12 февраля 2021 Привет, очень непривычно общаться через письма, но пока это единственный способ связи. Как бы я ни пытался, добиться свидания не получается. Уж не знаю, как у них там всё устроено, но Паша обещал как-то поспособствовать. Парни безмерно тебе благодарны, собственно, как и я. Хотел сказать тебе «спасибо», однако всё ещё считаю твой поступок идиотским. Ты продолжаешь меня поражать. Мы обещаем, что вытащим тебя оттуда. Это уже дело принципа. Ты только не отчаивайся! Дан
«Что это за бред? Он бы так не написал! Господи, она же не дура! Раскусит нас и реально возненавидит», — вспоминает Орлов слова парней, когда заходит на тюремную территорию, где через несколько минут должно было состояться — наверное, сотое по счёту — свидание с заключённой подругой. Паша откровенно волновался: ладони противно потели, а руки немного подрагивали. На такую аферу он бы не пошёл никогда, если бы не был уверен в верности своих действий. А он, сука, не уверен. Ни в чём. Это слишком тяжело. Дан так и не вышел на связь. Мудак. «Кретин», — как бы сказала Тина. Она часто употребляла это выражение по отношению к жаркому молдаванину в первые недели их знакомства, когда выходила из отеля непривычно раздражённая и разгорячённая. Их негласное противостояние её заводило. Грело кровь. Никто не смел ей перечить и — уж тем более — распоряжаться ей. Кто они такие? Ни на что не годная падаль. Кароль давала это понять сразу. Если человек ей не нравился, она этого не скрывала. А смысл? С Баланом глыба пошатнулась. Он дерзил ей в ответ, распоряжался и не чувствовал себя ниже по рангу. Но и не чувствовал превосходства. Импортный знакомый видел их на равных. И знал, что Тина заслуживает достойного отношения. Сильная личность. Шикарная женщина. Он её уважал. Пусть и незаметно для остальных. В том числе, и для Тины. Это уважение и сподвигло его оборвать контакт, скрыться в родных родительских стенах и заставлять забыть женщину. Её имя стало в доме запретным. Сразу после того, как он невнятно объяснил восхищённым блондинкой родителям, почему «невестка» в их доме больше не появится. Матушка была в шоке. Недоумевала. Задавала сыну вопросы. Тот отмахивался и корил себя в неподобающем отношении к родной женщине, в котором его позже упрекнул и отец, когда Дан, не сдержавшись, в нетрезвом состоянии проорал Людмиле приказ не лезть в его жизнь: «Оставьте меня в покое! Нет её! Она для меня умерла!» После громкого хлопка дверью глаза женщины заслезились от досады и тревоги за сына. Тогда Михай и пояснил Дану, что к чему. Тот неуверенно кивнул. А потом сам «приполз» к коленям родни просить прощения. Людмила погладила его по голове и, поцеловав в лоб, услышала неуместное замечание: «Мам, ну я ж не покойник, чтоб меня в лоб целовали». За столь дерзкую выходку мужчина сразу получил подзатыльник от натерпевшегося за это время отца и вновь попросил прощения, упомянув своё не лучшее состояние — как физическое, так и моральное. — Что тебя тревожит? Что ты не можешь нам рассказать? — прошептала Людмила, обнимая сына. — Мам, я такой кретин, — признаётся Дан, после чего женщина тихонько подаёт мужу знак, что ему пора покинуть пределы кухни. — Что ты сделал? — Я потерял её, мам, — признаётся мужчина, сильнее прижимаясь к материнской груди, ища защиты, утешения и ласки, и чувствует, как голос дрожит. Надрывается, — бросил. — Кого, Даник? — ласково продолжает шептать Людмила, поглаживая сына по спине, пытаясь успокоить. — Iepuraș, — голос дрожит под откровенное признание, а из глаз текут мужские скупые слёзы. Дан смотрит вверх, пытаясь их остановить, но окутывающее женское тепло, его окружающее, окончательно расплавляет чугунные замки, развешанные на табуированной теме этого дома, и мужчина окончательно сдаётся, тихо плача на родном материнском плече, и продолжает исповедоваться: — Am părăsit-o, mamă. Trădat. Ca un nit scăzut, căzut. (рум. Я её бросил, мама. Предал. Как низкая, падшая гнида.) Женщине не нужно было уточнять, о какой «зайке» говорит сын. Всё было очевидно и ясно, как вставшее по утру солнце. Понятна была Людмиле и чуткая, чувственная натура её мальчика. Он всё чувствует. Сильнее, чем другие. С детства. Поэтому она не сомневалась — это вопрос о любви. Однако, упущенной. Или можно что-то исправить? — Ce s-a întâmplat? Împărtășește-l cu mama și va fi mai ușor. (рум. Что произошло? Поделись с мамой, и станет легче.) — A lăsat-o singură într-o situație dificilă. Nu