Магия, звезды и кошмары

      Флора вручную собирает все увядшие цветы, поднимает опавшие листья, сломанные ветки. Мертвое дерево, наглухо оплетенное лианами и лишайником, она нежно вытаскивает из кокона. Не обойдет стороной ни одну примятую травинку, ни один растоптанный росток, заметит каждое погибшее тоненькое деревце, которого не дожило и до года.       Флора сжимает мертвые растения в руках, и они рассыпаются семенами и спорами, чтобы упасть на землю и вырасти вновь.       Фауна знает, когда останавливается сердце у самого маленького из попугаев в джунглях, когда навсегда замирает муравей, а у рыбы перестает двигаться хвост. Она чувствует смерть каждого из своих творений и приходит за ними. Белые души животных и птиц безобидны, даже самые свирепые хищники смирнеют и идут бок о бок с душами овец и антилоп. Опасны только души нербилсов, которые даже после смерти могут навредить человеку. Ты знаешь, что если убьешь одну из этих тварей, то нужно отбежать подальше и выждать, а потом вернуться и облить тело монстра водой, но можно и засыпать камнями. Только не касайся его!       Души животных не возвращаются после смерти, но остаются в Мире Духов. Там они могут вечно и уже без опаски щипать призрачную траву, лежать на земле, забираться на камни и наблюдать за другими душами. Они уже не собираются в стаи и не охотятся друг на друга, им это не нужно. Не нужно им и питаться, но они ищут траву и воду по привычке.       За людьми же никто не приходит. Вот почему мы устраиваем пышные праздники в честь покойника, вот почему мы говорим о нем всю ночь, вспоминаем его шутки, подвиги и прочие заслуги. Потому что душа человека все еще рядом с нами, первый день уж точно. Маячит поблизости от людей, ненароком гремит пустыми горшками, пугает кур и колышет гобелены. Призрак слышит каждое наше слово, видит каждый наш шаг. Он наблюдает.       Если умершему не понравится праздник, он еще не скоро покинет родную деревню, и тогда нам придется забыть о покое. Разгневанный дух — хуже взбесившегося носорога. Ты можешь убить животное, а призрака так просто не успокоишь. Он неуязвим для смертных. Дух будет мстить своим бывшим соплеменникам, он будет завывать по ночам и не давать спать детям, он будет уводить овец и ночью высасывать из кур кровь. Страшен гнев человека, которому не понравились его собственные похороны.       Но если праздник удался, то душа уйдет тихо и незаметно и обретет вечный покой в туманах Мира Духов.

***

      Вчера отец сказал, что теперь люди могут спать спокойно. Он спешил обрадовать людей, с уверенностью заявляя, что монстр хвостом последовал за их могущественным шаманом и оставил деревню. Ради этого объявления он собрал всех людей перед помостом, словно был какой-то праздник. И люди ликовали, точно это и был праздник.       Но затем, за закрытыми дверями Дома он заявил, что Джера и Зария должны будут проследить друг за другом еще пару ночей как минимум, и к себе он тоже приставит одного стража. Потому что они — верховная Семья, и у них больше маны, чем у всех остальных людей вместе взятых.       И, разумеется, отец отправил двоих людей к Джиболбе, после того, как узнал, какие вести принес Тобар. Потому что это Джуджу, а Джуджу ошибаться не станут.       Поэтому оказалось так, что самые сильные по своей мане и при этом самые уязвимые для Царада люди сегодня опять спали урывками, под присмотром, и присматривали за другими, а остальные, обычные, люди могли расслабиться и выспаться.       Джера не верила в это — что у нее есть мана в принципе. У нее вряд ли была даже офинда, но ее такие мелочи не заботили. Она не собиралась быть ни вождем, ни шаманом, и ей без всякой маны хватало магии в своей жизни.       