***
— Интересно-интересно, — он кивает и мягко улыбается. Обходит Ламберта по кругу, как диковинного зверя, осматривает. Ламберт все ждет, что он проверит его зубы как у лошади. — Быстро. — Вы думали, это будет дольше? — Ну, половина пути… Думали, надо еще половину. Ладно, тоже неплохо, — Роб садится на свое рабочее место, крутится на кресле и смотрит на Ламберта. — Мы не думали, что вы любили ее. Честно. Это было… Знаете, просто прелюдия. — Что бы вы сделали с Лютиком, если бы я не пришел сейчас? — Похитили. Мы столько вещей придумали, которые можно было бы отправлять! — Вы про видео? — Нет. — А что? — Части тела. Ламберт пораженно моргает, его тело тяжелеет. — И вы… вы не думали, что я скорее сорвусь с цепи и приду, перестреляю вас всех? — А толку? Вы бы этого не сделали. Вы не так глупы, чтобы делать что-то так открыто. Лютику бы от этого легче не стало. Но ладно… Вы пришли сейчас, нам легче. Меньше жертв. — И чего вы хотите? Просто работать на вас? Только… только это?.. — Вы так говорите, будто этого мало. Сколько денег вы принесли своему бывшему работодателю? А я вам скажу. Миллиарды. Миллиарды долларов ежеквартально. В конце концов… Вы поразительно умеете находить информацию. Вы добрались до моего секретаря, о котором никто не знал. Дальше… вы хотите проверить базу о должниках, да? Мне так кажется. — У вас такой нет. — Чудесно, вы уже проверили. Об этом я и говорю. Да, просто работать на нас. Никакого подвоха. Работа есть работа. Когда вы только пришли сюда, вы же знали, знали, что друзей у вас быть не должно. Только коллеги. Здесь так и будет. Мы обеспечим. — Зачем? — Очевидно, чтобы вы были в самом деле неуязвимы. Чтобы никто… Не переманил вас таким способом, каким это сделали мы. Будет неприятно. А в целом… охрана, секьюрити, все это — все за нами. Никаких теперь нападений в ресторане и боулинге. — А что мне теперь делать в ресторане и боулинге? — Кто сказал, что с коллегами нельзя сыграть партейку? Мы же не монстры. Ламберт молчит и медленно кивает. И все эти слова кажутся ему ужасающими. Они ему не просто работу предлагают. Они ему умереть предлагают. Ламберт всю жизнь верил и знал, что любовь — это единственное, что держит его на плаву. Единственное, что делало его человечным. Любовь, понимание, сострадание. Привязанность. Улыбки на лицах его близких людей. Простые диалоги за сигаретой. Просьбы поработать вместо него. На всем этом строилась жизнь Ламберта, это все, что у него было, и все, чем он дышал. Думая о жизни без этого, он с ужасом понимает, что это и не жизнь вовсе. Существование. Зато то, о котором он мечтал. Сила, деньги, власть. Все у него теперь есть, и вместе с тем — ничего. — Вы не тронете Лютика? — Если вы попросите, мы можем и охрану ему организовать. — Можете? — Да. Бариста в кофейне у дома, его новый друг, его любовница. Его учитель или работодатель — все они будут его невидимой охраной. — И… с ним я могу сохранить отношения? — в надежде спрашивает Ламберт. Роб поджимает губы и хмурится, будто бы задумывается. — У нас… у нас так не принято. — Но у вас же есть семья? — Есть. — Так в чем тогда моя проблема? — Вы — желанная мишень, а я — всего лишь управленец, коих сотни. Чтобы научиться управлять мозгов много не надо, а вот ваши еще в формалине будут хранить веками. — Неужели вы не доверяете собственной охране? Роб недовольно цыкает. — А вам оно надо? Охрана это вам не большой брат, она не может следить каждую секунду. В первую очередь вы