merită ce se întâmplă. E numai vina mea. Sunt vinovat în fața ei. (рум. Оставил её одну в сложной ситуации. Она не заслуживает того, что происходит. Это только моя вина. Я виноват перед ней.) — Зачем же ты её оставил? Скажи мне, — речи скакали с родного на русский, передавая всё самое сокровенное, что они могут друг другу рассказать. Людмила чувствовала перелом в душе сына и хотела ему помочь. Не всё в её силах, но она постарается. Изо всех сил. Потому что названная «зайка» отозвалась в её сердце материнским теплом и нежным желанием самого лучшего, что можно пожелать этой девочке. Признаться честно, женщина переживала, что Дан может её обидеть, ведь его вспыльчивый горячи характер не был ни для кого секретом, и очень переживала, когда дети повздорили в стенах родительского дома. Тиночку хочется звать «дочкой» и обнимать каждый вечер, когда Дан соизволит навестить стариков-родителей. Хочется принять из её рук новорождённую внучку, так похожую на Дана кудрявыми тёмными волосами. Хочется гулять на их свадьбе и спеть ту самую песню. Хочется помочь сыну. — O iubesc, — шепчет Дан, пытаясь вытереть сжатым кулаком совсем не мужественную влагу с лица. — Mai mult cer, mai mult soare. Ea e aleasa. (рум. Больше неба, больше солнца. Она та самая.) Дан думал, что со стороны он выглядит, как юная школьница, выплакивающая маме свои проблемы с высоким блондином из 10"Б», который не обращает на неё внимания. А ему уже сорок лет. И он плачется маме о своей глупости с девочкой, которую считает своим всем. Словно снова в пятом классе, и Аделина с забавными косичками поцеловала его в щёку за то, что он помог донести портфель до дома. Только вместо цветастого ранца сейчас тяжёлые, серьёзные проблемы, с которыми он оставил золотистую Танечку наедине в чужой стране. И слинял. Предатель. Кретин. Сам не понимает, почему его уши ещё не сгорели от бесконечных упоминаний его в ругательной форме. Должен был задохнуться от бесконечной идиотской икоты из-за нелестных слов Кароль о том, кто он такой на самом деле. Но он продолжал жить. И получать уведомления о непринятых вызовах и поступивших смс. А чувство вины продолжало жечь, сжирая изнутри, напоминая о предательстве и совершённой ошибке. Не давало жить спокойно. Постоянно на подкорке сознания. Ему даже казалось, что он сходит с ума, когда понял, что слышит её голос повсюду и видит её саму в силуэте матери. Поэтому и начал заливать нутро крепким алкоголем. Старался забыться. Чтобы не помнить негласного позора, клеймо которого он ощущал на себе повсеместно. Кретин. Вот и объяснение. Тина была права. — Я ей столько всего наговорил, мама. Причинил боль. — Но ведь не поздно всё исправить. Ты рано вас похоронил. — Она не захочет меня слушать. Наверное, проклинает день нашего знакомства. — Почему же такие радикальные мысли? Неужели всё так плохо? — Очень плохо, мамуль. Очень. — Что же ты такого сделал?***
— Тинк, ну ты как? — спрашивал Паша, приземляясь на неудобный холодный стул по другую сторону стола в комнате для свиданий. — Удовлетворительно. Монотонность жизни утомляет, но не надоедает, — сообщила девушка, сложив руки на столе. — Хотя нет, всё же надоедает. — Ну ты не переживай, через неделю будешь дома нежиться в любимой ванне. — Ой, Орлов, прекрати меня соблазнять! — засмеялась блондинка, и Паша успел заметить, как заблестели когда-то потухшие голубые глазки. Однако через секунду Тина успокоилась, а потом задала волнующий её уже которую неделю вопрос: — Дан ничего не передавал? — Я так и знал, что ты спросишь, — погрозил ей пальчиком Орлов и полез в рюкзак за белым конвертом, который чуть не изъяли при входном досмотре. Достав заветную бумагу, мужчина заметил, что руки потряхивает, из-за чего ситуация приобрела достаточно нервный оборот, однако отступать было уже бессмысленно. Сказал «а» — говори и «б». — Держи, — протянул он Тине конверт. — Балан просил передать точно в твои нежные руки. В чьи руки, когда и как просил передать конверт Дан, блондинку уже не волновало. Она буквально вырвала его из рук друга и быстро открыла, разорвав бумагу по шву. Вытащив заветную записку, девушка принялась жадно вчитываться в текст, надеясь на что-то, что описать сама не могла. Внутри засело какое-то одушевлённое волнение, подпитываемое сладостным ожиданием каких-то тёплых слов в письме. Однако прочитав неуклюже подготовленный Пашей и Димой текст, Кароль не нашла желаемого успокоения. — Это всё, что он передал? — в