Одни

      Август 1667 года. Запах пороха, что чувствовал Реймонд в Гелдерланде, здесь поменялся на запах хлеба из открытых пекарен и хозяйственным мылом для стирки белья. Девушки и женщины спокойно гуляли по улицам, а мужчины не носили военную форму. Это было неожиданно для человека, приехавшего из Нидерландов в небольшой английский городок, особенно после войны. Впрочем, это всего лишь на несколько месяцев. — Миссис Ормонд, я обязательно должен идти завтра вечером на бал в дом маркиза Эстера? — выпалил темноволосый юноша на чистом английском, обращаясь к женщине в возрасте, читавшей книгу. Утреннее солнце, выглядывающее из бордовых штор, освещало страницы и чуть кудрявые волосы. — Я приехал учиться сюда под вашу опеку, а не расхаживать по балам. — Да, сынок, ты прав, — ласково ответила она, отвлекаясь от чтения, — но мы с мужем тоже поедем туда, нас все-таки пригласили, — юноша хотел было возразить, но она добавила, — и тебя тоже.       Ничего не ответив, он вышел из дома через парадную дверь и, спустившись по ступеням, отправился вглубь сада. Место его проживания представляло небольшое поместье рода Батлеров, графа Ормонда и его жены. Их дети уже давно уехали из города и частенько присылали им письма. Каменное поместье с двумя башнями впереди и несколькими дымоходными трубами на крыше уютно устроилось среди обширного сада и фонтана, вокруг которого шел Реймонд. Поздоровавшись с парой работников, он зашел в беседку в глубине деревьев и, плюхнувшись на скамейку, сразу откинулся назад. Раздраженность начала возгорать в нем все больше и больше, становясь большой его частью и заполняя каждую клетку чувств. Оранский не планировал посещать различные мероприятия подобного типа — он совсем не за этим тут находится — потому в случаи сильной озлобленности ему оставалось лишь выговариваться самому себе, сидя в беседке вдалеке ото всех. Тут вверх брало спокойствие и чувство личного пространства, которое не может быть потревожено кем-либо. — И зачем меня только сюда отправили…- начал он вслух, — Да, обучение здесь прекрасное, но чем думал Вильям, упрашивая меня приехать именно к своему старому знакомому… Однако, вроде они хорошо ко мне относятся. И все же не пойму, сдался мне этот бал и разукрашенные девицы в пышных платьях.       Именно это он сказал на следующий день — накануне мероприятия — главе дома, но его только отправили одеваться в вечерний костюм. — Раз уж вы в Англии, Реймонд, то и носите английские костюмы, — сказал ему вслед мужчина.       Черный был единственным цветом, который предпочитал парень и он всегда был к лицу Реймонду. Белоснежная рубашка с жабо, без камзола, только с надетым поверх жюстокором цвета угля и серыми складками на манжетах, смотрелись как влитые на юноше. Волосы он решил не укрывать париком — по его мнению, это бы окончательно превратило его в циркового клоуна, какого размера сам парик бы не был — и потому девушку просто уложили их набок. Они чуть отрасли на бок со временем и служанки потратили чуть больше времени на полную укладку. Поправив рукава и проверив пуговицы, он вышел к карете, запряженной тремя белыми лошадьми. — Вот, сразу видно, джентльмен, — улыбнулась миссис Ормонд, когда юноша помог сесть ей в карету, — и не скажешь, что тебе всего лишь семнадцать лет. — Спасибо, миссис Ормонд, — однотонно ответил юноша, избегая зрительного контакта с дамой, чуть наклонив голову от странного чувства внутри. Смущение? — И, дорогой, — обратилась она к нему еще раз, приблизившись к нему, — когда будешь представляться, возьми нашу фамилию. Ты и сам понимаешь положение. — Конечно, миссис Ормонд.       Английский особняк нежно-голубого цвета показался из-за деревьев. Выйдя из кареты, юноша оглядел здание. Около двенадцати окон в ширину и три этажа в высоту, украшенный широкими колоннами и завитками, дом устроился вокруг большого парка с деревьями в форме шара и тремя фонтанами: одним большим, центральным, и двумя поменьше по сторонам. Чугунный забор был также украшен цветами и узорами, а ворота были открыты. Там стояли охранники в английских мундирах, внимательно осматривая приезжих. — Добро пожаловать в дом маркиза Эстера, — строго спросил охранник, — ваши пропуска?       