Путь императора

Юнги просыпается посреди ночи, встревоженный и самую малость разозленный. Светловолосый Юта спит рядом, но Юнги знает, что сейчас что-то будет. Остывшая от дневного света комната очень сильно пахнет жасмином, тот отбивает запахи первого уровня — или где там Юнги окопался, на нулевом? Дверь открывается — и Юнги за секунду до этого знает, что случится. В комнату сейчас войдет красивый мужчина, а Ким Хичоль его остановит. В комнату входит мужчина, Юнги не видно его лица из-за неверного света переливающегося по стенам огня. Мужчину тут же ловит в объятья Ким Хичоль, зашедший следом. — С ума сошел, — задушенно и раздраженно бросает мужчина. — Это ты сошел, раз меня оставил, — ласкается к мужчине Хичоль, и Юнги обжигает яркой, красивой болью. — Юнхо, может быть, ты хотя бы бордель у меня отнимать не будешь, раз себя отнял? Мужчина замирает, а Юнги дышит размеренно и спокойно, хотя сердце бьется красной птицей о грудную клетку мраморных ребер. Бьется, бьется, кричит. — Ты же знаешь, что у нас проблемы, — наконец говорит мужчина. — Как не знать, — кивает Хичоль. — Но не надо думать, что любая высокая пташка залетает исключительно ко мне. Да, у меня все обставленно по высшему разряду, но стало куда скучнее с твоим уходом, а кроме того — тут лежит давнишний клиент. — Кости слева или кости справа? — насмешливо, резко капает с раздвоенного языка ядом Юнхо. — Кого ты обманываешь, они оба годятся на роль работников твоего притона. А на роль клиентов... В этот момент Хичоль его целует и тянет наружу, закрывая дверь. Слева вдруг оживает Юта: — Господин, я не знаю, в чем дело с абсолютной уверенностью, но могу сказать одно. Вы сейчас побежите. Опять, думает Юнги, хотя вроде бы раньше не бегал. Юта соскальзывает с постели, в которой они только и успели, что пообниматься, и скользит к стене. Поворачивает медный фиал на девяносто градусов, и часть стены отъезжает в сторону. Всевеликий, тоскливо думает Юнги, я попал в стереофильм. — У вас будут проблемы? — спрашивает он и тут же машет рукой: — Я решу... Юта молнией несется к нему, выдает куртку с большим капюшоном и сумку: — Решите, потом когда-нибудь. Тут деньги — хватит на первое время, еда, а еще грим. Шрам уберите, краска хорошая, стойкая. — Что будет с Хичолем? — спрашивает Юнги, удивляясь самому себе. Получается, ему, Юнги, можно не пользоваться формулами вежливости? — Вы его видели? — спрашивает Юта, смешно фыркает. — Вот и я видел. Будет свадьба с господином Юнхо, но нескоро еще, господин Юнхо изображает из себя приличного гражданина. Охуеть, думает Юнги, пока Юта выталкивает его в спину. Проход довольно узкий и сильно пахнет алкоголем, чем-то лимонным. Юнги вспоминает, получается, семон тут возили лет сто назад, в эпоху великой жажды? Надо же, как по-дурацки все складывается. Он идет по коридору, слушает пыль и запах лимона, свежий, резкий, будто одеколон для непримиримых поборников бодрости. Словно в приключенческий роман попал. Юнги не знает, что ему делать дальше. Вполне очевидно, что он лишился памяти то ли благодаря сопернику... любовь? То ли благодаря страшному греху — и тогда кару на него обрушил всевеликий. Третий вариант — случайность. Юнги движется дальше, соображая. Коридор то сужается, то расширяется, как чрево змеи, и Юнги время от времени начинает нервничать. Как найти того, кто наложил на него проклятье? Что он сделал, чтобы его заслужить? Какая сочетанность, какая мозаика ведет к тому, чтобы забыть самое себя? Юнги продирается сквозь стены с великим трудом. Ему приходит на ум одно. Собеседник — не такая уж и плохая идея. Он бы поговорил с Ютой, если бы не этот Юнхо, забери голодные демоны его разум; вызнал бы, что из новостей, чем крутится подлунный мир, верхний ярус. Юнги упирается рукой в стенку и толкает. Сразу за темнотой на него обрушивается свет и запах улицы. Юнги готов стонать, это нулевой уровень, и как бордель господина Ким Хичоля (благослови его всевеликий) оказался на нем, а не на третьем? Слева от Юнги дерутся две пьяные женщины, мешая грязь ногами. Справа кто-то грабит кого-то с ножом. Юнги вздыхает, стучит по плечу нападающего и быстро с ним разбирается. Два удара руками, добить ногой, тело все помнит. Мы дерево, мы растем из одного семени, из одного корня. У нас один ствол. У нас разные разумы, но это обычная шутка природы, у нее хватит шуток на веки вечные, не то что на нас. Мы неделимы, мы неразрушимы, мы это я, одно целое. Почему ты так поступаешь? Почему ты рвешься из этого я наружу? Я слишком мало любил тебя? Ты слишком сильно хотел быть один? Твоя самостоятельность мешала, и я пожирал ее? Почему ты не хотел закончить так, как мы планировали? — Господин, — говорят справа очень твердо. — Вы как хотите, но вы упали уровней на семь-восемь. Если я довезу вас до пункта приема, мне дадут золотых сорок, а тот и пятьдесят. Господин, извините. Юнги не успевает понять, за что конкретно ему нужно кого-то извинять. На затылок опускается тяжелое, жгучее ощущение. Юнги теряет сознание, ругаясь на двух языках и трех наречиях.