***
– Хотелось бы услышать объяснения. – Ничего я вам не скажу. Уже стемнело. Чимин и Юнги ждали перед больницей Чхонсим заказанное такси. Две темные нервные фигуры на фоне стеклянного кораблика на приколе у пристани. У Юнги был недовольный вид: тяжесть в голове, одна рука забинтована, другая в лубке. – Учтите, если бы не я, хозяин галереи подал бы на вас в суд! – уже не в первый раз напомнил ему Чимин. – Разве дело не в чеке на огромную сумму, который я выписал? – Послушайте, что на вас нашло, чего ради вы принялись крушить это стекло? Чем оно вам не угодило? Но на Юнги не действовали шутки. Такси, белый «Мерседес», мигая аварийкой, затормозило рядом с ними. Видя, что один из пассажиров ранен, водитель вышел и открыл для них дверцу. Машина тронулась, проехала по улице Кимсанунро и пересекла по улице Ыльджиро 15-й округ. Пока они ждали на светофоре, Юнги разговорился. Прижавшись носом к стеклу, он сделал странное признание: – Между прочим, я родился в трех улицах отсюда. В роддоме Часэн, в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году. Чимин не смог скрыть удивления: – Я всегда принимал вас за американца! – Американкой был мой отец-омега, – ответил он, когда «Мерседес» снова тронулся. – После окончания Йельского университета он получил работу в Сеуле, в «Коулман энд Векслер» – большой нью-йоркской адвокатской фирме, только что открывшей здесь свое отделение. – А ваш отец? – Его звали Мин Чосон, он был из Кальвадоса. Он выучился на каменщика и подался в Сеул, работал здесь прорабом на предприятии общественных работ. – Странная пара! – Это еще мягко сказано. У моих родителей не было совершенно ничего общего. Откровенно говоря, мне даже трудно представить, как меня умудрились зачать. Омега, без сомнения, опасался и сторонился людей из народа. Короче говоря, их отношения были мимолетными, как метеорит: всего несколько дней летом тысяча девятьсот семьдесят третьего года. – Вас вырастил омега? – С самого моего рождения он старался отодвинуть отца в сторону, даже предлагал ему деньги, чтобы он меня не признавал, но он не соглашался. Впоследствии он придумывал различные хитрости, не чурался вранья, лишь бы свести к минимуму его право на посещения. В итоге я мог видеться с ним всего два часа в неделю, днем в субботу. – Какая низость! – Можно сказать и так. К счастью, мне повезло с няней, алжиркой Джамилой, которую трогало несчастье отца. Таксист резко вильнул в сторону и грубо обругал двоих туристов-велосипедистов, явно заблудившихся и выехавших на середину улицы. – Омега редко бывал дома, – продолжил Юнги, – и Джамила позволяла отцу тайком видеться со мной вечером после школы и днем в среду. Это были наши с ним заветные часы. Мы играли в парке в футбол, ходили в кино. Он даже проверял мои домашние задания в кафе или на лавочке на площади Кванхвамун. – Как вышло, что ваш отец был не в курсе этих встреч? – Отец и Джамила были очень осторожны. Я был мал, но тоже не выдавал тайну до тех пор, пока… – Голос Юнги стал неуверенным. Их такси сбавило скорость по требованию полицейского, регулировавшего движение перед комиссариатом полиции 15-го округа, где стояли в два ряда, с работающими моторами и вращающимися мигалками, машины с полицейской раскраской. – Дело было в воскресенье, сразу после моего дня рождения – мне исполнилось шесть лет, – продолжил Мин. – Отец-омега всегда был со мной строг, а тут вдруг сменил гнев на милость и уступил моей просьбе трехнедельной давности: сходить на «Империя контратакует» в «Гран Рекс». А я возьми и скажи: «Я уже видел это с папой!» Такой вот крик души. Я тут же прикусил язык, но было уже поздно. За три секунды я подписал своему отцу смертный приговор. – То есть как – смертный приговор? – Отец провела расследование, пристал к Джамиле и вырвал у нее признание. Узнав правду, он страшно рассердился, рассчитал няню и подал на отца в суд за похищение ребенка. Судья запретил ему ко мне приближаться, вообще как-либо контактировать. Он не смог вынести такую несправедливость и по наивности явился к этой судье домой, умолять о снисхождении. – Неудачная идея, – пробормотал Чимин. – Отец почему-то верил в правосудие. Но судья остался непреклонным. Он не только отказался