Утешение

      В течение дня команда Облака шла сквозь лес к Хашимори, не имея возможности ускориться и перейти на бег. Аюто был направляющим, за ним шагал пленник с привязанными вдоль тела руками, замыкал строй Акихито.       Итачи держался рядом с Ютсу, утешал его, разговаривал с ним. Сначала мальчик казался очень встревоженным, но постепенно успокоился и начал зевать — очевидно, он привык спать в дневное время. Его гримасы и преувеличенно удивленная реакция напоминали поведение маленького ребенка. Чем больше Учиха думал о его судьбе, тем сильнее расстраивался. Он чувствовал потребность окружить несчастного подростка заботой, собственноручно поил его и кормил, время от времени брал за руку или гладил по плечу, чтобы успокоить. В глубине души Итачи надеялся, что в сознании Ютсу произойдет переворот и он снова обретет свое место среди людей.       — Ничего не выйдет, — проворчал Аюто, когда Учиха поравнялся с ним. — Он убил восьмерых человек, этот факт ничто не отменит. Мы, конечно, приведем его в Кумо, но какой в этом смысл, если Райкаге попросту прикажет казнить его?       — Кто знает, что будет дальше, — ответил Итачи. — Может, наш поступок обернется удачей.       — Как шиноби мы не имеем права полагаться на удачу. Клянусь тебе, если бы не твое вмешательство, я бы убил парня — и был бы прав. Это соответствует всем правилам, инструкциям и здравому смыслу. А то, что мы делаем сейчас, — против правил и к тому же глупо.       — Раз ты не настоял на своем как командир, значит, и сам сомневаешься.       — Я не сомневаюсь! — отрезал Аюто. — Просто не могу идти против брата и лучшего друга.       «Лучшего друга, — подумал Итачи. — Как странно, что после той недели в столице мы так и остались друзьями, не больше. Впрочем, ведь ничего же серьезного не случилось… Будет только справедливо дать теперь шанс Тэи-чан. Думаю, я искренне пожелал бы им счастья».       — Вы оба мои лучшие друзья, — продолжил Аюто, — так что я готов идти сложным путем, чтобы избавить вас от тяжких угрызений совести. Но если бы ты только знал, как все внутри восстает против этого… Впору поверить в шестое чувство.       Вечером снова подморозило. Небо было ясным, и как только оно начало темнеть, на нем проступили звезды. Шиноби вышли на опушку, с которой открывался вид на деревню, оставалось пройти не больше километра.       Ютсу поднял глаза и, не отрываясь, смотрел на ряды черных домов, освещенных изнутри. Несколько человек еще не закончили свои дела: кто-то шел по улице, кто-то копошился во дворе или разговаривал с соседом. Силуэты людей темными пятнами вырисовывались в потоках скудного света, льющегося из окон, и казались сгустками сумерек, привязанными причудливыми тенями к стелившемуся по земле мраку.       Итачи с беспокойством следил за лицом мальчика. Ютсу часто дышал, ему показалось, что он наконец видит свой дом — настоящее обиталище самых разных теней, которые, не довольствуясь лунным и звездным светом, специально зажигают огни в гигантских фонарях, чтобы на их фоне становиться гуще, мощнее и напитываться силой…       — Я поговорю с Хотэки-саном, — произнес Аюто. — Объясню, где можно найти тела, и скажу, что мы схватили вражеского шиноби. Вы ждите меня здесь: на ночлег оставаться не будем, двинемся сразу к Кумо.       Ютсу вдруг дернулся, веревки на нем затрещали, наложенная на узел печать засветилась и начала расползаться.       — Он хочет домой… — пробормотал Итачи.       Аюто и Акихито отпрянули и схватились за кунаи.       В эту секунду путы окончательно спали с мальчика, его тело потемнело, как будто над ним пронеслась туча, черная тень за его спиной раздулась и распалась на сотни длинных лап. Итачи прыгнул вперед и отбил кунай, брошенный Аюто. Младший из братьев лишь занес руку для броска.       — Подожди! — крикнул Учиха командиру, а затем повернулся и настойчиво заглянул в глаза Ютсу, одновременно синхронизируясь с его потоком чакры.       