Мир чужими глазами

Гермиона Грейнджер сидела в гостиной Слизерина в совершенном одиночестве — все остальные были на занятиях. В кои веки у самой Гермионы совершенно не было настроения учиться: из-за разницы в расписании сегодня у слизеринцев по трансфигурации и гербологии должно было быть то, что гриффиндорцы вчера уже прошли. Конечно, Паркинсон засчитают прогул, но почему это должно волновать Гермиону? Своё свободное время гриффиндорка решила провести с максимальной пользой: прочитать весь доступный ей материал про обмен телами. Процесс был интересный, но никакой пользы пока не приносил: всё прочитанное было совершенно неприменимо в их ситуации. Её уединение нарушил грохот пинком открывшейся двери и злобная ругань портрета какого-то древнего чародея, который охранял вход в гостиную Слизерина. Драко Малфой явно не рассчитывал, что кроме него в такое время в гостиной кто-то будет. Он крайне невежливо ответил портрету, пробурчал себе под нос что-то крайне нецензурное, вваливаясь в гостиную, бросил на пол свою сумку и пинком ноги отправил её подальше. Сам Малфой рухнул в кресло, на мгновение при этом показавшись Гермионе марионеткой, которой перестал управлять кукловод. — М-Мерлин, Панс, какого чёрта ты здесь забыла? — Малфой наконец-то заметил, что в комнате он не один. — То же самое могу спросить у тебя, — сухо ответила Гермиона, досадуя на то, что хорёк тоже решил прогулять занятия. Вот уж чего ей не хватало — так это его общества. — Делать мне больше нечего кроме как пересаживать это кусачее дерьмо в новые горшки, — нелестно отозвался Малфой о любимцах профессора Спраут. — И чем же таким ты занят? — спросила Гермиона, стараясь, чтобы голос Панси звучал как обычно участливо и заинтересованно, не выдавая того сарказма, который ей хотелось в эту фразу вложить. Лицо Малфоя как-то непривычно-болезненно скривилось. — Я тебе говорил, Панс. Ты не хочешь это знать. Тебе не нужно это знать, — что-то в голосе Малфоя заставило гриффиндорку оторваться от книги и посмотреть прямо на него в упор. В интонации хорька не было того манерного самодовольства, с которым он обычно так любил намекать на нечто, известное ему, но неизвестное окружающим. Более того, Драко выглядел откровенно больным. Обычно аристократичная бледность Малфоя выглядела теперь нездоровой, под глазами залегли тёмные круги. — Мал… — Гермиона чуть не оговорилась, — Драко, что случилось? — Пока ничего, — тоскливо ответил Малфой. «Думай, Грейнджер. Что могло случиться у Малфоя, что привело бы его в такое состояние? Люциус Малфой в Азкабане. Но ещё в начале года это не мешало его сыну хорохориться и ходить с видом надутого индюка…» — Что-то случилось с твоим отцом? — Гермиона постаралась спросить как можно более участливо, хотя сама она была бы совершенно не прочь, если бы с Люциусом и в самом деле что-то случилось. — Кроме того, что с ним произошло уже? — криво улыбнулся Малфой. — Брось, Панс. Азкабан — то ещё дерьмо, но там никогда ничего не случается кроме, разве что, побегов. К тому же мы все знаем, что его нахождение там — вопрос времени. Гермиона задумалась. Гарри утверждал, что Малфой что-то замышляет. Что в поезде он рассказывал Паркинсон, что Тёмный Лорд рассчитывает на него, хочет дать ему какое-то задание. Знал ли он уже тогда, какое задание поручит ему Волдеморт, или это стало известно недавно? И если недавно, то не с этим ли связан помятый и несчастный вид наследника чистокровных лордов? — Драко, скажи, это как-то связано с тем, о чём мы говорили в поезде? — Гермиона вступала на скользкий лёд, понимая, что Паркинсон после этого могла ещё тысячу раз говорить с Малфоем на эту тему, но соблазн был велик. Если уж она застряла в этом теле, надо извлекать из этого пользу. Хорёк бросил на неё какой-то затравленный взгляд. — Паркинсон, я тебя прошу, отвали. Я приношу тебе свои извинения за то, что наговорил. Твои предки оказались умнее, чем я думал. Ну так следуй их примеру и не лезь во всякое дерьмо. И ко мне тоже не лезь. — Тебе самому бы стало легче, если бы ты с кем-то поделился. Я могу чем-то помочь, — Гермиона предприняла последнюю отчаянную попытку, мысленно делая заметку узнать, что там Малфой наговорил Паркинсон о предках. — Ты понятия не имеешь! — рявкнул Малфой. — Я должен сделать всё сам! Я не могу никому рассказать! И если хочешь помочь мне — просто отстань от меня наконец! Малфой вихрем взлетел по лестнице