подставляете его. — А как же анонимность? Тайна личности? Что, она тоже под вопросом? Или я вам так нравлюсь, что вы побежите рассказывать обо мне всему белому свету? Роб медленно прикрывает глаза и выдыхает. — Это ваш выбор. Если хотите — сохраняйте ваши отношения с ним. Ваше дело. К сожалению, мы не можем просто взять и изменить вашу личную жи… — Вы уже это сделали. — Мы это делали в отношении просто… Ламберта. Просто какой-то желанный объект В. А сейчас, — он встает, натянуто улыбается и протягивает ему руку, на манер рукопожатия: — вы наш сотрудник. Поздравляю! Ламберт смотрит на его ладонь, моргает. И только выждав несколько секунд протягивает ему свою руку. Роб улыбается. — Честно говоря, вы меня впечатлили. В хорошем смысле. — Что? — Люди типа вас… Обычно действуют на логике, а не принципах. Но вы… у вас есть принципы, которых вы придерживаетесь. Это важный навык, кто бы что не говорил. Если бы все действовали на логике, то и мира бы не было. Все бы друг друга предали. Коньяку? — Есть хеннеси? — Да. — Давайте. Ламберт кивает и смотрит на пол. Почему-то он ощущает, что сейчас в самом деле кого-то предал. Только не понимает, кого именно.***
Он забирает Лютика с работы, и первым делом Лютик его обнимает, едва не кидается в его руки. Ламберт чувствует облегчение, когда ощущает его тело так, будто в первый раз. — Спасибо, — шепчет Лютик, когда немного отдаляется. А потом добавляет: — Я… да, ты был прав. Надо идти на работу. Надо жить. Мне стало легче сегодня. И завтра станет еще легче. Ты был прав. Ты всегда прав, мой маленький гений, — он подается вперед и клюет его в растянутые в улыбке губы. — Пойдем домой скорее, чую я, что Майк уже вылизал все миски, и все равно, что еды там хватит на год вперед обычному коту. Давай-давай. И в магазин, ладно? Хочу что-нибудь сладкое. Ламберт улыбается. Они заходят в магазин, набирают корзину еды, часть из которой — для Майка. Когда они едут домой, Лютик говорит: — Знаешь, я думал о том, что радоваться жизни — это предательство. Это будет нечестно по отношению к маме. Она страдала, а я тут… веселюсь. Но потом подумал, что… Нет. Ведь мы живы. А жизнь надо жить. И ничего не повернуть вспять. — Очень мудро, Лютик. — Эй! Ну не философ я, ты же понял, о чем я! Ламберт улыбается и целует Лютика в тыльную сторону ладони. О том, что Трисс в лучшем месте и ей не нравится смотреть на грустных их. Ведь если им будет здесь больно — это просто нечестно. Они ужинают. Нормально ужинают, а не лапшой, и Ламберт понимает, что, наверное, должен сказать Лютику. Что кошмар кончился, он больше и не начнется. Они справились. С этого дня — спокойная размеренная жизнь. Кто знает, возможно, они даже заведут себе собаку. Или возьмут ребенка. Правда от этой мысли Ламберт морщится, вспоминая о своем возрасте. Нет, это сумасшествие. — Ламберт? — М? — Там свет мигает в ванной, посмотришь? Я вроде ничего не нашел… — Ага. Проблема в проводке, всего лишь отошел провод. Лютик чуть за сердце не хватается, когда Ламберт лезет туда голыми руками, но в конце он жив, а свет не мигает. Лютик облегченно выдыхает. — Тебя могло током шибануть! — Может оно и шибануло, я просто не почувствовал, — он усмехается, а потом, резко и внезапно, меняя интонацию, говорит серьезно и сухо: — Лютик, мне нужно тебе кое-что сказать. — Да? — он резко наклоняется и подхватывает идущего по своим делам Майка. Тот мяукает, а потом, впрочем, забывает обо всем, когда Лютик начинает крутить перед ним