Одни

      Уже знакомое поместье смотрело на Реймонда из-за темного забора и ровной линии кустов. Теперь здание утопало в редком солнечном свете, источник которого почти растворился в горизонте и только редкие линии били по глазам людей. Протянув охранникам приглашения, юноша ускорился и шел впереди графа, даже не замечая этого. В карете он пообещал себе быть сдержанным и не пылать краснотой при первом взгляде, но ноги сами несли его и, как бы он упорно не пытался привести их в чувство, они, подрагивая, не останавливались. Реймонд сдержал обещание и нес в руке «Потерянный рай» и название показалось ему абсолютно не к месту — он не потерял его а, наоборот, приобрел. Конечно, как бы юный мужчина не старался показаться одним из холодных и грубых джентльменов, совсем не способных на чувства — самые сентиментальные из которых приписывали исключительно девушкам — у него получалось только закапывать злость от подобной дискриминации все глубже в себя. И было не ясно ни окружению, ни ему самому, когда эта злость решит вырваться наружу, когда чаша переполнится и вода выльется за ее края, и тогда даже самые близкие в такой момент станут подобны непонимающим и глупым людям, коим был сам Реймонд в глазах наставника.       Двери были как всегда открыты широко и благородно встречали гостей. Теперь Оранскому даже пестрые платья женщин казались тонкой изюминкой в этой атмосфере бала. Как узнал он от мистера Ормонда, маркиз Эстер довольно часто проводил такие балы в своем доме, не только довольствуясь посещением влиятельных людей из разных городских окраин и новыми экономическими связями, но также, теперь по словам самого Грэга, это хорошая возможность показать свой статус и порадовать любимую жену и сына. В глазах Реймонда он был совсем ему не знаком, но Джеймс очень хорошо говорил о маркизе, иногда даже приукрашивал некоторые его поступки. Маркиза Эстера многие считали прекрасным семьянином. Его жена всегда была весела и совсем искренне улыбалась, соглашалась с мужем, а иногда и сама поддерживала разговор. Она была как современные девушки, только ее возраст уходил за тридцать пять—сорок, но фигура была в полном порядке и со стороны казалось, что у нее не было проблем с родами. Все фамильное древо Эстеров славилось хорошими и мудрыми детьми, потому женщины должны были учить и познавать что-то новое и впоследствии давать это детям. Такими были давние слухи об этой семье и им все верили, видя их идеальную жизнь не только со слов и полосок газет, а также наяву, просто проходя мимо забора.       Проходя в зал, Реймонд тут же начал оглядывать его в поисках знакомой фигуры, но не нашел парня рядом с хозяевами. Он лишь пересекся взглядом с миссис Эстер и неловко улыбнулся ей, слегка поклонившись головой. На ней, как и тогда, было пышное платье и высокие перчатки с обилием перстней на руках, а на лице играла та самая улыбка, тело не выдавало ни капли чувства что сейчас раздавится под давлением корсета на ребра и живот. Оранский знал как жалобно стонали девушки после постоянной носки узких домашних туфель и как однажды слышал плачь собственной матери когда служанки снимали с нее платье. Он не был уверен, так ли это все, но он часто сочувствовал самым большим жертвам нынешней моды — молодым девушкам. Решив не тревожить пока что Грега Эстера, который принимал почтенных гостей и, уже через секунду после приветствия Реймондом его жены, взял ее руку и повел по направлению за столик к людям, и продолжить искать блондина. Обходя столики в поиске он не нашел знакомой ему одежды или волос, постоянно натыкаясь на пышные парики. Сомнений, что он мог отсутствовать не было и быть не могло — сын хозяев дома обязан быть на всех торжествах, непосредственно связанных с его семьей — но когда брюнет не нашел никого даже похоже на Нормана, моменты отчаяния овладели им. Не уж то приятный знакомый забыл о нем или вовсе удалился из зала с новой компанией? Оранский не мог предположить, что стало причиной его отсутствия, потому вышел на заднее крыльцо в сад и спустился вниз по аллее.       Насколько он мог запомнить с прошлого раза, именно по этой дороге они пошли, и сомнений не осталось когда он увидел тот мигающий фонарь и лавочку, а вдалеке очертания беседки.       