отчаянии задалась вопросом Тина. — Ну да, — заволновался Орлов, потирая взмокшие ладони о ткань джинс на коленях. — А что? — Просто… Ждала чего-то большего, — пожала плечами девушка. — Не расстраивайся, — поспешил успокоить её друг. — Может, просто хочет сказать всё при личной встрече? — Он будет здесь восемнадцатого? — с надеждой взглянула на мужчину блондинка. — Обещался. — Ну вот и здорово, — улыбнулась она и, засунув записку обратно в конверт, отдала его Паше. — Возьми, а то станет достоянием местной общественности. — Наше время заканчивается. Встретимся восемнадцатого. — Ага! — Всё, давай. До встречи! Орлов поправился, взял рюкзак и вышел из комнаты, предварительно постучав. Тину вывели несколько позже и отвели обратно в камеру, где её встретили гробовым молчанием. Отныне все так и вели себя: невозможно тихо, опасаясь издать лишний звук рядом с Кароль. — Что вы, как на похоронах, сидите? — возмутилась блондинка. — Говорить разучились? В ответ на реплику девушка услышала лишь несколько пар удивлённо поднятых на неё глаз.***
В последний раз обедая в тюремной столовой, Тина разболталась со всеми, кто мог позволить себе с ней поговорить после разошедшейся чёрной славы о порванном нерве и вырванных волосах. Вопреки привычной угрюмости, которая отражалась на женском лице всегда, за исключением кратких разговоров с Юлей, сегодня блондинка улыбалась и даже смеялась. «И всё же есть хорошие люди в не столько отдалённых местах», — думалось Тине, когда какая-то Олеся рассказывала забавную историю из «прошлой» жизни. — «Да и я не святая». Быстро вытащив из-под резинки спортивных штанов тонкие книжки в мягких обложках, что чудом остались незамеченными под объёмным худи, которое ей привёз Пашка ещё в начале января, девушка передала их подруге. Нужно — возьми, есть — подари. — Это, конечно, не классика, но тоже вроде ничего, — прокомментировала Тина подаренную только что литературу. — Надеюсь, понравится. — Да что ты! — возразила девушка, пряча книги под кофтой. — Мне любые книги в радость, только бы что-то почитать! — Ладно. Адрес я тебе свой дала, телефон на обложке одной из книг написала. — Правда не думала, что найду здесь подругу. Кроме тебя ведь ни с кем не общаюсь. — Ну а ты пиши мне, когда я выйду. И приходить к тебе я буду. Сколько тебе там осталось? — 10 месяцев. — Не так уж и много. Скоро будем вместе по магазинам гулять! — Отлично, — засмеялась Юля. — Буду тебя ждать. Переодевшись в то самое платье, в котором несколько месяцев назад её сюда и забрали, Кароль накинула сверху ставшее практически второй кожей худи и закинула остатки вещей в подаренный кем-то из девочек пакет АТБ. Пока женщина шагала по голым тюремным коридорам, стуча высокими каблуками, надзиратели смотрели вслед и хмыкали от увлекательной походки. — Ну, до свидания, королева бандитов! — посмеялся кто-то из охраны, когда до заветной свободы оставались всего лишь одни пошарпанные ворота. — Правильнее будет сказать «прощайте». Молодой человек усмехнулся, открыл железную дверь, и Тина наконец вдохнула в себя свежий холодный воздух. Перешагнув через выступ, девушка в полной мере ощутила на себе трескучие морозы февраля и невольно поёжилась, потирая ладонями предплечья. На улице её сразу встретила компания мужчин, искренне обрадовавшихся выходу подруги на свободу: — Ну, Кароль, привет! Мы же сказали, что вытащим тебя! — Ну, сдержали слово, спасибо! — улыбнулась Тина. — Реально большое спасибо! — Нам-то за что? — подал голос Лёша. — Тебе спасибо, что спасла оболдуев. — Да, Тин, мы тебе по гроб жизни будем должны! — обнял её Дима и только потом осознал, что девушка стояла в одном тонком платье и почти ничего не прикрывающем худи: — Ой, Тинка, мы что-то не подумали. Возьми пуховик, — протянул он ей красную куртку. — Спасибо, Дим, — улыбнулась блондинка и натянула на себя пуховик. Хвалебные речи и слова радости можно было слушать ещё долго. Друзья так и стояли у ворот местной тюрьмы и беседовали за всё время, что не видели друг друга. А не виделись они с октября. Как раз после того злополучного массового убийства в Кишинёве. Именно из-за него всем пришлось залечь на дно и оборвать связь на долгие месяцы. И компания искренне радовалась, что можно выдохнуть с облегчением и начать вновь жить обычной, нормальной — для них — жизнью. Только на этот раз аккуратнее. — Мальчики, — прервала беседу Тина, — я безумно рада всех вас видеть, правда! Но позвольте спросить. Где Дан?