Путь императора

Юнги живет у Мингю и Ыну уже неделю и сам подумывает сдаться властям, или кто тут за старших на нулевом уровне. Нет, ребята очень славные, но такими лучше любоваться на расстоянии. У Юнги есть смутное чувство, что он когда-то любовался, что у него были неоспоримые привилегии и почти безграничные возможности. Теперь Юнги лишен памяти, а значит — разума и сопутствующего этому уровня жизни. Он помнит детскую считалку-шепталку, про то, как всевеликий не забирает память у праведников. Наверное, Юнги много грешил. — Я пришел, — говорит Мингю, шуршит свертками. — Ты куда-то ходил, госпо... извини, больше не буду. Юнги не хочет даже двигаться, головная боль его доедает, в буквальном смысле. Он выползает из комнаты, звенит красными бусами — шторой, купленной для прохода, густые, огромные нити из багрового стекляруса и бисера, — садится на полу. Мингю тут же склоняется прямо над ним: — Госпо... Юнги. Тебе нельзя ходить одному, сам знаешь, мутация не дает тебе... Короче, я — конечно — нашел таблетку, но, как мы и предполагали, одну. Давай-ка. Мальчишки до сих пор зовут его господином, и Юнги не очень хорошо понимает, на каком основании. Рефлекс вбит годами, и все-таки, все мы когда-то были людьми, разве нет? С помощью денег Юнги они снимают квартирку немного получше предыдущей, в ней есть две комнаты и кухня, и сгибаться не приходится даже высоченным названым братцам. В ней вообще терпимо, и внутри работает защита от излучения. Юнги постепенно познает мир на ощупь. На каждом повороте ему кажется, что он радикально не отсюда, что он родился не тут, его штормит и бросает из крайности в крайность. Он обижается на само мироздание и на всевеликого. Юнги проглатывает таблетку, и в этот момент дверь грохочет. От резкой боли Юнги на мгновение глохнет, боль ослепительная, ярко-белая. В квартиру вваливается раненый Ыну. Из руки тонкой струйкой течет кровь. Ыну больно, но он держится. К слову, теперь Юнги выплачивает им деньги Хичоля, чтобы они находили ему таблетки от головной боли. Юнги очень нужно вернуться на свой уровень, но пока что он это сделать не в силах, он просто не понимает ни устройства мира, ни зачем он в нем. Все знания приходят обрывками и ни за что не цепляются. — Ты сдурел? — волнуется Мингю. — Что случилось? Лекаря? Вопросы сыплются быстро. Ыну улыбается: — Бегал от пуль, представь себе, пистоли — это дело такое, на Джехёна наткнулся опять. Мингю проверяет ему рану, качает головой и уходит на кухню. Ыну сползает по стене напротив Юнги. — Нерадостно? — спрашивает он. Ыну более простой и одновременно более сложный. У них с Мингю отличный симбиоз. — Сейчас подействует, — кивает Юнги. От боли ему трудно думать. — Ничего себе, этот придурок нашел?! Одну хотя бы?! — почти вопит Ыну. — Я у Джехёна три штуки из-под увел. Журчит вода. Шрам не болит, делать ничего не хочется, погода прекрасная, всевеликий благословляет на купание или простое созерцание. Созерцание благочестиво, так почему не смотреть на то, как ты сам развязываешь длинное ханомо, не путаешься в рукавах нисколько, ты же ловкий, подумать только, ловкий и ужасно красивый, улыбаешься, опускаешься в воду и плывешь. Плывешь к себе, ведешь пальцами по лодыжке, и от этого смешно и щекотно. Как будто ты — не ты. — Если ты не перестанешь страдать херней, — говорит Мингю, яростно заливая руку Ыну чем-то едким — неужели плотепряд достал? — я за себя не отвечаю. За себя не отвечаю, за тебя не отвечаю, ни за кого я ни хера не отвечаю. — Если бы не Чонхан и Джехён, — позволяет себе заметить Юнги, — решил бы, что у вас любовь. — Лей меньше, угробище! — восклицает Ыну, пытаясь выдернуть руку. — Любовь у нас. У меня любовь к плотепряду, а он столько тратит на обычный кинжал. Юнги смотрит на Ыну и видит, как тот расцветает. Обычный кинжал, значит? — Почему вы пересеклись с Джехёном? — спрашивает Юнги. — Он обычно не занимается нашими таблетками, насколько я помню. — Тот же вопрос, — теперь Мингю остервенело заматывает почти здоровую руку бинтом. — Кинжал у него! А вы спать не пробовали, чтобы не кинжалами друг в друга тыкать, сублиматоры херовы? Мингю в гневе довольно богат на формулировки. Ыну на этот раз почему-то не парирует. — Он как увидел Джехёна, — поясняет Мингю, отрезая бинт, — все. И до сих пор нецелованный ходит. Уже год? — Не год, — поправляет Ыну. — А три сорок пять дней и восемнадцать часов. — Ну хоть не до минут округлил! Мингю ошибается, это Юнги знает. Просто так совпало, что триста сорок пять дней и восемнадцать часов ровно. — Бесценная информация, — мотает головой Юнги, — господа лучшие-воры-нулевого-уровня, каков статус-то? — Я ничего про тебя не нашел, — говорит Мингю. — И скопировать весь архив не успел. Придется завтра лезть еще раз. — Я вообще вышел на след таблеток и дальше только по нему бегал, — говорит Ыну. — Три штуки зато. — Джехён? — уточняет Юнги. — Может, расширяет сферу влияния? — Ыну тяжело вздыхает. — Или пытается убрать конкурента, а у конкурента с головой не в порядке! — кипятится Мингю. Ыну вспыхивает, хватает какую-то трявку и сует Мингю в лицо. Теперь это точно надолго.