его выслушать, но и вызвал полицию, заявив, что ему угрожают и он не чувствует себя в безопасности. Отца задержали и посадили под арест. Той же ночью он повесился в камере. Чимин уставился на Юнги, лишившись дара речи. Он без всякой жалости к себе продолжил: – От меня это, ясное дело, скрыли. Правду я узнал только по прошествии многих лет. Мне было уже тринадцать, я жил в пансионе в Бостоне. С того дня я перестал разговаривать со своим отцом. Ему самому было удивительно снизошедшее на него спокойствие. Он испытывал чуть ли не облегчение. Вывалил обрывки своей истории на ближнего – и полегчало. Откровенность с чужим человеком обладала несомненными достоинствами: давала возможность не стесняться, говорить свободно, забыв обо всех барьерах, никого не осуждая и не боясь чужого суда. – Значит, вы лупили кулаками не по витрине? Он кисло улыбнулся: – При чем тут витрина? Захотелось врезать себе самому. На углу ворот Намдэмун и дворца Чхангенгун Юнги заметил рекламу аптеки, электризовавшую ночь своим миганием цвета мяты, и потребовал, чтобы таксист высадил его там: захотел купить прописанные ему в больнице болеутоляющие. Чимин вышел вместе с ним. Стоя в очереди, он решил разрядить обстановку шуткой: – Как неудачно вы поранились! Больше не сможете готовить. Он уставился на Чимина, не зная, чего ждать дальше. – Очень жаль, я ужасно проголодался, – продолжил Чимин. – Сейчас ваше ризотто пришлось бы очень кстати. – Если хотите, я приглашаю вас в ресторан. Признаю, я перед вами в долгу. – Согласен. – Куда предпочитаете? – Предлагаю вернуться в «Хваро».***
В этот раз ужин вышел не только неожиданным, но и приятным. Хозяин на радостях позволил им самим выбрать столик. Они, разумеется, решили расположиться в глубине заведения, перед мозаичной фреской Ким Сокджин. Юнги был уже не так бледен. Он в подробностях рассказал о тягостном визите к Ким Тэмину и о позорном приступе, произошедшем с ним потом. Чимин в ответ живописала свою захватывающую встречу с Соль Минсо и его рассказ о маниакальном поиске Джина красок, которые отвечали бы его фантазиям. Джину вздумалось написать «нечто, чего на самом деле не существует». Эти слова продавца красок особенно ему запомнились, потому что разожгли его любопытство. Чем вдохновлялся художник, когда писал свои последние картины? Чем-то, что видел? Или своими снами, игрой воображения? Джинен явился к ним в зал, в этот раз еще сильнее смахивая на господина Септима. – Голубятина с тысячелистником! – провозгласил он, ставя перед ними две горячие тарелки. Так как руки у Юнги были забинтованы, Чимин подсел к нему, чтобы нарезать мясо. Он не стал ему мешать, и Чимин оценил его способность не изображать ежеминутно сильного альфу. Как и следовало ожидать, большую часть времени они любовались фреской Джина. Чимин выложил на столик рядом со своим стаканом с водой ресторанный коробок спичек с цитатой из Аполлинера – наследство, оставленное Джином Джексону Вану. Слова «опять пора зажечь на небе звезды» выглядели насмешкой. Как понять это послание художника другу? Не заключен ли его смысл в мозаике? Обоим хотелось в это верить, но чем больше они на нее смотрели, тем меньше понимали. По мнению Чимина, она походила на некоторые пейзажи «таможенника» Анри Руссо. Что до Юнги, он отлично помнил книжку Роальда Даля с иллюстрациями Квентина Блейка, которую читала ему, малышу, Джамила. У Чимина тоже сохранились воспоминания об «Огромном крокодиле». Отдавая должное ностальгии, они принялись наперебой вспоминать имена действующих лиц. Обезьянку звали Хитрец Жожо, Птицу – Толстяк-Перышко, Бегемота – Толстозадый. Смешные имена всплыли сами собой. – А Слона… – Это проще всего: Трубач! – подхватил Юнги. – А вот Зебру?.. – Просто Зебра? – Нет, мимо. Не помню даже ее роли в сюжете. После недолгого спора Чимин схватил телефон, чтоб разобраться при помощи Интернета с неуловимой Зеброй. Пока он водил пальцем по экрану, Юнги вдруг встал и уверенно заявил: – Успокойтесь, в «Огромном крокодиле» нет никакой зебры. От волнения Чимин тоже привстал. Зачем в таком случае Сокджин, отлично знавший эту сказку, потому что каждый вечер читал ее сыну, ее изобразил? Восклицать «эврика!» было еще рано, но они нащупали