Дорога домой

      Много шума, много криков. Так много, что Ламберт сам едва не пугается происходящего. Больше от того, что у него нет оружия, нет бронежилета, есть только до смерти перепуганный Лютик, который, в отличие от Трисс, понятия не имеет, что ему делать, куда идти и как держать себя в руках, хотя бы чтобы не впасть в истерику.       Ламберту кажется, что он сам готов впасть в истерику, глядя на лицо Лютика.       Он быстро хватает его под локоть и, нажимая на спину, заставляет согнуться.       — Слушай меня, есть примерно минута, пока суматоха, надо бежать в сторону эвакуационного выхода. Я в душе не ебу, где он, так что сейчас ты бежишь на кухню, там по-любому есть выход.       — Стой, я не побегу без те…       — Бегом!       Ламберт гаркает так, что едва сам не боится собственного голоса. Лютик каменеет, но, когда Ламберт дергает его за руку, кидается в сторону кухни. Ламберт смотрит через плечо и оглядывает обстановку. Радует, что людей достаточно, помещение большое и не так легко заметить нахождение каждого отдельного человека. Особенно, когда       Ламберт смотрит через плечо.       когда этот объект бегает быстрее, чем летают супер герои во всех этих мультиках.       Ламберт ползком пробирается через столы, отделенные перегородкой, чуть ближе к побоищу, оглядывая людей в масках. Наемники. Те самые наемники, которые своего заказчика даже в глаза не видели. Плюс таких людей — полный непрофессионализм и отсутствие понимания ситуации. Делают ради денег, просчет через шаг. Легкая мишень.       Людям командуют лечь и не шевелиться. Звуки стрельбы. Крик.       Ламберт смотрит на лужу крови, и как люди впадают в панику сильнее.       Говорил же, что дилетанты. Глупо считать, что пристрелив человека на глазах у целой толпы ты заставишь их слушаться.       Ламберт аккуратно выглядывает, пытаясь заметить хоть одно знакомое лицо, хоть кого-то, кто следит за этим цирком.       Никого.       Закусывая губу, он чуть выпрямляется, подползая ближе. Он матерится. Сердце стучит в глотке.       Неважно, сколько раз это с тобой происходит — каждый раз риск и страх так же велик, как и в первый.       За это он и любит все происходящее.       Это его и притягивает в этом ужасе.       Замечая макушку, обтянутую черной балаклавой, он подбирается еще ближе, к самой перегородке. Едва оглядывается, осматривая происходящее. Происходящее собой особо не радует. Иногда, следя за этим, за всеми невинными жертвами, он думает о том, как это все несправедливо.       Иногда ему даже становится жаль этих людей, смотря на лужи крови.       Но так же он вспоминает, что никто тебе не поможет. Даже ты сам.       Он снова присаживается, смотря, чтобы за спиной никто не ходил. Может, он и потерял двадцать килограмм, но это не значит, что под пластмассовым столом его никто не заметит.       Медленно доставая нож, которым резали стейк, он легко всаживает его аккурат в печень. Два мига, чтоб успеть украсть оружие. Он едва успевает его вырвать, как в его сторону летит град пуль.       Он снова присаживается и старается максимально быстро отбежать к другому месту.       Все происходит как в боевике, только ты смотришь его закрытыми глазами. Слышен шум, выстрелы, крики людей, которых сбивают с толку, но видишь все как смазанное пятно.       Все происходит на адреналине, на одном лишь быстром броске, где ты просто меняешь локации быстрее, чем успеваешь сообразить. Скользкий пол от чужой крови, трех он успевает пристрелить, и одного вывести из строя одним ударом приклада автомата.       Он слышит вскрик Лютика, когда проскальзывает за дверь, а позади него — мешанина из выстрелов, криков остановиться и положить оружие. Он баррикадирует проход рядом стоящей тумбой и поднимает еще толком не сфокусировавшийся взгляд на Лютика, который стоит, вжавшийся в стену, рядом с запасным выходом. Тоже забаррикадированным.       