Огромная аллея вела к парадной лестнице, где в открытых дверях двигались силуэты, залитые светом будто золотом. По бокам выстроились фонтаны, скромно бьющие из скульптур ангелов. Ровно подстриженные кусты встали в ряд, встречая гостей. Подойдя к мраморным лестницам, Реймонд уже мог разглядеть наряды людей, в частности стройные, словно досочки, фигуры кавалеров и куполовидные юбки их дам. Внутри здание оказалось куда больше чем снаружи. Сотни свечей пестрели словно живые, а разодетые люди резко менялись перед глазами. Несколько больших картин в золотых рамках еще больше показывали роскошь хозяев дома. Откуда-то слева играла ласковая музыка, а со сторон слышались тихие разговоры. Девушки кружились с юношами, а те охотно их подхватывали. Оглядев зал, Оранский поймал два широких кресла и сидящую на них пару в возрасте. Подойдя ближе, парень узнал — по описанию раннему Ормонда — маркиза и маркизу Эстер. Мужчина в возрасте, в парике с объемным верхом и тремя завитками по сторонам, темно-синем жюстокоре и блестящих туфлях, разговаривал с рядом сидящей женщиной. Та, в свою очередь гордо выпрямляла спину, казалось, совсем не замечала, как корсет пышного платья впивается в талию и сжимает ее. Реймонду никогда не нравилась современная мода. Женщина улыбалась и, склонив голову чуть набок, не двигаясь телом, отвечала супругу. Левая рука в бордовой перчатке до локтя блестела несколькими украшениями поверх. Там же парень и заметил обручальное кольцо. Сомнений не оставалось: вот они, хозяева поместья.       Сразу рядом с ними он заметил стоящего юношу. Тот увлеченно наблюдал за балом, хотя пальцы с перстнями на них время от времени тер. Быстро снимал одно украшение и одевал обратно. Нервозность? Или ему просто скучно? Порознь с этим на лице застыла мягкая улыбка, а каждой проходящей мимо даме он улыбался чуть шире, слегка наклонив голову, пока первая поднимала полы платья и кланялась паре рядом. Затем он поднимал голову обратно и не отводил взгляд от зала. Будто он витал в облаках от скуки. Рей наблюдал за ним пару минут. Что-то было в нем такое… Словно он — картинка, которую вырезали и поставили сюда. Все вокруг были такие наигранно приторные, с мягкими движениями и тихим хохотом, а он… Стоит один и даже не собирается танцевать, а только трет пальцы, перекручивая на них перстни.       «Может, и ему неприятны балы? — мелькнула мысль в голове Реймонда.»       Парень был в нежно-голубом жюстокоре в цвет особняку. Скромные складки жабо аккуратно подчеркивали мягкий подбородок и тонкую шею. Короткие блондинистые волосы были уложены на бок. Это явно его волосы — Реймонд отметил сразу. Для юноши из столь знатной семьи это было немалой смелостью — то время как раз считалось самым лучшим, когда природная форма головы укрывалась бантами и баррикадами локонов. Впрочем, ни Оранского ни, видимо, приятного юношу совсем это не волновало.       Будучи воспитанным одной матерью и несколькими гувернантками, некоторые были из Англии, до десяти лет Оранский не получил должного знания о моде Европы и конечно, желанном военном деле. Когда по наставлению Марии Стюарт он стал учеником Яна де Витта, то и вовсе забыл о нововведениях в моде и этике. Погрузившись полностью в литературу, Рей редко выходил из дома и узнавал про светское общество только по рассказам самого де Витта и вырезок из редких газет. -Поверь, Реймонд, — как-то за чаепитием произнес Ян, — тебе не нужны парики, пудра и парфюм. Ты должен в первую очередь стать достойным человеком. Я уверен, твоя матушка была бы очень рада, если ты когда-нибудь станешь правителем нашей страны. — А разве я не должен буду вступить на престол в 1672 году? — спросил Реймонд, которому тогда отроду было около двенадцати лет.- Тогда мне будет ровно двадцать два.       