Прежде чем он успел оформить свои мысли и дать воплощение собственной воле, на него словно обрушилась огромная волна. Неразвитое сознание мальчика, состоявшее из инстинктов и ничем не сдерживаемых желаний, оказалось невероятно сильным. Давно забытая, но никогда не исчезавшая бесследно мысль о доме обратилась в его единственное и главное стремление и обрела невероятную мощь. Все восемь лет блужданий и дикого существования напитали ее каждой своей минутой тоски, страха и боли. Итачи вдруг понял, что не сможет остановить этого ребенка — никто не сможет! Он хочет домой…       Смятый, раздавленный его волей, Итачи тонул в темных волнах и не мог ни за что ухватиться, пока в конце концов последняя искра его сознания не погасла…              Он открыл глаза и понял, что дрожит от холода, лежа на покрывшейся инеем увядшей траве, а над ним нависают голые деревья и склон черного неба. Итачи дернулся, сел и увидел своих товарищей, распростертых на земле. Аюто смотрел в небо, рот его был приоткрыт и струйка крови, сползавшая по щеке, уже застыла и подсохла.       — Аюто… — Задохнувшись от ужаса, Итачи вскочил на ноги и бросился к другу.       Его шея была поломана без каких-либо внешних следов повреждений, судя по всему, он успел метнуть еще пару кунаев, прежде чем Ютсу достал его. Акихито лежал на боку в паре шагов от брата и тоже был мертв. Итачи задрожал так, что его подбородок запрыгал, а зубы застучали друг о друга.       — Этого не может быть, это гендзюцу… гендзюцу… — Он достал из поясной сумки сюрикен и разрезал руку.       Итачи застыл, глядя, как с тыльной стороны запястья сползает и капает на землю кровь. С каждой каплей он становился бледнее, а глаза его все больше расширялись.       — Ч-ч-черт… — выдохнул он, закусил щеку изнутри зубами и зажмурился изо всех сил.       Нужно было отгородиться от ужаса и взять себя в руки.       Прошло несколько секунд, а потом вдруг от глаз по лицу Итачи расползлись белые жилки: он активировал бьякуган. То, что он увидел, заставило его сорваться с места и побежать с предельной скоростью в сторону Хашимори.       Деревня зажглась десятками огней, жители выбежали на улицу из своих домов и столпились на нескольких участках, крича и рыдая. Итачи перемахнул через ограду крайнего дома, прыгнул на крышу и в конце следующего прыжка приземлился рядом с десятком человек, которые разъяренно били скорчившееся на земле окровавленное и безжизненное тело Ютсу.       — Хватит! Хватит! — прокричал он, расталкивая людей. — Это Ютсу, Мори Ютсу…       Где-то страшно вскрикнула женщина. Она упала, кто-то подхватил ее на руки. Итачи опустился на колени возле тела юноши и приподнял его. Один висок был пробит. Учиха как во сне озирался вокруг, натыкаясь взглядом на искаженные яростью и горем лица людей, толпившихся вокруг тел погибших.       Когда Ютсу вошел в деревню, он перепугал всех, кого встретил. Мужчины, похватав охотничье оружие, лопаты и топоры, выскочили из домов на улицу, где к ним потянула свои лапы тень мальчика. Завязался короткий бой — именно этот момент увидел с опушки Итачи, когда использовал бьякуган.       «Десять, тринадцать, четырнадцать, девятнадцать…» — считал про себя Итачи поломанные тела.       К нему бесшумно подошел Бозо с пращой в руках.       — Плохо работаете, — хмуро сказал он.       Охотник не произнес больше ни единого слова и пошел помогать заносить в дома тела погибших. Среди них был и Хотэки-сан.       Итачи прижал к себе Ютсу и, опустив голову, горько заплакал. Но оплакивал он не мальчика — он почти не думал о нем, — а Аюто и Акихито, которые не должны были погибнуть так быстро и так глупо из-за того, что он не смог стать настоящим шиноби. Юные, красивые, талантливые… его лучшие, его единственные друзья, которые всего полчаса назад жили, дышали, говорили с ним… исчезли навсегда.              Учиха открыл глаза и оказался в своем доме, в Деревне Облака. Он все осознавал, слышал звуки, видел тени на потолке, но не мог пошевелиться — не чувствовал своего тела. Несколько секунд Итачи пытался понять, проснулся ли он или еще спит, потом его охватил дикий ужас, как человека, на горле которого сомкнулась железная хватка, перекрыв доступ к воздуху. Он даже не мог понять, дышит его тело или нет, просто бился внутри этой незыблемой темницы, не находя выхода. После нескольких бесконечных минут этого мучения Итачи смог моргнуть и приоткрыть губы. Глубоко вдохнув, он понял, что все это время едва дышал. Постепенно он смог начать двигаться, пошевелил руками, приподнялся на локтях.       