Ламберт вытирает след крови на щеке и спрашивает:       — Там тоже?       В этот момент позади него раздается громкий удар о дверь. Дверь хорошая, плотная и металлическая. Чудесный выбор. Будто они специально готовились или к захвату, или к зомби апокалипсису.       Лютик медленно кивает и спрашивает дрожащим голосом:       — Ты… ты умеешь с этим обращаться?       — Мне кажется не самое лучшее время для таких вопросов.       Он медленно подходит к нему ближе и прислушивается за тем, что происходит за дверью. Мертвая тишина. Там куча баков для мусора и, возможно, несколько трупов. И еще несколько вооруженных типов.       — Где повара?       — Когда я прибежал сюда, их тут уже не было.       — Даже дверь не закрыли, — хмыкает Ламберт. — Быстро они. Там кто-то есть?       Лютик кивает и медленно убирает руку от бока. Ламберт думал, что он обнимал себя руками, чтобы успокоиться, чтобы не трястись, но он видит там промокшую от крови ткань.       Прищурившись, под очередной удар о дверь, от которого Лютик вздрагивает, он спрашивает:       — Просто задело?       — Да, уже не болит. Стой, у тебя... Что у тебя там… на перчатке. Ее порвали? Там не…       Ламберт отдергивает руку, видя там рваную дыру. Все-таки задел. Он счастлив, что протез сделан из отличного метала, который надо очень постараться, чтобы прострелить.       — Не время для вопросов, Лютик. Потом, ладно?       Лютик медленно кивает, снова закрывая рану. У него она не не болит. Он просто не чувствует от страха.       Адреналин — лучший анальгетик. Ламберт это уже знает.       Когда он начинает отодвигать тумбу, Лютик испуганно вздрагивает.       — Стой, там мо…       — Я знаю, что делаю. Успокойся, Лютик, не время.       Ламберт любит говорить о каком-то абстрактном времени. У него всегда — не время.       Не время для вопросов, для объяснений, для жалости, для страха. По мнению Ламберта в твоей жизни есть лишь один момент, который ты можешь потратить лишь на одно действие.       Он никогда не рассматривал вариант того, что вся наша жизнь, все то, что сейчас происходит — это всегда совокупность вероятностей.       Ламберт никогда не рассматривает вероятности.       Он предпочитает всегда выбирать одно действие.       Идти вперед.       Лютик кусает губу, вцепившись пальцами в его предплечье. Он напуган, его сердце бьется быстро-быстро, а руки и лицо болезненно-бледные. Все сейчас происходящее для него — все еще плохой сон. Неправда. Обман.       Что-то не о нем.       Все происходящее сейчас для Ламберта — поддерживание анальгезии в нем, искусственные и естественные процессы, любые способы.       Отодвигая тумбу, он медленно касается Лютика, берет его за руку, и да, он вздрагивает. Его едва не передергивает, и Ламберт, игнорируя это, заводит его за свою спину.       Серьезные психические проблемы на лицо. Когда это остается даже в момент такого напряжения — это по-настоящему. Никто не сможет так хорошо притворяться. Кроме того, это даже не легкое расстройство. Когда ты боишься насилия, принуждения в моменты, когда единственная твоя цель — хотя бы просто выжить, это уже крик о помощи.       Ламберт помочь, к сожалению, не может.       Он мог быть неплохим психиатром, он мог бы спасать людей, давать им шанс на нормальную жизнь, писать научные работы и делать сотню открытий, помогающие развиваться науке в этой области.       Он мог бы изучать мозги психически больных так, что выучил бы все процессы, происходящие в их головах и нашел бы способ приведения их в норму.       Он мог бы спасти их всех, но вместо этого он предпочитает спасти только Трисс, и сейчас — Лютика.       В этом и проблема.       Никакие по истине гениальные люди нынче не идут помогать другим. Они либо создают вещи для богатых, либо выбирают то, что выбрал Ламберт. Власть.       В любом случае, так или иначе, но кто-то использует более стабильные и легальные способы, в случае, если нет потребности в адреналине, если у него нет садистских наклонностей и есть эмпатия.       