***
Дни тянутся одни за одним. Ему не звонит Трисс, и Ламберт ощущает себя по этому поводу даже немного тревожно. Но всего лишь несколько первых дней, потом он так зарабатывается, что в моменты, когда он не работает — он забывается в Лютике. Лежит у него на коленях, гладит кота, слушает, как бормочет телевизор и ластится под руки Лютика. Происходящее становится похоже на идиллию, если бы только не висящие в воздухе обстоятельства. Он медленно узнает биографию и медицинские карты каждого, кого следует убрать. Он действует постепенно, находит левых людей, нанимает наемников и через третьих лиц дает им задания. Все происходит через пятые руки. Даже если у них есть подозрения на Ламберта, даже если это его почерк, нет гарантий. Таблетки, которые они пьют, алкоголь, которым набухиваются и наркотики, которые нюхают. Он ищет нужных людей, выпутывает информацию о долгах, должниках, о том, как это все считывается. Ламберт действует так, что невозможно даже понять, что все это время он выходил за пределы квартиры. Он не расплачивается своей карточкой, не оформляет что бы то ни было на свое имя. Снова невидим. Только иногда он встречается с Койоном и интересуется самочувствием Трисс. В один из обычных дней, когда Лютик отходит, чтобы купить себе бургер, Ламберт встречает Йеннифер. На ней приталенное пальто и что-то отдали напоминающее бессонницу. Она замечает его и дергается так, будто сначала хочет проигнорировать, но все-таки поворачивается к нему и быстро идет так, что стук от ее каблуков Ламберт слышит даже с этого расстояния. Йеннифер говорит совершенно спокойно: — Привет. Ламберт оглядывает ее. Йеннифер с ним никогда без надобности не разговаривала. — Привет. — Как ты? — Отлично. А ты? — Тоже. — Как Геральт? Как Цири? — Цири как всегда. Геральт тоже. В мире ничего не меняется, Ламберт, не за месяц. — Да, я знаю, я просто говорю, чтобы не было неловкого молчания. — Хочешь спросить про Трисс? Ламберт молчит. Он поднимает на Йеннифер тяжелый взгляд, делает затяжку и смотрит в сторону Лютика. За все это время она ни разу ему не позвонила. Если она так сильно его любит, то почему не поддерживает связь? Чуть ли не плакала, рассказывая про то, как он ее обнял, и вот, снова — тишина. — Допустим. Как там Трисс? — Не очень. Она любила тебя. — Я тоже любил ее, но к реальности больше это не имеет никакого отношения. Она не та женщина, которую я полюбил. Я не тот мужчина, которого полюбила она. В конце концов… Йеннифер, сейчас врать нет смысла. Она не так слаба, как ей хотелось казаться. — Нет. Но как и любая женщина, ее заебывает быть сильной. — То-то тебя не заебывает. — Я не она. — Так в чем проблема? — В чем ты ее обвиняешь? Ламберт тяжело выдыхает и смотрит на небо. — Ни в чем. Я спросил у нее конкретный вопрос, она мне не ответила. Мне нет разницы, какое дело она имела к этому, я все равно с этим разберусь так или иначе. И, Йеннифер, не надо морали, ты лучше других знаешь механизм отношений. Я не могу быть с ней из жалости. И знаешь, почему? Потому что это не нужно в первую очередь ей. Внезапно она не дает отпор. Какое-то время они молчат, а потом смотрят на то, как к ним идет Лютик. Он растеряно смотрит сначала на Йеннифер, потом на Ламберта, потом снова на Йеннифер. Йеннифер пораженно моргает. — Стой… Так он… — Привет, Йеннифер, — перебивает ее Лютик, и Ламберт каменеет. Блять. — Лютик, слушай, мы переговорим, хорошо? Садись в машину. — Стой, я знаю Йеннифер, и… — Да-да, хорошо, но это наше личное. Йеннифер стоит как вкопанная, в ужасе смотря на Ламберта, будто бы он совершил какое-то ужасное преступление. — Эй! — недовольно кряхтит Лютик. — Да, Лютик, разговор буквально на пять минут. — Но я хотел спросить… — Спросишь потом, — перебивает его Ламберт, и ловит на себе такой странный взгляд Лютика, что у него снова что-то щекочет в груди. — Блять, прости, я… Просто подожди пять минут? Это важно. Прости. Лютик закатывает глаза и цыкает. — Ладно уж, подожду. Ламберт благодарно улыбается ему и хочет чмокнуть в щеку, но удерживается под пристальным взглядом Йеннифер. Он берет ее под