Танцор и смерть

Казалось, будто с потерей одного органа зрения стало вполовину тяжелее отслеживать то, куда катится жизнь. Стало в целом сложнее соображать, а резкая оторванность от семьи и привычной обстановки вовсе вывела в некое подобие отхода от анестезии. Потому операция - восстановление формы глазницы и коррекция век, - прошла как-то абсолютно мимо осознания. Потому и походы к офтальмологу были чем-то вроде странной рутины, вроде учёбы. И только когда прохладная полусфера фальшивого пластикового глаза заполнила пустоту, от этого одного тактильного вдруг резко вернулись все ощущения, обрушились, жизнь снова задвигалась вокруг. Вроде бы в точности такая, как раньше. Когда Саша впервые посмотрел в зеркало, в... На... Свой глаз, карий, какой и был, но транслирующий в мозг теперь только темноту, ему подумалось, что теперь такой же и является его жизнь. Идентичная, не отличишь, в точности как раньше. Если не присматриваться. Саша находился на стационаре для того, чтобы врачи могли контролировать состояние правого глаза и привыкание к протезу. Видя подавленное состояние парня, медсестра украдкой разрешила ему выходить на прогулки чуть раньше положенного срока. Сидеть то в палате Челябинской больницы, то Московской, не отличалось разнообразием, особо не на что там было смотреть. А вот на улице заново обретённая жизнь закружилась красками и Саша два дня просто сидел на лавочке, круто мотая головой в стороны, чтобы одним глазом уловить всё то, что раньше улавливало два. Потом понял, как странно, наверное, это смотрится со стороны и решил начать вырабатывать привычку более незаметно работать шеей в угоду сократившемуся уголу обзора. Уже через неделю таких прогулок по парку больницы Саша понял, что никто особенно не следит, насколько далеко ты ушёл и есть ли ты вообще на территории - главное успевай на осмотры по записи. Даже на обед не звали, пропустил еду - значит, сиди голодом. Поэтому в один день он позавтракал, справился у медсестры о времени своего приёма, вытащил из вещей телефон, немного от денег, данных мамой "на всякий случай", запихал всё во внутренние карманы куртки и, прогулочным шагом минув прибольничный парк, спокойно вышел за ворота. Декабрь был совсем тёплый. В Челябинске обычно в это время надо было уже надевать ватные штаны, ну или на худой конец поддевать рейтузы, а тут Саша шёл уже минут сорок и ни капли не замёрз. Не солнечно, но и не ветрено; местами каша под ногами, как будто не преддверие нового года, а начало весны. Сначала Саше казалось, будто все вокруг смотрят на него. Рассматривают лицо, пытаясь высмотреть то ли чужака, то ли кого ещё. Но уже через полчаса пути он понял - никому нет абсолютно никакого дела. Мимо проходили люди с суровыми лицами и строгими взглядами, но если в родном городе в глазах читалось: "я серьёзный, потому что жутко устал", то здесь: "серьёзный, потому-что у меня много дел". Идти не надоедало. Обратно он, конечно, на чём-нибудь доедет, но сейчас хотелось идти. Казалось, что город не существует постоянно, а как в компьютерной игре достраивается на горизонте, пока ты идёшь. Всё было совсем по-другому. Магнитогорск, Златоуст, Кыштым, - все места, где Саша был в детстве и юности были будто самим Челябинском, просто с другими названиями улиц и воздухом где грязнее, где чище; здесь же было чувство, что ты где-то там, куда ты не должен был, да и не мог попасть. По сути, так и было. Красная площадь просто вдруг выглянула на горизонте, маленьким скромным пятнышком появилась в городском пейзаже. Сашу охватила детская, необъяснимая радость. Как будто на улице случайно нашёл классную игрушку. Он не удержался и зашагал быстрее, а вскоре вовсе перешёл на лёгкую рысцу, хотя бегать ему пока что было запрещено. Но в тот миг эйфория