Ламберт все это знает.       Но когда Лютик внезапно прижимается к нему, шмыгая носом — это он знает только с Трисс.       И это едва не заставляет его потерять момент. Потерять себя.       Но он медленно приоткрывает дверь, прислушиваясь. За спиной раздается очередной громкий звук от удара. Вибрация, идущая от него, по стенам и полу. Стук сердца даже в ушах.       Он открывает дверь сильнее, оглядываясь. Холодно и сыро, всего один труп и куча мусорных пакетов. Воняет гнилью и просроченными продуктами питания. Ламберт шикает Лютику, чтобы тот шел по стенке.       Лютик на удивление послушен.       Орут сигнализации полиции, скорой помощи, Лютик шепчет:       — Разве мы не можем пойти к ним?       Ламберт сжимает зубы и цыкает:       — Ты, если хочешь, иди, а я собираюсь уехать отсюда на своей. У меня нет желания сидеть сутки в участке на опознании и другой хуете, а у тебя?       — Я опоздаю на работу, — тихо шепчет он. Ламберт хмыкает и идет дальше. Шума здесь меньше, чем там. Слышно как барабанит дождь, даже то, как бегают крысы по мусору, и то слышно.       Все прекрасно слышно.       И ритм сердца Лютика слышен.       Такая интимная вещь на всеобщем обозрении.       Конечно Лютик плетется за ним. Уже за самым поворотом Ламберт слышит то, как чужой вес тела растекается по асфальту. Он моргает, а в следующую секунду закрывает Лютика собой, потому что это единственное, что он может сделать. Он вообще не знает, в кого он там стрелять собрался, но себя Ламберту не жалко.       Если он не сдох за эти двадцать лет в этом кровавом месиве, выжил даже после самых жестких трипов, то с чего бы ему, спрашивается, умирать сейчас?       Лютик едва не кричит, но вовремя закрывает рот рукой. Ламберт оглядывается, на черной рубашке растекается еще более темное пятно. Он хватает Лютика за плечо, заставляя пригнуться. Новая пуля отскакивает от стены, а после выстреливает уже Ламберт.       И потом слышен шум, голоса людей и Ламберт, беря Лютика за плечо, скользит за поворот. Легко и быстро огибает здание. Заставляя пригнуться, подкрасться к своей машине на стоянке едва ли не ползком. И, садясь в нее, захлопывая двери и откидывая автомат на заднее сиденье, облегченно выдыхает.       Через тонированные окна он наблюдет шоу из цветастых огней, красного и синего. Криков здесь не слышно. Слышно только то, как тяжело дышит Лютик.       — Зачем ты забрал автомат?       — Мне надо было его там оставить вместе с отпечатками пальцев, так, что ли?       — А тебе есть чего бояться?       Голос Лютика сквозит страхом и неуверенностью. После такого шоу ты не веришь сам себе, не то что чуваку, который при тебе, кажется, кого-то убил. Ведь после его выстрела обстрел прекратился.       Ламберт тяжело выдыхает и, глядя в свои глаза в зеркале заднего вида, говорит самому себе:       — Нет. Мне за себя уже нечего бояться. Лютик. Иногда от этого бывает даже грустно.       Ведь чтобы почувствовать что-то, ему приходится старательно отбирать наркотики, или участвовать в подобных побоищах. Не то чтобы он считает себя плохим Богом, но иногда ему кажется. что если он и умрет, то именно во время таких шоу.       — Тебе надо в больницу, — в ужасе лепечет Лютик, глядя на кровь, стекающую с него.       Ламберт ведет бровью, спрашивая:       — Что? Зачем?       Лютик смотрит ему в глаза и, кажется, он даже и почти не дышит, когда говорит:       — Ламберт, в тебе буквально пуля.       Да, может быть, в нем пуля. Может быть.       Ламберт опускает взгляд вниз и касается ладонью своего бока, пачкая ладонь в крови. Он не любит кровь, потому что она неприятно стягивает кожу, еще ее не всегда удобно отмывать, и она так сильно пачкает буквально все, что наличие крови у людей начинает Ламберта уже буквально раздражать.       — Да, — говорит Ламберт, заводя машину. — Да. И тебе.