локоть и уводит в сторону, пока она пораженно смотрит на Лютика. Когда они отходят на приличное расстояние, у угла возле магазина, Йеннифер говорит, будто растерянно: — То есть мало того, что ты поебываешь сына Трисс, так еще он не знает, кто ты такой? — Знает! Он все знает! Ну, кроме того, что мы с Трисс были… в отношениях. Йеннифер пораженно моргает, раскрыв рот. — Фактически, ты ебешь моего сына. — Что?! Это не твой сын! — Чтоб ты понимал, я ему большую часть времени заменяла этих двух кукушек! Я была его врачом, пока не стала ему матерью, я пыталась максимально его обезопасить, я клевала Геральту мозги, чтобы он делал хоть что-то, но ему было похуй! Я… черт, а он мне ничего даже не сказал, что его любовник годится ему в отцы! Ламберт выдыхает воздух так, будто шипит, и напряженно смотрит в сторону. — Будешь меня обвинять, да? Скажешь, что я нашел себе молодого любовника и заставил Трисс страдать, так?! Его голос звучит почти истерично, потому что он сам себя в этом обвиняет, он думает, что нашел легкий путь. Однако, Йеннифер не спешит с ответом. Колеблется, выглядит так, будто чувствует себя неуютно. — Он... Нет, я не скажу тебе ничего. Я заметила, что в последнее время ему многим легче. Он стал свободнее и веселее. В смысле по-настоящему. Знаешь, как он это делает: улыбается, а внутри хочет лезть на стену, но молчит. У него порой были ужасные депрессивные фазы. Слава Богу, не переходили в депрессию, но в последнее время… Он… — Расцвел? Это хочешь сказать? Йеннифер морщится, а потом говорит, будто с сожалением: — С тобой сначала и Трисс расцвела, а в итоге… Сейчас… — Трисс сама, блять, виновата. Йеннифер, если ты бы знала всю эту историю, ты бы… ты бы не думала обо мне так! Давай, расскажи, как ты меня видишь! Нет, не надо, дай угадаю: думаешь, что я нихуя не чувствую, перелетаю туда, где теплее, не думаю о чужих чувствах, что мне насрать и все такое. Но это неправда. Я так устал от Трисс, она эмоционально меня жрала. Иногда мне думалось, что ее проблемы были важнее всех других и… — Ты знаешь о ее диагнозе? — перебивает она его. Ламберт моргает и качает головой, немного сбитый с толку, что его перебили на его душевной тираде. — Нет, Йеннифер, я не врач. — У нее психопатия. Истеричная. Ламберт моргает. Заторможено кивает и сглатывает. Пожимает плечами и снова кивает. — Она меня не любила? — Нет. Но она была к тебе привязана. Ты единственный, к кому она привязалась по-настоящему. Ты для нее был не просто средством, но… — Но на практике все равно был средством. — Психопаты по-другому не умеют. Но нет, Ламберт, не думай, что это так просто. Ты значил для нее много, очень много. Да, можно сказать, тобой пользовались, играли на твоих чувствах, но она… она бы защитила тебя от всего, если бы это требовалось. Все, что мог чувствовать психопат — все это она чувствовала к тебе. Поэтому ей сейчас плохо без тебя, поэтому она... И это не вранье. Это в самом деле так. Ламберт моргает и кивает. Трет лицо руками, ощущая внутри непонятную неописуемую тяжесть снова. Да. Все-таки он был просто средством к выживанию. Не больше и не меньше. Потому что-то его постоянно тормозило, потому он не разгорался настоящими чувствами. Поэтому он охладел, не успев начать гореть. — А Лютик… Я не ясновидящая, Ламберт, я не могу заглянуть в будущее. Кроме того, он взрослый мальчик, и это его отношения. Лезть я сюда не намерена. Но расскажи ему. Он должен знать. Эй, Ламберт, ты в порядке? — Да. Он в порядке, и не то чтобы ему разбили сердце, но где-то глубоко внутри он надеялся, что нет, все-таки она его любила, у них были чувства. Все у них было по-настоящему, она не предавала его, но выходит, что… Она никогда и не вставала на его сторону. — Йеннифер, а ты… Ты не знаешь, причастна ли она к тому, что происходит с нами в последнее время? Покушения одно за другим, долги, насилие и снова насилие. Как ты думаешь?.. Йеннифер пораженно моргает и ведет плечом. — С чего ты взял, что она вообще к этому причастна? Сколько ее знала, она никогда не хотела лезть в криминал. Ламберт рассказывает. Про тот случай в