Затем он резко вздрогнул, когда его глаза накрыла мягкая рука в перчатке и Реймонд чуть отклонился назад, услышав смешок из-за спины. — Как вы думаете, кто я: мужчина или девушка? — тонким голоском спросил кто-то, и по мягкой интонации Оранский понял, что это не только Норман — это было очевидно, никто более не станет караулить незнакомцев, а затем так сладко нападать — но и то, что сегодня он в прекрасном расположении духа и это несомненно порадовало и юношу. Он уже было взволновался что что-то произошло с Эстером и тот решил скрыться от глаз остальных людей, пребывая в одиночестве и, может быть, даже маскируя слезы. Стоит признать что в нынешнее время мужчины тоже могут быть сентиментальны и никто не застрахован от своих собственных эмоций. — Это ты, Норман, — улыбаясь, ответил юноша и, перехватив чужую руку, сжал ее в своей и развернулся, обеспокоено смотря на блистающее лицо в свете фонаря. — Я не нашел тебя в зале и подумал, что я как-либо разочаровал тебя ранее и ты не хотел видеть меня. Все же хорошо, верно? — А должно быть плохо?       Нормана рассмешило что причиной волнения Рея было пустое место, потому приобнял его, не отпуская руки и привстал на носочки к самому уху. Блондин сам опешил и не смог подобрать слов первые несколько секунд, из-за чего смущение уже успело распространиться по его щекам, но он вспомнил что дал себе обещание не быть тем маленьким мальчиком. — Я просто подумал, что ты сможешь найти меня там, где мы гуляли в тот раз. Я не сомневаюсь в твоей внимательности потому решил что ты легко найдешь меня. Я рад что ты пришел. — И я рад что мы снова встретились, — ответил ему Оранский, приобнимая в ответ и отводя взгляд. Странное чувство вновь одолевало их обоих, стоило им только встретиться, будто не виделись несколько лет и были близкими друзьями.       Возможно, на неком подсознательном уровне, посылая свои просьбы избавиться от режущих внутренности чувств Богу, они получили свое спустя такое количество времени. Конечно, «свое» у обоих было разным. — Мы вновь отправимся на прогулку, подальше от толпы? — задал риторический вопрос юноша, когда они шли плечом к плечу вглубь сада, поворачивая на задний двор. Сегодня погода была лучше, но из-за недавнего дождя гравий хрустел сильнее, а на лавочках — не считая тех что были в беседках — невозможно было сидеть, не испортив костюм. — Ах да, я же писал тебе о книге недавно, помнишь? Вот она. Брюнет остановился и протянул объемную книгу в темно-синей обложке с вдавленными буквами. Рей не просто так выбрал именно ее, глаза Эстера были похожи на цвет обложки и хорошо сочетались с, видимо, любимым цветом блондина — нежно голубым, и поэтому с трепетом относился к реакции собеседника. Тот не заставил его ждать и широко улыбнулся, забрав книгу, одним лишь взглядом поблагодарив «Ормонда». — Я не принес тебе «Анатомию меланхолии» по причине того что читаю ее сам но, думаю, если мы встретимся через неделю, я отдам ее. — Я не тороплю тебя, а Мильтона я прочел давно, потому можешь приступить к ней позже. Сегодня хотел обсудить с тобой тему литературы, нам не удалось хорошо раскрыть ее в прошлый раз. Что скажешь? — Если у тебя есть мысли по этому поводу, прошу, изложи их, — протянул Норман, чуть касаясь кистью чужой руки, но совсем случайно, как наверняка подумал бы Реймонд, хоть это было и неправдой. — Я твердо убежден что нашим современникам-поэтам и им подобным, в том числе Шекспиру, свойственно преувеличение. — С чего ты так решил? — недоуменно спросил юноша. — Я не припомню, что бы Уильям Шекспир, описывая даму своего сердца мог допустить себе преувеличение. Возможно, гиперболизация была создана сквозь наши глаза, через призму своего опыта, порой болезненного, а поэт лишь описал нам его любовь в словах и совсем не думал преувеличивать. Никто не станет шутить с чувствами и возвышать их, если желание возвысить вместе с этим и самого себя для духовного роста отсутствует. — Думаешь? Как мне кажется, юного Ромео он сделал слишком чувственным и молодым наивным ягненком, что повелся на внешнюю красоту. Они же даже не знали ничего толком друг о друге, а после первой встречи в них закрались искренние чувства равные истинной любви. — Но разве в твоем сердце сейчас не бьет все ключом от радости нахождения тут? Я видел, с каким энтузиазмом и улыбкой ты шел по аллее, ты явно хотел оказаться тут как можно скорее, — кокетливо произнес Норман, отводя взгляд. — Нет, безусловно, я говорю о дружеской симпатии, не сочти меня персоной, что считает вас больным человеком. Но… По правде говоря, будь я девушкой, я бы сделал все возможное что бы ты стал моим мужем.       