Дорога домой

      — Надеюсь, ты в состоянии об этом говорить, так ведь?       Трисс сидит напротив него, в таком мягком кресле, что ты проваливаешься в него. Она закутана в плед аж по самые глаза, и то, как она моргает, выглядя такой доверчиво-наивной — это заставляет Ламберта умилиться.       Иногда он задает себе тот же самый вопрос, что иногда спрашивает у него Йеннифер. Или Геральт.       Ты правда ее любишь?       Ламберт не знает. Честно не знает. Попросите его назвать нейротоксины от большего к меньшему по степени воздействия и он назовет их без запинки. Формула фенциклидина? Запросто.       Что с чем смешать, чтобы ввести человека в забытье от двенадцати часов до суток? Пять секунд.       Он может найти любую информацию, только если вы попросите.              Но любит ли он ее?       Он не знает.       Ламберт не верит в любовь, в эмпатию, доверие, в понимание, в поддержку еще примерно с четырнадцати лет. Не то чтобы до этого возраста он особо в это верил, просто мама была жива, всего-то.       Хорошо, что она сейчас мертва. Иначе бы она разрыдалась от увиденного.       Ох, не этого она ему желала, не этого.       — Что именно ты хочешь услышать?       Ее рыжие волосы и широко раскрытые голубые глаза. У Лютика они более светлые, и еще более наивные. Это все смешно, ведь Ламберт, кажется, ведется как последний школьник на все, что юное, не испорченное и доверчивое. Все что блестит привлекает его одним лишь взглядом и милой улыбочкой.       Йеннифер все уши ему прожужжала, что сильное тянется к сильному. Ламберт тогда спросил: «стой, а Геральт к тебе тянется потому что у тебя такие же проблемы с выражением эмоций, потому что периодами ты редкостная дура и абсолютно, блять, не умеешь налаживать отношения с людьми? Поэтому он рядом с тобой? Ведь подобное тянется к подобному, так?».       Йеннифер прекрасный психотерапевт, но иногда она начинает нести какую-то ахинею, просто опираясь на то, что желает Ламберту лучшего.       Возможно, она видит его с кем-то вроде ее самой или Кейры. Кто-то с сучьим характером и кто постоянно будет пытаться доказать тебе, что он лучше, умнее и сильнее.       Ламберт не хочет конкуренции ни у себя на кухне, ни в своей кровати.       Когда он обнимает Трисс, он хочет ощутить себя нужным, а не слышать на ухо: «милый, а ты знал, что твоя теория про отсутствие гена агрессии немного подкачивает, потому что не поэтому ли ты ебанутый на голову из-за того, что твой папашка был таким же? Если психические заболевания передаются генетически, то почему склонность к агрессии не может быть такой же?».       Когда он приходит сюда, он хочет чувствовать себя любимым.       Он выбрал Трисс не потому, что она слабее Йеннифер, не потому что она менее стервозная и озлобленная.       Он выбрал ее, потому что нежности в ней достаточно на них двоих.       Ламберт говорит:       — Честно? Все. Я хочу знать о тебе все. Я встретил тебя из-под рук Геральта. Твоя шея уже была увешана бриллиантами, а зубы отбеленными. Ты уже была готовенькой богатой девочкой, которую ее муж пытался выдрессировать под свою первую любовь.       — Если тебе в самом деле интересно это все, то почему не нашел эту информацию сам? Ты же можешь.       — Могу. Но еще я уважаю тебя, твой выбор и твою зону личного пространства. Ты не все эти безличные мужики, с которыми мне приходится работать и знать наперед даже количество оружия в их коллекциях.              Трисс моргает и ведет плечом.       Он медленно отталкивается от тумбы, о которую опирался, и идет к ней. Снова садится перед ней на одно колено, заглядывая ее в глаза и чувствует ее запах. Ее прекрасный запах ее прекрасного тела. Она чуть спускает плед, и он видит ее голое худое плечо. Ее кожа едва не блестит.       Это не хайлайтер. Просто Трисс рядом с ним светится изнутри, и он обожает за это ее, обожает за это себя.       — Я… поступила неправильно с самого начала, Ламберт. Ты будешь меня осуждать.       Ламберт едва не смеется истерически, но пытается сдержаться, и откашливается в свой кулак.       — Прости? Что должна сделать ты, чтобы тебя осудил я? Тебе напомнить о моей работе или что? Я только что… ладно, не важно, что я только что сделал, это очень плохо. Даже мне стыдно.       Трисс хочет спросить, о чем он, но не спрашивает. Меньше знает лучше спит.       — Так что… Знаешь, почему исповедаться никогда не страшно именно перед Богом, молясь? Потому что когда ты рассказываешь убийце миллионов, что ты украл у бабушки пенсию, твой грех ну… немного так обесценивается. Кажется незначительным и глупым.       — Но ты ведь не Бог.       Ламберт кратко улыбается и кивает. Он садится рядом с ней и, выдыхая, пожимая плечами, говорит:       — Я не становлюсь от этого менее ублюдочной личностью. И все же… С чего это началось?       Трисс глубоко вдыхает и смотрит в угол комнаты.       — Мы были с Йеннифер хорошими друзьями… И Геральт был ее женихом. У меня тоже был жених. Правда, не крутой красивый мужчина в костюме и с хорошей, но очень тайной работой. Я, кстати, думала, что он какой-то агент ФБР…       Ламберт закатывает глаза.       — Упаси нас от таких агентов ФБР.       Трисс улыбается, ведя плечом.       — В общем, он… понимаешь, есть ты, и по тебе в жизни не скажешь, где ты работаешь. Как и по Геральту. А тот… как бы тебе сказать. Он выглядел, как человек, который занимался криминалом, и им и был. Правда, не так, как вы. У него все по мелкому было… Но постоянно влипал в неприятности.       Ламберт хмурится, качая головой.       — Подожди, почему ты его не бросила тогда?       — Я очень его любила.       Ламберт кивает. Чего он еще мог ожидать от Трисс? Она всю жизнь верила в любовь, в отличие от всех них. И даже толком не смогла отделить настоящие чувства от простой химии.       Ламберт знает все о химии.       Все те реакции в нашем организме, которые возникают в моменты, когда мы находимся с человеком, который нам нравится. То, что мы в последствии называем «любовью» ничем, по сути, не отличается от гидролиза белка.       — И тогда он… вроде, его позвали в какую-то крутую организацию. Что-то наподобие той, где ты работаешь… То есть все серьезнее, взрослее… дороже. Я отговаривала его. Говорила, что не стоит. Мне с самого начала казалось, что тут что-то не так. Зачем им люди, которые просто наркотиками торгуют да награбленный товар сбывают? Что-то было не так. А он все: «нет, ты не понимаешь, я стану богатым», ну и все в таком духе… Знаешь, я уже готова была даже его бросать. Не хотела смотреть, что с ним дальше будет. Но… не успела. Я не знаю, как сейчас, но тогда они часто этим занимались: набирали сотни людей, занимающиеся мелким бизнесом, а потом просто… обдирали их до нитки. А потом убивали. В большинстве за десять таких человек выходила неплохая сумма. Это с учетом того, что многие пытались выплатить долг.       Ламберт фыркает, потирая подбородок. Не припомнит он, чтобы Весемир бы занимался таким, но, наверное, те ребята были вначале не шибко успешными, или пытались отмыть деньги, или отбить деньги, или восполнить затраты… Мало ли. Правда Ламберт плохо представляет, насколько надо быть жадными пидорами, чтобы заниматься настолько грязной работой.       А потом он вспоминает, что они удвоили сумму, узнав, что за Трисс платит обеспеченный человек.       В любом случае… из этого может что-то получиться.       — И… — она делает паузу, криво улыбаясь. — Он все скинул на меня и сбежал. У меня была только снятая однушка, потому что его квартиру уже забрали. И... я не хотела умирать. Не была готова. Но так же легко мне не заработать тех денег. Только если в проституцию идти… Я думала об этом, но… Приходила к мысли, что лучше уж умереть.       Ламберт кивает. Что угодно, на самом деле, лучше, чем проституция. Он припоминает, как сидел и пил с одним каким-то забавным, но явно ебанутым чуваком. Ламберт до сих не определил, то ли у него был шибко развит садизм, то ли он просто ебанутым был — что-то вроде любви к всяким извращениям, расстройством это толком и не назовешь, только если с сексуального спектра, но проблемы с психикой на глаза. А потом он предложил снять девочек.       Ламберт пьяный был, объебанный так, что у него бы, наверное, и не встало ничего, поэтому он отказывался. Мужик заверил, что его член им не понадобится. Он такое шоу для него устроит, что на всю жизнь запомнит. Честно говоря, Ламберт недобрым делом подумал, что он его трахнуть собрался, но интерес взял верх, да и в случае чего отбиться сможет.       Но то, что вышло в итоге, Ламберт запомнил на всю жизнь.       Он взял трех девчонок — молодых таких, юных, милых-милых. Явно недобровольно здесь, но все-таки…       А потом завел их всех в морг и заставил трахаться с трупами.       Ламберт эту картину хорошо запомнил.       Две девчонки вроде умом и тронулись.       Он морщится от воспоминаний и снова смотрит на Трисс. Она говорит:       — И я… я знала, что Геральт богат. Очень богат.       — Так ты увела его у Йеннифер?       — Я переспала с ним за месяц до их свадьбы.       Ламберт смотрит на нее, пораженно моргая. Потом он кивает. И Трисс говорит:       — И сказала, что беременна от него.       Ламберт продолжает:       — Но была не от него.       — Не от него, — качает головой она.       — Он поверил?       — Иначе бы мы не женились, иначе бы он не помогал мне… Он многое для меня сделал, но так же он учил меня тому, чтобы я сама зарабатывала деньги. Много ссор было, потому что я не хотела работать... так. А на легальной работе столько не заработать. Он доказывал мне, что либо моя жизнь, либо жизнь других. Ребенок нас связывал какое-то время… Потом он узнал, что он не от него… Ну, без теста понятно было. Он вообще на Геральта похож не был.       Ламберт кивает, поджимая губы, сжимая ладонь Трисс в своей. Ее тонкая бледная рука.       — А потом… я встретила тебя.       — И тоже залезла в штаны из-за денег? — усмехается он не то чтобы горько, но с какой-то тенью разочарования. Ему все равно кажется, что он как-то косо-криво, но любит ее, но не такой истории любви он хотел. Не такой.       — Я не знаю… — прошептала она, смотря на его руку. Человеческую. Теплую и всегда по-особому с ней нежную. — Сначала ты вообще меня бесил… Ты постоянно меня доставал, ты мне казался глупым и слишком пошлым.       Ламберт фыркает и говорит:       — Ты мне просто сразу понравилась, и еще ты забавно краснела не то от злости, не то от смущения.       — Иногда я краснела просто от того, что ты стоял рядом, — она пожимает плечами, хихикая, и этот звук заставляет забыть Ламберта обо всем. — А потом… потом Геральт рассказал мне о тебе. Как много ты для них сделал, что умеешь манипулировать людьми, создать тот психотропный, который выведет именно конкретно этого человека из строя с нужными последствиями. Что ты с детства научился абстрагироваться от боли, и еще в средней школе смог из анальгетиков придумать какую-то крутую штуку, которая здорово тебя выручила от побоев.       — И это он распиздел, — закатывает глаза Ламберт.       Трисс пожимает плечами, а потом садится к нему ближе. Она обнимает его, кладет голову на плечо, слышит ритм его сердца. Медленнее, чем у обычного человека. Ламберт, которой несмотря на все наркотики, деструктивный образ жизни, выглядит на тридцать лет. С чудесно выглядящей кожей, без запаха изо рта и желтыми пятнами на руках. И его медленно бьющееся сердце несмотря на то, что его зрачки расширены даже прямо сейчас.       — И я… я стала проникаться к тебе симпатией. А потом… ты заступился за меня на том вечере, помнишь? И я поняла, что хочу тебя. Даже будь ты строже, чем Геральт, я все равно хочу тебя. И вышло… вышло…       — Что ты выиграла в лотерею.       Он улыбается и, притянув ее за подбородок к себе, целует. Трисс почти замирает от этого касания, и Ламберт не знает, блять, он не знает, как в ней умещается столько нежности и трепета, почему оно не пропало из нее, почему она… такая.       — Ты не злишься? — спрашивает она в его губы. Ее теплое тело, ее кожа пахнет весной, пахнет теплым закатом.       Глубоко вдыхая он шепчет, прикрывая глаза:       — Никогда, Трисс, никогда.       — Что ты… что ты собираешься делать теперь?       Ламберт закусывает щеку и смотрит в сторону. Он качает головой, говоря едва слышно:       — У меня есть идея…       — Умоляю, скажи, что это ничего опасного. Скажи, что ты будешь в порядке.       И Ламберт пораженно вскидывает брови, почти со смехом в голосе говоря:       — Конечно же я буду в порядке, Трисс, ты чего?       Она тоскливо улыбается, качая головой, и утыкается носом в его шею, глубоко вдыхая этот запах. Запах его тела, его одеколона, который всегда ее успокаивает. Напоминает, что именно в эту секунду она в порядке.       Живя такой жизнью, она уже научилась быть в порядке. По-другому и быть не может. Рядом с ним, с Ламбертом надо было уметь ценить момент, каждое мгновение, если в самом деле хочешь быть счастливой.       но счастливой она не была.       Потому что любой, кто полюбит Ламберта, счастливым больше быть не может.       Как самый прекрасный нейротоксин, он выкачивает из тебя силы, радость, надежду, и остается только тоска, страх и ужас от происходящего.       Трисс никогда не нравилось быть здесь, но ради момента, когда Ламберт ее обнимает, она готова терпеть это столько, сколько потребуется.