Но она повиновалась отцу и честно просидела возле Зарии полночи. Сестра была слишком тихая, почти не разговаривала с ней и сразу заснула. Джера сделала короткую запись в своем свитке, затем вылила на себя почти все масло таману из запасов Зарии, а потом начала скучать. Хотелось спать, и она старалась удержаться на грани — не уснуть и не думать слишком много об отряде. Мысли о них взбадривали, но при этом порождали слишком много вопросов и чувств, которые невозможно было вынести.       Это неправильно. Она должна быть сейчас с ними, а не торчать здесь. Ведь так было всегда — она, Кико и Так через все проходили вместе. Как бы тяжело ни было. Какая бы магия за этим ни стояла. Почему сейчас все по-другому? Из-за этого у нее было неприятное предчувствие, что у них не получится. Так думал, что делает как лучше, оставляя ее в деревне? Он сильно ошибся. Она скорее умрет от волнений, чем от когтей зверя.       Этой ночью Царад обошел стороной верховную Семью и могущественного Джиболбу, не тронул даже полумертвого Тлейлока.       Но он побывал в их деревне.       Ранним-ранним утром Джеру разбудили голоса с улицы. Она спрятала голову под подушку, надеясь, что шум просто пропадет сам собой, но голоса становились громче и все более взволнованными. В конце концов, стало невозможно делать вид, что их не существовало. Пришлось подняться и открыть глаза.       Зарии в комнате не было — Джера ничуть не удивилась бы, узнав о том, что сестра не стала сидеть с ней, а ушла спать к себе, едва Джера заснула. Собственный комфорт был для нее превыше всего.       Носатик Нэвис нервно кружился на своей подстилке, дергая большим, мягким носом. Джера взяла его на руки, прижав лысое, горячее тельце к груди, и вышла из комнаты. Прохладный, влажный воздух тут же обволок ее, точно густая паутина, освежая лицо и оставляя где-то на корне языка горький привкус. Тонкий пересвист птиц в лесу окончательно выбил остатки дурмана из головы.       Чудесное утро. Могло бы быть.       Внизу, на поляне толпилось около десятка человек. Среди них сразу выделялся пастух, чья огромная, ярко расписная маска маячила за остальными людьми. Его невнятное бормотание слышалось даже здесь, и он взволнованно жестикулировал. Нарисованные на маске глаза и оскал сейчас выглядели особенно безумно. Джера обратила на него внимание в первую очередь, потому что обычно Парень-в-маске предпочитал отсиживаться где-нибудь возле овчарни и помалкивать. В последний раз она видела его таким возбужденным в тот день, когда при странных и жутких обстоятельствах ему оторвали половину маски.       — Что происходит?       Люди перестали разговаривать и повернулись к ней. Кажется, они только сейчас заметили, что собрались прямо под окнами Дома.       Вперед вышел отец, смотря на нее снизу вверх. Он был в ярости — Джера сразу это увидела.       — Ты в порядке, дорогая?       Но все равно он в первую очередь всегда думал о ней — о ней и Зарии. Джера частенько уставала от этой заботы, а иногда эта была единственная вещь, которая могла удержать ее в этом мире. Как в это утро.       — Да, все хорошо.       — Зария с тобой?       — Я здесь, отец.       Зария церемонно махнула ручкой, выглядывая из окна своей комнаты.       — Хорошо, — отец коротко кивнул, напряженный, точно деревянная статуя. — Очень хорошо.       — Что случилось-то?       Джера крепче прижала к груди Нэвиса, и его крошечное сердечко стучало так же быстро, как и ее.       — Это чудовище за ночь перебило всех овец.       Джера чуть не воскликнула: «И только?», потому что была уверена, что погиб кто-то из людей. Пастух опять залепетал, поднимая руки и хватаясь за свою маску. Джера чуть не испугалась, что он вот-вот снимет ее в порыве чувств. Она никогда не видела его лицо, а Так, которому это посчастливилось лицезреть, не рассказывал ей и лишь выразительно округлял глаза на ее вопросы.       — Так сказал, что уведет его от деревни, — сердито заговорил отец, сжимая руки в кулаки, — но чудище еще здесь! Почему оно не последовало за ним? Почему оно продолжает орудовать здесь?!       