и скрылся в спальне мальчиков, шандарахнув за собой дверью так, что стёкла гостиной задрожали, а проплывавшие за окном рыбки бросились в разные стороны, напуганные громким звуком. Театральность, достойная обчитавшейся женских романов нынешней пассии Рона — Лаванды Браун. Гермиона не нашла ничего лучше, чем вернуться к чтению. Время тянулось отвратительно медленно. Где-то там Паркинсон сейчас обыскивает кабинет профессора Флитвика — хоть бы она не попалась. Книги по-прежнему не давали ясного ответа на то, что же случилось с ними этой ночью после отработки. Спустя час гостиная заполнилась слизеринцами, пришедшими с занятий. Рядом присела Дафна Гринграсс и попыталась завести беседу. Гермиона старалась по возможности отмалчиваться: девочки более наблюдательны, чем мальчишки, не хватало ещё, чтобы Гринграсс поймала её на какой-то безделице и всё поняла. — Что-то ты сегодня странная, Панс, — заметила однокурсница. — Никак снова поссорилась с объектом своего обожания. То-то он сегодня тоже не в настроении: ни на трансфигурацию, ни на гербологию не пришёл. Гермиона задумалась. Малфой пришёл в гостиную, когда у слизеринцев начиналась гербология. Значит, целый урок трансфигурации его где-то носило. Определённо не в библиотеке — она бы заметила его, когда брала книги. Тогда где? Можно было бы предположить какое-нибудь банальное занятие вроде прогулки или ванной, но после такого не возвращаются в таком отвратительном расположении духа. Или паранойя Гарри оказалась заразной, и теперь ей тоже всюду мерещатся заговоры, в которых участвует Малфой? — Панс, да очнись же ты, — Дафна пихнула её локтем в бок. — Извини. Я сегодня что-то чувствую себя не очень хорошо, — попыталась оправдаться Гермиона. — Даже занятия прогуляла. Гринграсс пожала плечами и ушла с видом оскорблённого достоинства. Гриффиндорка выдохнула с облегчением. Время вышло, пора было идти встречаться с Паркинсон в туалете Плаксы Миртл. Гермиона уже шла к выходу, когда её окликнули. Она предпочла сделать вид, что не услышала, но Малфой вышел в коридор вслед за ней. — Панси, — тихо позвал он. Гермиона выжидательно посмотрела на него, вопросительно приподняв брови. — Слушай, Панси, прости, — тихо сказал Малфой. — Я не должен был на тебе срываться. Ты в каком-то роде мой единственный друг теперь. — А как же Крэбб и Гойл? — насмешливо спросила Гермиона. По лицу хорька пробежала судорога. — Не включай дуру, я-то знаю, что ты куда умнее… Как-то плохо у меня получается извиняться… — А ты практикуйся почаще, может быть научишься. — Мне жаль, что я тебя обидел. И ты правда можешь мне помочь. «И в этом весь Малфой, — Гермиона едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. — На предложение помощи ответил хамством, и извиняться пришёл только когда понял, что помощь бы действительно пригодилась». — Ну и чего тебе? — спросила она. — Прикрой меня на собрании старост. У меня совершенно нет сил и желания туда идти. К тому же я должен быть в другом месте. Гермиона мысленно чертыхнулась. Завтрашнее собрание старост совершенно вылетело у неё из головы. — То есть, ты мне хамишь, занимаешься непонятно чем, посвящать меня в подробности категорически не желаешь, а мне тебя ещё и прикрывать после этого? Как-то это слишком, ты не находишь? Малфой зажмурился и потёр переносицу каким-то странно-усталым жестом человека, который трое суток обходился без сна. — Послушай, я не могу. Мне никто не должен помогать. Это важно. И ты понимаешь, как только я скажу тебя прямо — ты соучастница. И если у меня не получится… — А у тебя может не получится? — поинтересовалась Гермиона, услышав в голосе Драко такое несвойственное ему сомнение. Сколько она знала хорька, тот всегда был уверен в своём успехе, даже когда для предпосылок для этого, по её мнению, не было совершенно. — У меня должно получится, — тоскливо сказал Малфой. — Только вот я сам в это не верю. И никто не верит. Даже крёстный. Может только тётя Белла верит. Да только тётя Белла… Малость того. «Малость — это ещё мягко сказано», — подумала Гермиона, вспоминая сумасшедшую ведьму, которая убила Сириуса. — Ну так что, Панс? Прикроешь? — видеть Малфоя, смотрящего на тебя с надеждой, было очень и очень странно. — Посмотрим на твоё поведение. Может быть и прикрою, — сухо отозвалась Гермиона, оставляя Малфоя, ни разу ещё не слышавшего от своей подруги даже завуалированного отказа, в крайней растерянности.