подняла и понесла его, и Саша, не в силах противиться, поддался. Башни и стены проявлялись в пространстве, приближались и становились реальными. В ногах появилось онемение - то ли отвыкли от нагрузок, то ли ослабли от невозможности происходящего. Саша замедлился и продолжил путь пешком. Ещё пара светофоров, подземный переход, толпы, толпы людей, и вот - мираж, мелькавший на горизонте, крепко встал на землю и выпрямился во всей своей великой красе. Вот она. Москва. Не на картинке с упаковки подарочного шоколада, не просто слово в заголовках новостей, не глава в учебнике истории. Настоящая, громадная. Саша медленно шёл, оглядываясь по на ГУМ, то на храм, то на Кремль, иногда разворачиваясь, чтобы взглянуть на здание музея. И погода была сумрачной, и огни горели не так, как бывает в центре по вечерам, но всё и без того было настолько поразительно, что даже дышать хотелось тихо, незаметно. Остановившись напротив огромного циферблата, он простоял около четверти часа. Продрог, но дождался, когда куранты отбили счёт наступившего часа. В забвении покинув площадь, Саша шёл и шёл, просветлённый, не разбирая дороги. Улицы вели и вели, разноцветное слайдшоу фасадов домов и реклам увлекало за собой. Живот заурчал недовольно, напоминая о земной оболочке - и парень зашёл в небольшое полуподвальное кафе. В ажиотаже взяв себе неприлично дорогой сендвич и - ох, как давно он не пил его, - кофе, Саша уселся за угловой столик. С едой расправился быстро, долго пил напиток. Слушал своё сердце, которое, кажется, пробудилось от спячки и теперь с болью начинало проталкивать по венам застывшую в них кровь. Просидев некоторое время, почти не шевелясь, Саша вдруг резким движением достал телефон. - Ало, сынок? - Привет, мам. - Ох, как же я тебе рада. Подожди, я плиту выключу. - Не хотел тебе мешать... - Нет, нет, ты не мешаешь, я потом! Расскажи, как ты? Саша мягко улыбнулся. Конечно, она спрашивала о медицинских делах. Он пересказал ей последние слова его лечащего врача и несколько раз убедил, что чувствует себя хорошо. - Ты где-то на улице? Так шумно. Вас выпускают в такое время? Ах, постоянно забываю про разницу... - Мам, послушай... Сердце затрепетало, взвилось к горлу. Он сделал небольшую паузу для вдоха. - Я заберу документы из института. - услышав в ответ ошарашенную тишину, он тут же начал оправдываться: - Я ещё не уверен, но наверняка в какой-то институт можно перевестись после зимней сессии... Я всё разузнаю, время как раз есть... Мама молчала. Пальцы на руке непроизвольно подобрались и ногти начали расковыривать старую ранку. - О чём ты, Саш? Ты хочешь в другой институт?.. Ты боишься вернуться из-за твоего... Кольнуло в боку что-то острое, будто осколок стекла - не то обида, не то просто нервы. - Я не хочу в другой институт... То есть хочу, но не в этом... Парень вздохнул и посмотрел в кружку, на кофейный осадок. Тот не складывался ни в какое предсказание. - Хочу остаться здесь. - Где? - тихим телефонным эхом отозвалась мама. - В Москве. Около уха стало так тихо, что показалось - связь прервалась. Но звонок шёл. - Дорогой.. я всё понимаю, это хорошее решение... От сердца отступил осколок и перестал колоть. - Для твоего будущего, я имею в виду. Сейчас не лучший момент для тебя... Я имею в виду.... Стоило бы вернуться домой, закончить институт... Может быть, поработать пару лет по специальности... Такие спонтанные решения могут привести к непредвиденным обстоятельствам... Осколок резко впился в сердце, оно ударилось в ребра и начало жёстко гнать кровь и голову и пальцы, горло сжал спазм. Почему? - Мама... Понимаю, это неожиданно. Но подумай, что будет, если я смогу перевести документы. Перевод как раз можно было бы обосновать состоянием здоровья. - Нет, Саш, знаешь... Я вот что