клинике, про браслет, про странные стечения обстоятельств. Равнодушие к собственному сыну находит объяснение, но все остальное — нет. Наоборот, психопатия это все подкрепляет. Йеннифер внимательно его слушает и качает головой. Ежится от холода, прячет руки в карманы и говорит: — Я не знаю, Ламберт, я не знаю. Но у меня есть записи с камер. Можно посмотреть, что происходило до времени твоего приезда. Только… — она достает бледную руку с покрасневшими пальцами, смотрит на время и говорит: — Только не сегодня, у Цири выступление. Играет рыцаря в школьной пьесе. — Рыцаря? — Да. Если что, то принцесса там отказывается от своего спасителя, а дракон, уставший от этого всего, уходит путешествовать с рыцарем. Интересно, правда? — Правда. Подвезти? Лютик хотел с тобой поговорить. — Спасибо, моя машина как раз в ремонте. Эти подвески на седанах когда-нибудь меня доведут, клянусь, — она закатывает устало глаза и идет в машину. Ламберт с несколько мгновений смотрит ей вслед, а после, тяжело выдыхая, идет за ней. Главное, — думает он, — что у него сейчас есть Лютик. Значит все было не зря. А остальное переживет. Рядом с Лютиком он переживет всех и вся. Он это знает. Ламберт морщится, когда ветер дует ему в лицо и приносит с собой еще пару капель не то дождя, не то его остатков с окон и крыш зданий, а потом все-таки ускоряет шаг, видя, что фигура Йеннифер от него совсем отдалилась. Он открывает перед ней дверь на заднем сидении, потому что Лютик привычно уселся на пассажирское. Иногда Ламберту казалось, что он садится туда ради одного — чтобы удачно поставить свою ногу для того, чтобы Ламберт чудно полапал его ляжку в перерывах. — Прости, — снова говорит Ламберт Лютику, когда садится. — Когда-нибудь я доживу до момента, когда ты перестанешь извиняться за каждый свой шаг, — выдыхает он устало, а потом поворачивается и говорит: — Привет, Йеннифер. Ты знакома с Ламбертом? — Да. Зову его к себе в гости, но он отказывается. Верит, что здоров, представляешь? Но это неважно, мне больше интересно, почему ты скрыл такой важный факт от меня? Лютик моргает, смущается и отворачивается. — Скрытность у тебя явно уж от Геральта, что бы он там не говорил, — закатывает она устало глаза, и Ламберт видит в зеркале заднего вида, как она раздраженно сдергивает с себя шарф, чтобы открыть шею, и откидывается на заднее сиденье. — Знаешь ли, Йеннифер, не каждый день у меня любовники, которые… Годятся мне в отцы. — Ох уж эти проблемы с отцом, — закатывает она глаза. — А ты что, против? — К сожалению, я слишком хорошо знаю Ламберта, чтобы быть против. Эй, мистер унылое лицо, улыбнись, — она разматывает шар и бьет его им по голове. Ламберт морщится под смех Лютика и на светофоре только раздраженно достает сигареты. Он не может не думать ни о чем другом, кроме Трисс, кроме этих отношений, кроме ее причастности ко всему происходящему. Мыслей так много, что он чувствует давление на висках. Или он застудил себе голову. Если там еще есть, что застудить. — Сколько можно курить эту дрянь? — фыркает Лютик. — Ты знаешь, что он курит? — Солдатские сигареты, да. Такие и я курила одно время. — Ну и гадость. Ламберт это игнорирует, делает затяжку и выдыхает в открытое окно, продолжая слушать. Лютик спрашивает: — А как там мама? Я ей звонил, она… Не берет трубку. В последнюю нашу встречу она выглядела немного… потрепанной… Йеннифер тяжело выдыхает и качает головой. — У нее есть некоторое проблемы. Надеюсь, они скоро решатся. У Лютика на лице вырисовывается странная эмоция сожаления и он тяжело выдыхает и кивает. Ламберт тянется своей рукой к его, и Лютик хватается за нее, переплетая их пальцы. — Хочется верить, что все будет в порядке, — говорит Лютик, поджимая губы. — В последнее время паршивое предчувствие. — Давайте тогда не будем об этом говорить, — улыбается Лютику Йеннифер, и он улыбается ей. — У Цири сегодня выступление, да? Главная роль рыцаря? Все выучила? >— Даже больше. Выучила ответные реплики, чтоб знать, как ей реагировать. — Снимешь на видео? — Мы можем сходить туда тоже, — внезапно предлагает Ламберт, но Лютик