Танцор и смерть

Осенью тебе в ботинок попадает маленький камушек. Настолько крохотный, что иногда при ходьбе он теряется в меховой стельке. Ты ходишь так всю осень, думая, мол: "приду домой и вытряхну", а потом снимаешь обувь и забываешь. Вот и Новый год. Пока ты ходил между полками в супермаркете, пока стоял в очереди, держа наперевес корзину продуктов и бутылку шампанского, этот камушек всё перекатывался под пяткой. Перекатывался, перекатывался весь вечер, раздражал, сволочь, а потом дома и праздник уже как-то невесело прошёл. Ты и не задумывался, почему, ведь вроде всё как у людей: телевизор, друзья, салатики. Потом зима. Ты уже четыре раза ботинки вытряхивал, - оба, чтоб наверняка, - стельки даже другие положил. Пройдет неделя, идёшь в бар на выходных, сядешь за стол, пиво возьмёшь. А под пяткой снова он. Камушек. И весь вечер насмарку. И знаешь ведь, что это именно он, ты всей плоскостью стопы его помнишь. Со временем будто бы начинаешь привыкать, не осознаешь, как он с периодичностью в две секунды впивается в ногу. Вот только раздражение никуда не уходит на самом деле, оно копится незаметно - и ты срываешься, кричишь на случайного бедолагу, не уловившего заранее твоей приближающейся истерики. Хлопают двери, бьются тарелки, молчит телефон. Понять ничего не можешь, когда всё пошло наперекосяк? Виной всему камушки в ботинке - воспоминания, общие несбывшиеся мечты и планы, что никак не выкинешь из головы. Слава ударил носком кроссовка об асфальт, пытаясь закинуть подальше что-то колючее, попавшее под стопу - некогда снимать обувь и искать. Загорелся зелёный на светофоре, и парень почти рысцой перешёл дорогу, устремился к остановке. Прохладный утренний воздух, полупустые улицы в промежутке от десяти - когда все уже добрались до работы, и до двенадцати - когда пойдут на обед. Слава любит это время. Всё сегодня обещало быть таким, как надо. Он встал, как обычно, сам проснувшись за три минуты до будильника, сделал подход отжиманий, принял контрастный душ и плотно позавтракал; только вместо посещения обычных утренних пар он поехал в аэропорт - встречать Сашу, который впервые после переезда прилетел на выходные. - Ох, извините! - пробормотала женщина, когда Слава за локоть придержал её от падения на эскалаторе. - Угу-м. Обогнув редкие кучки людей, он на ходу прочёл электронное табло и своим быстрым, прямым шагом направился к нужному выходу. В зале ожидания стоять пришлось недолго - Слава обычно не позволял себе ни опаздывать, ни приходить слишком заранее. - Слава? Слав! Я здесь! Из толпы показался тот, кого он ждал. Саша, увидев друга издалека, устремился быстрее и вскоре уже оказался рядом. Совсем изменился. Новая причёска, одежда. Взгляд другой - от того ли, что теперь наполовину стеклянный или от полутора лет жизни в столице?.. Что-то одновременно и радостное, и тоскливое прострелило сердце, и захотелось подбежать, со всей силы сжать его в объятьях, невысоко приподнимая над землёй... Слава протянул руку и сказал: - Здравствуй. - Привет, - Саша схватил его ладонь и расплылся в улыбке, резко став больше похож на старого себя. - Заберём багаж? - Да. Как долетел? - Всё в порядке, - как-то неловко убрав руку, ответил Саша. - Ты не против взять такси? Перелёт меня слегка вымотал. - Угу-м, - только и ответил Слава, высматривая на вывесках, где забрать чемодан. Через двадцать минут друзья уже сидели в машине. Посередине между ними уместился рюкзак; таксист оказался немногословным - ничего не говоря, просто тронулся в путь. Молчали все, кроме радио. - У тебя сегодня нет занятий? - сказал Саша наконец. - Ася тоже тебя бы встретила, если бы не школа. - О, скорее бы увидеть её, - Саша нежно улыбнулся. - И по маме я очень соскучился. Слава кивнул. - Давно был у них? - продолжил Саша. - В пятницу. - Прошлую? Два дня назад? - Да. - О как... - Часто захожу. Саша удивлённо, но радостно посмотрел на собеседника. - Я... Я рад. Спасибо. Слава пожал плечами. Он не смотрел на Сашу. Было что-то неуютное от того, как теперь выглядели его глаза. Надо... Просто надо привыкнуть, вот и всё. - Это... К-хм, это мои самые длинные выходные за последний год, ха-ха. - Угу-м. Оба