тебе скажу. Ты вернёшься домой, мы спокойно сядем и обсудим такую возможность. Ты, возможно, расстроен... Это необдуманно. Кровь, вырвавшаяся из-под осколка, воткнувшегося в самый центр груди, хлынула и со всей мощью вдарила в голову. Стало жарко. - А брать огромную сумму денег непонятно у кого, не обговорив условия, даже расписку не написав, было обдуманно? Саша почти видел перед собой мамино лицо. По молчанию чувствовал, как именно изогнулись её губы. - У меня не было выбора. - Тогда можешь считать, что у меня тоже его нет. И, не давая ей времени на ответ, продолжил: - Я позвоню тебе позже, когда ты подумаешь над этим. Я не звонил посоветоваться. Я звонил сказать о своем решении. После этого он бросил трубку. Прикрыл глаза, мягко прикоснулся к своему лбу и понял, что он весь в поту. Жар раздражения вырвался так непринуждённо, что Саше показалось, будто за него говорил кто-то другой, чужой, беспринципный. Конечно, он бывал твёрдым в конфликтах с мамой - но был ли он злым хоть раз? Чувство вины колыхалось где-то на перефирии сознания, но необъяснимый всплеск грубости пока что отталкивал её, не давая приблизиться. Саша встал из-за столика и, не ответив на прощание баристы, вышел из кофейни. Он шёл к метро, которое заметил по пути, а в голове быстро и цепко составлял план всего, что ему нужно проверить в интернете, что искать. Вечерняя Москва всеми огнями хитро подмигивала самой себе за его спиной. *** Как бы он не старался, не отвлекаться не получалось, люди на сцене цепляли и цепляли его взгляд. За четыре месяца тяжёлой работы Саша привык игнорировать всё, что происходит на сцене - хоть там караоке, хоть стриптиз. А вот сегодня не мог. Толпа зрителей замерла смиренно на несколько минут, и он позволил себе остановиться у барной стойки, опуская на неё поднос. Поправил сбившуюся у шеи бабочку, провёл пальцами по мокрому воротнику рубашки. Будто сон мелькали девушки в концертных платьях, парни в столь же экстравагантных костюмах, блёстки, юбки из арганзы, улыбки, свет. Выступала балетная танцевальная труппа. Саша стоял и смотрел. Чётко разглядев, как ошиблась одна из танцовщиц, он неосознанно вывернул стопу и повторил па, в котором она оступилась. В основании шеи засвербил уже как пару месяцев ставший знакомым спазм - предвестник тяжёлой головной боли под конец смены. Бармен окликнул по имени, Саша дёрнулся, физически разрывая визуальный контакт со сценой. Взял поднос и почти элегантно вплыл в море толпы. Когда ты строишь планы на будущее, никогда не стоит забывать, что у города тоже могут быть на тебя планы. И очень часто получается так, что вторые имеют намного больше веса; а иногда ты и вовсе не в силах понять, как город, руша под корень твои грандиозные идеи, ведёт тебя к тому, что тебе действительно необходимо. В середине года перевестить в институт не вышло - Саша звонил в учебные части заведений, ходил с документами, раздражал работников бухгалтерий, но при всех усилиях почему-то осторожно делал короткий выдох облегчения, когда слышал очередное "поступайте в летний приём". Без зубрёжки основ права и юридических законов жилось неожиданно приятно. Офтальмолог Саше наказал беречь себя, и при возможности оформить пособие по инвалидности. Ко второму совету тот прислушался, встал в очередь и намозолил глаза регистратурам больниц ещё сильнее, чем институтским. А вот беречь себя получалось несколько тяжелее - проработав месяц в доставке Саша осознал, что не справляется ни с условиями, ни с ориентированием на местности. Поэтому уволился. Стал искать что-то новое. Ася, ни слова не говоря, переводила ему пенсию, которую их семье выплачивали уже давно по потере кормильца. Саше было жутко стыдно перед сестрой, но на эти деньги он выживал. А потом вахтёрша в общежитии, где