявыми волосами и фатой. Свет крадётся по её смуглому лицу. Провожатые доводят их до стойки и возвращаются на свои места. В зале, заполненном людьми лишь на треть — свадьбу единогласно решено было устроить скромной — воцаряется трепетная тишина. Иарам откашливается. Астори и Тадеуш смотрят друг на друга. — Во имя Единого Мастера и Семи Духов, — неспешно произносит Иарам, — во имя Вдохновения, Щедрости, Удачи, Веселья, Разума, Доброты и Любви, составляющей суть всего земного и небесного, я обручаю тех двоих, кого судьба привела сюда и кто пожелал скрепить свои чувства узами брака. Перед землёй и небесами, перед ликом всех присутствующих и перед вами самими я благословляю ваш союз. Соедините ваши руки. Тадеуш берёт Астори за ладонь и чуть-чуть притягивает к себе. Где-то в зале вздыхает Гермион, и Вэй сжимает ему локоть. — Астори Гермион Лун и Тадеуш Дуэрте Бартон, согласны ли вы чтить, оберегать, любить и поддерживать друг друга от настоящего момента и вовеки? — Согласны, — выдыхают они одновременно. Улыбаются робко и нервно. Иарам ободряюще кивает: — Поднесите кольца. Тихо шуршат туфельки и ботинки, и из полумрака выныривают нарядные Луана и Джоэль с красными подушечками. Тадеуш берёт кольцо и вдруг опускается перед Астори на одно колено, словно на аудиенции: он надевает гладкое золотое кольцо на безымянный палец её правой руки, целует ей ладонь, опять улыбается. — До последнего вздоха. И сердце Астори замирает. Непослушными пальцами она надевает кольцо Тадеушу; потом подходят свидетели, слышатся клятвы, дети их осыпают рисом, дают попробовать мёд, затем Тадеуш целует её или, может, это она его целует, и она, законная жена, скользит каблуками по ступеням, пока муж — муж, о Мастер, это не сон? — выводит её через боковую дверь в сад. Там уже накрыты столы в белых узорных беседках с красными покрывалами. Праздник длится до ночи: Луана и Джоэль носятся среди кустов, играя с детьми Энки и Мелли: Вэй, Гермион и Фауш размеренно беседуют в сторонке за бутылочкой торика; Рон и Эд утаскивают жён потанцевать; Иарам потягивает свой личный коктейль из коньяка и умиротворённо усмехается, пока Эйсли о чём-то спорит с Беном, а Тадеуш весь день не выпускает руку Астори из своей и смотрит, смотрит, смотрит на неё… Она гладит его по щеке. Они молодожёны. Им тридцать три и тридцать семь, но какое это имеет значение, если душа поёт и рвётся в безоблачное небо? Вечером зажигают фонарики; становится прохладнее и ещё уютнее. Астори кормит Тадеуша с ложки мороженым — он целует её липкими сладкими губами с привкусом шоколада, а она, опаляя шёпотом ухо, предлагает оставить торжество без его главных виновников и сбежать. Тадеуш соглашается. — Надеюсь, у тебя есть хороший план? Астори хмыкает. — Планы для слабаков! Тадеуш очень тихо смеётся ей в плечо. В соседней беседке раздаётся взрыв хохота. — Ты всё та же, родная. Астори смотрит на притомившихся сына и дочь, уснувших на коленях у Гермиона (они сошлись на том, что это очень милый дедушка, хотя ещё не знают, что он буквально их дедушка), смотрит на радостного отца, боящегося пошевелиться, на пьянеющего болтливого дядю, на подруг… и оборачивается к Тадеушу. — Ты на машине? — Да. — Тогда пошли. Она решительно хватает его за руку и бесшумно выводит из сада, а затем через намину — на улицу. Тадеуш подчиняется. Ему нравится подчиняться Астори, а когда она творит глупости… в этом есть особый шарм. Нет, это не называется «потакать». Тадеуш предпочитает слово «покровительствовать». Астор критично оглядывает его чёрный автомобиль, рисующийся смазанными очертаниями в полумраке ночного Метерлинка. На капоте играют глянцевые отблески вывесок. — Старьё… — Раритет, — оскорблённо поправляет он. — «Монтвер». Очень хорошая девочка. Тадеуш открывает дверцу, и Астори возмущённо вскидывает брови: — Эй, а почему это ты за рулём? — Потому что ты не умеешь водить, родная, — терпеливо поясняет он. — И потому что ты моя жена… госпожа Бартон. Садись в машину, радость моя. Астори фыркает для вида и устраивается на пассажирском сиденье. Скрипит обивка. Тадеуш вставляет ключ зажигания, оглядывает Астори и цокает языком. Она знает, что он имеет в виду… о, сколько можно. Астори закатывает глаза и пристёгивается. Слышит удовлетворённый смешок. Ей нравится подчиняться Тадеушу… но к чему лишать себя удовольствия ещё и поддразнивать его? Астори вспоминает, что теперь у неё полно времени, чтобы совмещать эти два занятия. Целая жизнь, если подумать.