Королевский премьер

      В пустом парке свежо и тихо. За поволокой молодой зеленеющей листвы виднеются очертания Медового пика, поместья династии Арвейнов в пятнадцати часах езды от Метерлинка. Одному Мастеру известно, кто выдумал это нелепое название, но оно намертво закрепилось за высоким каменным зданием с полукруглыми узкими окнами, расписными потолками и причудливо изогнутыми коридорами. В нём холодно даже летом, а оно в Эглерте засушливое и жаркое. Астори бывала здесь с Джеем только раз или два. Но детям полезен загородный воздух, и она решает провести в Медовом пике длинные выходные в честь дня Гасто ди Эбильто — почитаемого эглертианцами революционера семнадцатого века, боровшегося против райвенлокского владычества.       Луана и Джоэль в восторге. Они тискают привезённых из Серебряного дворца лис, глазеют на дятлов и синиц, носятся по комнатам и оглушительно кричат. Астори позволяет себе пару дней отдыха. Надо бы попрактиковаться в стрельбе, отправить из приличия весточку Уолришу, который тяжело заболел, подготовиться к пресс-конференции и… будущей встрече с отцом.       Тадеуш категорически против этих участившихся свиданий. Он ничего не говорит, но Астори читает в его глазах тяжёлый укор и неизменный мучительный вопрос: «Зачем вы меня не послушались?» Астори не знает, что сказать, и потому молчит — ответа у неё нет. И вряд ли появится. Тадеуш сотню раз предупреждал её, что неосторожность рано или поздно погубит её саму и их совместный труд, и да, Астори об этом прекрасно известно — но какие-то невидимые нити тянут и тянут её в Аштон, в белую камеру, к тёплым серым глазам… к отцу. Она по-прежнему ищет ответы на вопросы, которые не решается задать.       Ей тяжело в обществе Гермиона. Его ласковые улыбки и трепетно-нежные прикосновения только раздразнивают утихший гнев и бередят рану на душе. Зачем он зовёт её «солнышко» и «моя родная»? Зачем делает вид, словно не было этих двадцати восьми лет, словно он не наплевал на неё и не бросил одну на пороге приюта? К чему эта ломаная комедия?       Астори хочется ненавидеть его. Влепить ему пощёчину, встать, уйти и никогда не возвращаться.       Но она этого не делает. Он гладит её руки, рассказывает забавные истории из полузабытой — за пределами тюрьмы, как давно, о Мастер, как давно — жизни, обращается к ней «золотце», и Астори терпит. Ей больно и страшно, когда отец касается её запястья. Но эти касания необходимы ей. Она разучилась существовать без них. Непрестанная ложь начальнику тюрьмы о государственном расследовании, побег из дворца на чёрной машине с тонированными стёклами, разочарование и недовольство Тадеуша становятся неважными, когда она вступает в их с отцом пространство. Там, где только они двое и их личное — невозможное — до боли — общее настоящее.       Астори кажется, что она крадёт у себя прошлое, на которое не имеет права.       Тадеуш напрасно говорит ей о возможной опасности подобной беспечности. Астори рисковала не раз в своей жизни и готова рискнуть опять, потому что она так хочет. Она знает, что ставит на кон: её честь, титул, счастье её детей… Дедушка-убийца, великолепное открытие! Лучше было бы отрезать и забыть, но Астори не может — и рискует всем. Другое дело, что ставить под угрозу доброе имя премьер-министра ей нельзя ни в коем случае.       Впрочем… если верить тому, что успел сообщить ей Тадеуш о беседе с господином ди Мульниче, репутации их обоих сейчас висят на волоске.       Поэтому она приглашает премьера денёк погостить в Медовом пике. Тадеуш, разумеется, приезжает, и пусть газетчики пишут что угодно — если они не поспешат с этим разобраться, станет гораздо хуже.       Астори предлагает поговорить на конной прогулке. Погода стоит отличная: безветренно, зябковато после вчерашнего дождя, от хлипкой влажной земли поднимается бодрящий туман. Парк вокруг Медового пика большой, хватит места не двоим, а десятерым всадникам. Хоть охоту устраивай. Астори училась ездить на лошади, пока был жив Джей, и добилась кое-каких успехов, а Тадеуш посещал в юности ипподром при частном пансионате. Он держится в седле гораздо неуверенней её.       