замолчали и в их диалог вклинились голоса из радио. Таксист нисколько не помог, продолжая молча и сосредоточенно вести машину. - Думал о том, чем займёмся? - Есть пожелания? - Даже не знаю. Сходить в институт, забрать наконец свои документы? - Саша весёлыми глазами посмотрел на Славу не поворачивая головы, через длинное зеркало заднего вида. - Ася забрала их, - Слава, кажется, не уловил шутку и в зеркало в ответ не смотрел. - Но если хочешь, можем сходить. - Да нет, это я так... Просто. Помолчали. Стрекотала радиоведущая звонким голосом. - Ничего не знаешь про ребят с моего факультета? - М-мм... Не думаю. Но знаю, что твоя педагог по балету переехала в Казань. - О, это замечательно! - У неё, кажется, дочь там заболела. Весёлый гомон радио начинал давить на мозг, словно белый шум. - Как там... Одноклассники?.. Слава повернулся к нему и взглянул на Сашу. Тот дёргал заусенцы и теперь избегал зрительного контакта. "Одноклассники. Как же. Знаю я, про кого ты хочешь узнать," - подумал Слава и челюсть неосознанно сжалась. Ёлочка освежителя, зацепленная за верхнюю ручку над боковой дверью, болталась в периферии зрения и неимоверно раздражала. Пауза затягивалась. - Они - все,- в порядке. За оставшуюся поездку никто больше ничего не сказал. *** - А это школьная постановка, боже мой! - глаза у Саши сияли. - Ты забыл слова, но вся началка всё-равно потом тебя боялась. - Я не забыл. У меня боязнь сцены. - Волк из тебя всё-равно отменный вышел. Они никуда не выходили весь день, предаваясь воспоминаниями и делясь теми историями, что произошли за год и не были рассказаны в телефонных созвонах. Слава мало помалу понял за собой, что медленно привыкает к протезу в Сашиной глазнице, хотя не пялиться было сложно. Он старался. Но в остальном это был старый друг, наверное, сменилась только обёртка. Нет, он приехал не на выходные, а насовсем. Вот ещё вечером встретится с семьёй и точно решит остаться... Возникло и свернулось теплом внутри ощущение, что разлука закончилась. - Я бы хотел, чтобы ты поехал со мной в Москву, - вдруг сказал Саша. Ощущение мягкого тепла вспыхнуло искрой и стало раздражением. - А может пора - всё-таки, - вернуться? - Что? - Вернуться оттуда. Ты сам говоришь, там тяжело. - Это... это не значит... - В твоей школе танцевальной хореографов как раз не хватает - из-за увольнения твоей учительницы. - Да о чём ты, Слава, у меня есть работа в Москве! - Да - знаю я,- аж две. А тут у тебя семья. - И что ты предлагаешь, мне снова сесть маме на горб? У Аси в кои-то веки своя комната появилась! - Не делай вид, что ты заботишься - о них,- а не о - себе. Саша задохнулся на полуслове. Слава никогда не видел у него такого лица - стекляшка в глазу ли тому виной? - и даже не мог сказать, что за эмоцию тот испытал. - Ещё и меня зовёшь. - Да... Зову. Потому-что ты мы друзья. - Раз мы друзья, то возвращайся в Челябинск. Какая разница, где жить - везде работать надо, везде всё одинаковое. А здесь родина, здесь - корни, - как ни крути... Саша нахмурился и отвернулся. Слава говорил ещё что-то, доходя чуть ли ни до формулировки "где родился - пригодился", но друг, кажется, уже не слушал. Слава не понимал. Саша никогда не игнорировал того, что он ему говорил. В подтверждение нежелания слушать он сказал: - Я пойду прогуляюсь. Нам обоим стоит остыть. - Я и не горячился. - А то я не знаю, как ты разговариваешь, когда сердишься. Хотя так и не понял, что тебя так сильно разозлило. - Ну раз так, то иди и прогуляйся, может, поймёшь - чего это, - вдруг, - я злюсь. Саша фыркнул, взял в руки пальто и, не надевая его, вышел из квартиры. Дверь захлопнулась. Слава раза три сжал и разжал кулаки. Неясное чувство, оставшееся после вспышки злости, колыхалось в груди. Он решил пойти и сделать подход отжиманий. За окном вечерело. Закат прятался за облаками и небо выглядело грязным. *** - Чё ты всё ковыряешься в своём ботинке? Ян не обратил на вошедшего никакого внимания, продолжая заглядывать внутрь и елозить в обуви пальцами и бить по подошве, пытаясь что-то вытряхнуть. - От тебя так пасёт постоянно, что я уже даже не всекаю, пил ты сегодня или нет, - сказал сосед, открывая форточку. Он