Оранскому с детства Ян постоянно недоговаривал, и к двенадцати он уже начал догадываться, что учитель явно не хочет его правления. Изучая все самостоятельно о политике и правилам передачи престола, он посчитал и пришел к выводу, что стать королем он должен через двенадцать лет. Тогда почему его не готовят? Он не учил языки, не проходил историю страны и не учился правилам в светском обществе. Ян в основном учил его владеть оружием, тайно желая сделать одним из придворных рыцарей и продолжить править самостоятельно. Но ребенок этого не знал. — Посмотрим, Реймонд, посмотрим, — со звоном ставя кружку на стол и вставая, выдохнул он, — Я уезжаю в город. Проводишь меня до ворот?       Когда гувернантки занимались обедом на кухне, брюнет слышал их редкую английскую речь и счел ее неимоверно красивой. Порывшись в огромной библиотеке, Рей стал часто читать книги о других странах. Их поэзию, толстые романы писателей Англии. Он перечитывал их не по одному разу. Будучи влюбленным в нее, Рей самостоятельно учил английский, веря, что в один день он приедет в желанную Англию и обязательно начнет практиковать язык и найдет новых хороших знакомых. Но Оранский не знал, что отношения Англии с Нидерландами довольно натянутые и посетить ее как официальный представитель страны будет проблематично.       Как и все, Реймонд обязан был представиться главе дома, поблагодарив за столь теплый прием, совсем не желанный для брюнета. Граф и графиня уже расположились за одним из столиков, потягивая пунш и обсуждая наверняка политику и современную литературу. Выпрямив спину, Реймонд пошел в сторону кресел, не спуская глаз с юноши, будто пытаясь поймать его внимание. — Маркиз Эстер, — произнес Реймонд, остановившись напротив сидящего мужчины, — для меня честь присутствовать сегодня здесь. Маркиза Эстер…       Чуть склонившись, он мелькнул взглядом на Нормана и мягко улыбнулся. — Добро пожаловать, юноша, — гордо протянул хозяин, — надеюсь, ты насладишься балом. Видел тебя с нашими знакомыми, графом Ормонд и его женой. Ты с ними, не так ли? — Все верно, мистер Эстер.       Незаметно для него, Реймонд перевел взгляд на юношу еще раз и они встретились взглядом. Блондин смотрел на него сверху вниз, так как находился на ступенях и улыбался той же улыбкой, какая играла на его лице пару минут назад во время поклона дамы. — Ох, семья Ормондов, — ответил Грэг Эстер, а затем повернулся к жене, — дорогая, ты вроде хорошо знакома с миссис Ормонд? — на что получил кивок, — Тогда может… Норман, сынок, — обратился он к юноше, — не хочешь выпить с молодым человеком пунша? Весь вечер стоишь и совсем не беседуешь с дамами или молодыми людьми.       Мистер Эстер был очень заинтересован в будущем Нормана и старался как можно скорее найти ему невестку, потому балы были частым случаем в их поместье. Но, как не были красивы девушки, Норман смотрел на танцы со стороны, никак не желая участвовать в этом. — Хорошо, отец. Юноша спустился со ступеней и поклонился Реймонду. — Очень рад нашему знакомству, — он протянул руку брюнету, неловко улыбнувшись, — Норман Эстер, сын хозяина поместья. — Реймонд Ормонд, приятно познакомиться.       Юноши отправились в самую глубь зала, налив по бокалу пунша и сев на стулья. Людей в этой части было немного, разве что несколько кавалеров шептались с кокетными дамами, а те хихикали в ладошку. Сделав глоток напитка, Реймонд начал разговор первым. - Почему вы не танцуете? Вам не нравится бал? Теперь он мог рассмотреть его получше. Светлые брови и ресницы на почти белоснежной коже были мало видны, но очертания Оранский смог разглядеть. Это предавало невинности образу блондина, а короткая стрижка и туго застегнутые пуговицы некой статности, коей не доставало в самом Оранском — рубашка чуть помялась от долгого пребывания в одной позе, а густые черные брови под цвет волос делали его скорее бунтарем, ежели статным серьезным юношей. Острые его черты сильно рознились с мягким лицом