Ледовое побоище

— Вашу мать, — снова падая на лед, немного проскальзывая, крикнул Мин, — сколько можно блять? — опершись руками, он поднялся со льда, массируя левую голень, пытаясь хоть немного снять напряжение. — Соберись, что за расхлябанность?! У тебя через три дня показательные, ты вообще думаешь, когда на прыжок заходишь? Или ты мозги потерял по пути сюда? Куда ты так ногу сильно заносишь? В Японию собрался долететь? — Джин был зол. Юнги впервые за несколько месяцев даже тройной тулуп сделать не смог. Тренер прекрасно понимает, что с растяжением прыгать некомфортно, но в спорте всегда нужно проходить через боль. — Ты перелетаешь, Юн, сбавь скорость, колено сильно вперед не выноси перед прыжком. Начинаешь тут джайв выплясывать, — эмоционально жестикулировал тренер, ударяя иногда кулаком по бортику. — Я не могу, — разочарованно крикнул в оглушающую тишину Мин с другого края льда. Эти стены впервые услышали это словосочетание из его уст. Впервые такое подавленное и усталое эхо разнеслось по катку, застревая меж зрительских кресел. — Я не хочу. Джин. Я. Не. Хо-чу, — закрывая лицо руками, прочеканил он, откатываясь в сторону выхода с катка. — Стоять! — добрый дядя Джин исчез в ту секунду, как услышал самые страшные слова из уст своего ученика. Он выскочил на лед и побежал в сторону еле катящегося фигуриста. — Что это за спектакль? Что, всё ты думаешь пьеса окончена? Мальчика обидели, и он снова забился в угол? Ты кто блять? Где моя стерва? Где мой победитель? Человек, который откатал программу с переломом руки? Фигурист, который делает всё что угодно ради победы? Где Мин, мать его, Юнги? — Джин крепко держал Мина за плечи, встряхивая его после каждого своего вопроса, которые просто давили на хрупкие плечи парня огромным грузом ответственности и мнимой славы принца. Но Мин молчал, просто смотрел на тренера опустошенным взглядом, полным разочарования. Разочарования в себе. Последние силы, которые помогали быть тем, чью маску приходится носить уже несколько лет, тем, кто не видел ничего кроме этой гребанной застывшей воды, ради железки на груди, они иссякли, словно вода в источнике. Этот барьер рухнул. Стена из ненависти к людям, упав, открыла путь к ненависти к себе. А всего лишь одно событие. Одно воспоминание. И это стало ключевой комбинацией для разрушения. Оттолкнув руки Джина со своих плеч, Юнги покатился к выходу. Руки, голова, всё было опущено, словно у марионетки, у которой порвались нитки. — Уйдёшь с катка — можешь больше не приходить сюда на тренировки, — крайняя мера. Она могла стать крайней точкой в его карьере, либо вновь возвысить его. Юнги ни разу не уходил. Каждый раз он собирал волю в кулак, разворачивался и катился обратно в центр. Каждый раз после этих слов он делал невозможное. Но не в этот день. Даже не бросив взгляда назад, фигурист переступил бортик, продолжая медленно ковылять в сторону огромных дверей. Тренер верил, что он вернется, что это лишь временное помутнение, временная слабость из-за боли, которая становится с каждым днем всё сильнее. — Знаю, ты справишься, мальчик мой… — прошептал Джин вслед уже давно ушедшему спортсмену. Оставшись в раздевалке один на один со своим сознанием, Юнги сидел и думал. Думал… Всё сильнее сдирая с затянувшейся за годы раны корочку. Когда-то эта боль была стимулом движения. Она толкала его вперед. Но сейчас именно эта боль заставит Мина оставить коньки у двери тренера и, поджав хвост, заставит сбежать. Заставит выключить телефон и завести машину. Именно эта боль будет гнать его за город. Гнать туда, где есть родной человек, но голос этого человека больше никогда не прозвучит здесь. Она будет вести его к месту, где уже во всю цветут прекрасные белые розы. — Бабуля… — Мин упал на колени рядом с надгробьем. — Бабушка, прости меня. Я обманул тебя. У меня больше нет сил терпеть, я устал сражаться… — взвыл спортсмен. — Ты хотела, чтобы я не сдавался, ломал других, не себя, но бабуля… Мне так не хватает тебя. Твоего понимающего взгляда. Я так хочу снова обнять тебя. Я хочу снова услышать твой голос и увидеть твою улыбку, бабушка… Мин облокотился спиной о камень и поднял голову вверх. С уголков глаз покатились слезы. В этой тишине было слышно, как прерывисто он дышит, с