морщится, как от боли. — Что-то не так? — он тушит сигарету и выкидывает ее, потому что не очень удобно курить и вести одной рукой. Тем более когда эта рука протезированная. Он думает о том, что эта жертва была ради Трисс, и раньше мысли об этом были ему приятны, но теперь не осталось ничего, кроме досады. — Я… не хочу пересечься с Геральтом, — качает головой Лютик. — И я это поддерживаю. Геральт, мне кажется, своей помощью Лютику больше травм оставил, чем кто-либо еще. Лютик горько усмехается и кивает. — Он пытался. Правда пытался, так что я не виню его. Ламберт смотрит на него, когда чувствует на себе взгляд Лютика. Ламберт думает о том, что так на него никто никогда не смотрел. Кроме мамы. И он крепче сжимает его руку в своей, думая о том, что не хочет отпускать его руку никогда. Хочет греть его холодные пальцы, целовать их. Хочет сделать все, чтобы просто сидеть и так держать его за руку. — Да, пытался. Иногда лучше не пытаться, — раздраженно цыкает Йеннифер и откидывает голову назад. Потом достает пачку сигарет, щелкает зажигалкой и открывает окно. Салон машины все равно наполняет запах черничных сигарет с капсулой, которые она курит.***
Когда они только делают шаг за порог, когда звякают ключи после того, как Ламберт закрывает двери, первым делом они обнимаются. Обнимаются так, будто увиделись впервые за долгое время, будто ждали этой встречи долгие месяцы. Не снимая верхней одежды, стоя в мокрой обуви, они просто обнимаются. Они все еще пахнут холодным воздухом, пахнут выхлопными газами и дешевым кофе, но уже чувствуют запах дома. Этот особый запах, лично их. Одеколон Ламберта и Лютика, дезодоранты, шампуней, готовящейся еды и кофе, запах чистого тела, вишневой смазки. Все это превращается в один запах. В их запах. Лютик запускает руки под черное пальто на Ламберте, проходится ладонями по такой же черной рубашке и жмется к нему сильнее, будто не имеет возможности насытиться этим моментом. — Знаешь, каждый раз, когда мы оказываемся в квартире, мне кажется, что все плохое позади, — он вскидывает голову. — Я не хочу уходить на съемку или в магазин, или к друзьям, по правде говоря я вообще из дома выходить не хочу. А тем более в такую погоду. Ламберт гладит его по лицу и понимающе кивает. Смотрит в его глаза — голубые и бесконечные — и не может взгляда оторвать. — Я предельно рад, что встретил тебя, — говорит на выдохе Ламберт, чувствуя, что эти слова были необходимы им обоим. Лютик понимающе улыбается и кивает. И тогда, наконец, они отстраняются друг от друга. Переодеваются, моют руки, надевают домашнюю одежду. — Что такого сделал Геральт? — спрашивает Ламберт почти осторожно, потому что не уверен, что такое стоит обсуждать. Лютик выдыхает и высыпает фунчозу в кастрюлю, выключая газ и накрывая крышку, давая ей настояться. Какое-то время они молчат, и Ламберт молча переворачивает жарящуюся в соусе курицу. На самом деле, раньше он никогда не готовил. Обычно с Трисс они заказывали еду с ресторана, и на этом все. А Лютик говорит, что это тупо. Дом это дом и домашняя еда всегда вкуснее. Даже если подгорела или ты ее пересолил. Ламберт вынужден был с ним согласиться, потому что вопрос даже не сколько в еде, а в самом процессе приготовления. — Ты ведь не солил? — внезапно спрашивает Лютик, посмотрев на время. — Нет, она же в соусе. Или, стой, надо солить? Лютик смеется. — Нет, соуса достаточно. Добавь кунжута. Ламберт кивает, а потом притягивает Лютика к себе и целует в гладкую щеку. Лютик выдыхает и обнимает его в ответ, глядя равнодушно в сторону кастрюли. — Он… Ничего не делал, если честно. Ругал постоянно, приучал к дисциплине, учил чему-то… не помню, чему. Трем языкам, вроде. Хотел, чтобы я много знал. Потом заставлял заниматься. Записал меня в две секции. А я хотел заниматься музыкой! Он говорил, что с музыкой я далеко не уйду. Я плакал часто. Очень… Он просто оставлял меня одного в комнате и говорил, что я никому со своей истерикой не нужен. Лютик внезапно прячет свое лицо в его шее. Ламберт выключает газ и накрывает сковородку крышкой, обнимая Лютика и прижимая к себе. Гладит