Ноги его не слушались. Итачи быстро откинул покрывало, согнулся, схватил себя за колено, пощипал ногу в нескольких местах — и ничего не почувствовал. Подобного раньше с ним не случалось, так что он испугался и не знал, что предпринять. Опытным путем Учиха определил, что чувствительность потеряна не во всей ноге, а начиная от верхней части бедра до стопы и пальцев ног. Заднюю поверхность бедра, копчик, поясницу он чувствовал.       Откинувшись на подушку и стараясь успокоиться, Итачи задумался, перебирая в голове события последних дней и гадая, чем мог быть вызван такой приступ, закончившийся частичным и временным — он в этом не сомневался — параличом.       После возвращения с миссии в Хашимори потянулся мучительный месяц, наполненный скорбью и сожалениями. Итачи принес тела своих друзей в Кумо, разговаривал с их родственниками. Кто-то тихо его ненавидел, кто-то не стеснялся в выражениях, но нашлись и добрые люди, которые сказали, что он ни в чем не виноват. И хотя Итачи знал, что это неправда, он был им бесконечно благодарен за то, что они не плюют в его душевные раны и не растравляют их ядом своего презрения.       Итачи объяснялся лично с Райкаге. АНБУ провели расследование по его делу, которое закончилось довольно быстро: случившееся было объявлено ошибкой командира. И хотя Учиха пытался объяснить, что виноват именно он, следователь пришел к иному заключению. Итачи получил лишь небольшой выговор и штраф.       — Оплачешь друзей, выкинешь глупости из головы и вернешься на службу, — сказал ему Райкаге.       Но Итачи пока не мог вернуться на службу, как и не мог выкинуть из головы ни одну минуту из того, что произошло с его командой в Хашимори.       Он вздохнул и снова попытался пошевелить ногами, как вдруг услышал звон — окно в соседней комнате разбилось, и на пол упала бутылка с зажигательной смесью, осыпав горящими брызгами занавеску, циновки, диван. Итачи, помогая себе руками, приподнялся и сел.       Какое-то время он просто смотрел, как бутылка крутится на полу, а огонь расползается по комнате. Оттуда уже потянуло едким дымом, а Итачи все сидел на своей постели.       — Может, это судьба? Может, так мне и надо? — думал он.       — Эй ты, мразь, просыпайся! — раздалось с улицы.       Итачи узнал голос Тэи-чан, девушки, влюбленной в Аюто.       — Выходи, трусливая сука, я убью тебя своими руками!       Учиха огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь предмета, который мог помочь ему добраться до окна в противоположной стене, но в завесе из дыма уже сложно было что-либо разглядеть. Оттолкнувшись от кровати, он опрокинулся на пол. Здесь еще легко дышалось. Итачи пополз в сторону окна, подтягиваясь на руках. Он думал о том, что если создаст теневого клона, тот будет так же беспомощен, его воздушные клоны слишком легко рассеиваются, а техники других стихий ему не доступны…       В этот момент разбилось второе окно — как раз над головой Итачи, — и в комнату запрыгнула Мияко, младшая сестра Тэи-чан.       — Выбирайся скорее, живо! Да что с тобой? — воскликнула она.       Учиха посмотрел на нее снизу вверх.       — Я не могу… ноги отнялись…       — С чего это?       Мияко дернула Итачи за руку, из-за чего тот едва не опрокинулся на бок. Выругавшись, она наклонилась, обхватила его за талию, подняла на ноги и потащила к окну. Учиха только успел схватить со стола книгу, как они уже оказались внизу, на улице.       Тэи быстро подскочила к ним и сразу же пнула Итачи в живот, отчего он опрокинулся на снег и выронил книгу. Название «Золотой и Серебряный», красиво выведенное на обложке металлическими чернилами, блеснуло в свете фонарей. Куноичи подбежала, схватила Итачи за волосы и несколько раз ударила лицом об колено, но потом вмешалась Мияко и оттащила сестру в сторону.       — Хватит, хватит… — мягко сказала она.       Тэи разрыдалась, и девушки обнялись.       Дом уже полностью охватило пламя. Учиха сел, помогая себе руками. На нем были надеты только трусы и длинная футболка, на которую капала из разбитого носа кровь. На крыше здания в конце улицы мелькнули тени дежурных шиноби.       — Уходим, — сказала Мияко, подтолкнув сестру в противоположную сторону.       Тэи кивнула и пошла прочь, потом побежала, отирая слезы. Мияко задержалась лишь на несколько секунд. Повернувшись к Итачи, она спросила тихо:       — Он вспоминал обо мне? Хоть раз…       Учиха понял, что она говорит об Акихито, и попытался вспомнить что-нибудь, но не смог и покачал головой.       — Ты же знаешь, какой он молчаливый…       Мияко крепко сжала губы, хотя глаза ее блестели.       — Знаю, — сказала она и побежала за сестрой.              Итачи показалось, что он закрыл глаза, а когда снова открыл, то увидел лицо Сюихико, но на самом деле все это время его тело не двигалось, а зрительный контакт с куноичи Облака не прерывался.       Сюихико деактивировала бьякуган, ресницы ее опустились. Учиха вдруг заметил на розовой коже ее щек мокрые дорожки, оставленные слезами. «Кажется, я плакал вместе с ней», — подумал он, отирая лицо пальцами левой руки. Впрочем, девушка была погружена в собственные мысли и не обращала на него внимания. Молодые люди молчали какое-то время.       Итачи испытывал странное чувство: он понимал, что находился под действием иллюзии, но не мог полностью отделить ее от реальности. Сначала ему пришлось стать частью воспоминаний, а теперь воспоминания сделались частью его самого: Итачи казалось, что миссию в Хашимори пережил он сам.       — Сюихико-сан, — произнес Учиха, и голос его словно разбил на осколки тишину комнаты, которая преградой стояла между ним и куноичи, — если вам показалось, что я когда-либо отзывался о ваших техниках пренебрежительно, то прошу меня простить.       Девушка шевельнулась, положив руки на подлокотники, но ничего не ответила, все так же глядя в сторону.       — Как ты себя чувствуешь? — слегка нахмурившись, спросил Итачи.       — Наверное, это жестоко — делиться такими воспоминаниями, — задумчиво произнесла Сюихико. — А ты меня даже не упрекнул… Должно быть, твои собственные воспоминания намного более горькие.       — Делиться ими я бы не хотел.       — Я этого и не жду. Тебе незачем пристально вглядываться в свое прошлое — твое будущее еще не определено. Когда есть цель, нет причины оборачиваться назад. А если в будущем пусто, только и остается, что вопрошать о смысле своего существования минувшее.       Итачи пристально посмотрел на Сюихико. Он вдруг живо представил себе ее образ мыслей.       — До сих пор высшей формой сочувствия я считал совместное переживание каких-либо событий. Однако в таком случае чувства, которые испытывают люди, даже находясь в рамках одной и той же ситуации, могут разниться. Твое гендзюцу заставляет смотреть на мир твоими глазами. Оно превращает в тебя. Я никогда с подобным не сталкивался.       — Эти мысли волнуют тебя больше, чем то, что ты пережил в моей иллюзии?       Итачи покачал головой.       — Одно порождает и усиливает другое.       Сюихико вздохнула.       — Теперь расскажи мне, что ты думаешь о той миссии. Только, пожалуйста, откровенно.       Учиха откинулся на спинку кресла и несколько секунд смотрел на лицо куноичи Облака из-под ресниц.       — Это была твоя вина, — сказал он.       Сюихико, ожидавшая этих слов, как собственного приговора, вдруг вскинула на него глаза, удивившись мягкости, с которой они были сказаны: в его голосе слышалось сожаление. Убедившись, что девушка готова спокойно принять правду, Учиха продолжил:       — Ты знала, как именно должна поступить, и осознавала последствия, но позволила жалости заглушить голос разума. Тот чунин — Аюто — прислушивался к твоему мнению, и об этом тебе тоже было известно. Фактически, в той ситуации решение принимал не он.       Сюихико кивнула, признавая правоту слов Итачи, и опустила голову.       — Кроме всего сказанного, я почувствовал то, что ты на самом деле не можешь себе простить: это страх совершить плохой поступок, оказаться плохим человеком, потерять чистоту своей души. Ты не могла позволить себе убить ребенка, но не только из жалости к нему, но и из страха, что придется жить с его кровью на руках.       Куноичи крепко зажмурилась, чтобы не заплакать, а потом заставила себя поднять глаза. Лицо ее было бледным.       — Это правда, — сказала она, нахмурившись. — От первого до последнего слова.       Итачи молча смотрел на нее, взгляд его казался теплым. Обвиняя ее, он как будто все же был на ее стороне.       — Тебя, наверное, удивило, как спокойно я отнеслась к тому, что ты — Тот Самый Учиха, — произнесла Сюихико. — Я сказала, что ты совершил тяжкое преступление, чтобы избежать еще более тяжких последствий. Мне не нужно искать подтверждения — я просто знаю, что это правда. По этой причине я испытала к тебе… уважение. Я могу даже назвать это чувство восхищением твоей решимостью и внутренней силой, которой у меня никогда не было. Я бежала от своей судьбы, отказалась делать сложный выбор, и это обернулось трагедией. Ты принял свою судьбу, несмотря на то, какой горькой она была. В этом разница между нами.       Куноичи замолчала. В конце концов она смутилась, покраснела под пристальным взглядом Итачи и отвела глаза. Учиха поднялся с кресла.       — Сейчас где-то пять часов утра. Все еще видно звезды. Если хочешь, я провожу тебя.       Сюихико кивнула и попыталась улыбнуться, хотя тяжкие мысли все еще омрачали ее душу и отражались на лице.       На террасе Итачи предложил ей создать клона, и она послушалась, не спрашивая, для чего это нужно, затем подошел, наклонился над ней и подхватил на руки. Он держал ее осторожно, бережно, словно не прилагая ни малейшего усилия, а девушка от такой близости к нему сделалась красной и боялась пошевелиться или поднять глаза.       — Твой клон заменит тебя здесь, — сказал Итачи и прыгнул на край террасы, а затем быстро поднялся по каменистому склону, как по горизонтальной поверхности, прикрепляясь к нему за счет чакры — почти взлетел.       Взобравшись на крышу, Итачи аккуратно усадил Сюихико на край и сам сел рядом.       — Интересно, оттуда видно наши ноги? — вырвалось у девушки.       — Из отсека с птицами? Нет, — ответил Итачи. — Но если повиснуть на руках, будет видно.       Сюихико тихонько рассмеялась, а потом подняла голову и залюбовалась ночным небом. Ей казалось, что она снова дышит полной грудью.       — Еще столько мест, — сорвалось с губ куноичи, — которые я никогда уже не увижу. Столько всего, о чем я никогда не узнаю… Итачи, ведь мир огромный?..       — Да, — ответил Учиха и перевел взгляд на ее лицо, — но, возможно, это одно из самых прекрасных мест на свете.       Он говорил серьезно, но глаза его были такими теплыми, что Сюихико заулыбалась. Под этим взглядом, подобно росе под лучами восходящего солнца, печаль в ее душе начала испаряться.       — Это правда, — произнесла она.       Какое-то время молодые люди молча смотрели на звезды.       — Итачи… — тихо сказала Сюихико. — Я думала, такой человек, как ты, будет презирать меня из-за моей трусости. Из-за того, что я оказалась плохим шиноби.       Брови Итачи слегка приподнялись.       — Мне в самом деле противен тип людей, которые идут по трупам, надеясь не испачкать при этом своих белоснежных одеяний, веруя в собственную непогрешимость, прикрываясь всеобщим благом, и, убивая, действуют чужими руками. Но это не имеет отношения к твоей ситуации.       Сюихико ничего не ответила, понимая, что Учиха говорит о чем-то своем и теперь наступила ее очередь внимательно слушать. Однако он не стал развивать тему.       «Если бы не Шимура Данзо, — мрачно думал Итачи, — Шисуи был бы жив. Вот человек, чьей крови на своих руках я бы никогда не устыдился. Надеюсь, однажды он встретит свою судьбу — ту, которой заслуживает. Как бы я хотел, чтобы имя этой судьбе было Учиха…»       Искоса наблюдая за его задумчивым лицом, куноичи Облака обхватила себя руками и слегка ускорила ток чакры, чтобы согреться. Хотя погода была ясная, тихая, на такой высоте все же задувал ветер. Он трепал волосы и полы кимоно, обжигал лица легким морозцем.       — Ты назвала себя плохим шиноби, — сказал вдруг Итачи. — Но это не так: ты — шиноби, который отказался сделать сложный выбор.       — Разве это не изменило меня навсегда?       — Изменило: больше такой ошибки ты не совершишь.       Сюихико посмотрела на него с удивлением.       — Ты больше не боишься мук совести и осуждения окружающих, потому что они стали неотъемлемой частью твоего мира, — пояснил Итачи. — И это открыло тебе глаза на то, что ты называешь истинным положением вещей.       Куноичи молчала, боясь упустить хоть слово.       — Вчера ты снова оказалась перед выбором — и не бежала от него. Предпочла стать предателем в собственных глазах, но сохранить жизнь человеку из АНБУ.       — Шиноби так не поступают! — воскликнула, не сдержавшись, Сюихико.       — Это не по правилам, да. Но законы шиноби никогда не были неоспоримой истиной — не для тех, кто способен мыслить самостоятельно.       Куноичи вспомнила встречу с Учиха Шисуи.       — Ты изменилась, — произнес Итачи. — И могла бы стать выдающимся шиноби.       Ему хотелось сказать что-то еще, чтобы она почувствовала себя лучше, но он остановил себя.       — Спасибо, — ответила Сюихико, не поднимая глаз.       От мысли о том, что Итачи относится к ней с уважением и некоторой теплотой, сердце девушки так сильно затрепетало в груди, что дыхание сбилось. Пришлось целую минуту молчать, чтобы снова начать дышать ровно, но дрожь в пальцах не прошла и щеки все еще горели румянцем. Лишь однажды в жизни Сюихико испытывала нечто подобное — за миг до того, как Аюто поцеловал ее. Но сейчас это чувство было намного, намного сильнее. Настолько, что, собрав все свое мужество, куноичи все же не могла заставить себя посмотреть на Итачи.       — У тебя пальцы дрожат, тебе холодно?       Молодые люди сидели, опираясь о настил крыши, и руки их находились рядом. Итачи сжал ее пальцы и тут же отпустил.       — Кажется, теплые, — сказал он.       Сюихико вспыхнула еще сильнее и невольно поднесла руку к груди, словно хотела спрятать ее под край кимоно, выступавший над оби.       Итачи внимательно посмотрел на нее, потом отвел взгляд и беззвучно вздохнул.       — Что бы ни случилось, через семь дней я должен буду покинуть это место, — сказал он.       — Ты следуешь своим путем, — с усилием ответила Сюихико.       «Как же это глупо — желать невозможного!» — подумала она, рассердившись на саму себя, и наконец смогла поднять глаза на Итачи.       — Я уже говорила, что как мастер гендзюцу умею отличать иллюзии от реальности.       — Что это значит? — тихо спросил Учиха, с горечью ожидая ее слов о том, что он ненастоящий и исчезнет из ее жизни навсегда, развеется, как стая черных воронов из чакры.       Но услышал он совсем другое.       — Когда ты рядом со мной, мне кажется, что это навсегда, — произнесла Сюихико, — даже если это всего на семь дней.       Куноичи смотрела на него с ожиданием и надеждой, как будто спрашивала: ты понимаешь? «Понимаю», — ответили глаза Итачи, потеплев; улыбка тронула его губы. Невозможно было не улыбнуться, глядя на нежное, как лепестки тюльпана, лицо, обращенное к нему. Ветер разметал пряди мягких темно-каштановых волос, своим ледяным дыханием окрасил губы и щеки девушки из розового в алый цвет, отчего она сделалась еще больше похожа на прекрасный цветок.        Итачи с удивлением почувствовал, что не может оторвать глаз от этого милого лица. Сердце в его груди напомнило о себе несколькими сильными ударами.       — Я бы не хотел говорить или делать что-то, от чего ты потом почувствуешь себя обманутой или несчастной, — тихо произнес он, невольно глядя на ее губы.       Сюихико покачала головой — от волнения она не могла вымолвить ни слова — и потянулась к нему. Итачи слегка наклонился и поцеловал ее, одновременно накрыв ее руку, опиравшуюся о крышу, своей рукой.       Для них обоих будущее было покрыто мраком, оба не надеялись увидеть следующую весну, и оттого настоящее обретало большую остроту, казалось чем-то незыблемым, покинувшим границы времени, вечным.       