собеседника. Закинув ногу на ногу, Норман улыбнулся. — Я совсем не люблю балы и шумные места. Мне это не по душе. Да и то, с каким упорством порой отец ищет мне невестку на таких мероприятиях… Я скорее повешусь, чем найду избранницу, — усмехнулся он, сделав глоток и поставив стакан на столик. — Отчего же? Женщины в нашей юности очень ветрены и легко найти красивую даму с большими мечтами и маленькими радостями, — смотря на свой бокал, улыбнулся Реймонд, — но, конечно, с ней не поговоришь о делах чисто профессиональных, но о литературе и искусстве… Они хорошие собеседницы. — Мне ни к чему говорить с ними об этом, боюсь, их ветреность выше их самих. Я слышал, что большинство даже придворных дам не умеют читать. Вы только представьте! Интересно, однако, где вы нашли образованных женщин? — Я вырос в женской компании, где каждая девушка могла читать, потому с рождения знаю, как они часами обсуждают романы и их прогресс в игре на фортепиано. Я слушал их вечерами под тихие нотки инструмента… Это было весьма недурно. — Надеюсь, когда-нибудь я познакомлюсь с такими же дамами. Ох, я никогда не любил фортепиано. Оно кажется мне совсем лишним для людей, что полностью отдают себя науке или медицине. В минуты больших трудов нотные завывания могут лишить важных мыслей. — Не общаетесь особо с женщинами, не любите музыку… Значит, вы одни из людей науки? — Реймонд с интересом придвинулся чуть ближе к Норману. Музыка шумела на заднем плане, но брюнет на секунду забыл об этом. И что же это за юноша такой, что даже не желает послушать, как молодая дама исполняет, например, «Последнюю розу лета» вечером в библиотеке под треск камина, пока дети засыпают в кроватках на втором этаже? — и кто же вы по профессии, извольте спросить? — Есть одна должность, занимаемая мною в городе — веление отца — но я человек вольный и не привык к замкнутости ума только на одной из профессий, — с огоньком в глазах ответил Норман, — предпочитаю искать себя во всех направлениях, и сейчас решил заняться литературой. Работаю над одним произведением.       Как узнал Реймонд дальше, это был один роман с помесью мифических существ, но с явным преобладанием религиозных тем. Эстер, по его словам, решил поставить под вопрос существование религии с точки зрения истока — один человек зародил об этом мысли или народ массово поддался соблазну найти себе веру по ряду причин. И что вообще появилось первым: человек или вера? — Безусловно, без человека и веры быть не может, — тут же ответил Реймонд. — Но ведь любовь матери к ребенку появилась еще когда он был маленьким зародышем, разве нет? — Как может быть связана религия и любовь, коли вы взяли ее в пример? — Мы верим и в Бога — каким бы он ни был на самом деле — и мы верим в любовь. — Но тогда также нужно поставить вопрос о существовании и того что появилось первым: любовь к Богу или любовь Бога? — А вы хорошо рассуждаете, мистер Ормонд.       Впоследствии, заговорив о церкви и религии как общей теме для человека, Норман был похож на религиозного фанатика, упорно утверждающего, что людям нужна религия, будто узда, сводящая в итоге к жизни человека после смерти. Он задавал точные вопросы и получал точные ответы, двигаясь все глубже к истокам истин, будто они были два священника и увидели одновременно разных сущностей, что представились им правителями мира. Мирный спор начал переходить в дружескую беседу, когда Реймонд позволил отпустить себе несколько шуток, окончательно растопив Нормана и увидев его другую улыбку, искреннюю и совсем не выдавленную. — Я одно время очень глубоко изучал теорию, читал трактаты Аристотеля, работы Фейербаха… Знаете, еще существует предположение о том что треволнения и страсти сводятся к двум склонностям — раздражению и вожделению, томисты подразделяют их на одиннадцать: шесть — страстное домогательство чего-то, а пять — посягательство на что а… — Аристотель сводит их к двум — удовольствию и боли, Платон — к любви и ненависти, Вив делит их на благие и порочные. Да, это вроде цитата из какой-то книги. — Верно, — прищурив глаза, произнес Эстер, — отец сказал, что это вырванная страница из одного произведения, но из какого — по сей день для меня загадка. — Какое удачное совпадение, я тоже не имею представления о книге. Быть может, как-нибудь, если один из нас найдет ее, не будем таить этого в секрете? — Безусловно.       