Слова Нормана очень тронули Реймонда и он даже остановился, смотря на собеседника. Это очень льстило ему, но в это же время его одолевали извращенные для него мысли, что он был бы не против, даже желал бы, чтобы Норман стал его женой, но дар Божий в виде жизни в этом теле он изменить не мог и общественное отношение к этому тоже. За содомию еще с прошлого века ввели казнь и судьям не важен твой титул или чей ты сын, казнить могли любого. И Оранский был очень опечален этим не только потому, что сам поймал себя на этой мысли и мог уже поставить в ряд больных, но и что в стране ходит такое неуважение к правам человека чувствовать что-либо и самое главное — любить, принимая единственное мнение об этих интимных темах: любить могут только мужчина и женщина, не иначе. Однако, при всей его благосклонности к содомии, он не хотел оказаться его представителем, осознавая, что на его плечах ответственность за продолжение королевского рода и даже если его не тянет платонически к девушкам, долг он выполнить обязан. — Норман, поверь, — произнес он, решившись быть откровенным в своих мыслях об этом, не скрывая все за маской только дружбы, отрицая симпатию, — я и сам думаю о тебе в таком же ключе, хоть и возможности осуществить это у нас нет и, скорее всего, не будет. Но, зачем грустить, если мы всегда можем быть вместе как хорошие знакомые и заезжать друг к другу на обед? Разве это не лучше, чем прятаться ото всех и рисковать жизнью ради этого? — Вы правы, дружба с вами — это прекрасное чувство и пусть оно останется таким, какое есть, — улыбнулся блондин, аккуратно приобняв Реймонда за талию, прижимаясь головой к плечу. — Но я не считаю объятия формой проявления каких-то иных чувств и надеюсь, ты в этом полностью меня поддержишь. — Объятий мне давно никто не дарил.       Брюнет приобнял его в ответ, совсем не зная, что делать, когда сердце вдруг так резко начинает бить в груди. Их общение и они сами становятся ближе с каждым словом и письмом, и не только духовно, но и физически. И в подтверждение этому пойдет именно этот вечер. Они бродили по краю сада около часа, и в итоге сошлись на том что, опираясь на историю мисс Брук и мистера Кейсобона, мужская страсть в поэмах может быть преувеличена, что и стало причиной осознания Кейсобона того, что брак с молодой девушкой не являлся тем обширным потоком счастья что он копил все эти годы. Они довольно легко нашли язык в этом споре, где Реймонд приводил доказательства строчками Шекспира, а Норман упорно описывал все прелести молодой любви и того, какие сильные чувства раскрывает она в людях, хоть и прямым свидетелем этого никогда не был, потому часто защищался строчками из книг. В один момент диалог перетек в совсем другое русло и предметом обсуждения стали женщины. — Вы утверждаете, что женщина будет стремиться лишь к тому, что рядом? — спросил игриво Рей, хотя он даже не пил пуншу этим вечером. — Как бы ни так. Думается мне, что женщинам свойственно стремится к тем и тому, что зауряднее и красноречивее, чем к своим соседям, например. Даже представить страшно, как я выйду утром за почтой, а мне навстречу идет Эмма Булстрод в платье с выраженным декольте и говорит так томно и тихо, — он наклонился к Норману и сделал голос выше, — Реймонд, а вы не хотите прогуляться со мной по парку? Или выпить чаю в компании моих подружек? — Ну и шутки у тебя, мистер Ормонд! — захохотал Эстер, отворачиваясь и прикрывая рот рукой, чуть приседая и держа рукой живот, но громкий смех разносился по саду. Рей смеялся вместе с ним, придерживая и не давая упасть куда-то в кусты и в тот момент они и правда выглядели как два жизнерадостных юноши, что сбежали с бала подальше от идеальных джентльменов, коими не желали быть в присутствии друг друга. — Хорошо что тут нет ее, иначе я бы не смог смотреть ей в