по спине. — Я вон из кожи лез, хотел доказать ему, что что-то значу, что-то умею, но все детство я ощущал, что всегда что-то был ему должен. Ему всегда было мало. А потом… появилась Цири, и я стал совсем неважным. А потом началось это. Насилие, насилие, насилие… Не так много, как ты мог себе подумать. Раз в полгода, например. Терпимо. Была Йеннифер, помогала мне как могла. Квартиры покупала, тратила кучу нервов, чтобы успокоить меня, куча таблеток, приемов… Ночных дежурств возле меня, когда он нашла меня в неправильный момент. — Ты… ты пытался совершить самоубийство?.. Лютик шмыгает носом, а потом говорит: — Надо слить воду и промыть. — Посиди, Лютик, я доготовлю. Он целует его в висок и мягко подталкивает к столу. Сливает воду, промывает лапшу и, пока вода стекает, достает виски и колу, разбавляет это все и ставит перед Лютиком. Он кивает и тяжело выдыхает, выпивая залпом сразу половину стакана. — Да. Таблетки. Пытался таблетками. Дозы не хватило. Чудом инвалидом не остался… Состояние до сих пор это помню. Я сижу и мне кажется, будто… пространства нет. И я чувствую, что рядом со мной папа… — Ламберт вздрагивает, когда он называет Геральта «папой». Это даже звучит неправильно, и Ламберт только догадывается о том, насколько больно от понимания этой неправильности Лютику. — Не вижу его, не слышу, просто знаю, что он рядом. Я сидел, терял сознание и рыдал, рассказывал ему, что люблю его, что стараюсь стать лучше. Потом начало тошнить. Таким меня нашла Йеннифер… Лютик вздрагивает, когда Ламберт кладет крышку на стол с таким громким звуком, что он аж от стен отскакивает. Ламберт сам его дергается. — Блять, прости… Просто, представлю, что она могла бы не прийти, и… тебя бы не было… Или ты мог остаться инвалидом. Это… тяжело физически об этом думать. Ламберт осторожно смотрит на Лютика, и он мягко улыбается, а после допивает виски с колой. — Но я ведь здесь? — Да. И о большем я не мог просить. Ламберт раскладывает лапшу в тарелки, добавляет соус, мясо и овощи, ставя тарелку перед Лютиком, и тот улыбается ему. Потом манит к себе пальцем и мягко целует. — Поцелуй повару. — Лютик? — Да? — А как отреагировал Геральт? Лютик тяжело выдыхает и пожимает плечами. — Сказал, что мне просто нечего делать и нужно найти нормальную работу. Что у меня нет реальных проблем. Что я так не выживу, когда столкнусь с реальными проблемами… — А что он имеет в виду под реальными проблемами?! Поломанной психики мало? Лютик дерганно улыбается, беря вилку. — Он сказал про увольнение с работы. Ламберт ощущает стойкое желание пойти избить стену. Побиться о что-нибудь головой, потому что это раздражение на него давит физически. Ему даже думать сложно из-за этой злости. Но он лишь целует Лютику в макушку и шепчет: — Теперь все будет хорошо. — Да, я знаю, — он улыбается, пережевывая и вскидывает голову. — Теперь все будет хорошо. Садись кушать, ты же ничего не ел с обеда. Он кивает, садясь напротив, глядя на лицо Лютика. И никто не знает, как сильно он рад, что может наблюдать это лицо напротив себя прямо в этот момент.***
— Так не хочу идти туда, — Лютик трет лицо, сидя на кровати с одной штаниной, натянутой до ляжки. — С тобой там хорошо обращаются? — уточняет Ламберт, стоя напротив него с чашкой кофе. — Да. Даже очень. Как с принцессой носятся, о всем спрашивают и боятся пальцем тронуть. Все отлично. Но я просто хочу быть здесь, с тобой, понимаешь? Мир за окном кажется таким серым и печальным, таким… опасным. Мне кажется, что я в порядке, пока рядом с тобой, но на работе я ощущаю себя не в своей тарелке и думаю о моменте, когда приду домой… Иногда я даже боюсь этого чувства, думая, что становлюсь антисоциальным. — Глупости. Ты просто… — Давно не ощущал этого комфорта, да, — с усталым стоном он натягивает и вторую штанину, поджимая губы. — Ты во сколько сегодня придешь? — Как обычно, но постараюсь не задерживаться. Лютик кивает и тяжело выдыхает, медленно вставая и застегивая джинсы. Ламберт смотрит на шрамы на его теле и молчит. Сегодня он проснулся в пять утра с отвратительным настроением и даже не