Реймонд заметил, как Норман загорелся. Казалось, его страстью были сложные конструкции мыслей и предположения о всевозможных вещах. Он рассказывал о мифологических системах, сложенных в одну большую систему человеческого источника так яростно и искренне, что иногда подпрыгивал на стуле, восклицая: «А вы слышали что…?! А вам известно….? Я тут недавно прочитал это и думаю раскрыть эту мысль и у себя в романе…» А Реймонд сидел напротив, наклонив голову чуть набок, и не мог понять почему внезапно начал любоваться этим человеком. Конечно, его внешность по меркам тех времен была безупречна, но почему Оранский обращал внимание, как мелькают блики от огней в глазах, почему он слушает его с таким страстным упоением и почему не желает отвечать ничего более чем кроткие фразы и редкие соглашения? Но диалог не мог завязаться, если его ведете только один. — Знаете, время так летит… — неловко подметил он, поняв, что совсем заговорился о своей дрожащей книге. Оглядев все вокруг, он повернулся к Реймонду и посмотрел прямо в глаза. — Да и душно тут, может, выйдем в сад и там продолжим? Думаю, атмосфера зала вам изрядно надоела.       Прошло около часа с их начала общения, бокалы уже запылились на столе, а людей становилось все больше.       Они вышли через боковой выход в сад как духота сменилась мягкой прохладой. Сумерки почти прошли, а закатное небо и вовсе застелило темно голубой пеленой с парой облаков. Ночной ветер шумел листьями и пытался поиграть с волосами брюнета, но ничего не выходило, и пряди волос просто качались из стороны в сторону. Теплый свет окон медленно сменялся на холодный свет луны. Окруженное мелким лесом поместье ушло в тень, подальше от уличных фонарей, и где-то там, в этой глубине скрывалась маленькая белая беседка, подобная беседке на территории мистера Ормонда.       Мелкая галька хрустела под ногами, когда юноши отправились на медленную прогулку. — Что-то я заговорился, — слегка покраснев, продолжил Норман. Реймонду показалось это стеснение на редкость очаровательным, — Не часто можно встретить человека, кто поддерживает с тобой темы выше людского мира. Как вы говорили, девушки весьма-весьма легкомысленны в юном возрасте. Наверное, поэтому я не желаю участвовать в балах и танцевать даже с самой красивой девушкой. Ведь в голове у нее все равно ветер. — Вы всегда можете общаться со мной, Норман Эстер, — улыбнулся Реймонд, беря его под руку, — мы можем стать друзьями.       Но осознав, что он сейчас сделал, Реймонд воскликнул смущенно «Ой…» и убрал руку, но ее перехватили. — Давайте пойдем так, это довольно удобно, — повернувшись, будучи совсем близко к лицу Рея, он улыбнулся. Норман был совсем на немного ниже собеседника, — и все же, расскажите мне о себе, Рей Ормонд. — Я приехал сюда на время, составляю чертежи и планы особняков, так, для себя. Но если по профессии…- Рей посмотрел в сторону, ища, что бы сказать, — Военное дело и охота. Я простой солдат, приехавший на время обучения в поместье Ормондов. Мой наставник, у которого я вырос, привил мне интерес к этому. Однако больше всего я полюбил литературу. Вы говорили про Фейербаха, я читал его «Сущности Христианства» и это заставило меня много о чем задуматься. Вот вы никогда не думали о значении телесной оболочки для нашей души? А ведь второе намного сложнее и глубже, а тело служит для него всего лишь циферблатом или эмблемой. — О да, особенно меня изменили мысли о разуме, воле и сердце. Как говорится, — начал Норман и его подхватил брюнет, — В воле, мышлении и чувстве заключается высшая, абсолютная сущность человека как такового и цель его существования. Ахах, — тихо усмехнувшись, они переглянулись.       