каким трудом он набирает в грудь воздух. — Юнги, — такой же подавленный голос окликнул его, — сын, — Юнги обернулся, вытирая ладонью мокрые дорожки. Перед ним стоял уже порядком поседевший, невысокий мужчина с букетом белых хризантем. Мин встал и буквально бросился к груди мужчины, крепко обнимая его. — Не при этих обстоятельствах я хотел тебя увидеть… — Отец… — прошептал ему в грудь Мин. — Почему так долго, пап? Я так долго ждал тебя, папа… — Я вижу, Юнги. Вижу, что ты больше не можешь сражаться. Сын, но ты сильный. Ты можешь идти вперед, даже если на грани гибели. Ты не я, Юнги, — отец фигуриста говорил медленно и вдумчиво. Он буквально внушал эту мысль сыну. — Тебе больно, это понятно даже незнакомцу. Но когда боль могла сломать тебя? Когда пустые слова могли ранить тебя? Ты же Юнги, мой сильный и непоколебимый Юнги. Ты меня слышишь? — отец отодвинул от себя сына и посмотрел в его красные, полные боли, но скрывающие надежду глаза. Мин кивнул, словно принял слова папы, как горькую таблетку. Но эта таблетка поможет. — Я восстановлюсь, пап, — словно набрав в свои легкие другого воздуха, сказал Мин. — Но мне всё так же больно, как и три года назад, — он перевел взгляд на светлую плиту. — Потому что вот тут, — мужчина показал пальцем в левую часть груди фигуриста, — у тебя есть сердце, и оно очень ранимое, как бы ты не пытался это скрыть, изображая из себя ледышку, — по-доброму рассмеялся отец, оставляя цветы на могилке. — Она всегда рядом с тобой, пусть ты и не чувствуешь этого. Она была с тобой с рождения и будет до самой смерти, потому что ты, маленький сорванец с кучкой неприятностей, её любимый внук. — Любимый внук… — повторил слова отца Мин, снова поднимая голову в небо. — Этот любимый внук не может сдаться просто так, да? — с какой-то уверенностью в голосе произнес он в небо. — Пойдем, сын, твоя бабушка была рада встретить тебя, — с грустью в голосе произнес мужчина, выводя парня на протоптанную дорогу. — И ты снова исчезнешь, пап? — с тоской в голосе произнес парень. — Лин по тебе очень скучает… Могу ли я чем-то помочь? — Я вернусь сынок, только немного позже. Мне очень стыдно это признавать, но из Тэхена отец вышел получше, чем из меня. Не вешай нос, жизнь может подкинуть подлянку и посильнее, — горько усмехнулся мужчина. Медленно перебирая ногами, он шел в сторону выхода. — Помочь может только воля случая… Не волнуйся, сын, скоро все наладится и мы снова будем одной семьей, я обещаю, — мужчина остановился у черной тайоты, уже убитой временем. — Рад снова встретиться, пап, — крикнул Юнги через несколько машин. — Я готов ждать, — он с той же грустной улыбкой помахал отцу, скрывающемуся за воротами. Уже выезжая с магистрали в город, Юнги знал, к чему ему нужно стремиться. Он видел не только цель, но и причина, как эхо, разносилась у него в голове: " Я не сдамся, потому что я — Мин Юнги». Стена, недавно рухнувшая, вновь восстала, её как кирпичиками выкладывал отец, говоря простые истины, которые он забыл. Коньки, оставленные у двери тренера, перешли на ту дверь, за которой и должны быть. Без толики сомнения, без частицы смятения он вышел на лед. С новой силой, с новым настроем он ринулся в центр, замирая в центре. В наушниках начинает играть мелодия уже давно выученной произвольной. «River» уже выученная за годы общения с тренером программа. Последняя произвольная программа его тренера. Последняя программа фигуриста — святая реликвия для каждого спортсмена. Шаг за шагом, дорожка за дорожкой, вращения, прыжки. Всё исполняется с особым трепетом, с особой точностью. Даже нога, которая всё также предательски ноет, не станет препятствием для последнего каскада. Воздуха мало, несмотря на столь огромные размеры, легкие пытаются уловить свежий воздух на раскалившемся льду. Сверху, оттуда, где собираются только избранные, из кабинета Тэхена, слышатся громкие протяжные хлопки. Джин рад. Нет, он счастлив, что тот, кто долгие годы является его подопечным, тот, кто знает, что значит для него программа, откатывает её. Откатывает без единого сучка и задоринки, откатывает в такой сложный для себя момент. Джин чувствует энергию, которая бушует у Мина внутри, чувствует, как что-то новое вот-вот должно появиться на свет.

Новый король.