он снимал кровать в общей комнате, спросила, не нужна ли ему работа. Так он попал в клуб, где стал официантом. По первости было невыносимо тяжело - приходилось не только отрабатывать целиком ночные смены, но и быстро учиться ориентироваться в полумраке, видя лишь одним глазом. Чувства обострились, он начал с некоторой точностью тактильно чувствовать, когда что-то приближается слева. Он и сам не заметил, как перешёл на ночной режим жизни - благо, Москва не спала ни секунды. И даже по выходным Саша продолжал придерживаться этого режима, ходил за продуктами в круглосуточный, звонил маме как раз перед тем, как пойти спать - утром. К началу лета он наконец получил свою первую выплату по инвалидности. Она была до смешного небольшой, но, тем не менее, это позволило хотя бы подумать о том, чтобы переехать куда-то получше, чем общежитие. Ничего не выматывало его как то, что после работы среди в колоссального количества людей приходилось делить пространство с соседями. Когда Саша спросил, есть ли в баре дневные смены, начальник странно посмотрел на него и прямо спросил, в чём дело - когда узнал же, без обиняков выдал ему сумму, достаточную для аванса за аренду. Сказал: "ты у нас чуть что, так на подхвате, ни разу не отказался выйти, когда просили. Потихоньку потом отдашь, только смотри, чтоб не увольнялся мне! Если что, может на бармена тебя выучим". Так Саша въехал в свою маленькую комнату в квартире-коммуналке, сохранившей свою планировку ещё с советских времён. После комнаты на десятерых в общежитии крохотное, но личное пространство показалось раем. И вдруг это выступление. Концептуальный, но балет, балет! Нахлынули воспоминания о тёплом тренировочном зале с деревянным полом. Как летом он приходил раньше всех, а в солнечном свету летал, будто снежинки, тополиный пух, ненароком залетевший через окна. По Москве тоже сейчас летал тополиный снег, стоял июнь. Саша понял, что он давно не любовался пухом, не останавливался, чтобы посмотреть. Он уже давно вообще ничем не любовался - чем тут полюбуешься, когда приходишь после, в лучшем случае, девяти часов на ногах? Дай бог сон был без сновидений, чтоб выспаться. Саша взглянул на выступающих. Концерт кончился, и радостные танцоры хлопали вместе со зрителями, на их плечи падало конфетти. Танцоры исчезли, люди вокруг зашевелились, отходя от сцены - кто уходя, кто занимая столики на остаток вечера. Саша осторожно, стараясь не привлекать внимания, поставил пустые бокалы на бар и проскользнул к двери с надписью "служебный". В коридорах и комнатах его то и дело задевали плечом или локтём, пытаясь что-то узнать или поручить задание; Саша кивал головой, бормотал согласия и шёл дальше, туда, куда потянул смутный импульс, внезапно заскуливший в сердце. - Сейчас, сейчас, - сказал он в очередной раз, прикрывая за собой подсобную дверь. И, обернувшись, он заметил наконец одну из женщин-танцовщиц. Она застёгивала спортивную сумку и готовилась уже покинуть подвал. Запульсировало что-то внутри тревожно, Саша инстинктивно вцепился в поднос, будто это щит. Женщину окликнули, и она заспешила на выход. - Извините! Можно вас... Танцовщица обернулась. На лице её появилась исключительно внешняя театральная учтивость, тем не менее, не перекрывающая усталости. - Слушаю. - Я... К вам по одному вопросу... Извините, что задерживаю. - Да, да, говорите уже. - Хотел поинтересоваться... Может, у вас есть места? Хотя бы в подтанцовке. Женщина осмотрела его так внимательно, что Саше показалось, щеки его стали алыми. Он затараторил: - Я сам из Челябинска, с шести лет в балетной школе занимался... В центральной. Вы поймите... Это вся жизнь была. Я даже на подмену готов. - Знаю эту школу. Вы случайно на соревнованиях в Сергиевом Посаде не были? - она задумалась