Рею блондин казался безумно очаровательным и похожим на маленького щенка, но вместе с тем, необычайно интересной персоной. Кисти рук его были как у дамы, но его отличало наличие именно мужественной красоты. Подул легкий ветер, и пыль вместе с песком поднялась в воздух. Норман резко зажмурился и начал тереть глаз рукой в перчатке. Брюнет обратил на это внимание и повернулся к нему, касаясь рукой его щеки. — Вы в порядке? — обеспокоено произнес он. — А, что-то попало взгляд, не посмотрите? — Норман еле открыл глаз, смотря в сторону, слегка смутившись от прикосновения. Глаз немного щипало, но боль уже стихала. — Ничего не вижу. Все еще больно? — Уже нет, — аккуратно улыбнулся Норман, касаясь чужого локтя, подавая знак, что все в порядке и можно отпустить, — а у вас мягкие руки. Не сказал бы, что вы часто держите оружие. — Ой, руки, — растеряно произнес Рей, убрав ладонь, — Простите, поддался порыву эмоций. А по поводу мягкости, не замечал, — он улыбнулся, — оружие держу редко, а тут мисс Ормонд ежедневно делится со мной маслом для рук. Он вкусно пахнет. Норман улыбнулся ему в ответ, и чуть сильнее прижался к руке, которую держал. — Давайте на ты, Реймонд? Зовите меня Норман. Просто Норман.       Уходя вдаль сада, дальше от людей, им обоим становилось легче дышать, а свежий воздух, как правило, начинает чуть-чуть дурманить с непривычки. Опустив пару шуток, Реймонд расслабился и прежняя неловкость совсем отошла куда-то в темноту. Норман тихо хихикал, прикрывая ладонью руку, прямо как девушки, слушая рассказ о том, как однажды в Лондоне на сцену театра вышел фокусник с собачкой, которая изображала «и короля английского, и принца уэльского, а как сядет на задик — то и папу римского и короля испанского». Слегка касаясь рукавами, они медленно дошли до темной беседки, укрытой в тени деревьев. Там, освещаемые тусклым фонарем, отбрасывая резкие тени, брюнет заговорил о литературе. — А ты читал современную прозу? Шекспир, Рочестер, Лавлейс, — перечислял он, — мне особенно запомнился Лавлейс. Как-то услышал, как его назвали поэтом кавалеров*. И с того времени чтение его произведений странным образом льстит мне. (Конкретное понятие «кавалер» - человек, сражающийся за гражданскую войну и за короля)  — Или состоишь в их рядах? Отец говорил, что туда вступают только с двадцати пяти лет. Норман повернулся к нему и в глазах теперь считался явный интерес, хотя Реймонда озадачили покрасневшие уши его приятеля.  — Думаю, кавалером можно быть душой и в любом возрасте.       Однако тут Оранский слукавил, ведь в Голландии он был статным кавалером. По времени взросления все больше и больше людей тянулись к нему, желая сражаться за его честь и жизнь. Реймонд не мог этого игнорировать, создав армию оранжистов — его сторонников. Устраивая с ними митинги, он, во главе всего шума, добивался изменений реформ и пересмотрения некоторых пунктов в римско-голландском праве на отдельных территориях. Но главной их целью было противостояние республиканскому строю Яна де Витта. Ближе к своему семнадцатилетию он вовсе утратил свою зависимость от учителя, будучи, как ему казалось, совсем взрослым и способным иметь свое аргументированное мнение и опыт в ведении политики и экономики страны. С этого момента он буквально объявил войну де Витту но, когда в один момент Вильям, его уже тогда покорный слуга, сказал, что Реймонда могут убить уже сторонники учителя за столь резкие комментарии на собраниях парламента и откровенную клевету Яна, он решил на время залечь на дно. Конечно, не без сильных скандалов и ругани с Вильямом и в дальнейшем с другими слугами, но все же пришел к решению скрыться в Англии на время, пока де Витт тратит время на его поиски. И, не трудно понять, что Норману Оранский ни слова об этом не скажет. — Так кратко, — усмехнулся Норман, — а мне кажется, что Уильям Шекспир прекрасный поэт с тонким отношением к лирике и состоящий в самом настоящем браке с ней. Даже сейчас, после его смерти, да хранит его Господь. — Мне кажется, ты с ним немного похож, — улыбнулся Реймонд, не особо подумав над своими словами. При упоминании Шекспира брюнет вспоминал одни из самых его искренних сонетов и не мог не ассоциировать Эстера с ними. — И чем же? Только не говори, что у меня уже виднеется лысина и растут усы, — засмеялся Норман, и тут же замялся, отводя взгляд. — Вы красивы, Норман, очень. И никакая лысина и усы этого не скроют, — смотря на небо и остановившись, ответил он медленно и глубоко.       