глаза, провожая. — Она собиралась на бал, разве нет? — Да, но ее матушка пролила на себя чашку чая, пока бегала по дому и, устроив истерику, отказалась куда-либо ехать. — Норман, а откуда в тебе проснулись столь грубые выражения насчет чужих семей? — с усмешкой спросил Рей, беря того под руку чтобы в следующий раз от смеха он не упал совсем. — Где же уважительное миссис Булстрод была так опечалена испорченным платьем… — К чему все это? — засмеявшись, спросил Эстер. — Никогда не любил официальное общение с длинными и благородным речами, бесконечным уважением, наигранной радостью от каждого слова нелюбимого гостя. Иногда хочется быть подобно Ричарду Бертону, говорить легко и свободно, не волнуясь о том, что же скажет тетушка Винси если я назову ее капризной. — Норман, ты пил? — резко спросил Реймонд, ведь это оправдало бы его смелые речи и подобные высказывания, совсем не свойственные мальчикам из домов маркизов и герцогов. — Один стакан пунша, как и обычно, — легко ответил Норман, а потом резко посмотрел в сторону, заставив и Реймонда взглянуть туда. В тени деревьев покоилась белоснежная беседка с парой лавочек со спинками и маленьким столиком посередине. Сиденья были на удивление сухими, как и мраморный пол. — Может, отдохнем?       Они сели рядом друг с другом и Норман коснулся руки Реймонда уже открыто. Погладив ее и не заметив сопротивления брюнета, а наоборот, уловив каплю заинтересованности, он поднес ее к губам и поцеловал, а затем засмеялся и уткнулся в плечо юноши. - Наверное, я выпил чуть больше чем нужно, прости меня за мои, возможно, неадекватные и неправильные действия, — глупо улыбаясь, произнес блондин, и это странное поведение только еще больше растрогало «Ормонда». — Я наоборот пил для смелости при общении с тобой, но немного переборщил. Твои руки настолько же мягки как и в тот раз. Миссис Ормонд дает тебе масло каждый день? — Да, я частенько и сам его беру, — тут настала очередь брюнета отводить взгляд, — Если тебе так нравится их трогать то я совсем не против только… Не целуй больше их, это очень смущает. - Не буду, и все же, расскажи мне, как живется в доме мистера Ормонда? Я совсем не знаю о них как о людях, а отец редко говорит о своих гостях.       Реймонд поведал ему про Ормондов пожалуй все, что знал сам. Он рассказал в первую очередь о Чарли и об их совместных охотах, и рискнул заикнуться о том, что как-нибудь не против съездить с ним на лошадях на прогулку утром, даже забыв о том что всегда ездит один и совсем не любит лошадей. Но Норман отказался по причине того что езда на лошадях это удовольствие языческое и чувственное, хоть и упомянул их красотку и грацию. Реймонд рассказал о гордости и строгости, свойственной графу Ормонду, также отметив его хорошее чувство юмора. — Сегодня утром сэр Джеймс посмотрел мои чертежи и отметил что они стали лучше. Оказалось, что быть архитектором не так и легко: нужно держать большое количество информации в голове, вплоть до маленьких деталей, которые в полном оформлении играют большую роль. И я до сих пор удивлен как человек, посвятивший себя военному делу, разбирается в архитектуре и политике, совмещая все это с семейной жизнью. Миссис Ормонд так счастлива с ним! Смею предположить, почему он и ваш отец обратили внимание друг на друга. — А разве Ормонд не ваш отец? — Родственник, — коротко ответил Ормонд, — Давайте я лучше расскажу вам о миссис Ормонд. Эта женщина очень чиста и я ни разу не видел чтобы она злилась или была испорчена чем-то. Тому показатель дисциплины, царившей в их доме когда дети еще жили там, знаю только по рассказам самой миссис Ормонд: Джеймс лично контролировал их возможности в охоте, сам выдавал каждому литературу и следил чтобы его жена тоже занималась чем-то, пока он в библиотеке читает письма из Парламента Великобритании. Теперь она читает нам по вечерам книги на немецком и играет на пианино, когда мы особенно заняты и нам нужна фоновая музыка. — Теперь понятно, почему они так понравились отцу, — облокотившись на изгибистую спинку лавки, произнес Норман и шумно выдохнул, — я часто сижу в этом месте. Тут можно обо всем хорошо подумать и прийти к решению, которое ранее ты даже не хотел рассматривать. Сюда не ходят родители, это место является моей личной обителью и поэтому мне спокойно тут. — У нас на в саду тоже есть подобное место, я тоже ухожу туда когда злюсь или обижен, — улыбнулся этой схожести Оранский.       