на пару секунд. - Вообще-то, как совпало странно, у нас один из парней вроде собрался жениться и уехать, ему бы на замену было неплохо кого-то иметь... Но даже не знаю... И снова посмотрела своим цепким взглядом. - У нас маленькая труппа, театр независимый. Огромных гонораров не ждите. - Я понимаю! - Ну, - протянула она, всматриваясь даже не в его лицо, а в ступни и плечи. - Ну, хорошо. Запишите мой номер. Приходите в четверг к часу, посмотрим на вас. - Спасибо! Спасибо. Продиктовав телефон, не прощаясь, женщина кивнула и ушла. *** Пошёл снег в октябре. И захотелось послушать музыку. Ту музыку, которую слушал год назад - тогда, когда так же неожиданно всё засыпало снегом, будто ластиком вытирая из пространства половину реальности. Когда и правда половина всего, что видел, просто исчезла. Саша ехал в автобусе и смотрел в окно, - если был выбор, он теперь всегда садился с правой стороны, чтобы не выворачивать глову для взгляда в окно слишком сильно, неестественно. Он пролистал плейлист далеко вниз и нажал. И вот только в единстве с выпавшим снегом эта музыка вдруг вызвала реакцию - в своем сердце он ощутил отголосок того своего состояния, тягучих дней в больнице, первых попыток собрать произошедшую драку по кусочкам воспоминаний, ощущение отрезанности от мира... И от Яна. Лёгкий призрак прошлых чувств, который не увидел чётко, но ощутил всем телом. И сначала Саша подумал: "Как хорошо. Как далеко я выбрался из того кошмара. Как всё хорошо сейчас." Автобус медленно повернул, тяжело и грузно вываливаясь из пробки. Снег падал, пропадая на сером асфальте. Саша пытался ухватить неясный отголосок своих воспоминаний, но эти чувства не достигали самой глубины его сердца, как снежинки не достигали земли. И вдруг он понял, что тоскует. Показалось, будто в том, чтобы выносить эти несправедливые страдания было нечто прекрасное. Это было настолько глубоко и по-настоящему, что стало красивым. Ощутив только крохотную долю тех эмоций, Саша понял, что никогда не хочет зыбывать этого. Как было холодно и тяжело, как было одиноко и не одиноко вовсе одновременно. Захотелось всегда помнить, как глубоко и искренне он способен ощущать утрату. Яркий, какой-то острый, болезненный и одновременно сладко-мучительный образ Яна выступил из темноты подсознания. Саша редко думал о нём. Правда редко. Могли пройти недели без единого намёка на него в голове - работа, работа, работа, когда бы было время подумать? - и вдруг ночью снился до ужаса реалистичный, нежный сон. Забытое и забитое внутрь чувство защищённости просачивалось в тонкую ткань подсознания, грело, напоминало о себе. Саша просыпался после таких снов и сразу садился в кровати, чтобы не уснуть обратно, даже если было ещё слишком рано. Шёл на кухню, открывал окно на проветривание, ставил кофе - чтобы поскорее прохлада и рутина утра отрезвили его. Чтобы забыть, чтобы забыть, чтобы забыть. Иногда, чтобы забыть, Саша наоборот погружался в воспоминания, говоря себе: "Сейчас я подумаю как следует об этом, со всех возможных сторон, и больше не буду никогда". Это не работало, наоборот, только резче становились грани контраста между прошлым и настоящим. Саша звонил Славе. Звонил маме, звонил сестре. Проклятье в том, что открывал телефонную книгу он в поисках не этих контактов. "Слабый. Слабый, слабый, слабый", - ругал себя и шёл на работу. А потом на тренировку, возвращаясь, если повезёт, в час ночи. А потом снова на работу. А потом на тренировку. А потом уже и на первые выступления. А потом домой. Забывать - медленно, но получалось. И вдруг этот снег... Захотелось растоптать выстраевыемые месяцами стены, вспомнить всё в малейших деталях и никогда не забывать. Стало тревожно, Саша выключил музыку и набрал Славу. Как раз давно не созванивались, максимум