Кони, пофыркивая, трусят по всклокоченной жиденькой траве; перекликаются дробными голосами невидимые птицы в раскидистых кронах тополей и лип. Опускается золотистой полупрозрачной дымкой весенний вечер. Астори придерживает поводья правой рукой, левой прикрыв глаза от пронырливых лучей заходящего солнца, оборачивается к Тадеушу и спрашивает тихо:       — Здесь красиво, да?..       — Очень. — Он поглаживает своего коня по свисающей гриве. — Чудесное место.       Их лошади, перенюхиваясь, бредут бок о бок; колено Тадеуша касается колена Астори, в задумчивости почёсывающей резвую белую кобылку Изюминку за ухом. Гулко стучит клювом дятел.       — Значит, вы… уверены, что Фаушу известно обо всём?..       — Сомнений быть не может. Он даже не намекнул, выразился вполне ясно. Ваше Величество…       — Дрянь. — Астори прикусывает губу, слегка трогает уздечку, и Изюминка ускоряет шаг. — Дрянь… где мы просчитались?       Они оба знают, где. В конце концов, они почти дошли до открытого флирта на глазах у прессы — многозначительные полукокетливые улыбки, быстрые взгляды после каждой третьей реплики — ты видишь? ты соглашаешься? — продолжительные рукопожатия и шутливые дружеские фразы на интервью… они забылись. Вообразили, будто могут безнаказанно быть рядом.       Она забылась. Она не выдержала. Она слаба.       А слабость наказуема.       — И вы думаете, что Фауш никому не скажет?       — Он уверил меня, что промолчит… но потребовал, чтобы мы расстались. Для блага государства и нашего собственного.       Астори усмехается, тычет коленом в бок ни в чём не повинной Изюминки, и кобыла, захрапев, переходит на бодрую рысь. Тадеушу невольно приходится пришпорить своего Огневержца. Рыхло чмокает под копытами сырая апрельская грязь.       — Не стоит полагаться на обещания Фауша, — говорит Астори, и капризный порывистый ветер, бьющий в лицо и развевающий за спиной волосы, подхватывает и уносит её слова протяжным свистом в небо. — Неужели ты правда считаешь, что он сдержит слово?       — Он мне как отец, — откликается Тадеуш. Пригибается, чтобы избежать удара о ветку, и подскакивает в седле. — Я… я надеюсь…       — Одной надежды мало. Может, я сама поговорю с ним? Спрошу, чего он хочет взамен…       Тадеуш качает головой.       — Нет. Если вы так тревожитесь, я отправлюсь к нему снова, но… мне думается, в этом нет смысла. Какая выгода ему в том, чтобы сдать нас журналистам? Он не гонится за вниманием… он вполне доволен тем, что имеет.       Астори пожимает плечами. Она всё ещё не вполне убеждена.       — Допустим… если ты… хорошо. Хорошо, подождём пока.       Огневержец добродушно толкает Изюминку мордой в плечо. Тренькает востропёрка. Астори откидывается назад, расправляет хрустнувшие плечи и вдыхает сжиженный свободный воздух притихшей рощи; Тадеуш наблюдает за ней. Слушает. Сейчас, без короны, в удобном костюме для верховой езды, вне строгих и душных кабинетов она выглядит такой завораживающей, до отчаяния бесстрашной; не королевой, а воином, из тех, что берут нахрапом города и вершат судьбы не с трона, а в седле. У таких в руках вместо скипетра — меч. За плечами — не мантия, а плащ.       Вот он… тот вулкан, о котором предупреждал Фауш.       — Хочешь размяться? — спрашивает Астори, щурясь. — Давай до ручья — кто быстрее.       Тадеуш моргает, отгоняя непрошенные мысли.       — Но постойте…       — На счёт три.       — Ваше Ве…       — Раз, два… вперёд! — Она лихо хлопает Изюминку по крупу, изо всех сил дёргает поводья на себя и присвистывает; кобыла вздымается на дыбы, заливисто ржёт и галопом скрывается в гуще деревьев.       — Вы не сказали «три»! — надрывается им вслед Тадеуш. — И я не знаю, где здесь ручей!       