***
— Знаешь, я нашел все необходимое за вечер. Нашел, кто это. Дело за малым… Ну, на самом деле не за малым, но зная его имя, уже можно узнать, куда это все ведет. Геральт смотрит на него, вскинув бровь. Как на идиота. На Ламберта так смотрят крайне редко, но когда смотрят — это значит что-то серьезное. Или не серьезное, а Геральт снова что-то не так понял, и теперь просто втыкает в него. — Что? — Ламберт вскидывает бровь, складывая руки на груди. Геральт спрашивает: — Ты проверял свою почту? — Последнею неделю — нет. Это важно? Геральт фыркает и берет свой телефон. Что-то там ищет, а потом подает его Ламберту. Он ведет бровью, беря его и читая написанный там текст. Поджимая губы, он тяжело выдыхает и отдает его обратно. — Трисс они увеличили сумму из-за твоего вмешательства, да, но кажется… ты успел им насолить? В том сообщении ничего интересного, кроме угроз о том, что им следует проводить в добрый путь свою ходячую аптечку. — Определенно точно нет, — хмыкает Ламберт. — В последнее время все делал по поручениям, никакого самоуправства. Ты знаешь, мне нет смысла влезать в такое. Может они меня с кем-то перепутали? — А это облегчает ситуацию? Ламберт качает головой. Тяжело выдыхает, он сморит в потолок, рассматривая там свои очертания в виде смазанного неясного черного пятна. В последнее время поменять себе имя, сделать пластику, нарисовать новые документы и свалить отсюда в деревню не кажется чем-то плохим. — Мне больше интересно... Откуда они узнали, чем я тут занимаюсь? Об этом никто не знает, кроме узкого круга лиц… — Скорее всего нарыли информацию отдельно. Разве это удивительно? — Нет, но… Зачем? Хотели бы мне отомстить — не лезли бы так глубоко. Геральт смотрит на свои ногти и пожимает плечами. Ему так насрать, так сильно насрать, что Ламберт до последнего не понимает, почему он постоянно пытается его чему-то учить. Ему же все равно. — Возможно, они хотят не убить. Может, хотят пригласить на чай? — Черта с два, я прекрасно знаю, что они мне там предложат. Хрен им. Я их переубиваю быстрее, чем они догонят меня. — Я уже это говорил, но твой план — говно. — О каком диалоге ты вообще говоришь, Геральт? Я пока не знаю, где он и кто он, а пригласительную открытку на день рождения мне пока не прислали! — То есть, чтобы бить их тебе не нужно ничего узнавать, а чтобы пойти на диалог — надо? Ламберт внимательно на него смотрит. — Ты знаешь, чего они хотят. И ты знаешь, что идет за знанием о моей деятельности. Весемир печется об этом, как о своем единственном здоровом в теле органе. Если я туда сунусь, то кто знает, чем это может кончиться… Ладно, я еще пока ничего не начал делать… Что там по властям? — Как всегда. Провели допрос, но толку? Никакого. Ламберт кивает. В последнее время все определенно точно без толку. Будто разговариваешь со стеной. Ему не хочется разбираться в этом дерьме, не хочется спать в бронежилете. Он хочет ухаживать за Лютиком и пытаться доказать ему, что не надо рвать себя на куски из-за желания понравиться отцу. Если бы подобным занимался Ламберт, то он бы давно сдох. Как хорошо, что его отец всегда был ужасным примером, чего бы это не касалось. И, кроме того, желать уважения от такого типа равносильно желанию съесть говна с лопаты. Не больше и не меньше. Так что он даже рад, что его отец тот, кто он есть. Кто бы знал, во что это все могло вылиться. — Ладно, я поищу, чем я успел им насолить.***