***

      На Лютике обтягивающие джинсы. Не то чтобы они прямо очень в облипку, они даже немного свободные у икр, но его задница… Его великолепная задница, которую Ламберт видит первой, когда идет к нему. Блять, он буквально видит ее без одежды. Круглая и подтянутая, Ламберту кажется, что в ладони она будет ощущаться особенно хорошо.       У него снова немного щекочет чуть ниже живота, и он одергивает себя.       Наверное, это все мет. Тот самый, который он принимал больше, чем неделю назад. До сих пор он. Никак иначе.       Первое, что спрашивает Лютик, это:       — Твой ожог все еще не сошел?       Ламберт улыбается, пряча левую руку в карман.       — Главное, что теперь у меня два глаза, и я могу видеть тебя достаточно четко.       Лютик почти смущается, он улыбается и ведет плечом.       В боулинге немного душно, очень громко и шумно. Играет музыка и смеются люди, что-то обсуждают, вечный звук от удара и как что-то куда-то падает. Но Ламберт замечает, что слышит Лютика четко. Даже, кажется, его дыхание.       — Что там у тебя с работой? — спрашивает Ламберт, хватаясь за шар для боулинга. Он тяжелый, но Ламберт не чувствует даже его веса.       — О, я вчера приходил на кастинг, сказали прийти завтра, — он почти сияет, следя за тем, как Ламберт смотрит на свой шар, вскинув бровь. — Ты не играл в боулинг?       Ламберт выдыхает и качает головой:       — Моя стихия — бильярд, — он кивает головой, где за пару метров в зале чуть потемнее стоят столы для бильярда. Там немного накурено и пахнет пивом. Мужчины обсуждают политику, на которую никак не могут повлиять.       — Да ладно, давай. Может у тебя получится.       Ламберт щурится.       Он умеет играть в боулинг, но он специально мажет, сбивая только две кегли. Лютик выигрывает. В первый раз он сбил десять. Тот довольно улыбается и кидает:       — А давай на желания?       Ламберт уже сейчас знает, что проиграет, поэтому он говорит:       — Да, отлично, давай. Кстати, поздравлю с новой ролью.       — Я там играю бабника, — грустно выдыхая, говорит Лютик, беря шар. — Ненавижу эти роли.       — Почему? Мне почему-то казалось, что ты сам такой, нет?       Лютик почти обиженно на него смотрит и, кидая шар, говорит:       — В каком-то смысле, может быть и да, — он щурится и довольно пищит, когда сбивает двенадцать штук. — Но я никому не вру и не разбиваю сердце. И… ну, у меня не такой избитый и пошлый образ, — он закатывает глаза.       Ламберт кивает.       И конечно он проигрывает. Знаете, он мог даже не стараться и не косить, чтобы шар сбивал хоть какое-то количество кеглей(исключительно для того, чтобы это выглядело убедительно), потому что он заслушивался Лютика, или засматривался, и... выходило то, что выходило.       Но ничего страшного, именно этого Ламберт и хотел.       Лютик говорит, улыбаясь:       — Ну, однозначно это моя победа.       — Да, похоже на то. Итак, что ты хочешь?       Лютик осматривает его и, улыбаясь, говорит:       — Для начала, оплати мне парочку коктейлей.       — Для начала? — уточняет Ламберт. — Мне кажется, ты блефуешь.       — А ты нет? — он усмехается, ведет плечом и на пятках разворачивается, уходя.       Ламберт щурится и качает головой.       Рядом с Лютиком он чувствует себя ребенком, у которого нет никаких забот. А у Ламберта они определенно были. Он должен искать этих хренов с горы, которые какой год гадят Трисс и, кажется, тянут деньги уже и без реальной необходимости. Нет, Ламберт знает, что деньги лишними не бывают, но все-таки…       Он должен искать их, а потом искать способы обрубить это все. Или спрятать Трисс. Ее можно оформить якобы мертвой или типа того. И уехать в Техас. И забрать с собой Лютика.       Лютик напоминает ему солнце даже больше, чем Трисс.       Трисс — это солнце, выглядывающее из-за туч. Возможно, будет ливень, возможно, гроза, но оно светит, и пусть все это выглядит не так спокойно и довольно удручающе.       Но Лютик… это солнце на ясном небе.       Глядя на Лютика, Ламберт понимает, почему некоторые люди в самом деле верят в любовь.       