Небо посветлело, звезды исчезли. Далеко над морем обрисовалась бледная золотистая полоска. Молодые люди сидели, придвинувшись друг к другу поближе, держась за руки. Ресницы Сюихико опустились — она чувствовала себя счастливой, но очень уставшей от всех пережитых этой ночью эмоций, Итачи согревал ее, управляя током чакры. Он ни о чем не думал, сосредоточившись на ощущениях этих минут. Холодный ветер трепал его волосы, время от времени забрасывая их на лицо, теплые пальцы Сюихико соприкасались с пальцами Итачи. Где-то внизу, на фоне снежного склона, и еще ниже, над верхушками елей пролетали черные вороны. В восточной части бледно-голубого неба распускался оранжевый цветок восходящего солнца, бросая отблески, похожие на языки пламени, на свинцово-серые волны сурового моря.       «Здесь в самом деле так красиво? — спросил себя вдруг Итачи. — Ослеп я или прозрел?»       Но эти мысли, легкие, как дуновение ветра, проносились мимо, не задерживаясь, и лишь слегка тревожили его.              Пора было возвращаться. Итачи подхватил на руки Сюихико и, взглянув на ее лицо, произнес с улыбкой:       — Ты совсем сонная.       — Нет, я не хочу спать, просто устала немного…       Когда они уже были в комнате, он снова предложил ей прилечь.       — Я не хочу засыпать, — повторила девушка, — не хочу, чтобы это утро заканчивалось.       — Хочешь, чтобы я остался?       — Угу… — призналась Сюихико, слегка розовея.       Итачи и сам не испытывал никакого желания возвращаться в свою комнату на растерзание мрачным мыслям и на строгий суд собственного здравого смысла; вновь надевать даже перед самим собой маску жестокого Акацки, человека, руководствующегося холодным расчетом и бездушной логикой.       — И все же тебе нужно отдохнуть. Ты почувствуешь это, как только я перестану ускорять ток твоей чакры.       — Я прилягу до завтрака, только ты не уходи, ладно? Можешь почитать что-нибудь… Почитаешь мне вслух?       Итачи кивнул. Он пересадил девушку на кровать и подошел к полке с книгами. Его внимание сразу же привлек роман, который он видел в иллюзиях Сюихико, — «Золотой и Серебряный». Протянув к нему руку, Учиха вдруг замер: он увидел в самом углу, за книгами, небольшую подставку с резными фигурками, изображавшими хвостатых зверей. Эта «чудовина» была ему хорошо знакома, хотя он ни разу в жизни ее не видел. Но однажды в гендзюцу Сюихико ему довелось изучить до мелочей каждую из этих фигур, и его пальцы до сих пор помнили их шероховатую узорчатую поверхность.       Выдвинув подставку на видное место, Учиха спросил, не оборачиваясь:       — Ты знаешь, кто это?       Девушка лежала на боку, натянув на себя покрывало и подложив подушку под голову, и смотрела на Итачи.       — Хвостатые звери, — ответила она. — Воплощение силы и хаоса. Подобные стихийному бедствию, они способны разрушать целые деревни.       «И иногда подчиняются глазам Учиха», — добавил про себя Итачи.       Он поставил «чудовину» на стол, взял книгу и опустился в кресло, однако даже не раскрыл ее, задумавшись о своем. Размышляя, Итачи извлекал фигурки из отведенных для них подходящих по форме отверстий и расставлял на столе в ряд в следующем порядке: Пятихвостый, Семихвостый, Шестихвостый, Однохвостый, Двухвостый, Треххвостый, Четыреххвостый, Восьмихвостый и Девятихвостый. Его пальцы на секунду замерли в воздухе, а затем поменяли местами зверей с двумя и тремя хвостами.       — Иногда для усмирения их помещают в сосуд — живого человека, — но этот опыт не всегда удачный, — произнес он.       Сюихико знала, что несколько попыток запечатать Восьмихвостого зверя в тело шиноби закончились плачевно для ее деревни.       — Ты, наверное, знаешь, что у Кумо есть два таких сосуда, — сказала она.       Итачи кивнул и указательным пальцем подвинул вперед две фигурки — с двумя и восемью хвостами. Он смотрел на них из-под опущенных ресниц, избегая взгляда Сюихико. Сердце его быстрее забилось в груди. Конечно же, она что-то знала о Нии Югито и могла рассказать ему о ней.       «Тогда бы у меня не было выбора: я передал бы эту информацию Акацки, сделав Сюихико предателем Кумо. Мне следовало допросить ее в первый же день — так поступил бы любой Акацки. Я все еще могу это сделать…» — Итачи мучил себя этими мыслями и, откинувшись на спинку кресла, подпирая подбородок рукой, смотрел на девушку, сомкнувшую ненадолго глаза.       Стоило ли рисковать ради нее? Учиха привык идти к своей цели, разрушая любую преграду на своем пути, уничтожая все, что могло подвергнуть риску воплощение его плана в жизнь. Не было никого и ничего, что он не смог бы возложить на алтарь своей главной цели: ради этого он погрузил во тьму собственную душу и душу любимого младшего брата. Если бы эта девушка, нежная и прекрасная, как цветок, встала на его пути, разве он не растоптал бы ее?       «Да», — с горечью подумал Итачи. Он чувствовал, что смог бы это сделать, несмотря на боль и сожаление.       Ему захотелось защитить ее от самого себя.       — Не стоит обсуждать такие вещи, — сказал он.       Куноичи улыбнулась, не открывая глаз.       — Ты и так это знал. Все шиноби высокого уровня знают о том, как были распределены Хвостатые между Деревнями. Моя мама знала.       — Я имел в виду то, чего я могу не знать.       Сюихико открыла глаза и посмотрела на Итачи.       — Ты напоминаешь мне, что мы враги? — тихо спросила она.       Учиха кивнул.       — В первый раз, когда ты применила ко мне гендзюцу, я поместил в тебя своего ворона из чакры.       — Когда я упала с кресла?       — Да.       Девушка сразу же вспомнила о проблемах с дыханием.       — Итачи… а его присутствие можно ощутить физически?       — Нет.       Легкий вздох сорвался с ее губ.       — Получается… все эти дни ты следил за мной?       — Не совсем. Я только мог знать, где ты находишься и с кем, без подробностей.       — И этот ворон до сих пор во мне?       Итачи кивнул.       Сюихико не знала, как к этому относиться, не могла определить, что чувствует. От любого другого человека подобное вмешательство показалось бы ей наглостью, но мысль о том, что часть чакры Итачи всегда с ней, отчего-то согревала ее сердце.       — Я не сержусь, — тихо сказала она.       Учиха поднялся с кресла, подошел к кровати и задумчиво посмотрел сверху вниз на вцепившуюся в подушку куноичи. Сюихико сильно смутилась и впервые подумала о том, как неприлично ему проводить столько времени в ее комнате.       — Я покажу тебе печати, которые необходимо запомнить, — сказал Итачи и соединил пальцы обеих рук.       Серые глаза распахнулись шире: Сюихико проследила за тем, как он быстро сложил несколько печатей, и мысленно повторила каждую из них.       — Прочь! — Черные глаза Учиха сверкнули. — Это слово позволит ворону покинуть твое тело и рассеяться.       Куноичи кивнула.       «К чему он меня готовит?» — подумала она.       Рука Итачи протянулась к ней, коснулась пряди ее волос, сползавших на глаза, и отвела их за маленькое розовое ушко. После этого он вернулся в кресло и снова взялся за книгу.       — В истории Кумо не встречалось других столь возвысившихся братьев, — читал Учиха своим глубоким голосом, — чей путь в равной степени овеян был позором и славой, проклятиями и благословениями. Попирая законы и презирая слабых, но в той же мере отвергая благосклонность незаслуженно имущих власть и богатства, Кинкаку и Гинкаку, Солнце и Луна, Золотой и Серебряный братья, вышедшие из Деревни Скрытого Облака, превыше всего ставили силу и мощь, мужество на поле брани, хитрость в бою, а также благо и славу вскормившей их Кумо.       Сюихико быстро поднесла руку к лицу и отерла выступившие на глазах слезы: строки, вырезанные в ее душе навсегда, обрели свое звучание и до конца наполнились смыслом. Ей казалось, что это было суждено с того самого дня, как она впервые открыла эту книгу. Читая ее снова и снова, сделав своей любимой, Сюихико ждала его — голос Итачи. Ждала встречи с ним, ждала этой самой минуты как завершения долгого, мучительного пути, часть которого ему было суждено миновать, следуя за ней, подобно тени.       И вот он здесь.