Смех Лютика почти что кристальный, чистый и искрящийся, даже через сотовую связь. Ламберт откидывается на кресло, улыбаясь. Ему хочется всем им троим поменять документы и уехать в деревню. Он хочет слышать смех Лютика, и хочет, чтобы его обнимала Трисс. Он не чувствует угрызений совести, ведь, де факто, он ей не изменят. Он просто общается с Лютиком, и ему на душе становится спокойно-спокойно. Тем более от понимания, что Лютик смеется. Что он может смеяться. А тем более смеяться так. Внезапно слышны гудки, и Ламберт говорит: — Подожди, вторая линия. Ему звонит Трисс. Он переключает номер. — Ал… — Ламберт, приезжай сюда. Срочно. Забери меня. — Стой, ты же на сеансе у Йеннифер, нет? — Ламберт, пожалуйста, приезжай. Тут какие-то шаги, и я видела тень за окном. Ламберт, умоляю, мне страшно. Последние слова — ее голос дрожит, срывается, он кажется отчаянным. Он говорит: — Блять, я еду. Он говорит Лютику, что перезвонит, и сбрасывает вызов на его словах «подожди, ты в по...». Он не выключает свет, едва успевает закрыть дверь и быстро спускается вниз, в паркинг. Он набирает Йеннифер, и когда она поднимает, он слышит на фоне шум города. Сигналы машин. — Йеннифер? Где ты? — Стою в пробке, если это особо важно. — Какая нахуй пробка? Трисс? Трисс в твоей клинике, разве нет? Почему ты не с ней? Он едва не падает, и почти что летит носом вперед, по лестнице, но вовремя успевает схватиться за перила. На двух этажах ниже, наконец, приезжает лифт, и он едва не выламывает кнопку нулевого этажа. Она спрашивает: — Что? Говорит: — Я же отменила сеанс. У меня возникли проблемы по… Он матерится и обрывает звонок, он набирает Трисс, но связь под землей не ловит. Он снова чуть не падает по пути в машину и, заводя и выезжая, он снова набирает ее тотчас, когда связь ловит. — Подними-подними-подними… «абонент временно недоступен». — Блять! Ламберт так сильно вжимает ногой в газ, что едва не врезается в в забор. С бешено бьющимся сердцем, он пытается отследить ее геолокацию. Едва он успевает облегченно выдохнуть, когда понимает, что она в ее клинике, как тут же напрягается. Как она туда попала, если Йеннифер там нет? Это частная клиника, без Йеннифер там все, нахуй, закрыто. Он пренебрегает всеми правилами дорожного движения, проезжает на красный, едва кого-то не сбивает, чуть не врезается в машину и игнорирует новый звонок от Лютика. Его руки мелко дрожат, пульс бьется в голове, а сердце, кажется, может сломать своими ударами ему пару ребер. Но вовсе нет, в этом нет большой проблемы, ведь он даже не почувствует. Он останавливается в нескольких метрах от клиники. Он видит, что свет горит в коридоре, в кабинете. Клиника Йеннифер — она находится чуть поодаль от центра. Она говорит, что чем дальше от шумихи — тем спокойнее людям, уменьшается тревожность. Чистая правда. Тут тихо, и ничего, кроме вывески, не отличает ее клинику от дороговатого по цене дома. Сжав зубы, он пихает кобуру пистолета за полоску ремня, быстро идя в сторону главного входа. Калитка открыта, из охраны — никого. Он снова проверяет местоположение, пред тем как зайти во двор, калитка едва скрипит, и этот звук раздается по всей округе так, что Ламберт встает как вкопанный, перепуганный. Или ему лишь показалось из-за перенапряжения. На оловянных ногах он идет ко входу, поднимается по небольшой лестнице и открывает верь. Оглядев бегло территорию, он никого не приметил, кроме того, Трисс внутри. Свет горел по всему коридору, работал автомат с кофе. Будто бы тут в самом деле была Йеннифер. Он прислушивается на секунду к звукам, едва не затаив дыхание. Тишина. Он медленно идет вперед, осматриваясь по сторонам, стараясь успокоиться. В этой тишине, казалось, что даже ритм его сердца был слишком громким. Его дыхание и даже то, как переваривается еда в его