смог снова заснуть, бесцельно валяясь и слушая, как сопит Лютик у него под боком, даже во сне обнимая его. До сих пор он ощущал себя так, будто ему Майк в тапки нассал, а он определенно точно таким не промышлял, потому что у Ламберта не было тапок. Ламберт смотрит на дрыхнущнего на его подушке Майка и ощущает к нему зависть. Лежит себе, спит и ничего его не волнует. Лютик натягивает на себя рубашку, и на нее сверху еще свитшот. — Ламберт? Тебя что-то тревожит? — Нет. Точнее да. Но никак не пойму, что именно. — Понимаю, — выдыхает тяжело Лютик. — Такая же история уже какие сутки… И больше всего боюсь, что ты не придешь домой. Поэтому… прости, если кажусь тебе со звонками слишком навязчивым. — Нет, я в порядке с этим. Наоборот, мне приятно и когда я слышу твой голос, он меня успокаивает. Лютик кивает и его плечи опускаются. Он медленно плетется к нему и обнимает его, прижимаясь своей щекой к его шее, и Ламберт морщится. — Ты даже не побрился? — Сказал человек, который своей щетиной мне исколол все места, до которых только смог дотянуться. — Борода! У меня борода! Лютик отстраняется от него, вскидывая бровь. — Если у тебя борода, то у меня в штанах драконий хер. Ламберт цыкает. — Мне побриться или что? Лютик дерганно улыбается, и так же быстро даже эта улыбка исчезает. — Просто скорее возвращайся домой, а? Хоть с бородой, хотя с двумя, хоть с драконьим хером. — Ты предлагаешь мне зайти в секс-шоп? Я могу купить менее экстремальную игру… — Ламберт. Он тяжело выдыхает. — Лучше я буду думать о секс-шопе, чем говорить о том, что мы и так знаем. Лютик медленно моргает и нерешительно говорит: — О том, что однажды ты можешь все-таки… не вернуться?.. — Да. Лютик сглатывает и кивает. Какое-то время они так и стоят, в тишине, слушая дыхание друг друга, и никто не хочет выходить из этой квартиры. Каждый думает, что там их ждет ужасная трагедия, катастрофа, опасность. Им все равно приходится. Все то время, пока Ламберт подвозит его до съемочной площадки — сегодня они что-то играют прямо на улице, а холод дикий — они держатся за руки. Слушают музыку, даже говорят что-то друг другу, но чем ближе они подъезжают к павильону, тем сильнее Лютик сжимает его руку. Потом машина останавливается, и Ламберт кидает на Лютика нетерпеливый взгляд. — Малыш? — М? — Лютик поднимает взгляд с их рук на его глаза. — Обещай, что не бросишь меня. — Что? — искренне удивляется Лютик. — Я бы не… — Нет, пообещай. Скажи, что не оставишь меня. Никогда. Ламберт не знает, почему эти слова вырываются из его горла. Ему кажется, что сказать их просто-напросто необходимо. Иначе все пойдет крахом. — Я не отпущу тебя, никогда, — обещает ему Лютик. Ламберт кивает, напряженно сглатывает и нехотя отпускает руку Лютика. Лютик открывает дверь, уже становится одной ногой на мокрый асфальт, но резко смотрит на Ламберта и говорит ему: — Я люблю тебя. Ламберт дергано улыбается. — Я тоже люблю тебя. Больше всех таблеток, что мне приходится пить. Будь осторожен. — И ты. Береги себя. Они кивают друг другу, и Лютик закрывает за собой дверь. Ламберт стоит на месте до тех пор, пока Лютик идет к павильону. Он поворачивается перед тем, как зайти в него и машет Ламберту рукой. Ламберт мягко улыбается, на душе становится немного теплее.***
Ничего не происходит. Ни утром, ни днем, ни ближе к вечеру. Лютик звонит ему, они общаются, все хорошо. Наверное, — решает Ламберт — паранойя заразна. Вот и все. Они просто слишком сильно устали, они вечно напряжены и все чего-то ждут. Ничего серьезного. Ближе к шести вечера ему звонит Йеннифер и говорит, что если он хочет, то может приехать и посмотреть запись с камер. Ламберт просит ее подождать. Он доделывает очередной наркотик, немного повышая в нем концентрацию, и договаривается с человеком, который передаст его третьему лицу. Который обеспечит попадание его в нужный организм. Он надевает пальто, перчатки и оглядывает лабораторию. Ничего необычного. Хмыкает и выключает свет, кодируя дверь. Ничего не случается и пока он едет к Йеннифер. Никто его не перехватывает, и когда он звонит Лютику — тот уже