был помятым и недовольным, значит, вернулся с ночной смены. Ян многозначительно молчал. - Тебя так скоро с работы турнут. - Ты заебёшь. Я будто живу с полоумной бабкой. - А я как будто живу с алкашным дедом, - ничуть не обиделся он, - Мне-то похуй, но если тебя уволят, ты сопьёшься и сдохнешь в нашей, я подчёркиваю, нашей комнате. Жить потом, наслаждаясь трупной вонью, я не хочу. А учитывая то, что у нас тут и без того вонище просто пизд... - Ты воняешь, - с акцентом на "ты" ответил Ян. Собеседник громко фыркнул. - Очень умно, хуила. Помолчали с пару минут - Ян усердно шнуровал ботинки, сосед снимал одежду и бросал на стул. - И ещё ты мне два косаря торчишь уже дольше недели. - Да как ты заебал, - выругался Ян и в два шага пересекая комнату на выход, продолжал: - Ты и мёртвого бы в мозг трахнуть умудрился! - Это ты заебал, слыш! - в закрывшуюся дверь прокричал парень. Не так уж он и много пил. Только когда становилось скучно до тошноты. И работать ходил. Кто там заметит его перегар в окружении ещё более резких машинных запахов? За стаканом легче не замечать, какой месяц. Недели шли и шли, и медленно, и быстро, в зависимости от того, сколько было работы. Но и круглосуточно в мастерской не просидишь. Зато у мужиков с работы в их гаражах - запросто. Если б ещё только жены их не пилили, когда слишком часто они "задерживались". Яна, кроме соседа, учить разуму было некому - и он находил другое место, где продолжать свой вечер. А потом ночь. Потом утро. Всё ускользало, и в этом даже было что-то приятное. Несколько раз избили, прямо когда был пьян, какие уж тут рефлексы. Авторитет районный безвозвратно потерян, это точно, но ни всё ли равно? Какая вообще разница? Не пришили, и на том спасибо. Сладковатый туман, поселившийся в голове, был так похож на кумар лета. Лица путались между собой. Воспоминания о прошлом были такими чёткими, будто их выжгли на металле. Иногда Ян, прислонившись к холодной стене, делал глоток - и жар, пробегающий по груди, убаюкивал своей схожестью с летним солнцем. Но была осень. Или зима? Сколько длится зима? Что такое зима? Что - лето? Лето существует? Кто его разберёт. За мутным стеклом своего сознания он уже и не пытался высмотреть. И вот сегодня снова бутылка, муть и жар. Кажется, кожа касается чего-то ледяного - он уже упал? Куда? Насколько давно? Не имеет значения. Ян прикрыл глаза и провалился в кружащуюся черноту. Чернота кружилась, кружилась, вертелась как юла и била тяжёлой инерцией на каждом своём повороте и... оборвалась. Голова жутко болела, одеяло душным колючим пластом давило на грудь, дышать в принципе было тяжело. Ян застонал и некоординированными движениями сдвинул с себя то, чем он был укрыт и повернулся на бок, тяжело задышал. Хотелось блевать, но желудок, кажется, пуст. Видимо, стошнило ночью по пути в общежитие. Как он вообще сюда добрался? Не было мыслей по этому поводу, и думать не представлялось возможным. Кто-то подошёл и прикоснулся ледяной ладонью ко лбу. Пришлось открыть глаза. "Допился, долбаёб, - подумал Ян, глядя на человека, который молча помогал ему сесть и приставлял к губам шипящий лекарством стакан: - Галлюцинации пошли. Совсем хуёво дела у меня, походу." Человек был чисто одет, выглядел непоздешнему, причёска у него была совсем другая, но взгляд иконической Девы Марии спутать ни с кем было нельзя - это был Александр Сеченев собственной персоной. Ян прикончил горький раствор и принялся моргать, растирая пальцами глаза. Снова посмотрел. Галлюцинация не пропала, наоборот, сидела на краю дивана и смотрела укоряюще, наверное, недовольная тем, что от неё пытались избавиться. "А может я просто откинулся." - вглядываясь в до боли материальные черты этого знакомого незнакомца, подумал Ян. Он открыл было рот, чтобы хоть что-то сказать, но только прохрипел. Ангел, по всей видимости, не любил церемониться с только что умершими и раздражённо сказал голосом Саши: - Иди умойся и побрейся, не знаю, на кого ты похож с этими зарослями на лице. Я сначала тебя даже не узнал. А потом мы позавтракаем, и тебя ждёт разговор. Ты мне задолжал пару объяснений. После этого он поднялся и ушёл из комнаты. Ян встал следом