Норману очень понравился голос Реймонда, а сейчас он был очень завораживающий, словно шелковый и лился из чуть посиневших от холода губ. Блондину определенно понравился этот молодой человек. И ему казалось, что эта симпатия взаимна. Эстер был уверен что в следующий раз обязательно расспросит брюнета обо всем на свете. Только не сейчас. Время уже близилось к полуночи и торжество должно было закончиться в это время. Они не договорили, но Эстер был уверен, что они обязательно встретятся еще раз. — Вы же заедете к нам на вечерний бал в среду вечером? — тихо спросил он Реймонда, когда тот стоял на главном крыльце и прощался с мистером Эстером, благодаря за теплый прием и отменную музыку. — Конечно, Норман. Ты — мой хороший товарищ теперь, — Рей, сияя улыбкой, протянул руку для рукопожатия.       Норман застыл на секунду и, проигнорировав руку, поддался вперед к груди и обвил руками шею парня, прижимаясь лицом к плечу. Эмоции переполняли его до краев, а ножки, вставшие на носочки, еле заметно подрагивали.       Господи, он такой прекрасный! Он как яблочко Сапфо, такой чарующий и добрый! Что это со мной…? Это и есть дружба? Какая она сладкая тогда!       С этими мыслями он еще сильнее прижался к брюнету, тихо скуля. Тогда он был очень похож на щеночка и Реймонд ненароком улыбнулся еще шире. — Я так рад, так рад что мы с вами товарищи… — резко отпрянув он сверкнул глазами по отдаляющейся толпе, вдруг кто заметил их и расценил это как-то иначе чем есть на самом деле, и тихо шепнул «Ормонду» на ухо, — я вам кое-что расскажу в следующий раз, а пока… Пока шлите мне письма, пожалуйста.       Реймонд сильно опешил от таких действий Нормана и не смог сдержать еле заметной красноты щек. Он был охотником, безжалостно убивал оленей и позволял огромным собакам сгрызать им бока и отрывать крылья у диких птиц. Никогда не любил и не чувствовал той природной любви и страсти к женщинам, хотя, казалось, уже пора и невестку найти. Ни разу не писал страстных писем, не был в конфузных ситуациях, когда пролил пунш или наступил на подол платья дамы, не видел их обнаженными… Не было ничего, что могло позволить ему покраснеть и почувствовать как что-то, сжигающее его изнутри так резко и пламенно стремится наружу. Что-то заставляет его улыбаться как полного idiot*, а коленки чуть дрожать. Однако, чувство душевного братства ему никогда не было знакомо и приняв это именно за это чувство, они попрощались и, уже сидя в карете, Оранский не мог скрывать улыбку от того удовольствия, полученного на балу. — Дорогой, ты хорошо провел время, да? — игриво спросила миссис Ормонд, красная от алкоголя в вперемешку с пуншем, что давало еще больший эффект опьянения и сильного головокружения. Ее придерживал за талию мужчина, оставаясь полностью трезвым. — Да, миссис Ормонд. Я ничуть не жалею что поехал с вами, — смотря в окно, ответил Реймонд. Теперь он не был таким холодным, как прежде, а женщина увидела в нем того молодого паренька, коими являлись юноши всего города. Это дало ее душе спокойствие, что брюнет, возможно, больше не будет одинок.       Ему хотелось верить, что он нашел свою родную душу, того, с кем в жилах течет одна кровь. И пусть он не писал стихи и не превращал мысли в строчки даже простой прозы, он хотел закричать, закричать во все горло что у него появился друг.       А в голове Реймонда заиграл Шекспир, теперь ассоциирующейся с его новым знакомым. *idiot — дурак (фр.)