желудке. Все это будто было наружу, все это было слышно, все это гуляло эхом. Осматриваясь, он слышит тихий скрип. Встав как вкопанный, он смотрит в сторону двери. Тут не шибко много дверей, у Йеннифер есть три наемных работника. Для работы с детьми, для жертв изнасилований и людей после плена. Она организовала работу психологов и психотерапевтов — она абсолютно бесплатна. Все это спонсируется самой Йеннифер, с ее основной работы. С того места, где она отвешивает Ламберту подзатыльники, когда тот снова решает, что все можно устраивать так, будто все они тут — клуб суицидников. Можете называть это лицемерием, но Йеннифер называет это проще: оборот денег. Вот и все. В конце концов, Йеннифер, как и Ламберт, имеет принципы, и все они касаются женщин и детей, так что ничего нового. Он думает, что это сквозняк, но замечает, что дверь приоткрыта. Свет там — выключен. Он медленно идет к ней, слушая стук своего сердца. Шаг. Стук. Шаг. Стук. Пульс бьется в висках. Время капает по нервам вместе с тиканьем висящих неподалеку часов. Ламберт будто слышит чужое дыхание там, за дверью. Дверь снова скрипит, за ним — стук о пол. Будто бы что-то упало, или кто-то хотел сделать шаг, но замер на половине пути. Ламберт прислушивается, но больше — ничего. Поэтому он медленно идет вперед, тихо приоткрывая дверь. Она даже не скрипит, но и не открывается полностью. Ударяется о что-то и замирает. Кто-то прямо за этой дверью. Ламберт медленно кладет руку на пистолет, заглядывая за дверь. И просто замирает. Выдох. — Трисс?! Ты что, не могла выйти и… Он прерывается, когда она кидается к нему на шею, задушенно всхлипывая. Ламберт облегчено выдыхает и обнимает ее, все еще сжимая в одной руке пистолет. Утыкается носом в ее волосы, глубоко вдыхает, хочет успокоиться, но у него тысяча вопросов. Почему она проигнорировала сообщения Йеннифер? Как попала сюда? Где охранники? Где хоть кто-то? Поэтому он осторожно отстраняется, утирает ее мокрые щеки, чувствует, как она дрожит, и спрашивает: — Как ты сюда попала? — Охранник! Тут стоял охранник, он сказал, что… Она прерывается. В коридоре слышны шаги. Испуганно вздрагивая, она вжимается в Ламберта и зажимает себе рот рукой. Ламберт прислушивается, с трудом отцепляя от себя Трисс, которая мертвой хваткой вцепилась в его руку. Заведя ее за спину, он хочет едва выйди в коридор, как Трисс позади снова испуганно вздрагивает и издает неясный писк, тяня его на себя. Он оборачивается и сам едва не вздрагивает, глядя в окно, видя отчётливый мужской силуэт. Как хорошо, что он сегодня обошелся без жестких доз, иначе бы его прямо тут колбасить начало. Ведь он использует стимуляторы, чтобы начать ощущать и чувствовать. Силуэт исчезает, стоит Ламберту лишь моргнуть. Снова шаги. Он поворачивает голову к коридору и делает шаг вперед. Трисс снова цепляется за его руку, что-то вышептывая бледными губами. Ламберт смотрит на нее, качает головой и мягко улыбается. Так, чтобы она поверила, что все под контролем. Это Ламберт, и он был в ситуациях намного ужаснее, страшнее и напряженнее, чем это. Он медленно идет вперед, оглядываясь. В коридоре никого. Но резко выключается свет. Трисс вжимается в его спину, и едва не скулит. Ее мелко трясет. Может быть Ламберту больно смотреть на яркий свет, но зато он неплохо видит очертания предметов в темноте. Он мягко тянет Трисс за запястье, заставляя подойти к выходу. Она передвигается, кажется, еле-еле, даже дышит через раз, и он успокаивающе поглаживает тыльную сторон ее ладони большим пальцем. Тишина такая, что он слышит даже ритм ее сердца. Ступая по чистому полу, он слышит рядом