проводом от наушников. — Лютик, это важно. — Да, я слушаю. — Все это… То, что ты переживал, то что мы переживали… закончилось. Все. Лютик пораженно моргает, раскрыв рот и смотрит во все глаза на Ламберта. — Ты не шутишь?.. — Нет. На этот раз на самом деле, взаправду. Все кончено, никакого насилия, боли и страданий. Мы в порядке, Лютик. У Лютика будто бы перехватывает дыхание. Майк равнодушно мяукает, а потом пытается слезть с его рук. Лютик аккуратно его отпускает, а потом говорит: — Пока я не задушил тебя объятьями, расскажи, каким образом. Так быстро? За день? Ты готовил что-то до этого? Внезапно Ламберт ощущает себя парализованным страхом. Ему кажется, что то, что он сделал — ужасно. Он должен соврать. Не говорить правду. Когда Лютик на него смотрит огромными, светлыми глазами — он должен соврать. Сказать, что убил его. Предложил денег. Что? Он понимает, что совершил что-то ненормальное. Все варианты лжи кажутся неправильными, неверными. И он говорит, тихо, так, что сам себя едва слышит: — Они… они сказали, что если я перейду к ним, то все кончится. Вот. Все счастье с лица Лютика пропадает. Он моргает, приоткрывает рот. Ламберту кажется, что на него и не Лютик сейчас смотрит. Его взгляд тяжелый, губы плотно сомкнуты. — Ты… ты пошел к ним работать? — Да. Лютик неверяще качает головой, моргает, потом его пошатывает и он хватается за стену. — Стой. К людям, которые насиловали меня, издевались. Мучили маму… Которые убили маму. Ты… Ты просто взял и пошел к ним?! Ламберт моргает. Он пригвожден страхом к полу. — Не было других вариантов, Лю… — Не было?.. Не было?! А чем ты занимался до этого, Ламберт?! Где твои гениальные мозги?! Неужели они и вправду могут работать только на насилие?! Ламберт открывает рот, а потом закрывает. Все-таки из него вырывается: — Лютик, пойми, так надо… Ты поймешь. Со временем, ты поймешь. Не сразу, но есть кое-что, для чего нужно вре… — Я не хочу ничего понимать! Не хочу понимать, почему ты пошел к убийцам! — Лютик, я… — Уходи, — голос Лютик каменно спокойный, хоть и сам он выглядит так, будто вот-вот кинется в истерику. Он бледный, его взгляд бешеный. Он в панике. — Я… — Уходи! — Лютик, да послу… — Не хочу. Я… хорошо, я простил то, что ты не рассказал мне про свои отношения с моей мамой, я даже простил тебе, что из-за тебя ее убили, я-то думал… нужно время! Он знает, что делает! Думал, что ты… Блять, просто уходи! — Лютик, я, блять, тебе го… Ламберт прерывается, когда Лютик просто хватает его за руку, и просто… выкидывает за дверь. Хлопок. Ламберт стоит и смотрит в открытую дверь. Потом к нему прилетает его одежда, кошелек, телефон. Он просто стоит на площадке в окружении своих вещей и непонимающе смотрит в закрытую перед ним дверь. Пять минут назад у него была идиллия. Светлое будущее и живой, невредимый Лютик. Пять минут назад он починил проводку, а Лютик поцеловал его в щеку. Пять минут назад он думал о том, что сходит за сигаретами, купит вишневую смазку и займется с Лютиком нежным, очень нежным и долгим сексом. Пять минут назад. Пять минут назад. у него было все. Он качает головой, подбирая вещи не сгибаемыми руками. Тащит все это в машину. Садится на кресло и просто смотрит перед собой. У него внутри такая пустота и непонимание, что она вытесняет из него даже мысли. Нет, он понимал, что Лютик не примет эту новость так легко. Но он-то думал, что они просто поругаются, но Ламберт ему все объяснит, и Лютик поймет. Он не мог объяснить ему все, но