Они оба замолчали, предаваясь немому наслаждению природой и собственной духовной близостью. Однако ошибочно считать это чем-то редким, ведь юношам свойственно уходить и прорабатывать схожие проблемы в схожих местах, а также любить похожие вещи в определенные периоды. Это образовывает распределение людей на различные группы, поэтому следует учесть, что в дальнейшем, они не одни живут и видят этот мир так. Единственное что отличает нас даже в таких группах друг от друга — это дальнейший путь, который, зачастую совсем не похож на остальные, даже если его намеренно пытаются повторить остальные.       Вдалеке тихо играла музыка, напоминающая о главном занятии на балу и брюнет подумал разнообразить их времяпрепровождение не только разговорами, кои были, конечно, хороши, но моменты активных видов занятия куда интереснее. — Норман, ты танцевал когда-нибудь? — Один раз с двоюродной сестрой в знак приветствия. Но более сам не хотел, хоть кандидатки и были. — А что ты скажешь насчет танца… Со мной? — неуверенно спросил брюнет, расценивая такие действия со своей стороны как исключительно дружеские. За все недолгое время он и не думал о пошлой стороне их общения, но после того как Норман заикнулся об этом, мысли не покидали юношу. — Танец? Ну, мы же мужчины и я не видел ранее, чтобы мы это делали, — скомкано произнес Норман, но потом улыбнулся и накрыл своей рукой чужую, — но кто мешает нам быть первооткрывателями? И тем более, девушки же танцуют вместе иногда.       Реймонд держал его за талию, сгибая другую руку в локте и ладонь в чашечке, где лежала белоснежная ручка, а Эстер сжимал плечо брюнета, отведя голову в сторону, как это делают все девушки. Блондин совсем не чувствовал себя кем-то другим с юношей и вовсе не хотел стесняться если он правда похож на представительницу женского пола хотя бы своей манерой подать себя и мелкими детали: прямым носом и изгибистыми бровями, почти не видными из-за собственного цвета. Однако его очаровательность только предавала уверенности владельцу этой оболочки, ведь он мог вести себя как джентльмен и одновременно не внушать чувство грубости или холода. Этих чувств он боялся больше всего не только в других людях, но и в самом себе, однако иногда он ловил себя на грубом тоне или тоне. В нем вечно воевала сторона его благоговейной матушки и отца, как тигры дерутся друг с другом, и хоть чаще всего побеждала первая, наличие второй нельзя было отрицать. Он был слишком ранимым и доверчивым для этого мира, имея свою голову на плечах, мысли в которой частенько были совсем не о том, что навязывали родители. Впрочем, сейчас эти волнения напрасны и ему все равно на то, что ждет его в ближайшем будущем.       Радоваться настоящей весне, не смотря на будущую — этому его учил один ребенок очень давно. Этот дитя так же был убежден, что большинство из нас живет так, словно у нас в запасе несколько жизней: одна — черновая, другая — настоящая и еще десяток между ними.       Блондин до сих пор иногда думает, что он был удивительно умен для своих лет.       Кружась, и, считая раз-два-три себе под нос, они несколько раз наступали друг другу на ноги и одновременно извинялись, направляя друг к другу головы, а потом совсем тихо смеялись, продолжая совершать нелепые ошибки. Реймонд умел танцевать только по книгам и чуть-чуть сам с собой, потому его неумение заставляло его смущаться — он предложил танцевать и оказалось, что не умел. Но и Норман был в этом деле совсем не как Адонис и его охота на зайцев, но двигался очень кротко, будто боясь спугнуть жертву, приближаясь с каждыми кривыми кругами все ближе и ближе к брюнету, тем самым обрекая самого себя на испачканные туфли. Несколько раз Норман прокручивался вокруг себя, держа «Ормонда» за руку сверху и один раз чуть не потерял равновесие, запнувшись в собственных ногах. — Норман, аккуратнее! — тихо, чтобы не выдать их местоположение, предупредил его юноша и дернулся в сторону, обнимая за поясницу и придерживая. Не будь так темно в беседке и будь тут люди, они бы явно сказали, что юноши выглядят как самые настоящие возлюбленные что даже Реймонд наклонил Нормана для поцелуя. — Только не упади.       