***
Банк Гринготтс. Сколько откровенно дерьмовых воспоминаний связано с этой обителью зеленомордых. Неделю я пытался смириться с ушатом* информации, вылитым на меня, принять хоть какое-то решение, и вот я снова здесь. Пришел. — Добрый день, уважаемый, — и скалимся, гоблинам нельзя грубить, нельзя их посылать, мысленно проговаривал я себе. — Не могли бы вы позвать поверенного рода Певерелл? Гоблин улыбнулся. Ну, наверное, он надеялся выдавить улыбку, а вот меня чуть инфаркт не хватил. Знаете, гоблины и так не сильно привлекательны, а когда на тебя смотрят тридцать два желтых острых зуба, складывающиеся в зловещий оскал, это начинает наводить ужас. Я выдохнул и стал ждать. Долго скучать не пришлось: из двери бодрой походкой притопал другой гоблин, старый и сморщенный, как сушеная слива. «И этот скалится», — мелькнуло где-то на краю сознания. — Прошу за мной, молодой человек, — и голос у него скрипучий, противный. Зашли в кабинет, он сел за стол, мне взмахом руки показал на кресло, в которое я плюхнулся, не раздумывая. — Не буду спрашивать, что привело вас ко мне, я и так это понимаю, наследник Певерелл*. Вы приняли решение, позволите его узнать? — Да, вы совершенно правы, я приму наследие. Не хочу больше жить здесь, — это было сказано немного капризно, но мне как-то… — Тогда прошу в ритуальный зал, наследник. Ритуальный зал выглядел именно так, как я и, вероятно, вы его себе и представляли. Голые стены, пентаграмма, атрибуты на постаменте и, собственно, сам постамент с черным камнем. Меня провели через зал в другую комнату с огромным бассейном, приказали искупаться в нем, назвав это ритуалом очищения, всучили в руки белую хламиду*, приказали после водных процедур надеть ее на голое тело и были таковы. Сделав все, как положено, я вышел в сам зал. Меня покрутили, осмотрели со всех сторон, видимо приняли пригодным, подпихнули к алтарю (как сказали гоблины, а я его постаментом назвал), приказали надеть кольцо на палец. Надел. Меня скрутила боль, если бы не наитие, которое четко говорило стоять на ногах, я бы упал на колени. Время тянулось, я не мог сказать, сколько прошло: минута, месяц или год, а боль только нарастала. Через какое-то время я просто отключился и не видел изменений, что происходили со мной…***
Очнулся в кабинете поверенного, в той же хламиде. От былой боли осталась только пульсирующая голова. Больше нигде не болело, я удивленно вскинул брови, на что гоблин «улыбнулся» и молча протянул мне склянку. В груди поднималось глухое раздражение, а он, сука, просто смотрит и молчит. И смотрит так странно, с благоговением, что-ли. — Это обезболивающее, выпейте, лорд. Опа! Был наследник, стал лорд — уже хлеб. Выпиваю, тяну лапки, чтобы ощупать себя на предмет изменений, по привычке провожу рукой по волосам, обнаруживаю что их многовато, они стали мягче. Беру прядь, подношу к глазам. Очков нет, зрение не исправилось… БЛЯТЬ, я что, блондинка?! Что за? Какого? Сознание хочет уплыть, но я упорно держу его в узде. Так. Вдох, выдох. Дыши, Гарри, все будет пучком. — Можно мои очки? — голос хриплый, вероятно сорванный. Тяну руку к размытому пятну, отдаленно напоминающему мне гоблина, он вложил в нее окуляры. — А у вас есть зеркало? — бровки заломил, губу закусил и смотрю так жалостливо-жалостливо. Зеленомордый выдохнул и рукой указал на зеркало в пол. Я подошел. Посмотрел и сел, где стоял. Вроде бы изменения незначительные, но есть огромное такое НО: все вкупе делало меня каким-то неземным созданием. Во-первых: рост, я и так мелкий, хламида доставала мне до середины икры, а стала доставать до пят; фигуры не видно, мешает тряпка; глаза — два огромных изумруда; губы стали пухлые, налились ярко-алым, будто подведены помадой; нос не изменился; открыл рот, клыки, отлично. Запястья хрупкие, руки стали мягкими, исчезли все мозоли от метлы и стольких лет приведения в порядок клумб тети. Волосы до середины икры. Миленько. Я хихикнул. — Кем же я стал, уважаемый? — повернулся на гоблина. — Сидх, — пискнул он. Не видел пищащих гоблинов, забавное зрелище. — Хорошо, что известно по моему наследию?***
Сижу я дома, попиваю вино из хрустального бокала, Критчер лебезит перед мной, чуть ли не пол вытирает ушами, так низко он никогда не кланялся. Так бы сразу, а то «мерзкий полукровка», заладил. В банке мне в лапки дали книжечку, ма-аленькую такую, толщиной с мою ладошку, дали переодеться и вывели под белы рученьки. Теперь сижу перед камином и вникаю в текст. Текст вникать в меня не хочет. Ну ничего, и не таких обламывали.