что-нибудь он бы придумал. В ужасе он смотрит на дорогу перед собой. Нажимая на газ он успокаивает себя мыслью о том, что он позвонит ему через сутки и все объяснит. Но через сутки Лютик не поднимает. Ламберт нервничает. Ходит как заведенный по своей квартире, пьет как дикий, обдалбывается всем, что может найти. Рыдает над вещами Трисс. Рыдает над собственными вещами, которые пахнут Лютиком. Он вообще очень много рыдает. ему кажется, что мир наконец умер. А следом умер и сам Ламберт Еще день назад он ожил, он видел солнце, а сегодня все. Надежды нет. Мира нет. Все умерли. И Ламберт умер. А потом идет цепная реакция. Когда он встречает Йеннифер в кофейне, она отвешивает ему пощечину, говоря что-то про то, что его поступок с Трисс мало чем отличается от того, как он поступил с Лютиком. Потом ему звонит Геральт. И шлет его на хуй. Геральт! Эскель просто не поднимает телефон. Койон при звонке сослался на болезнь. В телефоне Весемира он оказывается в черном списке. В этот раз он уже не плачет. Он так сильно обдолбан, что у него вообще никаких эмоций это больше не вызывает. Но он снова пытается набрать Лютика. У него он тоже оказывается в черном списке. Он откладывает телефон на стол рядом с микроскопом, рядом с кучей пробирок, в которых плещется чье-то спасение и чья-то смерть. Он качает головой, снимая защитные очки, откладывая их туда же. Прошла неделя. За эту неделю Ламберт умирал, заставлял себя воскресать, потом умирал окончательно. Воскресал, и снова умирал. Он мертв. Он мертв морально. Мир кажется бредом. Все кажется безумием. За эту неделю он работал больше, чем за весь прошлый месяц. Он может купить себе новую яхту, но обнаруживает, что абсолютно безразличен к этому. Он думает о том, что хочет купить Лютика, но сделать этого не может. И он думает о таблетках. Разных по вкусу таблетках, которые могут заменить ему любовь, секс, влечение, нежность, ласку. Его семья — на дне его кармана в таблетнице. Дверь тихо открывается и Ламберт вздрагивает. — По позе твоей вижу, что ты умер еще вчера. Опять убиваешь? — Что вам надо? — спрашивает безразличным тоном Ламберт у пола — Обезболивающее — пятая колба слева. Три миллиграмма внутривенно. Все? — Я не за ним. Ламберт поворачивается на стуле к нему, смотря безжизненным серым взглядом. Сейчас кажется, что даже его зеленые глаза превратились в серые. — А за чем? — Спросить, как ты. Не очень хорошо выглядишь. — От меня отвернулись все. Как я должен себя чувствовать? И вы… вы ведь знали это, да? — Догадывался. Только догадывался. Не больше и не меньше. Я ведь не Бог. Ламберт кивает. Он тоже. Не Бог. Хотя чего еще он мог ожидать? Что они все его обнимут и в щечку чмокнут? — Я знаю, это больно. Но, видимо, у тебя их не было по-настоящему если они ушли. — Неправда. Он был. Роб пожимает плечами. — Сильно бы хотел, придумал что-нибудь. Ламберт молчит. Долго молчит. Потом говорит: — Да. Да, конечно, ведь у меня было так много времени, чтобы думать. До вас мне было не добраться: не пьёте, не употребляете, в рестораны не ходите, а с вашей психикой вы бы пережили войну с лёгким испугом. И… И… Вы, блять, играли все это время со мной. Я был напуган до усрачки. — Правда? — Правда… Такого раньше не было. Вы обо мне узнали заранее, заставили Трисс затащить меня в клинику, забрали браслет, вынудили меня встретиться с вами и залезть под кресло… Как только я осознал, что Трисс была одним сраным проектом я напугался до усрачки. Роб с гордостью