и только сейчас понял - он не у себя, а в квартире, в которой не был с того вечера, когда отдал деньги матери Сеченева. Мурашки пробежали по спине, и Ян, позабыв о тошноте и головокружении, рванулся и в мгновение оказался на кухне. Ступором встал на пороге и вцепился взглядом в парня, стоявшего там. Он выглядел взрослее, непривычнее с новой стрижкой и шрамом, который начинался от середины лба, проходил через глаз и щёку почти вертикально, а кончался у крыла носа. И только холодной отстранённостью, с которой тот смотрел на гостя, напоминал молодого Сашу, при чём далёких времён их с Яном знакомства. Отзеркаленное воспоминание, а не человек. - Да, я приехал на две недели... К семье, - предугадывая вопрос, ответил Саша. На плите стояла турка, в кастрюле что-то варилось. - У меня была не лучшая ночь благодаря тебе, так что, будь добр, приведи себя в порядок и слушайся, что я говорю. Последствия вчерашней (а, может быть, позавчерашней и длившейся два дня) попойки снова дали о себе знать ударом в голову, и Ян ушёл в ванную, чтобы умыться. Ему было тошно, и физически, и морально, а предстоящая беседа не сулила ничего приятного. Из отражения на Яна посмотрел нечёсаный бомж, и парень усиленно взялся за приведение себя к человеческому образу. Даже умывшись Ян выглядел в высшей степени помятым. Из-за дрожащих рук он пару раз легко порезался, пока брился. Когда снова посмотрел в зеркало, подумал, что никогда в жизни не наблюдал себя настолько жалким. А в таком виде предстояло сейчас выйти и разговаривать с человеком, о котором вспоминал, - к чему врать, - каждый день первого полугодия после его отъезда. Переставал же думать только когда пил, когда снова и снова дрался с теми, кто косвенно или не очень относился к той истории. Истории, которая, Яну казалось, давным-давно ему наскучила. Сначала они сидели минут десять за едой и кофе, приготовленными призраком прошлого. Подташнивало, еда не лезла в горло, но съел всё. Ян наклонил голову к тарелке, чтобы украдкой поглядывать на руки человека напротив. Хотелось рассмотреть его глаз, и было до жути интересно, но Саша пил кофе и выглядел как недовольная учительница. Отчего вообще Ян чувствовал себя виноватым? Наоборот, этот додик должен чувствовать себя должником. Ян не стал бы ни намекать, ни вспоминать о деньгах, - по крайней мере сейчас, - но долг не только в этом. Он ведь великодушно подарил ему свободу - отпустил, закрыл все двери и не оставил ни единого пути вернуться. Это благородно! Он мог бы поступить тысячью способами подлее и выгоднее для себя, но отпустил Сашу и не ждал обратно. Не следил и не собирался искать, забыл. Точнее, забывал - усиленно. Правда ведь старался! Уверившись в своей правоте, Ян вскинул голову, и, только вдохнул, чтоб сказать, когда был уничтожен одним вопросом: - Ты раскаиваешься? Ян ошалел. Он ожидал скорее вопроса "почему?" - почему так вышло, почему заблокировал номер и все соцсети, почему валялся пьяный на улице на лавке или в подтаявшем сугробе, где, вероятно, был найден. И вот так с Сашей было всегда, и спустя полтора года не поменялось ровным счётом ничего. Врывается в его жизнь, когда не просили, и задаёт вопросы, к которым он не успел подготовиться. О которых вообще не думал никогда. Саша увидел непонимание в глазах и решил подтолкнуть: - То, о чём ты рассказал мне тогда на крыше. Прошло много времени, ты должен был измениться, повзрослеть, я не знаю. Должен был думать о своём прошлом. Так вот, что меня интересует - раскаиваешься ли ты? Потому-что если ничего не изменилось... То я не понимаю, почему мне было суждено было снова тебя встретить. - Где ты меня нашёл? - У моего бывшего института. Просто шёл мимо. Я принял тебя за бездомного, которому плохо, и, чтобы не пугать родных, отвёл к Славе. - Почему в скорую не позвонил? - Было видно, что человек просто пьян, - Саша пожал плечами, - а на улице всё ещё холодно. Я побоялся, что человек замёрзнет насмерть. Думал, просто дам парню поспать, поесть, а потом решили бы со Славой, может, в приют для бездомных отвели бы. "Всё такой же, - подумал Ян, - тащит с улицы всякую полумёртвую хрень." - И только когда сняли с тебя верхнюю