шаги, и вовремя успевает перегруппироваться, оттолкнув от себя Трисс. Он ощущает, что что-то не так только по тому, как что-то холодное проходится ему по плечу, по испуганному визгу Трисс и тому, что боковым зрением он видит, как быстро он ее отдергивается. Ламберт едва не рычит. Вот в чем минус анальгезии. Знаете, надо быть очень внимательным, чтоб вам не засунули нож в череп или грудь. Он кидает Трисс: — Беги к выходу! Когда перехватывает чужую руку, дергает вниз и заезжая коленом по черепу. А потом заносит ногу и бьет прям по черепу. Слышен хруст. Крик Трисс. — Дверь закры… Ла... Ламберт! Ламберт успевает повернуться и даже уклониться, успевает перехватить руки, а потом видит, как кто-то хватает Трисс за руки. С трудом отпихивая от себя тяжеловесную тушу, он выстреливает, попадает почти мимо, но задевает бедро, и Трисс, всадив ему каблук в ногу, быстро вырывается. Ламберт хватает ее за руку, рванув вперед. Надо выбить окно, или… Их перехватывают сразу двое. Ламберт ощущает, как плотное кольцо чужих сильных рук перехватывает его за шею так сильно, что ему даже вздохнуть сложно. Трисс закрывают рот и тянут в сторону. Ламберта это почти вводит в бешенство, потому что никто не может думать, что якобы ему позволено делать все, что захочется с его Трисс! Он буквально бросается назад, вдавливая мужика, который, судя по всему, весит даже меньше, чем он, в стену, ударяя локтем под дых. Быстро вырывается, хочет дотянуться до пистолета, который выронил, но ему резко отвешивают по голове. Ламберту не больно, но перед глазами на секунду что-то вспыхивает. Он шипит и, выпрямляясь, выставляет локоть верх, попадая аккурат по челюсти. Внутри, вместо внутренних органов, неясное месиво из холода и злости. Он замахивается коленом, попадая в солнечное сплетение, хватая за ворот рубашки и вдавливая в стену, отвешивая такой удар в челюсть, что когда он убирает руки, тот валится на пол, громко кашляя. Ламберт, выдыхая, напоследок крепко ударяет ногой в живот так, что тот въезжает спиной в стену. Поднимая пистолет, он выстреливает и быстро идет вперед. Вся рубашка неприятно липнет из-за крови, она холодная и мерзкая, и Ламберт ненавидит кровь. Он пытается идти на хоть какой-то шум, но — тишина. Он заглядывает в первый кабинет, и чья-то сильная рука затягивает его внутрь. Его так сильно ударяют головой о стену, что у него звенит в ушах. Но чтобы вырубить его этим надо сильно постараться. Однако, внезапно он чувствует тошноту. Не успевая сгруппироваться, ему заламывают руки так, что едва не выламывают. Ламберт сопротивляется только потому, что знает, что ему их могут выломать, и очень легко, потому что он не чувствует натяжения в мышцах. Иногда он думает о том, почему он все еще не инвалид. Должен был им стать. Так или иначе. Он шипит, когда его прижимают к стене, все еще заламывая руки, и прохладная сталь касается его горла. Почти обжигает. Только если бы Ламберт знал, что это такое — ожог. Он их не чувствует. А потом на ухо ему кашляют, чем-то булькают, и на шею попадает влага. Ламберт морщится, думая, что на него только что сблеванули, решив еще и унизить, раз Ламберт не особо стонет от боли, но хватка на руках ослабла, а затем тело и вовсе рухнуло на пол. Медленно моргая, он поворачивается, и он смотрит в глаза Трисс. В руке у нее — ее эти туфли. И шпилька их — длинная и длинная — вся в крови. Трисс шмыгает носом и вытирает щеку от крови. А потом говорит: — Знаешь, нападение — лучше сеанс у психотерапевта. Ламберт только кивает и, подхватывая пистолет, подскакивает к окну, хватая Трисс за запястье так, что та едва успевает надеть туфлю обратно. Он открывает окно нараспашку, и сначала пропускает Трисс, а потом выпрыгивает сам. Матерится все то время, пока они не оказывают в машине. Заводит машину и тоже матерится, чувствуя, как начинают неметь пальцы на правой руке. — Сука, кто придумал ебучую кровь. Как она меня заебала. Трисс кивает, и только сейчас Ламберт замечает, что вся ее блузка — в бордовой крови. Он видит рваную дыру на одежде. У него очень много вопросов.***