перебрасывались парой сообщений в интернете. Тот ответил, и разговор быстро увлёк обоих. Так болтая, Саша дошёл до коммуналки. Темнело. Зайдя в комнату только чтобы сбросить вещи, Саша прошёл на общую кухню, кивнул соседке, курившей у окна в цветочном халате и с полотенцем на голове. Слава уже успел и рассказать последние новости, - почему-то всё больше про Асю, чем про себя, - и спросить дежурные вопросы у Саши, поэтому они теперь привычно перебрасывались остротами. После того, как Саша непредусмотрительно пожаловался на недостаток общения вне работы, Слава пытался заставить его пойти в бар - не как работник, а как посетитель. Тот упирался и ставил чайник. - Да мне даже не с кем... - Сходи один, - без заминки ответил Слава. - Я так не умею, - смутился Саша. - Погоди секунду. Он положил телефон на стол, залил кипятком чай и вернул телефон к уху, поджав плечом. - Дома ты себе друзей не найдёшь. - Могу подружиться с дедушкой из пятой комнаты... - И вы будете обсуждать, как у вас кости ломит и где оформить льготный проездной. Саша хихикнул. - Я устал после работы... - Тогда не жалуйся на то, что тебе не с кем сходить выпить, - было бы обидно, если бы Саша не знал его интонации. Слава шутил. - Ладно, пожалуй, ты прав, завтра всё-равно выходной... Я поужинаю и схожу развеяться! - Надень лучшие штаны. Саша засмеялся и открыл холодильник, быстро оббегая взглядом содержимое. В его пакете, подписанном "Сеченев 7-ая" поживиться особо нечем. По всей видимости, придётся только выпить свой чай и, может быть, перехватить что-то по пути. - Всенепременно... Как думаешь, уложить волосы воском? - Ты ещё спрашиваешь? Перекинувшись ещё парой подколок, они распрощались. Повеселев после разговора со Славой, Саша действительно пошёл собираться. Окинул взглядом свой гардероб, подумал о том, что не помешало бы купить хотя бы одну хорошую новую рубашку; уже через двадцать минут он вышел из дома и направился к метро. Пока Саша ехал в центр, он ещё сильнее развеселел - от того, что сам себе в голове начал придумывать сюжеты новых знакомств. Захотелось не просто в бар, а куда нибудь, где музыка. Только не танцевать, нет! Слишком устал для этого - просто чтобы настроение вокруг было оживлённое. Через полчаса сиденья за барной стойкой в компании только своего бокала Саша несколько поник. - Кажется, я разучился знакомиться, - доверительно пробормотал он в остатки пива и допил. - Повторить? - почти моментально спросил бармен. Одновременно с тем, как Саша хотел согласиться, рядом кто-то возник и выкинул вперёд руку, показывающую два пальца. Бармен кивнул и ушёл, а фигура рядом уселась на высокий стул справа. - Один здесь? - А, эм... Да... Да, один. - Я так и понял. Не против? Два пива появились на стойке и парень легко улыбнулся. Видимо, своей фирменной улыбкой. - Не против, - сказал Саша и глотнул из бокала, не зная, что сказать дальше. Парень был постарше, почти мужчина - в свете неона иногда прочёрчивались мелкие морщинки на его лице, но при этом он был с очень юными светлыми глазами. Поймав на себе долгий Сашин взгляд, он подмигнул. Точно не показалось, он правда подмигнул! Саша слегка стушевался. С ним впервые флиртовал мужчина настолько открыто. Внутренние инстинкты выросшего в Челябинске человека зазвенели тревожно. Новая личность, прожившая в Москве уже почти с год одобрительно зашевелилась и захотела ответить. - Может, потанцуем? - спросил Саша. Решил пойти с козырей. Найти фраз для начала диалога не получалось в любом случае. Они потанцевали. Выпили. Даже завязали разговор. С обсуждения работы перешли к тому, какого жить в Москве приезжим, потом незаметно прошлись по теме бывших. Саша хотел сказать что-то о Яне, но почему-то резко переменил направление мысли и рассказал о