***

      Ламберт и больницы не любит, они его бесят. Он не любит объясняться врачам, почему в него нельзя вкалывать всю эту травильную дрянь, которая валялись рядом с морфием и другими заезженными опиодными анальгетиками. Ламберту это не нужно, у него нет на это времени. И уж тем более он с трудом отпихивает от себя назойливых врачей после того, как они буквально умоляют его подписать парочку бумажек, под которыми скрывается куча обследований.       Анальгезия редкий, но очень интересный феномен.       Но все становится еще более интересно, когда все понимают, что он вызван искусственно.       А когда понимают, тебя начнут таскать по другим лабораториям. Все они якобы считают, что это твой долг — рассказать всему миру о своих изобретениях.       Что Ламберт просто обязан дать миру прекрасное обезболивающие, которое лишит всех людей боли на час, два, неделю или вечность.       Якобы это его долг. Якобы он в самом деле что-то им должен.       Но в этот раз все обходится куда проще. В больнице было куча народа, так что обойтись без лишней траты анальгетика — лишь в радость.       Ламберт сидит в коридоре, отвечая Трисс на сотое сообщение, что да, он точно в порядке. Его даже почти не задело.       Он отрывается от экрана, когда рядом садится Лютик. Все еще бледный, с все еще трясущимися руками.       Ламберт смотрит на него, спрашивая:       — Впервые такое?       — Да. Наверное… Не совсем.       Он громко выдыхает, а после качает головой.       — Я отвратителен в новостях. Оказывается, недавно такой же теракт был в ресторане, и ты… ты там тоже был?       — Не посчастливилось, да, — Ламберт кивает.       — Мне сказали, что тебя зашивали без обезболивающего.       Ламберт тяжело выдыхает.       — И дыра в перчатке… это же металл, да?       — Да.       У Ламберта нет сил врать, строить какие-то сказки. Он так сильно хочет спать.       После любого подъема следует падение. Особенно если речь идет про гормоны. Ничего нового, все это уже давно знают. И у Ламберта нет сил.       Лютик мнется, будто хочет что-то спросить, но не уверен, что такое вообще спрашивают. Не уверен в тактичности этого вопроса, поэтому Ламберт говорит флуоресцентным лампам:       — Это протез. Я потерял руку в прошлом теракте.       Лютик спрашивает, жуя губу:       — То, что ты был при этих терактах… совпадение ли это?       Ламберт тяжело выдыхает и смотрит в глаза. У него нет сил, веки почти что закрываются. И он говорит:       — Власти уже озабочены этими терактами, неужели ты думаешь, что они бы ебали все эти вещи, если бы они были повязаны на каком-то захудалом психиатре?       Люди не говорят правду, пялясь в глаза.       Но Лютик тяжело выдыхает и пожимает плечами. Смотря на руку Ламберта, на то, что у него вместо руки, он говорит:       — Прости, не хотел тебя задеть. Представляю, как тебе тяжело… выйти из этих побоищ, да еще и живым… Интересно, с чем это связано?       — Мы никогда не узнаем, — качает головой Ламберт. — Если это какие-то терки наверху, то все будут молчать. Жди завтра на первых полосах в новостях всякие глупые догадки. Но знай: ни одна из них не будет правдивой.       Лютик кивает. Они сидят вдвоем в коридоре в больнице, на фоне каталок, криков и капельниц. Слишком много жертв для такой вылазки. Насколько надо быть жадными, чтобы заказывать на подобные вылазки настолько непрофессиональных людей?       Насколько надо обесценить чужую жизнь?       Не Ламберту вообще что-то говорить о чужой жизни, но он хотя бы делает все тихо и не поднимает весь город на уши. Ламберт может даже ничего не делать, просто ждать, пока сверху это кого-нибудь доебет и они не прикажут сидеть тихо. Можно ждать…       и все-таки сдохнуть просто от того, что наверху все такие милостивые и терпеливые, что аж тошно.       Косплей на Господа Бога из говна и палок.       Ламберт говорит:       — Давай я подвезу тебя домой.       Лютик кивает и тяжело выдыхает.       Едут они почти молча, но Ламберт не расстроен. Он вообще не ожидал, что Лютик ему после этого хоть что-то скажет. Когда в тебя стреляли, когда ты убегал из-под пуль, когда ты сам сидел в коридоре и пялился на каталки, на раненых людей, когда ты слушал репортаж по телевизору, срочно включившийся во время шоу для домохозяек — после такого не хочется говорить.       Ламберт включает музыку, открывает окно, пытается создать для Лютика фоновой шум. Но, в конце концов, когда они стоят на светофоре, Лютик говорит:       — Знаешь, у меня сейчас такое ощущение, будто бы меня бросила моя любимая девушка. Опустошение и нежелание верить. Я жив, да, со мной даже ничего страшного не случилось, но… что бы могло быть, если бы не ты?       Ламберт тяжело выдыхает и откидывается на кожаное кресло, смотря на дорогу. Прохладный ветер после дождя ласкает кожу, куча огней впереди. Создается иллюзия того, что ты живешь нормальной жизнью. Ламберт часто думает о том, какова она: обычная жизнь.       