Только дома, когда они перевязали раны, когда Ламберт с трудом ложится на диван, потому что не может толком стоять из-за потери крови, он спрашивает холодными губами: — И так… Почему ты пошла туда, если Йеннифер отменила сеанс? Трисс хлопает своими ресницами и говорит: — Что. Ламберт тяжело выдыхает. Голова кружится, его немного тошнит. Храни Господь стимуляторы, хоть что-то у него осталось от человеческой обложки. Величайший дар людям от Бога — чувствительности к боли. Ламберт, может, и хотел ее избежать, но перестарался. Как и у любого другого Бог, у него есть некие проблемы с распределением тех или иных ресурсов и способностей. — Йеннифер сказала, что отправила тебе смс о том, что не сможет сегодня прийти. — Но она ничего мне не отправляла. И она сует ему свой телефон. Ламберт хмурится, медленно открывает бледными пальцами сообщения, и да, в самом деле: последнее сообщение от Йеннифер — это мем про макияж при искусственном освещении и естественном. Он моргает, листает сообщения вверх, и останавливается только тогда, когда долистывает до переписки недельной давности. Он медленно отдает Трисс обратно телефон и она, вдыхая, садится рядом с ним, беря его руку — на удивление, ту, которая из кожи и мяса — в свою, согревая в своих ладонях. — Я пришла туда, и там стоял какой-то охранник. Я не знала его, но, что ж, могла забыть… И я спокойно пошла. Было по-странному тихо, но я не обратила на это внимания. А потом, когда я стала ждать в приемной, потому что дверь в кабинет была закрыта… — Логично, ее же там не было, — говорит Ламберт двухъярусному натяжному потолку с таким количеством подсветки, что Ламберт прикрывает глаза, чтобы они не так сильно слезились. — Я не знала об этом… И… я ждала минут пять, а потом пошла спросить у секретарши. Обычно она сидит на стойке регистрации, но еще чаще — пьет литрами кофе в кабинете для персонала. Но ее там не было. И потом я поняла, что никого не было. Я перепугались, пошла к выходу, и пошли странные шорохи. И дверь… та дверь, входная, главный вход... она была закрыта. И тогда пошли все эти силуэты… Ее голос дрожит, когда она все это рассказывается, так что Ламберт, тяжело выдыхая, аккуратно тянет ее на себя. Она ложится рядом, всхлипывая, и кладет голову на его грудь. Там, где его сердце уже не бьется, как ее. Его спокойное сердце. Такое спокойное, будто он и вовсе умирает, что отчасти, впрочем, правда. Все они тут только и делают, что умирают. Готовятся к смерти. Гадают о том, как это будет. Как и перед любым другим долгожданным событием. — Мне было очень страшно, — шмыгает носом она и прячет лицо в его шее. — Тсс, сейчас все хорошо, — он обнимает ее крепче, скрепляя руки в замок за ее спиной, смотря в сторону. Он думает о том, как легко Трисс убила человека и сейчас совсем об этом не страдала. Он думает о состоянии аффекта, но тогда где пост-травматическое состояние? Где то чувство, когда все это проходит и до тебя доходит осознание? Да, Трисс умеет работать с пистолетом, но чаще она стреляет в те места, которые не убьют человека. Он целует ее в лоб, называет своей маленькой девочкой и все еще имеет хренову тучу вопросов.