верный путь. Они передвинули свой столик и оба стула, чтобы как следует разглядеть зебру. Из всех животных на фреске она получилась наименее убедительно. В ней не было ни капли грации. Она вообще плохо угадывалась в скоплении черных и белых квадратиков со стороной в два сантиметра. Юнги пересчитал квадратики и стал думать о различных способах шифрования: азбука Морзе, музыкальные ноты, решетка для чтения шифра, как у скаутов… – Бросьте! – отмахнулся Чимин. – Вы что, начитались «Кода да Винчи»? Устав ломать голову, он вышел на улицу перекурить. Он тоже вышел и остался под ресторанным козырьком. Зарядивший снова дождь усиливался с каждой минутой. Его сопровождали свирепые порывы ветра. Юнги загородил Чимина от ветра, чтобы он смог прикурить. – Как прошла ваша встреча с другом-омегой? Надеюсь, вам не пришлось ее свернуть из-за меня? – Вообразите, только мы встретились, гляжу – вы крушите кулаками несчастную витрину! Юнги пристыженно повесил голову. – Остались бы с ним… – У Тэхена была в Сеуле совсем короткая остановка. Она летит дальше, в Марракеш, встречать Рождество с бойфрендом. Везет же некоторым! – Мне очень жаль, поверьте. Чимин не стал читать ему нотаций. – Не переживайте, партия всего лишь отложена. Тэхен – мой самый давний и, честно говоря, единственный друг. Он уже два раза спас мне жизнь. Чимин с блуждающим взглядом выпустил густую струю дыма, немного помялся и продолжил: – Последний раз это произошло восемь месяцев назад. Со мной случилось тогда в каком-то смысле то же, что с вами сегодня. Юнги вытаращил глаза, не понимая, что он имеет в виду. – Дело было субботним утром, – приступил он к рассказу. – Я бродил по торговому центру в Лондоне. Вдруг вижу улыбающегося мальчонку. Прямо ангелочек, очаровательный блондинчик, в таких круглых цветных очочках. Его улыбка показалась мне знакомой. Знаете это странное ощущение, будто человек вам знаком? – Угу. – Потом он кинулся на шею своему папаше, и я догадалась о причине этого своего ощущения. Это оказался сынишка мужчины, которого я любил несколькими годами раньше. Тот мужчина оставил меня, чтобы вернуться к мужу и соорудить с ним еще одного ребенка. – Гад ползучий? – В том-то и дело, что нет, хороший человек, вот что самое обескураживающее! Это были серьезные отношения, я очень в них верил. Его звали Ким Намджуном. Это имя вам, возможно, знакомо: он один из известных на весь мир корейских шеф-поваров. Юнги пробормотал что-то невразумительное. – Я так и не понял, почему он от меня ушел, – продолжал Чимин. – Не знаю, что со мной не так. Непонятно, что я плохо делаю… Короче, тем утром я пришел в такое отчаяние, что хлопнулся в обморок. Потом притащился домой в совершенно растрепанных чувствах, вот только лупить кулаком по стеклам не стал – полоснул себя в ванной по венам, так вернее. Сами видите, по сравнению со мной вы дилетант! – Вас нашел друг? Чимин кивнул, делая последнюю затяжку. – Мы договаривались встретиться. Я не пришел и не отвечал на звонки, он посчитал это плохим признаком и решил ко мне наведаться. Если бы у моего спасителя не оказалось ключей, меня бы здесь с вами не было. Еще бы немного – и поминай как звали. Я неделю провалялся в больнице, потом провел два месяца в симпатичном заведении, где приводят в чувство самоубийц. Там мне вправляли мозги, заново учили жить и понимать, что важно, а что нет. Дальнейшее вы знаете… У Юнги оставался еще один вопрос, но Чимин не дал ему времени его задать. – Теперь угостите меня десертом, – попросил он. – Я высмотрел у них шикарный яблочный пирог, явно объедение, «убойная вещь», как здесь любят говорить.***