Но у них даже в мыслях не было такого, а лишь чувство стыда за свою личность. Их движения стали более плавными и уверенными, они уже не наступали на носки, а брюнет даже выпрямил спину чуть ускоряя темп. Вскоре они прекратили, поклонившись и Оранский, держа Эстера за руку, провел на лавку. — Твоя матушка не заставила вас учиться танцевать? При всем моем скудном наборе навыков в этом деле, даже я понял, что ты не практиковался в этом как минимум несколько месяцев и забыл некоторые детали, — как только они сели, спросил Реймонд.       Норман, пребывая в уже наилучшем расположении духа, лег на колени к собеседнику и почувствовал большое облегчение в шее и спине — причиной ранней боли были как и танцы так и постоянное чтение в согнутой позе по ночам. «Ормонд» сначала удивился, но Эстер перебил его: «У меня болит спина, ты же не против если мы будем разговаривать с такого ракурса?» — Вовсе нет. Ну так что? — Матушка учила меня танцевать несколько лет назад, когда мне было пятнадцать. Правда и в том, что я не занимался этим больше чем несколько месяцев — около полугода. Со временем это стало не интересно и я ушел в совершенно другие области развлечений что были далеки от активных физически, зато хорошо развивали логику. Но, несмотря на это есть одно занятие, которое заменило мне танцы. — И что же вы предпочитаете теперь? — Прогулки по утрам и сбор некоторых цветов для домашних композиций. Они очень радуют глаз гостей и домашних сотрудников, когда видят небольшой букет ромашек с розмарином в маленькой вазе в гостиной. К сожалению, сейчас там не горят свечи, но если вам удастся проезжать мимо, попрошу вас лично ко мне на чай. -Какой прекрасное предложение, — завороженный локонами Нормана, ответил Реймонд и допустил себе лишь один жест, которым руководили чувства, а не разум, заключенный в черепной коробке — он прошелся рукой по волосам, слегка расчесывая, — Мне просто интересно, какие волосы не в парике на ощупь у других людей. Думаю, если бы я подходил к обычным горожанам на улице и трогал их волосы, меня бы сочли за сбежавшего из дома душевнобольных, хах. — Если вам так удобно, — улыбнулся Эстер, сложил руки на животе и полностью лег на лавку, согнув ноги в коленях, — при таком положении тела и умиротворении я имею привычку засыпать, даже не замечая этого. — Когда организм расслаблен, душа тоже находится в гармонии. — Не всегда. Если лежать на постели и плакать, не думаю, что душа будет находиться в гармонии. Наплывы меланхолии очень сильно разрушают как эмоциональное состояние человека так и физическое. И мало того, — юноша резко поднялся на локтях, — что у людей, предающихся ученым занятиям, большая склонность не только к меланхолии, но и к насморкам, слабостью зрения, головокружениям и еще многим другим заболеваниям и жалобам организма. А связано это с тем, что я не желаю рассказывать вам, — широко улыбнулся блондин, устраиваясь обратно. — Ты очень сильно хочешь, чтобы я прочел ее, да? — Ты даже не представляешь насколько. Желание посвятить тебя, как человека искусства в мир медицины, и увидеть искреннюю заинтересованность для меня будет выше любых похвал. — Мистер Эстер, вы не умышленно программируете меня найти эту книгу самостоятельно и прочесть? — хитро спросил Реймонд, приближаясь к Норману. — Вовсе нет, — наигранно возмутился Эстер, но не смог сдержать смеха. — Может, пока у нас нет возможности прочесть что-нибудь от вашего кумира, я лучше почитаю вам своих несколько? — смеясь вместе с ним, спросил Реймонд. Судя по шуму в здании, все подходило к концу и скоро пробьет двенадцать. Конечно, никакая Золушка не побежит вместе со своей туфелькой от молодого принца — тот самый молодой принц сейчас проводит время с другим — но тогда карета не появится из тыквы, а лошади из мышей, и следовательно ехать домой придется не окруженным магией, а смотря в маленькое окошко на удаляющийся блеск поместья. Это расстраивало Реймонда и одновременно подавало надежду на скорую встречу, время за ожиданием которой пройдет незаметно. — Вильяма Шекспира, верно? Я помню ваши слова. Прочтите мне что-нибудь, пожалуйста.       