первом своём любовнике из балетной школы. Новый знакомый приятно уху неспешно и низко разговаривал, то и дело прикасаясь к Сашиной руке. Было почти два ночи, алкоголь делал своё дело, парень был симпатичный, и Саша вдруг подумал, что, в принципе, он был бы не против. Они вышли на улицу; на снег, шедший несколько часов назад, не было и намёка. Остановились под фонарём, и пока Саша дорассказывал какую-то историю с работы, парень закуривал. Саша близился к концу повествования и поэтому повернулся анфас к собеседнику. На лице нового знакомого застыла в бездвижии его полуулыбка. История кончилась, пепел упал с сигареты. - Я закажу такси? - спросил Саша. - Могу подбросить на машине... - Ты пьян, лучше не стоит. - Да, да... Ты прав. Ты заказывай, я скоро приду, только вернусь в туалет. Саша кивнул и сосредоточился на экране телефона. Когда приложение прогрузило местоположение, он вскинул голову, вдруг поняв, что не спросил адрес. Парень уже был довольно далеко от него. "Ну... Закажу к себе тогда? - медленно подумал Саша. - Надеюсь, его не смутит моя комната". Такси подошло. Саша оглядывался на выход из заведения. Люди разбредались, смеясь, заходили лучи неона, вырывающиеся из-за двери. Таксист окликнул его уже во второй раз и напомнил про ожидание. Саша медленно, оборачиваясь, подошёл к машине. "Вдруг что-то с ним случилось?.. - пришло ему в голову. - Ну, там много людей, кто-то да поможет... Если так... Надеюсь, он в порядке." И сел на переднее сиденье. Дороги были пусты, и бар быстро остался далеко позади. - Что случилось? Девчонка прокатила? - добродушно усмехнулся в пышные усы водитель. По радио играло что-то бодрое, из девяностых. На контрасте с музыкой в баре это диско показалось родным. Как будто Сашу приехал забрать его двоюродный дядя, которого, вообще-то, у него никогда не было. Захотелось поделиться. - Ммм, да... Отошла в туалет... И не вернулась. Надеюсь, она не упала в обморок. Таксист засмеялся, ухая так, будто резко начал бежать. - Да кинули, кинули тебя, парень! Саша посмотрел на развеселевшее лицо дядьки за рулём, понял, что он, вероятнее всего, прав, и откинул голову на сиденье. Вкупе с лёгким опьянением быстро мелькающая дорога гипнотизировала. - Чё поник-то, парень, то ли ещё будет! Забудь про эту фифу. Нормальным девчонкам вот нравятся парни со шрамами, это по-мужски. Сейчас-то вокруг такие мужики, не поймёшь, мужик ли, баба... Сашу вдруг как в воду окунуло. В мутном сознании возникло улыбающееся лицо, застывшее под светом фонаря, с тонкой линией морщинки, появившейся будто от неприязни. - О, - только и смог произнести. В полутьме бара наверняка сложно было отличить протез от настоящего глаза. Возможно, даже шрам не так отчётливо был виден, как в свете фонаря. Какая-то почти детская обида задрожала в пальцах. Захотелось пожаловаться добродушному таксисту, сказать развернуться и найти в баре этого парня или к черту уехать куда-то ещё... Выпить ещё... Саша прикрыл веки, обрубая гипнотический поток фонарей. Пальцы не переставали дрожать. Радио убаюкивающе мурлыкало ретро-песни, смутно помнившиеся с малых лет. Он зашёл в коммуналку, громко закрыв за собой дверь. Хлопок ударил по ушам, и Саша застыл, насколько это было возможно, конечно, и прислушался, не разбудил ли он кого. Наверняка разбудил, но из соседей никто не вышел. Он прошёл к себе в комнату и закрыл дверь и на ключ, и на щеколду. Идти умываться не было сил. Саша скинул с себя одежду прямо на пол и шмыгнул под одеяло. Сон не шёл. И хотелось уснуть, и не получалось, сердце стучало, разгоняя кровь. Саша прокрутил в голове весь вечер на несколько раз, повздыхал. Подумал о том, что надо сделать завтра, потом о работе, и поняв, что так ещё больше тревожится, попытался представить море. Не получилось - алкоголь не хотел отдавать заслуженный отдых так просто. Попереворачиваясь то на один бок, то на другой, Саша в конце концов вздохнул смиренно и, накрывшись чуть ли не с головой, скользнул рукой в трусы - только чтобы расслабиться и уснуть уже наконец. Двигаться было лень, и он, балансируя в полусонном состоянии, замирал время от времени. Прокручивал в голове сюжеты. Смешивать пиво с коктейлями всё же не стоило - что-то представлять едва получалось, будто пытаться смотреть телевизор через мутное стекло. Ни у кого не было лиц, происходило что-то сумбурное. Но, тем не менее, возбуждение медленно подступало. Начало становиться жарко, но не хотелось терять удобное положение ради того, чтобы скинуть одеяло. Саша, с юности привыкший заниматься мастурбацией почти что молча, в хмельном состоянии неожиданно для себя стал тихо постанывать. "Только бы сосед за стеной не услышал", - с неловкостью подумал он и перевернулся лицом в подушку. Подходящий сюжет никак не вырисовывался, а сознание уплывало всё дальше. Саша сжал себя слегка сильнее и полукрик-полувсхлип вырвался вне желания, утонув в подушке. Парень вывернулся, вытаскивая из-под себя свободную руку и слегка сжал своё горло. Что-то было знакомое в сочетании этих ощущений. - Ян, - сорвалось вдруг с губ. Можно было бы притвориться, что это был бессвязный стон, но даже будучи сказанным тихо и хрипло короткое слово уловилось ухом. Позор. Но он подумает об этом потом, не сейчас, потом, не тогда, когда стало вдруг так - совсем непохоже на обычное самоудовлетворение. Сжав пальцы ещё сильнее - и на горле, и внизу, - Саша произнёс это имя ещё раз. Одеяло придавливало сверху, и так хорошо, будто это кто-то живой обнимает со спины и обдаёт таким невыносимым жаром. Саша упёрся лбом в подушку и чуть прогнулся в спине, чтобы дышать. Стеснение ушло, и стуком в теле приближалось только удовольствие, не сдерживаемое больше ни стыдом, ни присутствием кого-либо. Кроме только фантомного, искажённого, ненастоящего человека. Саше подумалось, что он, кажется, сходит с ума. Казалось, что руки уже не свои и совсем не подчиняются, а двигаются верно - но только потому, что слишком хорошо знают каждый сантиметр. Голову сжало, как под толщей воды, и Саша убрал хватку с шеи. Кислород хлынул к лёгким, и удовольствие тут же прострелило тело. Только кончив, Саша сразу резко сел в постели. Всё ещё послеоргазменный, дыша судорожно, сдёрнул с себя потную рубашку и бросил на пол. Сквозняк пробежался по голой спине. Опьянение стало сворачиваться в липкий комок тошноты. Саша сидел, сгорбившись, и долго приводил дыхание в порядок, пристально смотря в пол - будто боясь обернуться на постель. Обернуться и увидеть только ворох скомканных грязных простыней. Глупый безотчётный страх - ну конечно, конечно, всё выдумка от начала и до конца, и слава богу, что он всё-таки остался один сегодня ночью. Горло было сухое. Жар и духота болезненно пульсировали в висках и, кажется, обещали наутро превратиться в головную боль. Он вытер руку о простыню, которую и без того пришлось бы стирать, пошёл на кухню, выпил воды, сходил в туалет, и медленно вернулся к себе в комнату. На всём пути по потолкам его приследовали тусклые полосы света - где от окна, где от тусклой коридорной лампочки, которую забыли выключить. Саша надел свежую футболку, сел на край, а потом упал в потную кровать. Подушка была всё ещё теплая, будто кто-то другой продолжал лежать здесь, пока Саша выходил из комнаты. Впору было бы заплакать, но и без того было мокро, противно и давило виски. Он встал ещё раз, чтобы открыть окно шире. Лёг обратно, укрылся, сжался, замер. Обхватил пальцами одной ладони пальцы другой. Щемяще захотелось домой, увидеть маму. Когда прохлада заполнила комнату, он, наконец, уснул.