Люди за его спиной опять зароптали, больше злясь на шамана, чем сожалея об овцах. Один только Парень-в-маске заунывно повторял что-то одно и то же, но с такого расстояния Джера не могла его расслышать.       — А может, чудовище уже расправилось с отрядом и потому вернулось к нам? — неожиданно предположила Зария.       Она вышла из своей комнаты и присоединилась к Джере на балконе, изящно взявшись за веревку-ограждение, и теперь с высоты посматривая на людей.       — Его не было прошлой ночью, потому что он был с ними, но теперь он вернулся сюда, — продолжила она, и ее пухлые губы вытянулись в ниточку.       У Джеры холодок прошел по спине от таких слов, но она старалась не показать страх. Не получилось.       — Блита сказала, что видела отряд, — пробормотала она, чтобы ее не услышали люди внизу.       — У монстра было достаточно времени после этого, — так же негромко отозвалась Зария и спустилась на поляну.       Джера наблюдала, как она заговорила с отцом, а люди теснее собрались вокруг них, обсуждая произошедшее и предлагая, что делать теперь. Ей не хотелось их слышать. Не хотелось слышать и то, что сказала Зария. Вряд ли это правда. Так не мог просто взять и погибнуть в первую же ночь. Даже если учесть то, что он с отрядом весь день потратил на дорогу и, верно, очень устал. Его не настолько просто застать врасплох, а тем более убить. Как минимум, Луна Джуджу и ее дочери должны были защитить его, хотя бы немного. Нет, скорее всего Царад еще не понял, что Так ушел, а может, он попробовал сунуться к ним, но потерпел поражение, вот и вернулся к добыче полегче. Кто вообще мог знать, что на уме этого демона.       Отпустив Нэвиса, Джера тоже спустилась с балкона. Она обошла людей и направилась в сторону овчарни. Она не знала, зачем решила посмотреть на дело лап хищника, но это было лучше, чем стоять и слушать мрачные прогнозы людей и их ругань в сторону ее друга. Парень-в-маске, заметив это, пошел вместе с ней. Теперь она наконец могла разобрать, о чем он говорит, хотя речь пастуха нельзя было назвать самой прекрасной во всем мире. Из-за деревянной маски его голос доносился глухо и почти с эхом, а постоянное пребывание с овцами сделало и его собственный говор чем-то похожим на блеяние.       — В живых не оставил! — разобрала она его слова. — Всех, каждую, прибил! За что? Почему мои овцы? Ни одну не пожалел, ни одну! Они не могли следить друг за другом, их некому было защищать. Я должен был защищать, но я их предал!       Джера не знала, что сказать на это, и жалобные причитания пастуха сопровождали ее всю дорогу до загона. Еще до того, как они дошли, неожиданно начался ливень. Тот самый, холодный и тоскливый ливень, который бывает ранними утрами, когда только открываешь глаза и слышишь, как он стучит по крыше и журчит по земле. Джера терпеть не могла дни, которые начинались с такого дождя.       И сейчас, смотря как тяжелые капли впитываются в белую шерсть овец, а по земле текут кровавые ручейки, Джера думала, что сегодняшний день — самый-самый неприятный из тех, что начинались с ливня.       Почти два десятка овец лежало со вспоротыми животами, как те носороги. Ни одна не шевелилась.       — Ох…       Джера с трудом сглотнула, чувствуя, как к сырому запаху дождя и земли примешивается солоноватый запах крови. Белая шерсть овец отяжелела от воды, а внизу, у земли, еще и напиталась кровью. Теперь ее даже не используешь для ткачества. Джера сомневалась, что у кого-нибудь вообще поднимется рука подстричь мертвых овец.       — Зачем он это делает? — она едва разобрала голос пастуха.       Дождь звонко стучал по его маске, точно пытаясь пробить ее, а потом стекал вниз как слезы. Джера почти не сомневалась, что Парень-в-маске в самом деле плакал. Странно прозвучит, но отара овец была для него как семья. Возможно, они были для него даже ближе, чем все Пупунуну вместе взятые.       — Мне очень жаль, — тихо произнесла Джера и мягко взяла его за руку, почувствовав браслет из листьев под своей ладонью. — Но, хотя бы, никто из людей не пострадал. Ты не пострадал.       Пастух ничего не ответил. Перья на его маске намокли и повисли, нарисованный рот, казалось, уже не улыбается, а лишь скалит зубы от горя.       Джера не знала, сколько на самом деле времени они простояли в тишине возле овчарни под ливнем. Было чувство, словно целую жизнь.       — Почему Сарад не ушел? — спросила Джера, сдерживая стук зубов.       Она сидела у Джиболбы, в главном зале его дома, но здесь было еще холоднее, чем на улице. Шаман набросил ей на плечи старый плед и вручил чашку с горячим настоем трав, но она все равно мелко дрожала. Наверное, больше от волнения, чем от холода.       — С ними же не могло случиться ничего плохого? — продолжила она, прежде чем старик нашелся, что ответить на ее первый вопрос. — Сарад же не мог… просто взять и… убить его, да?       Она вздохнула, крепче жав пальцами чашку, хотя ладони почти болели от жара. Ей бы только услышать верный ответ, только бы узнать, что все в порядке. И только.       — Конечно, не мог, — уверенно отозвался Джиболба, но нахмурил седые брови. — Я думаю, Сарад просто не пошел за ними. Почему-то. Может, Джуджу правы, и ему нужен я.       Джера вздрогнула. Ясновидец всегда говорил правду, и мысль, что Царад не уберется, пока не убьет шамана, пугала как ничто другое. Это очень-очень плохой вариант развития событий. Джуджу не могут быть так жестоки к ним. Куда только смотрит Луна?       — Папа отправил к тебе Дикобраза и Була. Они сделают все, чтобы защитить тебя, — беспомощно пробормотала она.       Джиболба лишь рукой махнул.       — Магический барьер — вот по-настоящему хорошая защита. Но у меня уже недостаточно сил, чтобы возвести его, крепкий и надежный, а если сделаю «хоть какой-нибудь», то лишь зря растрачу ману, и Сарад придет и заберет мою душу в два счета.       Прогрохотал гром, словно он специально ждал именно этого момента.       — Может, Таку вообще не стоило уходить? — жалобно спросила Джера. — Может, ему удалось бы победить монстра из деревни?       Джиболба развел руками и с кряхтеньем присел рядом с ней на каменную приступку. Он осторожно пощупал ее мокрые волосы, которые неопрятными, толстыми прядями упали ей на плечи. Джера понимала, что вода стекает по ней, и у нее насквозь промокла одежда, и ей лучше бы пойти домой, но хотелось побыть с кем-нибудь, кто понимал ее. А после Така и Кико это был Джиболба.       — Мой племянник сделает все, чтобы защитить нас, — наконец произнес старый шаман. — Я знаю, он работает над этим. Готовит монстру ловушку или советуется с Джуджу, или служит живой приманкой. Он ушел не потому, что ему захотелось побыть вдали от племени и тебя. Он ушел, потому что знал, что так будет лучше, для всех. И я знаю, что он очень хотел взять тебя с собой.       От этих слов по внутренностям Джеры приятно пробежали мурашки, и потеплело в груди. Не то, что бы она сама не знала, но услышать об этом от кого-то другого оказалось важно.       — Да, ты прав, Джиболба. — Она крепко обняла его. — Спасибо.       За его спиной она увидела ширму, загораживающую комнату для больных.       — Как Тлейлок? — вспомнила она, понизив голос.       Джиболба сам мельком обернулся назад и нахмурил лоб.       — Все так же. Не лучше и не хуже. Он набирается сил. Я надеюсь… когда Сарад уйдет подальше, Тлейлок тоже сможет уйти.       — А куда?       Джиболба медленно поднялся на ноги, его лицо помрачнело.       — Туда, где он скрывался все это время. В Темном Храме. Эта святыня была посвящена Темному Джуджу.       — Люди действительно установили целый храм в честь этого урода?       — Ему поклонялись, точно так же, как и другим Джуджу. Темный не был совершенно злым, как мы привыкли думать. Он — дух. Он не может быть ужасен, как не может быть ужасен гром или наводнение. Он просто был таким.       Да, на Джуджу не распространялись правила смертных, как бы ни хотелось. И если он убивал людей десятками из-за того, что один-единственный человек увел у него невесту, то он все равно не был плохим, о нет. Он же Джуджу.       — Я пойду, — Джера поднялась на ноги и нехотя стянула с плеч плед. — Парень-в-маске сказал, что даже птицы не прилетели на трупы овец.       — Как не тронули и тех носорогов. Животные сразу понимают, что имеют дело с нечистой силой, вот и держатся подальше.       — Что тогда мы сделаем с овцами?       — Я сказал твоему отцу, что самым разумным будет их просто сжечь.       Джера поморщилась, представляя, какой смрад будет стоять по всей деревне. Но как иначе избавиться от тел, если их опасно есть, и падальщики не тронут?       — Можешь оставить одеяло, — заметил Джиболба. — И я не отпущу тебя, пока не допьешь настойку. Так мне не просит, если ты простудишься.       Закутавшись в плед, Джера шла через поляну, но не в сторону своего дома. Ей пришла в голову одна нехорошая мысль, и она больше не могла думать ни о чем другом.       — Блита! — позвала она, остановившись у двери Унгачака. — Блита, открой!       Ливень закончился, почти, оставив после себя редкие, ледяные капли, которые то и дело продолжали срываться с неба, точно чьи-то слезы. Люди предпочитали сидеть по домам, отложив работу, и во всей деревне сейчас было непривычно тихо и пусто.       — Блита!..       После очередного удара дверь распахнулась, и Джера едва не отшатнулась назад. На пороге стоял Блот.       Он вечно выглядел так, словно собирался на какое-то важное торжество. Тщательно выбритые виски, чтобы было видно изящную татуировку возле правого глаза, стоячий воротник на шее, обилие украшений. Все Унгачака немного не в себе, и обычно Джера старалась держаться от них как можно дальше.       — О, — лишь разочарованно выдала она, увидев, что это Блот. — Твоя сестричка дома? Мне нужно с ней поговорить.       — Она плохо себя чувствует, — проворчал парень.       Он смотрел мимо Джеры, покачиваясь на пятках туда-сюда. Толстые щеки алели, точно у него самого был жар. Выпуклые, блестящие глаза смотрели безразлично. Некоторые говорили, что Блот красив как спелое таро, ну а Джере он напоминал дохлую рыбу.       — С чего это?       Он нетерпеливо пожал плечами, все так же избегая смотреть прямо на Джеру. Губы нервно поддергивались, и были видны два верхних резца.       — Но я могу поговорить с ней? Это ненадолго.       Блот принялся раздумывать, прикрыв глаза и надув щеки. Джера приготовилась запастись безграничным терпением, которого у нее никогда не было. Но тут из глубины дома послышался негромкий голос самой Блиты:       — Пусть она зайдет.       Казалось, Блот остался недоволен, что его опять оттеснили на задний план, но послушно посторонился, пропуская Джеру. Она коротко, лживо, улыбнулась ему, прежде чем пройти мимо, направляясь к спальне Блиты.       Родителей близнецов не было дома, и просторное помещение казалось особенно большим и пустым. Стены дома были щедро увешаны портретами семьи Унгачака, что неудивительно для тех, кто, в подражанию верховного Дома, установил статуи самих себя возле входа. Джеру тошнило от такой напыщенности. Если она однажды станет вождем, то точно не будет возводить деревянных истуканов со своим лицом. Это просто жутко.       Она зашла в спальню Блиты, которая удивительным образом смахивала на комнату ее сестры, но была немного мрачнее. В стенных нишах горели лампы, виднелись склянки с подозрительными эликсирами. Под потолком сушились травы, а на полу стояли вазы с ароматными палочками апельсина и ванили. На одной стене висело несколько черепов разных животных, а над закрытым окном тянулась гирлянда из перьев птиц.       