К сожалению, я не могу передать глубину голоса этого юноши, что зачитывал ему не самые известные строки автора, но безусловно, оказавшиеся в душе блондина. Реймонду никогда не нравились последние его сонеты, зато первые сто двадцать шесть работ он прочел как на одном дыхании. Ему, тогда четырнадцатилетнему ребенку, были куда более интересны взаимоотношения друзей — однако, филологи не уверены, что в ранних работах поэта мелькала лишь дружеская любовь к другу — а не описание всеобъятной любви к женщинам, в частности, к одной даме, что «твердо ступает по земле». — Покорный данник, верный королю, я, движимый почтительной любовью, к тебе посольство письменное шлю, лишенное красот и острословья, — медленно читал он, гладя по волосам Эстера, — Я не нашел тебя достойных слов. Но, если чувства верные оценишь, ты этих бедных и нагих послов своим воображением оденешь…       Он прочел несколько любимых сонетов и заметил, как блондин лежит уже с закрытыми глазами. — Норман, ты уже уснул? Не уж то я так читаю, что служу колыбельной? — Я тебя слышу, просто так намного лучше проникаешься тем, что ты говоришь. Хотя, я не хочу врать, но чуть в сон меня все же клонит, — улыбнулся Эстер, приподнимаясь и смотря в сторону дома, — Слышишь? Музыка стихает — бал заканчивается. — Уже довольно поздно, и правда.       Реймонд помог Норману подняться и, когда он собирался выходить из беседки, остановил. Что-то новое проснулось в нем на последних минутах, проведенных тут и Оранский хотел узнать, что это и руководствоваться сейчас только чувствами. Брюнет не мог особо позволить себе делать это где-нибудь на работе, учебе и даже в доме Ормонда — по крайней мере, он часто не договаривал. — Норман, я хочу узнать причину таких странных чувств, неизвестных мне ранее. Они возникают только когда ты рядом. Вместе с дружественной симпатией у меня есть ощущение, будто что-то еще заставляет сердце замирать. — Но если бы твое сердце замерло, ты был бы уже мертв, — подойдя ближе, усмехнулся Эстер. Он догадывался, о чем говорит юноша и сам в своей голове давно признал, что испытывает подобное. Но признавать это полностью он пока не мог — одну вещь Реймонду еще предстоит узнать — а пока просто ждал, что же сделает его собеседник дальше. — Но я почему-то все еще жив.       Они стояли близко друг к другу и почти не видели лиц, но могли понять примерное их расположение. Эта таинственность придавала шарма их разговору на протяжении всего времени и сейчас достигла своего пика. Норман чуть приподнял голову и, приподнявшись слегка на носочки, подарил «Ормонду» мягкий поцелуй в щеку, тут же отстраняясь. — Примите это за благодарность за проведенное время. А сейчас нам пора идти.       Брюнет пребывал в легком ступоре, коленки слегка дрожали и сердце забилось быстрее. Не в силах что-либо ответить на столь откровенные действия, юноша полном молчании пошел вместе с ним к зданию.       Норман же внезапно осознал что только что сделал и не предоставляя этому объяснения для самого себя понимал что не сможет рассказать и парню об этом. Раннее он был уверен в своих действиях, но он не может быть уверен что Ормонд говорил о тех же самых чувствах. Ситуация смутила их обоих и, попрощавшись очень скомкано, махнув рукой и улыбнувшись, Норман зашел в двери дома, а Реймонд закрыл за собой дверцу кареты. — Как все прошло, Рей? Я не видела тебя в зале, — ласково спросила миссис Ормонд, стягивая перчатки, — сегодня было так душно, боже, Джеймс, зачем я надела эти перчатки на руки. — Все было хорошо, миссис Ормонд, — смотря в окно, ответил Реймонд.       И только перед рассветом, когда он так и не смог уснуть, парень улыбнулся. Он улыбнулся сам себе и понял, что это чувство было счастьем. И, не стыдясь мыслей — стыдятся только повзрослев — подумал что он, возможно, начинает влюбляться в этого человека так быстро и резво, будто стремится выиграть гонку. Он хотел быть с ним. Даже когда они молчат, и когда они далеко друг от друга он, перечитывая письма, чувствует все так, как если бы он сейчас стоял прямо перед ним.       Хотя, быть может, так оно всегда: любовники — это в первую очередь друзья. Я думаю, с тоскою глядя вдаль: За мною — радость, впереди — печаль.