дома, смотрит что-то по нетфликсу и пытается объяснить Майку, что вовсе необязательно скидывать со стола все стеклянные предметы. И Ламберт как-то совсем уж успокаивается. Паранойя. Надо, все-таки, лечиться. Хотя бы начать пить не такие жесткие препараты, к каким он привык. Может тогда ему легче станет. — Ты бледнее чем обычно. — Спасибо. На Йеннифер черная плиссированная юбка до щиколоток и такой же черный плащ. Она похожа на приведение в блеклом освещении помещения. — Записи еще целы? — Да, храним до последнего. Не знаю, зачем. Наверное просто всем насрать, — она открывает дверь в свой кабинет и включает ноутбук. Потом спрашивает, в какой день это было, и уходит. Возвращается с флешкой. Ламберт оглядывает кабинет, но в нем нет ничего интересного или цепляющего. Даже бесконечных грамот и сертификатов, которые любят безвкусно вывешивать в частных клиниках. Как будто кто-то на самом деле обращает на них внимание. — Я долго думала об этом всем. И знаешь, что? Решила, что не могу склоняться ни к одному ответу. Я… не знаю Трисс. — Тот, кто говорит, что знает хорошо психопата просто обманывает или себя, или других. Йеннифер хмыкает, когда вставляет флешку. Ламберт открывает папку, находит нужный день и включает видео. Ни ведет ни единой мышцой, и его взгляд безразличный, когда он проматывает запись до нужного места. Йеннифер вглядывается в экран, следит за происходящим, но все больше кидает взгляд на Ламберта, пытаться понять его реакцию. И с каждым моментом он становится все напряженнее и напряженнее. В один момент он останавливает видео и давит на глаза, глубоко вдыхает и снова нажимает на воспроизведение. Трисс в самом деле пряталась. Ее искали. Она пряталась, блять. К шкафах, за дверями, под столом. Стояла около получаса неподвижно на этих каблуках, прижатая между стеной и дверью, даже не дыша. — И? Тебе что-то дает это видео? — спрашивает Йеннифер. Ламберт молчит и проматывает момент его появления. — Не комментируй, да, не очень сработано, я нервничал. — Почему мужчины постоянно думают, что женщины оценивают их навыки? Ламберт, мне насрать. — Это еще хуже. Она хмыкает. После их ухода ничего не происходит. Но Ламберт упорно щелкает видео с разных комнат, наблюдая сплошную темень. Потом, ближе к четырем утра, когда солнце начинало медленно-медленно вставать, в коридоре появилась мужская фигура. Ламберт напрягся, промотал еще раз, вгляделся. Он сглатывает и переключает на другую комнату. Мужчина смотрит на труп, потом уходит. Идет в другую комнату. И еще. И еще. Обходит все. Наконец, он собирается уходить, но почему-то снова возвращается в одну из приемных. Топчется там, вглядывается во что-то и наклоняется, потом выпрямляется, кивает и, наконец, уходит. Ламберт щурится, отматывая видео на момент в эту комнату, когда мужик еще не пришел. Он вглядывается, увеличивает масштаб и замирает. Там был браслет Трисс. Он увидел ее браслет и он его забрал Трисс не была в его машине. Она не теряла там браслет. Она не врала. Йеннифер трясет его за плечо, когда он на протяжении пяти минут просто смотрит на пустую комнату. — Ламберт? — Я должен извиниться перед ней. — О, как будто ей это сейчас нужно! Она пятые сутки даже из дома не выходит. Не знаю, что с ней. — Все очень плохо? — Не знаю. Ламберт, по ним никогда не скажешь. Они Бога обманут. —Да. Бога обманут. Он берет свой телефон, тяжело выдыхая. — Давай сначала выпьем, а? Я хочу выпить. Ламберт хочет отказаться, быстрее позвонить и со всем разобраться, но его пальцы каменеют перед тем, как нажать вызов, так что он лишь соглашается. Он выпьет, и там ему будет легче. Пока Йеннифер ищет бокалы и вино, он смотрит это видео несколько раз. Не знает, зачем, будто хочет верить, что он ошибся. Что ему показалось. Черт возьми. Черт. Черт. Черт. Он материт себя, грызет и даже хочет себя ударить. Йеннифер наливает вино в бокал и спрашивает: — Ты выглядишь так, будто тебе нужно выпить. Почему тебя это так волнует, зная, что она… — Она же все равно что-то чувствовала, так? В конце концов, я сделал ей больно. А эти обвинения даже не были правдой. Йеннифер