Блита лежала на кровати среди подушек, держа руку возле миски с конфетами. Ее глаза, скрытые под длинной челкой следили за каждым движением Джеры, едва та зашла в спальню. До самой груди она была укрыта легкими, мягкими одеялами из овечьей шерсти, выкрашенными в разные цвета. Возле нее даже висел колокольчик, чтобы она могла подозвать к себе кого-нибудь из семьи, если ей что-нибудь понадобится.       — Милый пледик, — хихикнула Блита.       Джера держала на плечах одеяло шаманов точно плащ, но забыла об этом, пока ей не напомнили. Шерсть намокла и немного попахивала овчиной, но Джера сейчас старалась не вспоминать об утренней картине.       — Что с тобой? — вежливо поинтересовалась она, хотя ей было все равно, что Унгачака подхватила простуду. — Блот сказал, тебе нездоровится.       Блита недовольно изогнула губы, обнажив кончики клыков. Как и Кико, Блоту и Блите выбили несколько зубов при инициации, изуродовав их еще больше. Но близнецы ужасно гордились, что прошли через эту церемонию, и поглядывали на Така и Джеру с долей превосходства.       — Ерунда, — наконец буркнула Блита. — Чего тебе?       Самое сложное.       — Мне нужна твоя помощь, — с трудом выдавила Джера и медленно прижала холодные ладони друг к другу. — Я должна узнать, что с отрядом.       Она невольно собрала пальцы в кулаки, но заставила себя разжать их. Она знала, что другого выхода больше не было, а значит, она должна была попросить. И пусть ради этого придется принести в жертву свою гордость. Она все равно немного стоит.       — Я сама хотела бы это узнать, — медленно протянула Блита, — но ты видишь, я сейчас ничего не могу.       — Тогда, — обрадовалась Джера, — расскажи, как это делается, и я все узнаю сама.       Блита тонко засмеялась. Как будто колокольчиком трясли прямо внутри уха.       — У тебя нет офинды, принцесска. Ты ни на что не годна.       Джера нахмурилась, понимая, что она права и не права одновременно.       — Но у меня должна быть мана. У всех вождей есть мана, — с трудом продолжила она, почти ненавидя себя за то, что упоминает о том, к чьей семье принадлежит.       — Ты не вождь, — неожиданно громко оборвала ее Блита. Ее зеленые глаза потемнели так, что казались совсем черными. — И ты никогда не будешь вождем. У тебя нет ни офинды, ни маны, ни ума. Ты вообще ни на что не годишься, дура. Если хочешь узнать, что с твоим драгоцейнейшим Таком, то иди к нему и посмотри сама. — Она откинулась на подушки, смотря в потолок. Ее дыхание участилось. — Разве сама не видишь? — тише продолжил она. — Он просто ушел, бросив нас. Он знает, что маны шамана и вождя, а еще моей и маминой офинды намного больше, и она сильнее, чем его дурацкая волшебная сила. Это все знают. А он просто трусливо сбежал.       Джера собрала остатки своего терпения, чтобы не вступать в спор. Она бы выдрала волосы этой девчонке, выбила бы ей оставшиеся зубы...       — Ты можешь просто рассказать мне, что нужно сделать и все? Пожалуйста, — сквозь зубы процедила она.       Ей был известен ответ, но…       — Нет, я не вижу в этом смысла. Ты все равно ничего не поймешь, — высокомерно отозвалась Блита, словно был старше Джеры. — Сиди и мучайся догадками, тебе все равно больше ничего не остается.       Джера в третий раз удержалась от того, чтобы не броситься и не придушить вредную Унгачака. Она и не должна была рассчитывать ни на что другое, приходя в этот дом. Она прекрасно знала это. Но единственная надежда узнать правду только что умерла у нее в руках.       — Надеюсь, у тебя очень плохая болезнь, которая надолго тебя тут задержит, — сплюнула она на прощание.       Уходя из дома, она специально толкнула плечом Блота, как будто бы Блита могла почувствовать это.       Что ж. Боль, кровь и обиды надо проглатывать.