одежду, перчатки в том числе, поняли, кто ты, - Саша устало протёр лицо ладонью, - Слава... Разозлился. - Всё ещё терпеть меня не может? - Ян не удержался от лёгкой улыбки. Саша устало и неодобрительно посмотрел на него. Яну нравилось отводить от темы, поддевать, продолжать разговор. Смотреть на его лицо и тем временем быстро придумывать, что изобразить из себя в ответ на первый вопрос. - Он разрешил остаться на несколько часов, а утром помог донести тебя до такси, - лицо его снова ожесточилось, - а теперь говори. Ян опустил лицо, всё так же слегка улыбаясь, глотнул кофе, выдохнул. Поднял голову и посмотрел в глаза Саше, почти копируя выражение его лица. Поморгал, посмотрел куда-то за него, снова вниз. - Да, - на пределе слышимости, медленно, с нотками скорби, смотря то вниз, на стол, то куда-то мимо сурового собеседника, - Я много думал об этом, особенно когда ты уехал. И теперь я всё понимаю. Я был... подростком, выросшим на улице. В тяжёлое время. Это всё, что я знал... Это не оправдание, но всё же... Я не звонил тебе и не брал трубку потому-что мне стало так стыдно... Мне правда жаль, и сейчас я бы ни за что, ни за что так не поступил, как тогда. Мне очень жаль. Единственное, что я чувствовал за всё это время - то, как я виновен. Посмотрел на Сашу, выискивая в выражении его глаза то, что ему было необходимо. И увидел. Парень пытался сохранять недвижимую мимику, и его ледяной нарисованный глаз не выказывал ни капли сострадания, брови не двигались. Но в чёрном, другом, живом зрачке что-то едва потеплело. Ян сцепил пальцы в замок, положил их на стол и ещё сильнее сгорбился, сжался. Замолчал, почти посекундно отсчитывая тишину. Раз, два, три, четыре, - сейчас! - Я пойму... Пойму, если ты не простишь меня. Я этого не заслуживаю. - Нет! - руки напротив дрогнули. - Все заслуживают прощения. Я просто... Я хотел услышать это от тебя. Я рад, что ты понял свои ошибки и надеюсь... Он не договорил. Подскочил на ноги, взял в руки тарелки и отвернулся от стола. - Можно, - голос тихий, покорный, слегка дрожащий, - ещё немного кофе? - Да, да, конечно, - тонкие пальцы включили конфорку, радостные порученному делу. Ян смотрел на плечи, покрытые мягкой домашней рубашкой, тонкую белую шею, в прошлом скрытую длинным каре. По лицу за мгновение неудержимо расплылась улыбка, которую он тут же спрятал в ладонях. Была опасность, что Саша расслышит сквозь шипение газа тихий, восторженный смех за своей спиной, но Ян просто не мог удержаться. Какая удача! Всё складывалось так хорошо, как не было уже давно. Видно, полтора года он копил свою удачу, чтобы его так пронесло! Он положил голову на руку, любуясь, без стеснения уже оглядывая каждый кусочек тела. Не переставая посмеиваться тихо-тихо сквозь зубы. Поразительно, насколько легковерным остался Саша. После всего, всего того, что произошло! Как будто специально выискивал оправдания и давал подсказки, что нужно ответить. Ян вновь сидел на чистой Сеченевской кухне, вялый и физически уставший, но внутри звенел от восторга, почти так же, как когда менты не нашли его, того, кто порешал Чанова. Жизнь резко, просто мгновенно, - аж в ушах засвистело, - снова обрела смысл, и он ощущал, что едва сидит на месте от радости. - Честно, не ожидал тебя здесь встретить. - На моей кухне? Ян более различимо для слуха похихикал. - В Челябинске. - Изначально я только на лечение уехал. С чего ты решил, что я не вернусь? Не отвечая, Ян пожал плечами, но Саша стоял повернувшись к плите и не увидел этого. - Просто знал. Кофе весело забурлил, на столе появился шоколад. Не выдержав, Ян начал расспрашивать. "А как там?", "А правда метро?", "А сколько денег?", " А машин много?", "А дома высокие?", "А Ленина видел?", "А? А?"