Она уже не слышит. Тадеуш вздыхает с досадой и припускает Огневержца в погоню. В этом вся Астори: принимает решения молниеносно, тут же приводит их в исполнение и никогда не останавливается. Тадеуш — её тормоза. Её стоп-кран. Большая красная кнопка со словом «нет».       В случае с Севером это особенно необходимо.       Они несутся между стволов деревьев, по жирно чавкающей земле, через редкие неглубокие рытвины; Астори ощущает под собой горячее и живое тело лошади, и ей кажется, что у неё вырастают крылья. Быстрее… быстрее… ещё быстрее… Всё вокруг сливается в многоцветную суетящуюся круговерть. Прыжок — тяжёлый удар — тряска — сердце колотится в груди — и свобода… Её пьянящий до одури вкус на языке. Стиснуть поводья, стиснуть зубы, прорваться, перескочить… Астори смеётся. Тёмно-каштановые пряди лезут в лицо.       Она летит.       Тадеуш, прижавшись к шее Огневержца, еле различает её мельтешащий впереди силуэт и ругает на чём свет стоит эту чёртову гонку, себя самого и своего несчастного коня.       Ручей змеится скользким ужом, отсвечивает прохладной хрустальной водой. Астори преодолевает его в один великолепный скачок. Огневержец тоже играючи перепрыгивает его, пока Тадеуш, совсем не по-премьерски ойкая, поминает всех Духов разом. Пытается отдышаться. Кашляет.       — Я вас утомила?       Астори, улыбаясь, подпускает Изюминку ближе к Огневержцу и выпрямляет спину. Тадеуш достаёт носовой платок, утирая со лба пот.       — Нет, ничуть, Ваше Величество… вы отличная наездница.       — Благодарю за лесть. — Её тёмно-карие с золотистыми крапинками глаза лучатся. — Мне ещё учиться и учиться… а вы бы точно обошли меня, если бы я не сжульничала на старте.       Он рассеянно разводит руками и едва не падает с коня. С трудом восстанавливает равновесие, пока Астори прикусывает перчатку, стараясь сдержать смешок. Кряхтит.       — Честно признаться, в мои годы… — смущённо оправдывается он, — да такие скачки…       — О, не напрашивайтесь на комплименты. Вы очаровательны.       Лошади заходят в ручей, взбивая копытами звенящую пену, и мерно дышат, прядая ушами, пока их всадники беседуют. Тадеуш улыбается, отчего морщится веснушчатый нос и около глаз растрескиваются паутинкой мелкие морщины. Он берёт Астори за руку.       — Но вы очаровательнее меня.       Она выжидательно склоняет голову набок, облизывает нижнюю губу. В уголках рта прячется тонкая улыбка. Тадеуш, рискуя свалиться и намочить новенький костюм, наклоняется к ней, следуя взглядом по изгибам бровей, смуглому румянцу кожи и чёткой линии губ. Её глаза вспыхивают брызгами золота. Астори хватает его за вторую руку, он притягивает её к себе за плечо и целует. Нежно до мучительного полувздоха. Долго до чёрных точек перед глазами. Тихо, почтительно, чувственно; он проводит ладонью по её шее, осторожно сдавливает затылок. Нога скользит в стремени. Огневержец глухо храпит. Астори подаётся вперёд и не отпускает Тадеуша, лихорадочно цепляясь ногтями за его плечи. Внизу булькает вода.       — Нет, нельзя… — Она ловит воздух ртом и отстраняется. — Не здесь…       — Никто не увидит, — мягко произносит Тадеуш, гладя большим пальцем её подбородок. — Астори… Послушай…       — Потом. Мы… я сказала, потом. Надо возвращаться.       Она выводит Изюминку из ручья и поджидает Тадеуша на берегу, пока кобыла отфыркивается.       — Обратно шагом?       — Если вам угодно… — Он удобнее усаживается в седле и вздыхает. — Если вам…       Астори перехватывает поводья.       — Мне угодно. Следуйте за мной.       Она мельком смотрит на него, медлит и кладёт ладонь ему на предплечье.       — Вечером дверь в мою спальню открыта… приходи.       Тадеуш взглядывает на неё, но лицо Астори уже окаменело, приняло обычные упрямо-твёрдые очертания. Идеальная осанка. Взгляд — сквозь стены — через преграды — вперёд.       Его королева.       И он знает, что придёт, если она позовёт его. И будет рядом, чтобы помочь слезть с лошади, если не позовёт.