Ламберт сейчас тоже считает, что умеет любить.       Они сидят и просто разговаривают. Они смеются, и Ламберт думает, что никогда обманывать не было так сладко. Он до сих пор так и не коснулся его.       Он считает, что это наглость. Пока Лютик так улыбается ему, пока смеется, пока настолько громкий, что даже немного надоедливый — Ламберт не имеет права коснуться его намеренно без желания Лютика.       Даже взгляды в его сторону, даже мысли о заднице кажутся сейчас Ламберту насилием.       — Слушай, а как тебе вообще твоя работа? Это не... не страшно работать с психически больными людьми?       — А тебе? — усмехается Ламберт, вскидывая бровь.       Лютик смеется.       — Не всегда все так плохо. И все же, я серьезно.       Ламберт выдыхает и качает головой.       — Нет, знаешь, я привык. Психи есть везде. Мы просто их не замечаем, а я — да.       — Ну ты ведь работаешь не с легкими параноиками, так? Шизофрения и все такое. Маньяки и наркоманы. Кстати, ты работаешь с ними?       — Иногда, но это следствие, как правило. Я не при тюрьме, чтобы мне давали таких больных. Да и не нарколог я. Просто иной раз оказывается, что эти люди были маньяками или наркоманами. Хотя со вторыми обычно все сразу понятно.       — А маньяки?       — По ним не всегда. Некоторые прекрасно осознают, что они делают, и хорошо это скрывают. На самом деле… это очень умные люди. Они отлично лгут, строят манипуляции и стратегии. Они могут казаться душой компании, они прекрасные лжецы. Ты можешь прожить с соседом-маньяков двадцать лет, и искренне считать его самым милым человеком. Это очень сложно, Лютик. К сожалению, нам природа дала мозги, и любой маньяк знает, как с ними работать куда лучше, чем простой человек.       — Почему?       — Потому что у него есть в этом необходимость. Представь, что ты, не знаю, ну вот ты актер, а у тебя рядом есть крутая лаборатория. Ты можешь создать что угодно, но ты этим не пользуешься, тебе это не нужно. Понимаешь?       — Ага-м, кажется, да. Знаешь, после твоих этих слов… Мне начинается казаться, что ты тоже маньяк, — Лютик смеется, и Ламберт улыбается, качая головой.       Нет, Ламберт вовсе не маньяк.       Он просто хочет домой и проверяет на других людях все возможные пути.       — Просто ты как раз то, что ты описывал. Кажешься милым и тебе хочется доверить ключи от своей двери.       — Спасибо. Наверное, когда меня уволят, пойду в маньяки… не уверен, что на этом можно заработать, но чем черт не шутит?       — Ты будешь вторым Джеффри Даммером, — Лютик улыбается. — Итак, мое желание. Хочу… хочу, чтобы ты прокатил меня на машине.       Ламберт вскидывает бровь. Он думает, что это все коктейли, потому что ситуация почти как в любом затертом ужастике. Разговор о маньяках, а следом просьба прокатить на машине человека, которого недавно ты сторонился.       Ночь, машина, едва знакомый… Ламберт буквально видит, как через полчаса у Лютика начинается паническая атака. Он тяжело выдыхает.       — Кажется, ты говорил, что тебе завтра на работу? Давай я лучше подвезу тебя, ты отоспишься, а потом я исполню твое желание.       Лютик улыбается, склоняя голову к плечу.       — Интересно, это тоже твоя проф деформация? То, что ты очень забо…       А потом следует визг, крик и громкий шум. Ламберт хочет моргнуть и осознать, что он в страшном сне. Что это неправда.       Он замирает. На нем нет бронежилета, его оружие в машине, и он видит, как выбивают стекла, как людям говорят лечь на пол. Он видит перепуганное бледное лицо Лютика. Видит его глаза, и Ламберт ощущает то же самое, что чувствует каждый раз, когда такое происходит рядом с Трисс.       Спасти любой ценой, отдать все оружие, просчитать план на сто шагов вперед, и похуй, что тебе отдавят руку.       Он смотрит на суматоху и, резко хватая Лютика за запястье, шипит:       — Пригнись и лезь под стол.       Ламберт моргает. И это не оказывается дурным сном.       Черт возьми.       Они хотят не Трисс.       Они хотят его.