... Саша, сначала отвечавший односложно, всё расслаблялся и расслаблялся. - И потом весь этот громадный торт, из которого наша танцовщица выпрыгивала, некуда было деть, мы его ели-ели, но он испортился - так пахло ужасно, ещё и половина труппы отравилась. Ян хохотал и заглядывал в глаза. - А ты, ты отравился? - Нет, но мне пришлось в два захода его остатки ходить выбрасывать. - Представляю себе эту вонючую кучу! Зато у крыс тоже был праздник... - И не говори, я потом, кажется, видел парочку в мусорных баках... - А у нас крысы недавно в общежитии завелись. Ну, настоящие, а не эта крысища в лице моего соседа... Хотя они ему братья по интеллекту, это точно. Саша посмеивался и продолжал рассказывать - и про работу, и про город, начал рассказывать, как снимает комнату и как живёт... Вдруг он резко замолчал, будто что-то вспомнил, заговорив про своё жильё. Ян моментально насторожился, сухожилия напряглись, но посмотрел куда-то вниз, в кружку, делая вид, что не обратил внимания на замешательство. И тут Саша взял его за руку, Ян аж дёрнулся от неожиданности. Ладонь была сухой и прохладной - такой, какой была всегда. Подняв взгляд, Ян увидел Сашины глаза. Он смотрел на него вопрошающе, при этом вопрос во взгляде был какой-то недосказанный. Как пугающе похож на настоящий был стеклянный глаз! Только деталь выдавала фальшь - одновременно на Яна смотрели два совершенно разных в диаметре зрачка. Левый замер, пристальный и ровный. Правый расширился, и поглотил собой почти всю радужку; поглотил тоской. Черной, глубокой, вязкой, смешанной с каплей нежности. Ян не мог оторвать взгляд. Саша как будто впился в него, и в груди вдруг резко защемило. - Поехали со мной в Москву. Неожиданно - для обоих - прозвучало в тишине, и так же неожиданно оглушило. Саша прикрыл свой дьявольский взгляд ресницами, и чуть отвернул голову - смутился своих слов. Начал тихо, нервно смеяться. Попытался разорвать прикосновение. Ян извернулся рукой под его ладонью и переплёл пальцы. - Поеду. *** Спланировать сам переезд не доставило больших проблем - кроме того, что Саше пришлось полчаса увещевать свою маму не ехать провожать его на вокзал. Ян был бы не против пообщаться с Сашиной семьёй - особенно побесить мелкую было бы здорово; но вообще предложение уехать вместе было таким спонтанным и оттого невесомым, что парень выбрал модель поведения "в засаде". Спорить не стал. Вообще по-тихому собрал свои немногочисленные пожитки из комнаты в общаге и, почти ни с кем не прощаясь, ещё за день до поезда уехал на вокзал. Просто не хотелось больше и дня ночевать в опостылевшем интернате. После окончания школы и достижения восемнадцати лет все сироты встают в очередь на квартиру, а до получения её имеют право на проживание в общаге. Стоит ли говорить, что очередь эта тянется десятками лет. Ян уже почти весь год плевал на всё, ночуя, где придётся, не появляясь в своей комнате неделями. До обещанной квартиры было ещё ждать и ждать, а бывшие одноклассники и "надсмотрщики"-воспитатели никуда не девались. Идти было некуда. А теперь появилось, куда. Переждать ночь до отъезда Ян собирался бодрствующим, на лавочке в здании вокзала. Было немного неловко, когда утром его обнаружил Саша уснувшим на этой самой лавке. Но тот только посмеялся. Сказал: "верно говорят, что хорошие люди где попало не валяются. Вон, я тебя уже второй раз где попало и нахожу". Ян тогда ощерился, но даже не съязвил в ответ - продолжал играть паиньку. Поезд несся по бесконечным струнам железной дороги. Едва проводники проверили документы, Саша взлетел на верхнюю полку боковушки и, укрывшись с головой одеялом, кажется, дремал. После пробуждения на жёсткой вокзальной скамейке Яну казалось, что он жутко не выспался, и, как только поезд тронется, он завалится спать. Но сон как рукой сняло. Он сидел внизу, смотрел на пригород, затем на дачи, затем на полосу леса. За весь день Саша слезал вниз только несколько раз - в туалет, - и под вечер, чтобы поужинать. До этого момента Ян сидел голодом и вообще будто почти не шевелился. Поужинали в тишине - условной, конечно; в купе через проход семья тоже трапезничала, но не в пример громче. Глава семьи под конец дня прикончил содержимое своей фляги, которую прятал от жены, и теперь несколько разбушевался. Ян поглядывал то на Сашу, то на мужика, который громко рассказывал похабные анекдоты и пытался усадить себе на колени одного из детей. Когда же переключили свет на более тусклый, а глава семьи проплыл в сторону туалета, Ян сказал Саше первую фразу за всё время в поезде: "пойду выброшу", ухватил коробки из-под лапши и ускользнул