Юнги снова нырнул в шумное, но уютное чрево «Хваро». Чимин последовал за ним, раздавив носком сапога окурок. За последние два часа он слышал два звуковых уведомления, поэтому сейчас проверил телефон. Испанская клиника прислала ей эсэмэс: «Здравствуйте, Чимин, отличный результат проверки фолликул! Скорее в клинику! Ждем вас в Мадриде завтра. Хорошего вечера, Медсестра добавила к сообщению рецепт антибиотика и гормона для стимулирования выхода яйцеклеток. Чимину понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что это значит. Догнав Юнги, он после недолгого колебания поделился с ним своей новостью. – Очень рад за вас! – Извините, но мне надо срочно взять билет на самолет. – Он достал кредитную карту и нашел на смартфоне сайт «Кореян эйр». – Конечно. При любом движении правой рукой он морщился от боли, которая становилась с каждой минутой все сильнее. Он достал из кармана обезболивающие и проглотил сразу три таблетки. После этого, опомнившись, принялся разглядывать рекомендации на упаковке. – Что это за абракадабра? – крикнул он. Чимин оторвался от экрана и взглянул на то, что вызвало такое недоумение у Юнги: штрих-код на коробочке. – Зебра – это двухмерный матричный код! – осенило омегу. Перейдя в смартфоне в магазин приложений, он нашел программу бесплатного считывания кодов. – Не понимаю, что еще за код, – проворчал Юнги, которому были абсолютно чужды все технологические достижения последнего времени. – Вы наверняка уже сами догадались: мы сканируем эти черные и белые квадратики и переходим на какой-нибудь сайт или получаем географические координаты. Юнги покачал головой. Получалось, что Джин надумал передать мозаикой такой код и вставить его в изображение зебры. Занятно! – Знаю, вы человек не от мира сего, – поддел его Чимин. – Сегодня эти коды встречаются сплошь и рядом: на упаковках, в музеях, на картах, на проездных билетах… Скачав приложение, он открыл его и подошел к фреске, чтобы сканировать зебру при помощи фотокамеры в телефоне. На экране сразу высветился текст: «We are all in the gutter bre some of us are looking at the stars»*. Сначала знаменитая цитата их обоих разочаровала. Они рассчитывали на что-нибудь поточнее: координаты GPS, видео… – Не больно-то мы продвинулись, – пробормотал Юнги. Чимин молчал. Послание необходимо было поместить в контекст. Оно наверняка было адресовано Джексону Вану в дополнение к цитате из Аполлинера: «Пора опять зажечь на небе звезды». Общее в обеих цитатах бросалось в глаза, причем нарочито: упоминание звезд. – Звезда – самый туманный символ из всех возможных, – заговорил Юнги. – Он присутствует в большинстве религий и эзотерических верований. У него может быть уйма значений: космический порядок, небесный свет, ориентир, помогающий не потеряться… Чимин не спорил. Встававшие перед ними вопросы требовали обращения за помощью к Джексону. Тот, невзирая на поздний час, почти сразу ответил на звонок. Не распространяясь о своем открытии, Чимин спросил, имели ли для Джина какой-то особенный смысл звезды. – Ничего об этом не знаю, а что? Вы что-то нашли? – Сокджин писал звезды? – Кажется, нет. Во всяком случае, последние десять лет. Для него звезда была бы символом, перенасыщенным смыслом. – Спасибо. Чимин поспешил закончить разговор, чтобы Юнги не успел начать задавать вопросы. От недавней эйфории не осталось следа. Две минуты они с Юнги думали каждый о своем. На третьей минуте мобильник Чимина снова завибрировал. Звонил Джексон. Сначала он не хотел отвечать, но потом ответил, включив громкий звук. – Мне пришла одна мысль, – начал галерист. – Возможно, это не важно, но Джулиан, сын Джина, учился в школе «Звезды» на Соволь-ро. Юнги сразу сделал стойку: откинувшись на стуле, он стал жестами показывать Чимину, что разговор необходимо прервать. Когда омега послушался, он рассказал о двух фотографиях в доме, на которых запечатлен Ким, рисующий с детьми, и напомнил слова Киквана: даже после гибели Джулиана Сокджин продолжал преподавать в кружке живописи в начальной школе, где учился его сын. Чимин не выпускал из рук телефон: навигатор, карта Гугл. Школа «Звезды» оказалась частным заведением с новаторским подходом к педагогике, куда брали детей от двух с половиной лет. Это была альтернативная структура, внедрявшая принципы Марии Монтессори и Селестена Френе, каких в Корее 2016 года становилось все больше. Чимин изучил карту. До школы было недалеко. Логично: Кимы нашли для своего чада заведение неподалеку от дома. – Скорее туда! – крикнул он, хватая куртку и кидая на столик три купюры. Выбегая из ресторана следом за Чимином, Юнги чуть не сбил с ног господина Джинена, спешившего подать им яблочный пирог. --- We are all in the gutter bre some of us are looking at the stars - все мы барахтаемся в грязи, но иные из нас глядят на звезды.