берет себе бокал, а бутылку протягивает Ламберту. — Ты любишь Лютика? Ламберт кивает даже не думая, потому что по другому и быть не может. — Конечно. Понятия не имею, как ему все это рассказать… но не сейчас, нет, когда это все кончится. Тогда, может быть… — Ты стал расслабленнее после встречи с ним, не так ли? — Да. Я-то думал, что это Лютик волшебник, а оказывается рядом с Трисс действительно не было спокойствия. Он делает большой глоток и откидывает голову назад, смотря в матовый белый потолок. Качает головой и рвано дышит, будто недавно пробежал километровую дистанцию. — Я не должен был спешить со всеми этими выводами о ней… Так или иначе, она не заслужила этого. — Ты любил ее? Только честно, Ламберт. — Честно? Я не знаю. Я и тогда не знал, и теперь не знаю. Эти чувства и близко не похожи на то, что я ощущаю к Лютику. К Трисс… нет, это что-то другое. Чувство долга, будто. Но симпатия, желание, влечение были. Да, не могло не быть. И, наверное, какой-то азарт… Из-за Геральта. — А что Геральта? — Он бесился, что она со мной. Геральт не то чтобы меня недолюбливает, но считает, что я… ну, так себе. Возможно даже тупым считает. — Тебя? Тупым? — Ну, знаешь ли, знание химии не делало меня… гением. Когда он это говорит — какое-то время они молчат. А потом Йеннифер ставит бокал и хлопает Ламберту. — Наконец до тебя дошло, что ты не лучший человек на земле. — Я не считал себя лучшим человеком на земле. Просто… это что-то другое. Знаешь, ощущения, будто мир открытая книга, ты все это знаешь, ты все это видел… Тебе скучно. Все Боги умирают от скуки, я тебе говорю. У них есть власть и слава. Полный комплект, чтобы чувствовать себя неудачником. — И что изменилось в твоей жизни? — Я встретил Лютика. Оказывается, не так уж я хорошо знал этот мир. Есть чему еще удивляться. Что мне сказать Трисс? — А ты не знаешь? — То, чего хочу я сказать — слишком много. Последние месяцы я был… ужасен. Не следовало так ее бросать. Так или иначе, она тоже много сделала для меня. Йеннифер смотрит на него со странной снисходительностью во взгляде, а потом вдыхает и качает головой. — Представлю, как она обрадуется, когда узнает, к кому ты ушел. Она и так Лютика не очень любит… — Она его не любит? — Нет. Для матери-психопатки дети это средство удержания. Не более. Как видишь, как средство Лютик провалился. — Дьявол, звучит ужасно. — Если ты считал себя Богом, — внезапно говорит Йеннифер. — То почему постоянно говоришь Дьявол? — Потому что он не такой плохой парень, Йеннифер. Ламберт усмехаться и тянется к своему телефону, когда он вибрирует. Усмешка пропадает с его лица, стоит ему только посмотреть на присланное сообщение. Он моргает, выглядит так, будто деревенеет каждую секунду все сильнее. — Блять! — Что та… — Пошли, блять, пошли, ты едешь со мной, — он хватает ее за локоть и буквально тащит к выходу. — Блять, Ламберт, твою мать, об… — Быстрее, блять, Йеннифер, бери пальто и поехали! Ей кажется, что она чувствует его пульс даже своей кожей. Она нервно хватает свое пальто и выскакивает из здания, едва успевая закрыть дверь и включить сигнализацию, как он снова резко дергает ее на себя так, что она чуть не падает. — Блять, я сломала каблук! Ламберт игнорирует это и просто открывает дверь и запихивает ее в салон. Она думает, что как только он сядет, она залепит ему пощечину, потому что из-за ебучей спешки он сломал ей каблук, она порвала и запачкала юбку! Ламберт садится, захлопывая дверь и прежде чем она успевает дать ему по лицу, он говорит, заводя машину: — Мне написал Лютик. И вместо слов дает ей свой телефон. Она щурится и выхватывает его, матерясь себе под нос. А потом замирает. На миг, два. три. Минута, две? Она не знает. Ей становится очень холодно и очень страшно. У нее начинает кружиться голова и она хватается за бардачок, чтобы не полететь головой вперед. «Ламберт?» «Кажется, я убил маму». С разницей в секунду висят его координаты. Йеннифер глубоко вдыхает, когда с трудом приходит в себя. Ее губы бледные. Когда она смотрит на спидометр — Ламберт едет уже со скоростью сто километров в час.