по коридору. Оставшись наедине с пустым столиком боковушки и неразборчивым говором незнакомых детей, Саша устало размял переносицу и отвернулся к окну. Кроме темноты и его же уставшего лица оно ему ничего не показало. Через несколько минут вернулись одновременно и Ян, и пьяный мужчина. Первый, не смотря на Сашу, уселся на своё место и с неясно откуда появившимся интересом уткнулся в поездную газету. Второй что-то буркнул своей жене и, внезапно притихший, залез на вторую полку. Саша ничего не сказал и тоже поднялся наверх. Утром Ян проснулся оттого, что кто-то сел к нему в ноги. Он слегка дёрнулся, но быстро понял, что это Саша наконец спустился на бренную землю со своего второго этажа. - Позавтракаем? Поля, усеянные точками заброшенных деревенских домиков, скользили мягко, словно атласные ленты. В вагоне почти все спали. Доширак лежал в своей пластиковой таре, переливаясь оранжевыми волнами и источая лёгкий пар. Ян придвинул к себе тарелку и, взяв пластиковую вилку, начал есть. - Оно ещё не разварилось нормально, - заметил Саша. Ян только пожал плечами и начал жевать с большим усердием. - Будем считать, что ты любишь макароны аль-денте. "Собеседник" кивнул. Выпуская ещё одно облачко пара, Саша приоткрыл крышку и тоже приступил. Ян поглощал еду и мстительно думал, что тоже поиграет в молчанку, как Саша вчера. - Я думал, что мы больше никогда не встретимся в этой жизни, - буднично оповестил Саша, склонившись над пластиковой ванночкой с лапшой. Ян чуть не подавился. Неожиданное русло для разговора за завтраком; но продолжать молчать после такого было нереально и он поддержал: - Точнее, надеялся на это? - Ага. Есть несколько видов блюд, которые невозможно есть аккуратно: трёхслойный сэндвич, трубочка с белковым кремом, пирожок с вишней из макдональдса (как ни старайся, капнет соком на штаны). Доширак в поезде - туда же. Уже наученный горьким поездным опытом, Саша и не пытался. Они с Яном хором громко всасывали горячую лапшу, переваривая и вредную еду, и общество друг друга, и нерасторопный обмен едкими репликами. - Но это неплохо, что ты со мной. Есть с кем разделить боковые места. Ян хмыкнул. Странно сформулированная радость, конечно, но допустим. Лапша была съедена, теперь красиво вился в воздухе пар от чёрного чая в больших кружках. Из своих растянутых штанов Ян выудил потрёпанную колоду карт; парни стали коротать время за игрой, и разговор потянулся более непринуждённый. *** Саша проснулся оттого, что поезд замер, и баюкающее качание прервалось. Пытаясь поймать ускользающий сон, он не шевелился под колючим пледом, пока вагон не пришёл в движение и неприметная остановка не осталась позади. Но сон не вернулся. Полосы света удаляющейся станции освещали стены ночного купе. Саша тихо перевернулся на другой бок и посмотрел на нижнюю полку. Она оказалась пуста. "Наверное, пошел чай налить," - подумал Саша. Невесомо спрыгнув вниз, он нашарил в темноте тапочки, выпрямился и посмотрел в вагонный проход. Полки, столики и ноги повторяли друг друга, уменьшаясь и удаляясь в темноту - такой же вид приобретает отражение в зеркале, если поставить ещё одно напротив. Саша наощупь нашёл кружку и, держась за поручни, двинулся в сторону бойлера - в полумрак. Рядом с железной, допотопно-старой ёмкостью с кипятком Яна не оказалось. Ведомый странным ощущением присутствия, Саша оставил кружку на полочке около бойлера и пошёл дальше. В тамбуре нашелся Ян. Он сидел прямо на грязных ступенях, смотря себе под ноги, и курил; громкий звук железной двери почему-то не побеспокоил его. - Молодой человек, здесь не курят, - постаравшись сделать голос ниже, сказал Саша. Вопреки ожиданиям, Ян нисколько не испугался и не смутился, обернулся медленно и хмыкнул. Потушил сигарету об пол, бросил бычок там же, где сидел, и поднялся. Шагнул к Саше и облокотился плечом на стену рядом с ним. Тряска не особо мешала ему держать равновесие. - Я вам штраф выпишу, - всё так-же низко, но уже улыбаясь продолжил Саша. - Н-да? Ну и какой штраф? Саша вдруг понял, что они стоят близко. В смысле, действительно близко. Что-то старое в душе всколыхнулось, поднялось к горлу. Он развеселел и поддался импульсу