Между желанием попробовать ее и никогда не коснуться, Ламберт ощущает сжигающую его зависть.       Он говорит на тяжелом выдохе:       — Если бы не я, тебя бы там не было. Ты был бы в порядке.       Лютик кидает на него неясный взгляд сожаления, когда он жмет на газ.       Ламберт говорит:       — Не иди завтра никуда, а? Останься дома, поешь мороженого и посмотри какую-нибудь комедию. Это все, что тебе сейчас нужно. Не дави на свою психику еще сильнее, она и так держится на последнем издыхании.       В смысле, он имеет ввиду его дрожащие руки.       Лютик выдыхает и качает головой:       — Нет, это хороший режиссер, мне надо там засветиться. А если не приду, то дальше… дальше тоже можно не приходить.       — Разве это того стоит?       Лютик отвечает не сразу. Он молчит, смотрит на свои руки долгие несколько минут, прежде чем поднять взгляд на дорогу. Он до смерти уставший, и Ламберт знает, что по приходу домой он, скорее всего, не заснет. Возможен вариант, что его может обрубить сразу же, но Ламберт ставит на первый. Когда тебя так трясет — сна тебе в эту ночь не видать.       — Стоит. Я просто… хочу доказать отцу, что я чего-то стою.       — Что за тотальная неуверенность в себе? — Ламберт вздергивает бровь, косясь на него краем глаза.       Он ждет оправданий, что он станет отнекиваться. Но вместо этого Лютик говорит:       — Сложно быть уверенным в себе, когда все вокруг говорят тебе, что ты лузер.       Ламберт хмурится, поджимая губы. Он может попытаться успокоить его, сказать слова поддержки, но такие слова от едва знакомых никогда ничего не стоят, если не ухудшают общую картину. Ламберт не хочет вешать на него лишний груз, Лютик и так обезвожен.       Сейчас он видит это еще более четко.       Ламберт паркуется и с тяжелым выдохом откидывается на сиденье, глядя на многоэтажки. Обычная жизнь прямо в метре от тебя, со своими издержками, спецификой, со своей индивидуальностью. Ламберт не сможет успокоиться, не сможет стать таким, но иногда он думает обо всех тех днях, когда Трисс говорит о домике в деревне.       Иногда он думает о том, чтобы посмотреть на солнце и увидеть солнце.       Ламберт не видит.       Внезапно Лютик его обнимает.       И Ламберт пялится широко раскрытыми глазами в пространство перед собой, пока руки Лютика обвивают его шею, пока он вжимается носом в его висок, и обнимает его. Пока он доверяет ему свое тело, в момент, когда он не доверяет даже сам себе.       Все, что нужно для того, чтобы расположить к себе человека с ПТСР и боязнью касаний — просто спасти ему жизнь.       Ламберт моргает, не уверенный, что может обнять его в ответ и не напугать. Не напугать его, не напугать себя. Но в этот момент, когда он чувствует тепло его тела, весь мир начинает вертеться на какой-то адской карусели, и чтоб не вытошнить, чтобы не потерять сознание, Ламберт закрывает глаза.       Лютик говорит, тихо-тихо:       — Спасибо. Ты бы мог просто оставить меня одного. На самом деле я так и думал, когда тебя не было… Не знаю, наверное, пять минут, но я думал, что прошел час. Я даже успел поплакать, — он тихо хихикает, щекоча своим дыханием шею.       Ламберт усмехается, откидывая голову назад и похлопывая Лютика по спине. А потом он кладет на нее свою ладонь, и Лютик даже не вздрагивает.       Ламберт просто спас ему жизнь и заслужил этим нескончаемое доверие.       Возможно, Лютик вовсе не боялся касаний. Он просто хочет, чтоб его коснулись так, чтобы это касание его не сломало.       Они сидят в машине, слушают какую-то плохо узнаваемую Ламберту песню, которая теряется на фоне их дыхания и биения сердец. Лютик теплый, он вкусно пахнет и доверяет ему даже после того, как Ламберт не почувствовал, как в него вошла пуля.       Как хорошо, что одно из качеств в людях — это умение находить тысячу оправданий для других людей, когда они нам просто нравятся.       Наверняка кто-нибудь был бы рад оправдать Джеффри Дамера просто за его неплохую внешность.       — Я буду рад, если ты завтра отоспишься, — говорит Ламберт, и сам не замечает, как глупо улыбается.       Лютик отдаляется, смотрит ему в глаза. Его прекрасные, широко открытые доверчивые глаза.       Ламберт чувствует дежавю.       Ему кажется, что он уже видел где-то этот взгляд. Кто-то так на него уже смотрел.       — Деньги сами себя не заработают.       — Не деньги тебе нужны. Признание твоего отца.       Лютик улыбается и ведет плечом. Прежде чем выйти из машины, он спрашивает:       — Ты ведь еще позвонишь мне?       Ламберт мягко улыбается, прикрывая глаза и кивая:       — Да. Я обязательно тебе позвоню.       Лютик смущенно улыбается, едва не прячет взгляд и кивает, выходя. Ламберт сидит в машине до тех пор, пока тень Лютика не скрывается в подъезде.       А потом он откидывается на сиденье и улыбается так широко, что у него должны были заболеть щеки.