улыбается. Да, он горд. Это был идеальный план. Сложный в исполнении, но он стоил того. Ламберта напугала не сколько смерть Трисс, и даже, может, сдаться его заставила не угроза жизни Лютика, а понимание, что он не Бог. За ним следят, о нем все знают, с ним играются. Даже опасность жизни Лютика не была бы для него стоящим поводом, чтобы сдаться. Ведь он был бы уверен, что выиграет. Но игру перевернули вверх дном. — Да, она была. — Она давала всю информацию? Есть вещи, которые… Он замолкает. Когда он начинает думать о том, что происходило последние месяцы, его начинает тошнить. Иногда он не может поверить, что это в самом деле произошло с ним. Иногда он отчаянно верит, что это дурной сон. — Нет, не она. — Но кто? Роб улыбается и щурится. Он проходит вперёд и треплет Ламберта по плечу. — Лютик. Ламберт моргает. В ушах звенит. — Что? Нет, не он. Он не мог. — Он бы и вправду сам не смог. Он любил тебя, Ламберт, и боготворил. Он дал бы нам замучить себя до смерти, нежели сказал бы хоть слово. У Ламберта все ещё звенит в ушах, его начинает тошнить. — Тогда… Как? — У него есть человек, которому он доверял так наивно, слепо и неоправданно тупо. И этот человек работал на нас. Он держал на тебя обиду и считал, что ты не достоин того, что взял. Ламберт прикрывает глаза и выдыхает. — Геральт. — Бинго! Ламберт кивает. Ожидаемо. — Его жутко выбесило, когда он узнал, что ты с Юлианом… Того. Сначала его бывшая жена, теперь сын. Понимаю. — Какой бред! Он даже не любил их, это просто… — Ага. Это просто деньги. То, чего ты когда-то так страстно хотел. Но главное теперь не это. Сейчас просто не время умирать. У тебя есть время подумать об этом. Есть время и забыть, — он оглядывает чистое помещение, на фоне которого Ламберт кажется гниющим трупом, но он-то знает, что Ламберт будет жить еще очень долго. Может, переживет даже его. — Моя жена… верующая. Очень. Знаешь, ее очень успокаивает, когда она читает молитвы. Ты знаешь молитвы? — Да. Одну молитву я знаю. — Ну вот. Может легче станет? И… я найму тебе водителя. Езжай домой. — Почему водителя? — Потому что иначе ты врежешься в столб. А лучше… Езжай в клуб, а? В Призму. Это наш личный. Девочки высшего разряда, самый лучший алкоголь и наркотики. Весь мир у твоих ног. Весь и никакой. Все и ничего. Ламберт однако кивает. Ночью спать было невозможно. Жить ночью в принципе казалось безумием. Сидя дома, в квартире, в лаборатории — нигде не было спокойно. Ночью невозможно. Пусто и невозможно. Лучше в клуб, и бухать, бухать, бухать, пока плохо не станет. Так он и поступает. Однако, сколько он не пьет и не употребляет, легче ему не становится. Какая бы девушка его не целовала и как бы глубоко у него не брала — все это кажется… никаким. Он даже чувствует едва. Наверное, отбил себе всякую чувствительность. Он заваливается в туалет, в котором все чисто и все блестит. Снюхивает еще одну дорожку и, опираясь на руки, смотрит на себя в отражение зеркала. Он криво улыбается, издает нервный смешок и ударяется лбом о зеркало, растирая кровь по носу и губам. И он шепчет единственную известную ему молитву: Отче наш, сущий на небесах Да святится ложь Да будет морально разлагаться моя плоть Да будет воля моя И дай нам небеса на земле И прости нам нашу алчность И поэтому введи нас во искушение И затем избавь нас от лукавого. Он слизывает кровь с губ, широко улыбаясь, и снова повторяет: — Да будет воля моя… и смотрит в отражение зеркала, в свои глаза. Да будет воля его.