чуть-чуть подыграть. Да, конечно, это Ян... И Саша был так смертельно на него обижен, и сам себе обещал держать дистанцию... Но полтора года вне старых знакомых, ощущались как эмоциональная голодовка; что уж говорить про флирт. Так давно ничего такого не было. Поэтому Саша из-под ресниц посмотрел на Яна, не сводящего в свою очередь с него взгляд, на секунду приподнял брови, мол, "даже не знаю", и посмотрел вниз. Ян, конечно же, почувствовал настроение, и руки, сложенные на груди, распались, одна из них облокотилась на стену около Саши. В его тёмных глазах мелькали жёлтые огни пролетающих мимо фонарей. - Будете полы во всем поезде мыть, - обрывая напряжение, сказал Саша, и со смехом на губах посмотрел на Яна. Тот ухмыльнулся как-то неохотно, неловко немного; убрал руку со стены, и не зная, куда её деть, почесал затылок. Очередной толчок колёс о рельсы оттолкнул парней на полшага друг от друга. Саша обернулся к двери, надавил на ручку тамбурной двери, но остановился и вдруг посмотрел снова в лицо Яна и сам для себя неожиданно спросил: - Скажи честно, это прям совсем уродливо, да? - А... Чё? - Мой протез... И этот шрам. Я теперь инвалид. Ян молчал и с недоумением смотрел на него, резко и цепко оббегая взглядом лицо. Сердце у Саши дрогнуло больно - от осознания своей неполноценности, от молчаливого согласия с этим. Он отвернулся быстро и шагнул в проход, но Ян стремительно, будто змея, скользнул за ним и одновременно с железным лязгом вагонной двери на запястье сомкнулась его хватка. Саша сжал кулак схваченной руки, но не обернулся, лишь опустил голову вниз. Они оказались в маленьком соединении между вагонами, с двух сторон забаррикадированные дверьми. Огни не мелькали здесь, тени подступили и окружили. - А я? Я, по твоему, урод? - О чём ты! - Саша почти обрадовался, что они оказались в полной темноте и его ощутимо заалевшие уши не было видно. - Ты... Ты вовсе... Наоборот... Совсем... - А я вообще-то тоже инвалид, - Ян слегка потёр большим пальцем запястье сжатой руки. - Или ты забыл об этом? Саша смутился. Он будто и правда забыл, а может, и вообще не особо помнил. Единственный раз, когда в сознании промелькнуло это слово по отношению к Яну - когда однажды Слава в разговоре назвал того "инвалид бродячий". Саша тогда даже не сразу понял, о ком речь. Ян вдруг приблизился, встав за плечом; его низкий голос зазвучал возле уха и заглушил, кажется, даже гремящий металлом стук колёс: - Ты... От того, как Ян выдохнул это короткое слово, судорога свела колени. Кажется, он собирался продолжить, но Саша вдруг задышал быстро-быстро, и, будто испугавшись то ли темноты, то ли того, что они наедине и как Ян может ещё одним словом сейчас сделать что-то, ему неведомое, подчинив его моментально, будто куклу - упал всем телом на дверь и не оглядываясь устремился к своей боковушке. Он укрылся одеялом, отвернулся к стенке и зажмурился. Странное было чувство, как когда к тебе пристал с разговорами на улице незнакомец, но при этом симпатичный тебе на вид, и поэтому не знаешь, как реагировать: то ли оскорбиться от приставаний, то ли поддаться. Вдруг он только на первый взгляд нахал и грубиян? Ян вернулся ещё через несколько минут - судя по запаху, курил вторую. Саша слушал, как он лёг, и, не ворочаясь, уснул. Ночь прошла погано - Саша просыпался на каждой остановке, которых на подъезде к Москве становилось всё больше. В предрассветное время, за час до того, как проводницы уже начнут ходить и будить пассажиров, чтобы те успели собраться, Саша соскользнул с верхней полки и встал в пустом коридоре. Табло светилось: "3:12 по мск. времени 23 о темп. в вагоне...". От ночной таинственной темноты не осталось ничего. Саша снова посмотрел на Яна, лежавшего на нижней полке. И теперь он почудился ему вовсе не незнакомцем, а наоборот - старой, очень знакомой вещью. Как будто он просто забрал с собой из Челябинска какую-то штуку, которую забыл, уезжая в прошлый раз впопыхах. Тревога пропала. И он пошёл в туалет - чистить зубы и переодеваться из домашних штанов в уличные джинсы. А переобувшись, Саша даже не заметил, что куда-то пропал и наконец перестал колоть стопу маленький камушек.